Глава 42
Мюллер и Куорлз молчали до конца февраля. Дауд подумал, что они умышленно тянут время. Наконец Куорлз позвонил Дауду и назначил встречу на 14:00 в понедельник 5 марта в офисе Мюллера.
Помимо Мюллера и Куорлза в кабинете находились еще три прокурора.
Дауд пришел вместе с Секуловом и еще одним адвокатом. Вскоре стало ясно, что у них были разные ожидания по поводу встречи.
«Что ж, — сказал Мюллер, — я думаю, на этом все».
«О чем вы говорите? — спросил Дауд. — Где вопросы?»
«О каких вопросах идет речь?» — сказал Мюллер, лавируя, словно игрок в покер в середине игры.
«Джим сказал, что нам дадут вопросы».
«Какие вопросы? — снова повторил Мюллер. — Мне показалось, что вы не собираетесь давать показания».
«В таком случае точно нет».
«Знаете, — сказал Мюллер, — я ведь могу получить повестку для дачи показаний перед большим жюри».
«Ну так валяйте, получите ее! — не выдержал Дауд, хлопнув рукой по столу. — Жду не дождусь, когда смогу подать это гребаное ходатайство об освобождении от обвинений. Я хочу услышать, что за преступление вы назовете окружному судье. Хочу, чтобы вы наконец-то объяснили!»
Дауд сказал, что Мюллер получил все материалы, которые хотел. «Мое ходатайство будет касаться всего, что мы вам передали, включая показания всех 37 свидетелей. И включая все документы на 1 400 000 страницах с информацией о самых секретных разговорах президента. Я хочу, чтобы вы рассказали судье, зачем вам нужна повестка для дачи показаний перед большим жюри. Которая, кстати говоря, никогда в истории страны не выдавалась в отношении президента. И еще, кстати говоря, в истории страны со времен Томаса Джефферсона не было президента, который пошел бы на такую прозрачность.
Хотите войны? — продолжил Дауд. — Хорошо, вы получите войну. Я передам президенту, что вы угрожали ему вызовом для дачи показаний перед большим жюри: “Господин президент, если вы не дадите мне показания, я вытащу вашу задницу в суд, чтобы вы свидетельствовали публично перед большим жюри. Мы устроим слушания”. Между прочим, Боб, вы до сих пор не представили никаких доказательств большому жюри. Я хочу послушать, как вы объясните это федеральному судье, почему ни одно из доказательств до сих пор не было представлено перед его большим жюри».
Дауд считал, что все доказательства содержатся в показаниях свидетелей и документах. А такого рода доказательства в очень редких случаях представляются большому жюри.
«Джон, все в порядке», — сказал Мюллер, пытаясь успокоить Дауда.
«Боб, вы угрожали президенту Соединенных Штатов вызовом для дачи показаний перед большим жюри при том, что он не является предполагаемым обвиняемым. И тем более не является объектом расследования. Он, черт побери, всего лишь свидетель. И я скажу об этом судье. На сегодняшний день, 5 марта 2018 г., на нем не лежит никакой уголовной ответственности. Ничего такого. И я скажу судье, что не позволю вам играть с президентом в кошки-мышки, пытаться подловить его на том, что он что-то не помнит, — это не преступление. И, Боб, я просил вас. Вы хотели сотрудничества. Говорили о взаимных интересах. Так давайте расскажите мне, где этот ваш сговор? И не тычьте пальцем в ту чертову встречу в июне. Это курам на смех», — сказал Дауд, ссылаясь на встречу Дональда Трампа-младшего с российским юристом в Trump Tower.
«Ничего нет. Никакого сговора. Воспрепятствование правосудию? Это смешно. Флинн? Но Йейтс и Коми не считали тогда, что он солгал. И кстати, он сообщил — это указано в служебной записке юрисконсульта Белого дома, — что, по словам агентов, его дело закрыто. Я имею в виду, что Флинн тогда не считал, что совершает что-то противоправное. Абсолютно».
Дауд продолжил: «Я с нетерпением жду возможности прочитать ваши бумаги. Но мои бумаги будут первыми. И кстати, вызовите меня повесткой. Я приму ее».
«Джон, — сказал Мюллер, — я не пытаюсь вам угрожать. Я просто рассматриваю возможности».
Дауд вернулся к примиряющему тону: «Другая возможность — дать мне вопросы. Наши отношения построены на взаимном доверии. Мы доверяем вам, парни. Вы доверяете нам. И мы никогда вас не подводили. Боб, вы же хотите установить истину, какой бы она ни была? Мы тоже считаем это важным, поэтому стали сотрудничать с вами».
Дауд решился на экстраординарный шаг. «Парни, у меня нет от вас секретов, — сказал он. — Мы говорили с президентом по поводу дачи показаний. Знаете, на что это было похоже?» Он назвал три вопроса из тех, что задал Трампу во время репетиции в Белом доме. На третий он не знал, что ответить, сказал Дауд. «Он просто начал нести отсебятину. Такой у него характер».
Дауд заметил, что Мюллер жадно ловит каждое его слово.
«Джей, — обратился он к Секулову, — ты будешь за президента. Я — за Мюллера. Окей?» Они разыграли сценку допроса. Дауд задал вопрос. Секулов дал ответ в классическом стиле Трампа — придуманный на ходу, полный противоречий, голословных предположений и обвинений, в негодующем тоне. Секулов отлично справился с ролью. Это был Трамп в чистом виде.
«Попался! Есть 1001! — воскликнул Дауд, хлопнув ладонью по столу. Он ссылался на параграф Кодекса США, устанавливавший ответственность за предоставление любых ложных сведений государственным органам. — Попался, 1001!»
Дауд задал Секулову, который по-прежнему изображал Трампа, еще один простой вопрос.
«Не знаю, — сказал Секулов. — Не знаю. Не знаю».
«Джей, — спросил Дауд, — сколько раз он сказал нам “не знаю” во время нашего разговора?»
«О, с десяток или все 20».
«Боб, — обратился Дауд к Мюллеру, — вот о чем я говорю. Вы хотите, чтобы я сидел рядом с президентом и он на ваш третий вопрос наговорил бы кучу дерьма, а потом по моему совету твердил бы, что ничего не знает и ничего не помнит. Он скажет вам “не помню” 20 раз. И я уверяю вас, Боб, что он действительно не помнит. Если хотите, я приведу сюда генерала Келли, и он тоже подтвердит, что президент ничего не помнит. И это вполне объяснимо. Все эти факты и события — всего лишь незначительные эпизоды в его жизни». И все это было по большей части в начале его президентства.
«Он вдруг стал боссом. На него обрушилась лавина информации отовсюду, включая СМИ. Тонны информации, каждый день. На самом деле я просто не хочу, чтобы он выглядел идиотом. Я не хочу, чтобы он сидел перед вами и вел себя как идиот. Потому что запись беседы обязательно просочится в СМИ — в Вашингтоне все просачивается в СМИ, — и эти парни за рубежом скажут: “Мы же говорили вам, что он идиот. Мы же говорили, что он чертов тупица. Как можно иметь дело с таким идиотом? Он не помнит даже элементарных фактов о своем директоре ФБР”».
Дауд осознавал, что только что выставил президента «очевидно недееспособным».
«Джон, я понимаю», — сказал Мюллер.
«Итак, Боб, что вы хотите знать? Назовите мне хотя бы один вопрос, на который до сих пор никто не ответил».
«Я хочу знать, было ли у него недобросовестное намерение».
«Боб, вы думаете, он скажет “да”? Как его адвокат, от его лица я говорю вам “нет”. И если вы хотите, чтобы я получил аффидевит президента, что у него не было недобросовестного намерения, я вам его обеспечу».
«Я подумаю об этом, — ответил Мюллер. — И мне не хотелось бы думать о том, что вы ведете с нами нечистую игру».
«Постойте, — сказал Дауд. — Давайте, черт возьми, разберемся. Кажется, до сих пор я вел себя безупречно. Спросите у Куорлза, я когда-нибудь пытался вести нечистую игру? Говорил ли я когда-нибудь что-нибудь, что оказалось неверным?»
Нет, ответил Куорлз. «Джон — один из лучших юристов, с которым нам когда-либо приходилось работать».
У Дауда возникло подозрение, что Мюллер попросту не знает всех фактов дела.
В соответствии с соглашениями о совместной защите с 37 свидетелями Дауд получил подробные отчеты от их адвокатов.
«Кто-нибудь лгал?» — спросил Дауд.
«Нет», — ответил Мюллер.
«Кто-нибудь уничтожал документы?»
«Нет».
«Правильно ли я понимаю, что вы хотите получить хорошие, надежные ответы?»
«Да», — подтвердил Мюллер.
«Тогда дайте мне вопросы, — сказал Дауд, — я возьму их и скажу, сможем ли мы на них ответить». Он пообещал обеспечить ответы — одну-две строчки на каждый вопрос. «Это справедливый обмен, — продолжил он. — Мне нужны вопросы, чтобы я знал, что у вас на уме».
Генерал Келли поможет Мюллеру, его команде и стенографисту попасть в Белый дом так, чтобы об этом никто не знал. «У нас будет сценарий». Президент даст присягу. «Мы организуем все так, как считаем нужным. Но мы скажем вам правду в том виде, в каком ее знаем. И президент скажет вам правду в том виде, в каком ее знает, но с помощью адвоката. Поэтому либо так, либо вы сидите и ждете, когда мы сможем оторвать его от дел на шесть часов, либо он будет твердить “Я не знаю”».
Члены команды Мюллера качали головами, давая понять, что так никогда раньше не делалось. Они на это не пойдут. Это неслыханно.
«Мне нужно подумать, могу ли я предоставить вам какие-либо вопросы», — сказал Мюллер.
Дауд напомнил спецпрокурору, что в июле или августе, когда Трамп атаковал Мюллера и Сешнса, тот позвонил Дауду и сказал: «У меня проблема. Можете мне помочь? Вы недавно сказали, что своими действиями я вынуждаю людей отказываться от дачи показаний, тогда как у них нет никаких причин для этого. На них нет никакой вины. Но мне кажется, что проблема в атмосфере — люди считают, что предают президента, если дают показания».
Дауд ответил ему: «Хорошо, я выступлю с публичным заявлением и скажу, что мы хотим сотрудничать. Президент хочет сотрудничать. Мы будем сотрудничать на все 100%. И призываем каждого делать то же самое». СМИ широко цитировали слова Дауда и Кобба о том, что Трамп и Белый дом будут «продолжать сотрудничество в полной мере».
Дауд повторил то, что говорил на каждой встрече: «На карту поставлена судьба нашей страны». Президенту нужно заниматься государственными делами, у него нет времени на это расследование. В мире обостряются угрозы — Северная Корея, Иран, Ближний Восток, Россия, Китай.
«Я помню об этом, — заверил его Мюллер. — И делаю все, что могу».
«Тогда почему бы вам не дать нам вопросы?» — вернулся к своему Дауд.
Было видно, что Мюллеру это не понравилось.
Дауд знал, что играет в рискованную игру и бросает спецпрокурору вызов, угрожая войной, если тот решит вызвать президента на слушания перед большим жюри. Однако он намеренно обрисовал Мюллеру, чего ему следует ожидать, если он решит пойти по пути большого жюри. Дауд сказал, что дополнит свои ходатайства приложениями. И окружной судья будет изучать их по две недели.
Дауд старался говорить как можно убедительнее: «Вам придется стоять перед судьей и объяснять ему, почему вы хотите вызвать президента Соединенных Штатов для дачи показаний перед большим жюри. Боб, вы знаете, я вел такого рода дела. И я никогда бы не стал заставлять президента Соединенных Штатов давать показания перед большим жюри».
Наконец, у него имелся последний аргумент. Он обвинял команду Мюллера в том, что заманивание в ловушку лжесвидетельства было их любимым приемом. «Вы сделали это с Флинном, и с Гейтсом, и с [Джорджем] Пападопулосом», который был советником в ходе избирательной кампании. «Вам, парни, нравится играть в эти игры». Рик Гейтс, деловой партнер Манафорта и его заместитель в тот период, когда Манафорт возглавлял избирательный штаб Трампа, нанял одного из лучших адвокатов. Тот сидел рядом с ним, когда Гейтс давал показания, которые затем были признаны ложными. «Вы, парни, не дали ему времени подготовиться. А теперь ему вменяют уголовное преступление. Боб, именно это я сказал президенту: если вы согласитесь давать показания, они сделают с вами то же самое».
Дауд предполагал, что может существовать что-то, о чем он не знает. «Вам, парни, будто покоя что-то не дает». Возможно, вы не одобряете поведение президента. «Но у вас нет дела». А о том, что у вас есть, добавил Дауд, «можете возвестить хоть на горе, хоть на Холме. Мне плевать».
Мюллер сидел с каменным лицом, никак не реагируя на выпады Дауда. Завидный самоконтроль. Встреча была окончена.
В 17:00 Дауд и Секулов пошли поговорить с президентом. Тот был в обеденном зале.
«Как все прошло?» — поинтересовался Трамп.
«Господин президент, — сказал Дауд, — это какой-то цирк».
«О господи», — сказал Трамп. Дауд выглядел настолько расстроенным, что Трамп подумал, что дела действительно плохи.
«Нет-нет, — сказал Дауд. — Знаете, вы никогда по-настоящему не доверяли Мюллеру. У вас действительно превосходная интуиция, но раньше я не относился к этому всерьез. Теперь же я могу сказать, что, судя по всему, интуиция вас не обманула. Он не счел нужным подготовиться. Мы ушли с пустыми руками».
Неделю спустя, 12 марта, Дауд и его команда снова отправились на встречу с Мюллером. Дауд втайне надеялся, что Мюллер скажет им, что намеревается отказаться от преследования и показания президента нужны ему только для того, чтобы написать отчет заместителю генпрокурора Розенстайну.
Команда Мюллера, Куорлз и еще трое прокуроров продиктовали им 49 вопросов. Джей Секулов их записал. Подавляющая часть вопросов касалась действий, выводов и решений Трампа в отношении ключевых игроков — Флинна, Коми и Сешнса. Некоторые вопросы затрагивали Дональда-младшего, его встречу в Trump Tower с российским адвокатом и предложение передать компромат на Клинтон. Также было несколько вопросов, связанных с планами строительства недвижимости в России.
Широкий спектр вопросов соответствовал всему тому, что говорили СМИ о расследовании Мюллера.
Что за чушь, подумал Дауд. Такие вопросы мог задать второкурсник юридического факультета. На многие из них спецпрокурор уже получил самые полные ответы. С другой стороны, следовало признать: если бы Мюллер заставил Трампа отвечать на них, это стало бы катастрофой. Трамп обязательно бы сорвался и наговорил невесть что. По мнению Дауда, такой широкий диапазон вопросов предполагал, что у Мюллера ничего нет и тот просто хочет устроить охоту на Трампа. Поймать президента с его неуравновешенным, взрывным характером на лжесвидетельстве было проще простого.
«Здесь нет дела», — в который раз сказал Дауд Мюллеру.
«Мне нужны показания президента, — сказал Мюллер. — Я хочу узнать, каково было его намерение в отношении Коми».
«Я не уверен, что Конституция позволяет вам задать этот вопрос», — сказал ему Дауд. То, что президент действовал в рамках полномочий в соответствии со статьей II, было давно признано даже Коми.
«Я хочу узнать, имело ли место недобросовестное намерение», — снова повторил Мюллер. Это было ключом ко всему. Законы о воспрепятствовании отправлению правосудия не определяли конкретные действия как незаконные сами по себе. Нужно было, чтобы они осуществлялись «недобросовестно» или «умышленно» с целью воспрепятствовать правосудию. Короче говоря, ключом были мысли. Почему президент сделал то, что сделал? Вот почему Мюллер хочет лично допросить президента, догадался Дауд.
«У вас есть доказательства, что могло быть намерение?» — спросил Дауд. Плата за незаконные действия, подкуп свидетелей и уничтожение улик были стандартными элементами воспрепятствования правосудию. Аудиозаписи, свидетельские показания под присягой и документы были лучшими доказательствами. Разумеется, кроме тех случаев, когда прокуроры узнавали об этом из уст самого подозреваемого, когда кто-то сам пускал себя ко дну, как это, Дауд был уверен, сделал бы Трамп.
«Сам заместитель генерального прокурора является свидетелем в пользу президента», — сказал Дауд. В конце концов, именно Розенстайн написал меморандум, в котором обосновал необходимость уволить Коми из-за его поведения по почтовому делу Клинтон.
«По сути, он [Розенстайн] написал все то, что было в четырехстраничном письме президента. Это очевидный факт. Еще у вас есть генеральный прокурор. Еще у вас есть вице-президент. Еще у вас есть Макган и все, кто окружают президента. И еще у вас есть поведение Коми в деле Клинтон, которое осудили и генпрокурор, и его заместитель.
Намерение, — продолжил Дауд, — все документы и свидетельские показания» дают ответ на этот вопрос. «Вы опросили свидетелей о том, что именно он [президент] сказал, что сделал и когда. Я предоставил вам подробный отчет в режиме реального времени». Этого более чем достаточно, чтобы установить намерение президента.
Мюллер продолжал стоять на своем.
Дауд и Секулов покинули его офис.
«Что думаете?» — спросил Секулов.
«Он не может давать показания», — ответил Дауд. Было полной утопией думать, что Мюллер откажется от преследования.
Дауд считал, что может использовать в качестве прецедента решение апелляционного суда, вынесенное в связи с расследованием о коррупции в отношении Майка Эспи, министра сельского хозяйства в администрации Билла Клинтона. Суд тогда постановил, что президент США, его ближайшие помощники и министры имеют право не раскрывать информацию, касающуюся их действий или принятых решений. В случае если прокуроры хотят заполучить такие сведения, им необходимо доказать в суде, что эта информация является действительно важной для следствия и не может быть получена из других источников.
Другими словами, Мюллеру нужно было доказать, что он расследует серьезное преступление и никто, кроме президента, не может дать ему необходимую информацию.
Дауд и Секулов отправились к Трампу.
«Мое мнение о Мюллере кардинально изменилось», — признался Дауд Трампу. Ваша интуиция вас не подвела. «Я ему не доверяю».
Количество вопросов — 49 — беспокоило Дауда. Почему так много?
Почему такое неуважительное отношение к президенту Соединенных Штатов, у которого столько дел государственной важности и элементарно нет времени, чтобы подготовиться и ответить на полсотни вопросов? Дауд заявил, что это только укрепляет его во мнении, что президент не должен давать показания.
«Вот именно! — сказал Трамп. — Тем более что они уже получили все ответы».
Тем не менее после этого разговора Кобб начал делать публичные заявления, что президент готов дать показания и ответить на несколько вопросов спецпрокурора.
«Господин президент, — сказал Дауд, — это не несколько вопросов. Это 49 вопросов. Я не советую вам этого делать».
«Но что скажут люди? — спросил Трамп. — Что скажут СМИ?»
«Господин президент, это ловушка. У них нет ни законных, ни конституционных прав задавать вам вопросы». Он упомянул про адвокатов, которые представляли Трампа в прошлом. «Если вы не верите моему совету», позвоните им.
Через несколько дней, в марте, Трамп позвонил Дауду с «Борта номер один».
«Господин президент, вам нужно последовать моему совету, — сказал Дауд. — Иначе это закончится серьезной катастрофой. Вы не сможете справиться с этим так, как нужно. Помните ту нашу встречу, когда вы читали наше письмо? Когда вы поняли нашу стратегию? Господин президент, мы уже выиграли это сражение. Они уже получили ответы на все 49 вопросов, вы сами согласились с этим. На эти вопросы им уже ответили другие. Им передали все документы, в которых были все ответы. Ваши адвокаты, ваши сотрудники уже сделали это за вас. Я имею в виду, что Прибус, Бэннон и другие дали показания и у спецпрокурора не было никаких претензий.
Господин президент, в колодце нет яда. Никто не солгал. Никто не уничтожал никаких документов. Та прозрачность, на которую вы пошли, — такого не делал ни один другой президент в истории страны. Вы можете гордиться этим. Но я не советую вам идти дальше.
И еще, г-н президент, я рекомендую сделать все это публично. Мы вежливо скажем Бобу, что вы не будете давать показаний по целому ряду очевидных причин, включая ваше конституционное право. Кроме того, тем самым вы защитите своих преемников. Если вы согласитесь давать показания, нас ожидают десятилетия антипрезидентских кампаний в духе “Заставим-ка президента дать показания под присягой”. Это станет новой игрой. Особенно когда нет никакого преступления и никаких оснований, вы понимаете?»
Все эти расследования, которые велись в отношении Рейгана в деле Иран-контрас, Клинтона в деле Левински и Whitewater и Никсона в Уотергейтском деле, затрагивали преступную деятельность, продолжил Дауд. «И если бы речь шла о какой-либо преступной деятельности, к которой был бы причастен Белый дом, я не сомневаюсь, что вы бы помогли расследованию. Скажем, если бы кто-то из сотрудников Белого дома обвинялся в преступном поведении и вас попросили бы дать показания, вы были бы полезным свидетелем. Но это не тот случай. В нашем случае все ответы на все вопросы уже даны.
Господин президент, не подрубайте меня под корень. Я стараюсь быть хорошим адвокатом».
«Вы хороший адвокат, — заверил его Трамп. — Отличный адвокат».
«Господин президент, как адвокат, как судебный адвокат, я не могу сидеть рядом вами и слушать, как вы отвечаете на вопросы, точно зная, что вы не выпутаетесь из этого».
Дауд старался как можно деликатнее внушить президенту: это не ваша вина. Это издержки президентской должности. Он знал, что в этом противостоянии ему нельзя оскорблять своего клиента. Он не мог сказать в лицо президенту то, что считал источником всех проблем: «Вы — конченый лжец».
Поэтому Дауд сказал: «Вы не сможете отвечать только по существу, я это знаю. И это может вас утопить. Вы спохватитесь, что сказали что-то не так, попытаетесь это исправить — и бац, 1001! Вас ожидает то же самое, что и Майка Флинна, который не сразу вспомнил про свой разговор с Кисляком».
Через несколько дней Трамп позвонил Дауду, снова с «Борта номер один».
«Вы успокоились?» — спросил он своего адвоката.
«Нет, — сказал Дауд. — Я глубоко разочарован, г-н президент. Я чувствую себя проигравшим. Я потерпел полное поражение как ваш адвокат. Я не сумел убедить вас принять мой совет. Адвокат — как личный врач. Я знаю ваши болезни. Знаю ваши слабые стороны. И я выписываю вам рецепт, цель которого — не дать вам навредить самому себе. Запомните это первое правило адвоката, г-н президент, — не позволить клиенту навредить самому себе. Это наша работа. Поэтому, если я позволю вам сделать то, что, я знаю, будет плохо для вас и навлечет еще более серьезные неприятности, мне придется пойти и сдать свою лицензию. Хотя, разумеется, есть адвокаты, которые закрывают глаза на такие вопросы профессиональной чести».
«Я понимаю, Джон. Я знаю, что вы расстроены».
«Да, расстроен. И еще хочу сказать, что горько сожалею о том дне, когда мне пришла в голову мысль рекомендовать вам Тая Кобба. Не могу поверить, что он сознательно подрывает мои усилия».
«Вообще-то, — сказал Трамп, — это я попросил его» публично заявить о том, что президент не боится давать показания.
«Он должен был отказаться. Он — государственный служащий. К тому же они могут вызвать его как свидетеля. На него не распространяется ваше право».
«О боже, — встревоженно сказал Трамп, — я с ним много о чем говорил».
«Мне жаль, что не удается вас убедить, — продолжил Дауд. — Вы не можете давать показания. Либо вы откажетесь, либо вас ожидает оранжевая роба. Если же вы приняли решение, то я не собираюсь в этом участвовать».
«Вы хотите уйти? — спросил Трамп. — Бросить меня в такой момент?»
Это дело принципа, сказал Дауд. Если он не в состоянии справиться со своей обязанностью адвоката защищать своего клиента…
«Я хочу, чтобы вы остались. Вы — отличный адвокат».
Дауд знал, что эти слова ничего не значат. Но в этом заключался один из парадоксов Трампа. Они могли спорить до белого каления при личной встрече или по телефону, но в конце концов Трамп говорил: спасибо. Я ценю все, что вы делаете.
За всю многолетнюю карьеру у Дауда было, пожалуй, не больше пяти клиентов, которые могли так снисходительно выражать свою благодарность.
Секулов и Кобб позвонили Дауду и пожаловались, что президент абсолютно их не слушает. Они попросили Дауда поговорить с ним.
Дауд позвонил Трампу 21 марта около 22:00.
«Привет, Джон», — поприветствовал его президент. Он был само спокойствие и дружелюбие.
«Господин президент, — сказал Дауд, — извините, что беспокою вас. Но Тай и Джей позвонили мне». Они хотели, чтобы я поговорил с вами о даче показаний.
Трамп сказал, что принял решение дать показания. Он справится с Мюллером.
«Джон, я считаю, что так нужно. Мне жаль, если вы не согласны».
«Не мое дело — соглашаться или нет. Мое дело — заботиться о вас. Если вы решите самостоятельно представлять себя, то навлечете серьезные неприятности на свою голову. Знаете, г-н президент, даже я не представляю сам себя».
«У вас есть адвокаты?»
«Разумеется. Учитывая все то дерьмо, через которое я прошел. Конечно, у меня есть адвокаты».
«Джон, вот что я думаю, — заявил Трамп. — Я думаю, что президент Соединенных Штатов не должен прибегать к пятой поправке».
«Господин президент, мы можем представить дело гораздо лучше. Кстати, я бы предложил еще кое-что. Я думаю, прежде чем публично оглашать заявление, мы должны ввести в курс дела ключевых лидеров на Холме». Взять все документы и свидетельские показания и представить им нашу позицию, прежде чем пускаться в судебные баталии. «Объяснить им, почему вы не будете давать показания. Если мы покажем им весь этот материал.»
«Неплохая идея, — сказал Трамп. — Но, Джон, людям не понравится, если я откажусь от дачи показаний». Он не уточнил, каким именно «людям», но Дауду было ясно, что президент имел в виду свою избирательную базу, толпы на своих митингах, комментаторов на Fox News и «жалких людей».
«А что они подумают, когда Мюллер предъявит вам обвинение [в лжесвидетельстве] по параграфу 1001?» — спросил Дауд.
«Нет-нет, я сделаю все как следует. Я буду идеальным свидетелем».
Дауд знал, что это самообман, опасная иллюзия. Недавно знакомый адвокат из Флориды рассказал Дауду о том, как однажды ему пришлось брать письменные показания у Трампа. Когда он спросил Трампа об источниках его доходов, ответ занял почти 16 страниц. Дауд напомнил президенту эту историю.
«Из вас не получится хороший свидетель», — снова повторил Дауд. Некоторым людям это попросту не дано. Дауд привел пример: «Господин президент, помните Раджа Раджаратнама? »
«Парень из хедж-фонда?» — вспомнил Трамп. Раджаратнам был миллиардером и основателем хедж-фонда Galleon Group. В 2011 г. он был признан виновным в инсайдерской торговле и приговорен к 11 годам тюрьмы. Дауд был одним из его адвокатов.
«Блестящий ум, — сказал Дауд. — Если бы вам довелось пообщаться с ним, вы бы сказали, что это один из самых красноречивых и умных людей, с которыми вам довелось встречаться. Он мог говорить на любые темы. И вот, г-н президент, когда настало время давать показания, он обмочился от страха через пять минут. Он жутко нервничал — это было сильнее его. Когда ему начали задавать вопросы, он едва сумел назвать свое имя. Такова природа зверя, и я — эксперт по этому зверю.
Господин президент, я боюсь, что ничем не смогу вам помочь», — сказал Дауд.
Он сообщил президенту, что у того есть все основания поставить Мюллера на место.
«Не будет никакого импичмента. Вы смеетесь? Это сборище трусов, все они. СМИ, конгресс. У них кишка тонка. Какой импичмент? За что? За то, что вы воспользовались своим правом по статье II? А? Хотел бы я посмотреть, как спикер Райан пойдет с этим в Комитет по регламенту и Юридический комитет».
Но СМИ, сказал Трамп, «они смешают меня с дерьмом».
«Господин президент, вы не испугались их воплей и не опубликовали налоговые декларации. Вы уже выиграли один раунд. Они злы на вас как собаки. Они ненавидят вашу твердость».
Чего они хотят? — спросил Трамп.
«Я бы забрал все их аккредитации и выкинул к чертям отсюда. Я считаю, что они не имеют права приходить в Белый дом и вести себя так, как они делают это».
Трамп сказал, что именно это ему и хочется сделать. «Но они всегда берут надо мной верх, Джон. Они [Хоуп Хикс и Келли] переубеждают меня всякий раз, когда я хочу лишить кого-то аккредитации».
СМИ, Мюллер, конгресс, сказал Дауд, «вы должны послать всех их подальше. И сосредоточиться на том, что вы — президент Соединенных Штатов. Потому что по сравнению с теми обязанностями, которые лежат на вас каждый день, это как комариный укус в задницу слона. И вы должны относиться к этому соответственно. Наплевать на это». Дауд считал это решающим доводом.
«Вы отличный парень, — сказал Трамп. — Спасибо вам. И прощу прощения, что задержал вас допоздна».
На следующее утро Дауд сказал своей жене Кэрол: «Я решил уйти». Он позвонил президенту и сообщил, что уходит в отставку. «Простите, но я ухожу. Я поддерживаю вас. И переживаю за вас. И желаю вам всего наилучшего. Но если вы не хотите следовать моему совету, я не могу быть вашим адвокатом».
«Я понимаю ваше разочарование, — сказал президент. — Вы отлично делали свою работу».
«Господин президент, если я чем-то могу вам помочь, звоните мне в любое время».
«Спасибо».
Две минуты спустя Дауду позвонили из New York Times и Washington Post. Дауд представил, как Трамп снимает трубку и звонит Мэгги Хаберман из Times. «Мэгги? Этот гребаный Дауд только что отказался быть моим адвокатом». Трамп любил сообщать новости первым.
По крайней мере, Дауд был рад, что опередил Трампа и подал в отставку, прежде чем ему дали под зад.
Дауд по-прежнему не сомневался, что Мюллер не нашел ничего ни по российскому следу, ни по препятствованию правосудию. Поэтому он хотел заманить президента в ловушку лжесвидетельства. И хотя это было болезненным ударом по его самолюбию, Дауд был вынужден признать, что Мюллер ловко манипулировал командой президента, чтобы добиться от нее сотрудничества и получить все нужные ему документы и показания.
Дауд был разочарован тем, что спецпрокурор пошел на такие уловки.
Проработав в этой сфере 47 лет, Дауд хорошо знал тонкости игры, хорошо знал прокуроров. Они умели выстраивать дела. Имея такое количество свидетельских показаний и документов, Мюллер мог состряпать что угодно. Возможно, он наткнулся на что-то новое и изобличительное, что делало президента не просто полуподозреваемым. Возможно, кто-то из свидетелей вроде Флинна изменил свои показания. В ходе расследований такое случалось довольно часто и могло радикально изменить ход игры. Например, какой-нибудь бывший советник вдруг решил расколоться, признаться во лжи и свалить все на президента. Конечно, Дауд не думал, что это могло случиться, но полностью отбрасывать такую возможность было нельзя.
В таком сложном, запутанном расследовании многое оставалось неясным. Не существовало совершенного рентгеновского аппарата, чтобы просветить все насквозь. Не было никаких пленок, никаких чертежей. Дауд был уверен: президент не вступал ни в какие сговоры с русскими и не пытался воспрепятствовать правосудию.
Но в Трампе как в человеке и президенте Дауд видел один трагический изъян. Во всех этих политических перепалках, увертках, отрицаниях, бесконечных твитах, яростных нападках на «фейк-ньюс», вспышках негодования была одна доминирующая проблема, о которой Дауд знал, но не мог заставить себя высказать ее в лицо президенту: «Вы — конченый лжец».
