ГЛАВА 18
— Кайла? Что ты на это скажешь? Кайла? Кайла...
— Извини, что?.. — Я поворачиваюсь к Кэму, сообразив, что уже некоторое время слышу, как он повторяет мое имя. Я ушла в свои мысли, пока ела бутерброд, и его голос звучал успокаивающе, но смысл его слов до меня не доходил.
Кэм сверлит меня притворно-сердитым взглядом:
— Просто скажи «да» или «нет».
— Гм, дайка подумать... Ты мог предлагать мне тортик, и тогда мне следует сказать «да». С другой стороны, ты мог предлагать все что угодно.
— А ты рискни.
— Гм... да!
— Ладно, зайду за тобой завтра около десяти.
— Для чего?
— Сходим прогуляемся
— А как же школа?
Он машет рукой у меня перед глазами:
— С твоей памятью явно что-то неладно. — В следующий миг лицо его вытягивается, когда до него доходит, что он сказал. — Прости, я не хотел. Ляпнул, не подумав.
— Да, ничего, все в порядке. С моей памятью и в самом деле не все ладно. Так бывает после Зачистки. — Не говоря уже про все остальное.
— Но это касается только того, что было до, верно?
— Верно. — Хотя и не в моем случае. — Кроме того, когда я действительно слушаю, с моей краткосрочной памятью все нормально.
— А каково это...
— Что именно?
Он колеблется:
— Прости. Забудь.
— Ну, вот, ты опять!..
— Ох, извини, я... — Он выглядит таким удрученным, что я прощаю его.
— Да шучу я. Давай. Спрашивай, что хотел. Я не возражаю.
— Каково это — не иметь воспоминаний?
— Ну, поначалу прекрасно, потому что ничего другого ты и не знаешь. И все в больнице такие же, как и ты.
— А потом?
Я хмурюсь.
— Когда я выписалась, стало похуже. Мне хотелось знать то, что я знать не могла. И очень хочется заполнить чем-то память, потому что слишком много пустоты. А потом уже не можешь отличить реальность от фантазии.
— Большинство Зачищенных выглядят вполне счастливыми.
Я смеюсь.
— Это верно. Над нашим стойким счастьем вечно подшучивают, разве ты не знал? Плюс тебе вольно-невольно нужно оставаться счастливым, чтобы твой «Лево» не жужжал и не вырубал тебя все время.
— Быть счастливым и ничего не помнить — звучит заманчиво, — тихо говорит Кэм. Думает о своем отце? Я откидываюсь назад, размышляю. Я была бы счастливее, если бы не помнила ничего из прошлого. Если бы не была одержима Люси и ее сломанными пальцами. Если бы воспоминания Рейн никогда не возвращались. Но тогда бы лордеры победили.
— Понимаешь, если ты притворяешься счастливым, чтобы поддерживать хороший уровень, то уже больше не знаешь, что чувствуешь. Все кажется ненастоящим. Бывают вещи, которые было бы лучше забыть. И все равно, это так ужасно — не помнить те моменты, которые я хочу помнить!
Для того, кто так много болтает, Кэм на удивление хороший слушатель. Есть в нем нечто такое, что вызывает у меня желание рассказать ему все.
— Зато как здорово, что в школе есть выходной в честь твоего недуга, — ухмыляется он.
— Ты это о чем?
— Шутишь или правда не помнишь?
Я нацеливаю кулак ему в плечо, и он отскакивает.
— Ну, говори уже!
— Завтра нет уроков. День Памяти.
Этому посвящено специальное собрание нашей подгруппы. Мы заходим, рассаживаемся. Наш классный руководитель оглядывает нас.
— Кто-нибудь может сказать мне, почему завтра в школе выходной?
— День Памяти, — выкрикивают несколько голосов.
— Но что мы вспоминаем? И кого?
Несколько минут он объясняет первоначальное значение этого праздника: вспомнить тех, кто сражался и умер за нашу страну в войнах настолько давних, что почти никто из ныне живущих их не помнит. Цифры впечатляющие. Жителей в Соединенном Королевстве тогда было гораздо больше, но все равно.
— А что еще мы вспоминаем? — спрашивает он, но на этот раз не ждет ответа. Выключает свет, и начинается фильм. По экрану бегут страшные кадры. Обезумевшая, неуправляемая толпа, крушащая все на своем пути. Студенческие бунты двадцатых. Разбитые окна, разграбленные магазины, пылающие пожары. Какая-то девочка по моложе меня, которую тащит банда юнцов в капюшонах, пронзительно кричит, и хотя больше ничего не показано, нетрудно догадаться, что происходит дальше. Старика валят на землю и топчут ногами. Ребенка вырывают из рук матери.
Я закрываю глаза, чтобы не видеть всего этого. Яркая вспышка воспоминания: Нико. Он показывал нам этот же фильм, я помню. Потом показал еще один.
«Кто правит, тот и меняет историю по своему усмотрению». Вот что он тогда сказал. Лордеры собрали все имевшиеся в их распоряжении доказательства о неуправляемых бунтах и погромах, слепили их вместе и сделали их просмотр обязательным для населения. Они не показывали версию Нико, где лордеры — или полиция, как их называли, — избивают студентов, многих ранят и даже убивают, а изображают все так, словно во всем виноваты бунтовщики.
Конечно, студенты были отнюдь не пай- мальчиками. Они устраивали погромы и беспорядки, и многие заслуживали наказания за участие в этом. К тому же к ним присоединились преступники и бандиты, которые грабили и убивали. Но другая сторона действовала не менее жестоко.
Я задаюсь вопросом: если «Свободное Королевство» добьется успеха, а лордеры потерпят поражение, как будет переписана история? Прежде всего их перестанут называть антиправительственными террористами, для всех они станут «Свободным Королевством». Гораздо более приемлемое название, без такого пугающего добавления, как террористы.
Сквозь веки я чувствую, что свет снова загорается, и открываю глаза. Все сидят притихшие, ошеломленные такой жестокостью и насилием, хотя, должно быть, подобное показывают каждый год.
Всего через несколько недель, 26 ноября, День Памяти Армстронга; в этом году исполняется четверть века со дня смерти первого премьер-министра лордеров и его жены. Маминых родителей. Их убили по дороге в загородный дом в Чекерсе, куда они ехали отпраздновать пятую годовщину нахождения у власти. Лордеры правят уже тридцать лет.
Учитель рассказывает нам о запланированных празднествах. Празднествах правительства лордеров, которое ломает и уничтожает людские умы и души.
«Какая ирония!» — думаю я, когда выхожу из школы, чтобы встретиться с Эми и Джаззом и поехать домой. Лордеры говорят: помните тех, кто погиб, защищая страну от самой себя тридцать лет тому назад. Однако сейчас уже сами они похищают людей, делают все, чтобы людей этих забыли, чтобы никто не задавал неудобных вопросов. Крадут воспоминания, как украли их у меня.
Чтобы мы не помнили.
— Ты сегодня какая-то притихшая, — замечает Джазз, поглядывая на меня в зеркало, когда мы въезжаем в пригород.
— У меня все отлично.
Джазз и Эми целуются на прощанье, а я захожу в дом. Эми мчится быстренько переодеться, а я тем временем делаю чашечку чая и протягиваю ей, когда она спускается вниз.
— Спасибо, Кайла. Ты уверена, что все в порядке?
— Да, все в полном порядке. Беги. — И она уносится на работу, в хирургию.
Но в доме слишком тихо, и на душе у меня слишком тоскливо, чтобы быть одной. Я слоняюсь из комнаты в комнату и в конце концов устраиваюсь в кресле с альбомом для набросков. Никого не будет еще почти два часа. Мне хочется рисовать, однако я не рисую. Вытаскиваю спрятанные рисунки, сделанные прошлой ночью. Те, на которых сестра Салли и все остальные. Вздыхаю.
Как это характеризует меня и мою силу воли? Неужели я настолько слаба, что не могу сделать то, что считаю правильным, потому что это так трудно? Я очень многим обязана Нико. После того что он сделал, чтобы спасти, защитить меня, я не могу его подвести. Но если я отдам ему эти рисунки, что станет со всеми этими людьми?
Сегодня я не буду рисовать лица, порисую саму больницу. Я уже отдала Нико схемы и планы, но что-то все равно не дает мне покоя, что-то ускользает. Доктор Лизандер так быстро скрылась от опасности во время последнего нападения. Должен быть какой-то потайной путь, но где? Я начинаю рисовать коридор перед ее кабинетом.
Это дело настолько увлекает меня, что я не сразу слышу стук в парадную дверь. Я откладываю карандаш, поднимаю жалюзи и выглядываю. Рассыльный, с огромным букетом цветов. Возможно, отец пытается задобрить маму.
Я сбегаю вниз, открываю дверь.
— Доставка для О’Рейли, — говорит посыльный.
— Вы, должно быть, ошиблись адресом. Здесь нет никого с таким именем.
Он вытаскивает какую-то бумажку, изучает ее.
— Дженет О’Рейли?
— Нет. Извините.
Он закатывает глаза.
— Простите за беспокойство. Не подскажете, который час?
Я смотрю на свои часы, и он наклоняется и вглядывается в них. Всовывает мне в руку небольшой клочок бумаги, подмигивает и исчезает.
Закрыв дверь, я разворачиваю бумажку: Нужно встретиться как можно скорее. На окраине деревни, на холме с вашей стороны. Это очень важно. Записку уничтожь. Э.
«Э»... Эйден? Мои ноги прирастают к полу. Перечитываю записку, затаив дыхание. Мак собирался попросить Эйдена отсканировать мой рисунок Бена, чтобы затем разместить его на сайте пропавших.
Бен! Должно быть, у них есть какие-то новости про Бена.
Я натужно сглатываю. Новости могут быть как хорошие, так и плохие. Второе наиболее вероятно. Но если бы новости были плохие, Эйден мог бы передать записку через Мака, ведь так? Но он сам тут.
Я взлетаю по лестнице, переодеваюсь из школьной формы в джинсы и ботинки и несусь к двери, не смея даже надеяться, но все же... все же.
Заставляю себя идти по деревне нормальным шагом и выглядеть так, словно я просто вышла прогуляться, с трудом удерживаюсь от того, чтобы не побежать.
На дороге за деревней никого не видно. Меня охватывают сомнения, в ушах звучат все мамины предостережения держаться подальше от таких мест, но с тех пор, как ко мне вернулась память, я больше не боюсь. Я вполне способна постоять за себя.
Бегу по дороге мимо полей и живых изгородей, через рощу вверх по склону. Воздух морозный и ясный, послеполуденное солнце низко висит в небе. Ближе к вершине холма перехожу на шаг. Теперь мне страшно услышать то, что скажет Эйден. Пока я не услышу, это может быть то, что я сама хочу услышать. Как только я увижу его и он произнесет слова, все закончится.
Я все замедляю и замедляю шаг, потом и вовсе останавливаюсь, чтобы глубоко вдохнуть и выдохнуть, успокоить лихорадочный стук сердца, которое бешено колотится совсем не от бега. Дальше иду уже медленно под сенью деревьев, пока не огибаю последний поворот дороги. Голова его повернута в другую сторону, но огненно-рыжие волосы блестят в лучах заходящего солнца. Эйден. Я подхожу, и он оборачивается. Улыбается.
Он улыбается.
— Как дела, Кайла?
Пытаюсь отыскать в его глазах ответ, которого так жажду. Глаза у него голубые, но совсем не такие, как у Нико. У Эйдена они насыщенного синего цвета. Успокаивающие. Значит, новость не плохая?
Чувствуя, что ноги уже не держат, плюхаюсь рядом с ним на бревно, на котором он сидит.
— Ради бога, скажи, что ты слышал.
— Возможно, мы обнаружили Бена.
— Обнаружили? — шепчу я, не осмеливаясь поверить в то, что слышу. В то, что это может означать.
— Да, Кайла. Сам не могу в это поверить. Просто невероятно. Думал, это бесполезно, не стоит и пытаться. Но после того как я разместил твой рисунок на сайте пропавших, несколько человек заявили, что видели похожего парня. Не могу сказать с уверенностью, что это Бен, но наши источники весьма надежны.
— Правда?
Он кивает:
— Правда. Именно так, между прочим, сайт обычно и работает. Мы сообщаем, что кто-то найден, не раньше, чем испросим вначале согласия на то разыскиваемого. Но поскольку я знаю и тебя, и Бена, я сделал исключение.
Я не могу ни пошевелиться, ни заговорить, не в состоянии даже осознать это. Неужели такое возможно?
— Ну, скажи же что-нибудь, — говорит Эйден.
Я качаю головой:
— Я просто... нет, правда? — Ия чувствую, как рот растягивается в глупой улыбке.
Он улыбается в ответ, и я, не помня себя от радости, кидаюсь ему на шею. Его руки обнимают меня. В душе моей бушует такая буря эмоций, что меня начинает трясти, потом градом текут слезы.
— Это не может быть он. Не могу поверить. А вдруг это какая-то ошибка?
— Ну-ну, тише, тише, успокойся. Твой уровень в порядке?
— Да, на этот счет не волнуйся. Я бежала сюда, поэтому уровень и высокий, — отвечаю я и, смутившись, отодвигаюсь. Прячу руку в карман, чтобы ему не был виден мой «Лево».
— Но ты правильно делаешь, что осторожничаешь. Как я уже сказал, это может быть и кто-то другой, просто похожий на Бена.
— И что будет дальше?
— Мы постараемся добыть его фотографию, чтобы показать тебе. Потом, если окажется, что это действительно он, устроим тебе встречу с ним. Это подходит?
— А где он? Где его видели? Когда я смогу...
— Ну-ну, притормози немного. Я знаю только то, что его видели недалеко отсюда, милях в двадцати. Если это он. Снимок был сделан с некоторого расстояния, на беговой дорожке, поэтому...
— Это Бен! Он любит бегать. Это должен быть он. Когда я смогу увидеть его?
— Нам нужно как следует все спланировать. Сиди тихо, как мышка. Никому ни слова. Поняла? — Я киваю. — Мы с тобой свяжемся.
— Еще одна доставка цветов?
Он смеется:
— Сегодня я был неподалеку, и один мой друг согласился оказать услугу. Но лучше не использовать один и тот же прием дважды. Если что, Мак будет в курсе. Я буду у него в пятницу вечером, тогда же и смогу сообщить новости. — Эйден встает. — Мне нужно идти. Приятно было снова с тобой повидаться. — Он тепло улыбается, дотрагивается до моей руки. — Береги себя, Кайла.
Эйден поворачивается и уходит. Я не видела его с того самого дня, когда обвинила в том, что он довел Бена до беды, но это было несправедливо. Он не заставлял Бена делать ничего такого, чего тот не хотел сам, да и сейчас он пытается помочь.
— Эйден, постой. — Он останавливается, оборачивается. — Послушай, прости меня за то, что я наговорила тогда.
— Все нормально. Я понимаю, как ты была расстроена, и что вышла тогда из себя, вполне естественно. — Он смотрит ровно, спокойно и твердо. А потом уходит по дороге вниз, в другую сторону, а я возвращаюсь тем же путем, которым и пришла. Голова идет кругом. Неужели это правда? Возможно ли, что это действительно Бен? И всего в каких-то двадцати милях — так близко. Если это он, то что это значит? Л орд еры не могли отпустить его просто так. Должно быть, это какая-то ловушка.
