Ночь Изабелла провела на диване, а не в спальне, поэтому, когда она проснулась, спина у нее болела, шея затекла и ныла, а голова раскалывалась от боли. И проснулась она не от того, что зазвонил будильник, и не потому, что ее разбудил телевизор, который орал всю ночь, а потому, что почувствовала сильнейшую жажду и необходимость сходить в туалет.

Встав с дивана, Ардери заметила, что все еще одета в ту одежду, в которой была на обеде в Мэйдстоуне со своими сыновьями. Обед состоялся в «Пицца Хат», поскольку она оказалась глупа настолько, что позволила Джеймс и Лоуренсу выбрать их любимое место. Изабелла представляла себе нечто исключительное: безукоризненно одетые сыновья и сама она, одетая не хуже. Чего она не могла себе представить, так это очередей посетителей, пластиковых столов, липких стульев, ламп дневного света и спора по поводу того, заказывать ли все наполнители или только грибы и оливки. А еще не могла представить себе, кто будет присутствовать на обеде помимо них, – Боб и Сандра сидели достаточно далеко от детей, чтобы не слышать, о чем она с ними говорит, но достаточно близко, чтобы можно было вмешаться, если все пойдет не по их заранее продуманному сценарию.

Изабелла смогла убедить Боба и Сандру, что обед – это самое малое, на что они должны согласиться. Они одержали полную победу, собираются уезжать, и мальчики теперь для нее все равно что потеряны. «Ей хочется обсудить с ними, что же будет дальше с их отношениями с мамочкой» – так она объяснила свое желание Бобу.

Дело так и не дошло да суда. Очень длинный и, по-видимому, очень откровенный разговор адвоката Боба с Шерлоком Уэйнрайтом поставил все точки над i. Боб поступил умно, дождавшись, когда дело приняло оборот «ты не оставляешь мне другого выбора, Изабелла», и, когда момент невозврата наступил, выложил своему адвокату все те факты, которые до этого не сообщал никому. Эти факты его адвокат сообщил Шерлоку Уэйнрайту, совсем не обрадовавшемуся услышать их, потому что тот понял, что утаила от него Изабелла относительно причин ее развода.

По телефону он сказал ей тоном возмущенного школьного завуча:

– Так что вы можете или согласиться на то, что предлагает вам ваш бывший муж в качестве наилучшего варианта, доступного для вас в создавшихся условиях, или можете вышвырнуть меня и найти себе нового адвоката. Но ситуация мне абсолютно понятна: независимо от того, кто будет вас представлять, результат будет одним и тем же. Я бы посоветовал вам согласиться на условия Боба. Это будет лучше для вас, потому что вы перестанете платить адвокатам за продолжение тяжбы и сможете потратить эти деньги на билеты в Новую Зеландию.

Изабелле очень хотелось продолжить борьбу, но она знала, что все козыри на руках у Боба. Она сама сдала их ему. Ведь с чем она останется помимо своей карьеры – да и ту он грозится уничтожить, – если не согласится с этими условиями? И она согласилась, выторговав себе обед с близнецами. Так они и оказались в Мэйдстоуне.

Изабелла отлично представляла себе разговор, который состоялся у Боба с детьми, когда он пытался повлиять на их выбор места для этого обеда. «Она сказала, чтобы вы выбрали свое самое, самое любимое место», – сказал им Боб, поскольку знал, что они выберут, и знал также, что там не будет ни пива, ни вина, ни, боже сохрани, водки.

Дети нервничали, несмотря на то что чувствовали себя в «Пицца Хат» как дома. Лоуренс все время извивался, как будто ему были малы трусики, а Джеймс бросал взгляды через зал на Боба и Сандру, словно надеялся на спасение. Изабелла сделала все возможное, чтобы вовлечь их в разговор о том, что они будут делать, когда она приедет в Новую Зеландию, о школе, в которую они теперь будут ходить, и о том, что они уже успели узнать о стране, в которой будут жить. Они знают, что это абсолютно экологически чистая страна? Хотя и захваченная мохнатыми опоссумами. Они видели фотографии? Серфинг, плавание с дельфинами и особенный пляж, под которым течет горячий ручей, – надо только вырыть ямку в песке, и сразу на него наткнешься. Им хочется туда попасть?

На все ее вопросы отвечал Лоуренс, а Джеймс лишь кивал да посматривал на Боба и Сандру. В какой-то момент, полностью выбившись из сил, Изабелла хлопнула рукой по столу и потребовала, чтобы он смотрел на нее. Мальчик расплакался, и к ним мгновенно подлетела Сандра со словами: «Милый, милый, мамочка уже здесь». Ардери почувствовала, что у нее сейчас просто снесет голову – так она разозлилась. Сандра стащила мальчика со стула, приговаривая, что мамочка сейчас его увезет. Изабелла поняла, что любое ее возражение приведет к скандалу, за который в конце концов придется заплатить именно ей.

Сандра ушла вместе со всхлипывающим Джеймсом, а Боб остался, словно боялся, что Изабелла устроит что-то с Лоуренсом. Сам же Лоуренс – вечный миротворец – объяснил, что Джеймс «немного волнуется по поводу новой школы в Новой Зеландии, потому что он в классе один из самых тупых и дети над ним смеются». На возражение Изабеллы, что Джеймс совсем не тупой, Лоуренс ответил: «Это факт, мам».

Они поспешно закончили еду, и Лоуренс отказался от сладкого. Она видела, что ему не терпится оказаться дома с Джеймсом, и если б обед не оказался таким кошмаром, она, наверное, порадовалась бы такому уровню братской любви и верности. Не успел Лоуренс отодвинуть от себя тарелку, как рядом оказался Боб с жизнерадостным: «Мы уже готовы?», обращенным к Лоуренсу, и негромким «спасибо, мы возьмем такси» на предложение Изабеллы подвезти их.

Когда Лоуренс направился к двери, у Боба хватило приличия сказать Изабелле:

– Извини за Сандру. Когда дело касается мальчиков, она немного перегибает палку. Она вскочила до того, как я смог ее остановить.

Изабелле было сложно поверить в то, что он сожалеет о случившемся, – сложно было услышать извинения от человека, который вот-вот разрушит ее жизнь.

– И ты думаешь, что наше будущее будет выглядеть именно так? – спросила она.

– Не понял?

– Что я никогда не смогу остаться наедине с моими сыновьями? Что все будет организовано таким образом, чтобы я стала для них фигурой на заднем плане, – не мать, а какая-то незнакомка, которая время от времени появляется в их жизни, чтобы нарушить ее мирное течение?

Боб посмотрел в сторону Лоуренса, который, как заметила Изабелла, с волнением следил за ними, словно ждал, что они вот-вот сойдутся в рукопашной.

– Ты так и не хочешь понять, что это был твой выбор, правда? – сказал он, повернувшись к ней.

Ответа ждать Боб не стал, а вместо этого присоединился к Лоуренсу и, положив руку на его худенькое плечо, вывел его на улицу, где они остановили такси. А Изабелла вернулась в Лондон. Она чувствовала себя так, будто какая-то часть ее души съедена невидимым упырем, поэтому сказала себе, что заслужила компенсацию за все ужасы этого вечера. Ардери достала водку из морозильника, налила в стакан на три пальца, добавила клюквенный сок и отнесла напиток и бутылку к дивану. Здесь она включила телевизор, нашла какой-то исторический сериал с мужчинами в треуголках, смуглыми шахтерами, пробивающими тоннели в камне, и каким-то мужиком с обнаженным торсом и впечатляющими грудными мышцами, косившим в поле пшеницу. Изабелла опустилась на диван и стала смотреть, ничего не видя и ничего не понимая. Постепенно она напилась до полной отключки.

Когда Ардери проснулась, телевизор продолжал орать на всю квартиру – теперь показывали утренние новости. Изабелла долго искала пульт, пока наконец неожиданно не обнаружила его в своей туфле. На прогнозе погоды она убрала звук и на подгибающихся ногах отправилась в ванную. Здесь с отвращением посмотрела на свои волосы и лицо, изучила налитые кровью глаза и стала одной рукой срывать с себя одежду, а другой – шарить в поисках глазных капель. Найдя их, поняла, что ее руки так дрожат, что она не может их закапать. «Пора принять душ», – решила Изабелла.

Встав под него, она задумалась о том, который сейчас час, и мысленно отругала себя за то, что не проверила это. Душ был коротким – почти все время Изабелла простояла под струями воды, лившимися ей на голову, плечи и спину. После непродолжительных поисков она отыскала свои часы там, где, по-видимому, сама же их и оставила, – в морозильнике, из которого доставала водку. Сама водка сейчас стояла на кофейном столике перед диваном, но Изабелла решила не смотреть на нее и не думать о ней, и отправилась в спальню за свежей одеждой.

Одевшись, она вернулась в ванную. Что касается лица, то суперинтендант ограничилась тем, что убрала жирный блеск и добавила румян. Это было достаточно просто. Но когда дело дошло до глаз, ей понадобились глазные капли, а еще тени для век и тушь для ресниц, а руки продолжали ходить ходуном, потому что просто душем их было не успокоить.

Изабелла решила, что ей надо опохмелиться. Это встряхнет ее, что попросту необходимо, иначе она не сможет привести свой внешний вид в соответствие с тем, что требовалось для рабочего дня. Кроме того, она заслужила эту дозу. Она ведь ничего не пила с Джеймсом и Лоуренсом. Так что можно считать, что за ней должок.

Барбара Хейверс наслаждалась тем, что наконец вернулась к своим «Поп-Тартс». Завтраки в Ладлоу были настоящей угрозой для артерий. Для нее хватило бы и одних яиц. Но бекон, тосты, большие куски масла, джем, грибы, консервированная фасоль… Удивительно, что ей удалось продержаться так долго без того, чтобы засунуть в микроволновку шоколадный «Поп-Тартс». Вместе с ней она поставила разогреваться большую кружку чая, в которую было добавлено молоко и два куска сахара. Не испытывая никакого чувства вины, Хейверс закурила свою первую за день сигарету и почувствовала блаженство. Но для того, чтобы окончательно проснуться, ей понадобится добавка. Вчера вечером она пережила эпическое событие: обед после занятий чечеткой в компании Каза и Доротеи.

Сначала Барбара постаралась отмазаться, когда увидела, что Каз собирается составить им компанию. Она решила, что именно этого от нее и ждут. В конце концов Доротея пришла на занятие в костюме, который подошел бы Женщине-кошке, и сержант была уверена, что она не единственная, кто, посмотрев на выбор Доротеи – фигура, обтянутая как перчаткой, и декольте типа «мама-роди-меня-обратно», – решила, что все это для того, чтобы соблазнить их инструктора по танцам.

Но Доротея настояла на том, чтобы Барбара пошла с ней. Она заявила, что они команда и что поэтому один должен идти туда же, куда идет другой. Сейчас это значило – на обед. С Казом.

Оказалось, что у Доротеи были на это свои причины, а именно результаты отбора на июльский концерт. Она прошла отборочный тур – в этом не было ничего удивительного, – а вот Барбара, к сожалению, не произвела никакого впечатления, и ей предложили место в групповом танце, который она твердо решила пропустить. А Доротее дали в партнеры талантливую и упорную Умайму. Барбара постаралась скрыть колоссальное облегчение, которое она испытала после своего провала, и торжественно сообщила Доротее, постаравшись добавить в голос немного разочарования, что «так будет лучше», но та с этим не согласилась.

Вот так появилась идея обеда. Вот откуда взялась последующая беседа, во время которой Доротея сказала Казу, что ее «хореография» требует гораздо больше страсти и секса, чем сможет позволить Умайме ее муж, не говоря уже о ее отце, братьях и прочих родственниках мужского пола.

Барбара, услышав слово «хореография», бросила на Ди подозрительный взгляд, но та проигнорировала его и подняла на инструктора свои голубые глаза, а потом изогнула губы в улыбке, которая призывала: «Ну подойди же, красавчик».

Дважды Барбара пыталась оставить их наедине. Ей было совершенно очевидно, что – по крайней мере, в глазах Каза – она выглядит пятой спицей в колеснице. Но Доротея останавливала ее. Она сдалась лишь когда Барбара сказала, что если она сейчас же не попадет в туалет, то неприятно удивит всех присутствующих. Выйдя из-за стола, за которым Доротея мудро расположила ее у самой стены, так что она не могла пошевелиться, не побеспокоив своих сотрапезников и всех сидевших за соседним столом, Хейверс немедленно слиняла. И лишь добравшись до станции подземки, послала Доротее следующий текст: «Защитные бастионы рухнули. Каз хочет остаться с тобой вдвоем. Веди себя прилично». И все же она добралась до дома позже, чем предполагала, и долго не могла уснуть от перспективы «демонстрировать сексуальную страсть» в туфлях для чечетки на глазах у аудитории. Поэтому взяла наконец свою потрепанную копию «Избранных цитат Бартлетта» и открыла раздел, посвященный Шекспиру, чтобы найти какие-то подходящие фразы, связанные с убийствами. При этом она предпочитала трагедии, недавно закончив с «Отелло» и недоумевая, к чему писать подобным языком о том факте, что кого-то закололи ножом. «Ведь никто в нормальной жизни никогда не скажет: «За горло взял обрезанца-собаку. И заколол». Размышляя над этим, Барбара наконец уснула. И ей показалось, что уже через несколько мгновений пушечные залпы из увертюры «1812 год» выбросили ее из кровати.

Она как раз подбирала с тарелки крошки от второго печенья, когда зазвонил ее мобильный. Барбара оставила его на столике рядом с кушеткой, превращавшейся по ночам в место их встреч с Морфеем, и сейчас молила, чтобы он прекратил играть первые ноты из главной мелодии «Сумеречной зоны». И телефон замолчал, чтобы через пять секунд зазвонить снова. Решив, что это будет продолжаться до тех пор, пока она не доберется до работы, Барбара встала и взяла трубку.

На ее «привет» Доротея Гарриман спросила задыхающимся голосом:

– Это детектив-сержант Хейверс?

– Если ты ждала услышать кого-то другого, то вынуждена тебя разочаровать, – ответила Барбара. – Ну что, дело сдвинулось с мертвой точки?

– Хочу предупредить: она вне себя, – прошептала Доротея в трубку.

– И мы сейчас говорим о…

– О ком же еще? О «ее высочестве». Она хочет видеть тебя сразу же, как только ты появишься.

– Не знаешь зачем?

– Что-то связанное с помощником комиссара. Это все, что я знаю. И между нами, девочками, все, что хочу знать.

Барбара отключилась. Команда немедленно по прибытии на Виктория-стрит явиться в кабинет старшего детектива-суперинтенданта ничем не походила на то, с чего ей хотелось бы начать новый день. Она сначала выругалась, а потом тяжело вздохнула.

И сунула в тостер еще одно печенье.

Способов быстро добраться от Чолк-Фарм до Виктория-стрит просто не существовало. Барбаре надо было выбирать между ужасами передвижения по городским улицам на машине или мучительной поездкой по печально известной своей ненадежностью Северной линии. Но, воспользовавшись Северной линией, она сможет сэкономить на плате за въезд в центр, поэтому сержант добралась от Итон-Виллас до остановки подземки «Чолк-Фарм» со скоростью победителя Олимпийских игр в спортивной ходьбе.

Ожидание на станции было малоприятным. Толпа, собиравшаяся на платформе, становилась все плотнее с каждым мгновением. Но самым ужасным была сама поездка, так как массы людей, спрессованных в вагонах, были настоящей «мечтой террориста». Как всегда, пассажиры не обращали никакого внимания друг на друга и толкались, как котята, пытающиеся занять удобную для кормления позицию; при этом они еще успевали писать эсэмэски, читать газеты, слушать напоминающие комариный писк звуки, льющиеся из крохотных наушников, и, в одном случае, есть что-то напоминающее по запаху сандвич с сардинами.

Прошел почти час, пока Барбара добралась до остановки «Сент-Джеймс-парк» и, выбравшись на улицу, бросилась к дымчато-серому зданию Нового Скотланд-Ярда, возвышавшемуся перед ней забаррикадированным монолитом. При входе она нетерпеливо дождалась, пока закончатся все эти игры с безопасностью – длинные очереди, рентгеновские лучи, новые очереди и досмотры, которые с каждым годом становились все мудренее, – и наконец добралась до лифтов.

Сержант как раз летела к кабинету суперинтенданта, когда Изабелла Ардери распахнула дверь и рявкнула на Доротею:

– Я, кажется, ясно сказала вам, чтобы она явилась прямо ко мне. И где она, черт возьми?

Но прежде чем Доротея успела ответить, Ардери сама увидела Барбару и распорядилась: «Заходите», прежде чем развернулась на каблуках и вошла в кабинет.

Сержант обменялась взглядами с Доротеей.

– Помощник комиссара ждал в кабинете, когда она появится. Закрытые двери и сплошные крики, – пробормотала секретарша.

«Чтоб вас всех черти унесли», – подумала Хейверс.

Она вошла в кабинет, не зная, чего ожидать, и в страхе, что сейчас нос к носу столкнется с Хильером в его самом жутком состоянии. Но суперинтендант была в кабинете одна и стояла за своим столом, словно аршин проглотила.

– Закройте эту гребаную дверь! – рыкнула она, и Барбара мгновенно повиновалась.

Когда сержант подошла к столу, Ардери взяла с него файл.

– Садитесь, – велела она. Усевшаяся перед столом Барбара оказалась, по-видимому, достаточно близко к ней, потому что суперинтендант бросила файл прямо в нее. – Вам конец. Подписывайте.

– Что происходит? – Барбара смотрела на нее открыв рот.

– Подписывайте и убирайтесь к чертовой матери из моего кабинета. Очистите свой стол. И если вы возьмете хоть одну скрепку, которая не принадлежит лично вам, то…

– Командир, – закричала Хейверс, – что здесь происходит?!

– И не смейте произнести хоть слово. Подписывайте бумаги и радуйтесь, что вас просто переводят на север, чего вы не заслужили. А заслужили вы увольнение, и я должна была бы позаботиться о том, чтобы ни одна полицейская структура в мире даже думать не смела о том, чтобы взять вас на работу, даже в качестве уборщицы. Вам понятно?

– Нет! – Барбара чувствовала, что произошло что-то ужасное, но не имела ни малейшего понятия, что это могло быть. – Я же все сделала, как вы велели, и вы даже сказали, что я… сказали… я не… – Она никак не могла выразить свою мысль, потому что была совершенно ошарашена происходящим. Сержант постаралась взять себя в руки. – Если вы хотите, чтобы я что-то подписала, то вам придется объяснить мне зачем, – сказала она наконец. – Я знаю, что вас дожидался Хильер, поэтому, наверное…

– Вы меня слышали? – Ардери рывком выдвинула средний ящик стола и вытащила из него целую горсть ручек, которые тоже бросила в Барбару. – Вы сейчас достали меня так, как еще ни разу не доставали за всю вашу жалкую карьеру. Вы нарушили приказ, и это будет последний раз…

– Нет! Что я сделала? Я не…

– Я сказала – подписывайте! – Изабелла обошла стол, схватила с пола ручку, взяла Хейверс за руку и сжала ее пальцы на ручке, заставив ближе придвинуться к столу. – Подписывайте! Или это еще один приказ, которому вы не собираетесь подчиняться? Потому что вы все знаете лучше всех, да? Потому что вы какой-то всевидящий полицейский бог? Потому что независимо от того, что вам говорят, когда вам говорят и как вам говорят или приказывают что-то, если вы, Барбара Хейверс, с этим не согласны – потому что это вам не нравится и не совпадает с вашим желанием, – вы ни за что этого не сделаете. А теперь подписывайте!

– Но вы же… Прекратите! – Барбара оттолкнула суперинтенданта и попыталась встать.

Ардери опять толкнула ее на кресло.

– Я сыта вами по горло! – завизжала она. – Все уже сыты вами по горло! Вы что, действительно думаете, что можете напакостить полиции Метрополии и никто об этом не узнает? Неужели вы настолько глупы?

– Напакостить? В чем… Почему, вы не хотите сказать?

Неожиданно раздался голос, который ни одна из них не ожидала услышать:

– Оставь ее, Изабелла. Она ничего не сделала.

Обе женщины развернулись и увидели, что к ним присоединился Линли.

– Кто позволил вам войти в мой кабинет?! – закричала Ардери. – Немедленно убирайтесь на свое место! А если нет – и сию же минуту, – то я прослежу, чтобы вам устроили выволочку перед…

– Это сделала не Барбара. – Линли говорил со сверхъестественным спокойствием, которое, казалось, было его второй натурой. – Она даже не знает, о чем идет речь.

– Не смейте ее защищать!

– Вы можете хоть подвесить ее на дыбе, но от этого ничего не изменится, командир, – сказал инспектор. – Письмо отправил я.

– Какое письмо? Куда? Зачем? – крикнула Барбара.

– Письмо с первым вариантом отчета, – пояснил Линли. – С тем, который вы изменили по приказу старшего детектива-суперинтенданта. Я послал его Клайву Дрюитту, которого оказалось очень легко разыскать. Полагаю, что он встретился со своим членом Парламента, а тот, в свою очередь, – с Хильером, и теперь нас обвиняют или в попытке сокрыть факты, или в колоссальной ошибке в оценке произошедшего. – Он взглянул на Ардери. – В чем из двух, командир?

– Высокомерный ублюдок, – произнесла Изабелла с ледяной яростью. – Вы за кого себя принимаете? Вы хоть представляете себе, что натворили?

Вместо ответа Линли повернулся к Барбаре:

– Наверное, вам лучше уйти, сержант.

– Сидите где сидели, – приказала Ардери. – Я с вами еще не закончила.

Инспектор стоял возле двери, но сейчас пересек кабинет и присоединился к ним. Они с Ардери уничтожали друг друга взглядами. «Молнии, которые проскакивают между ними, вполне могут дать достаточно электричества для работы холодильника в течение месяца», – подумала Барбара.

– Как я уже сказал, – объяснил инспектор своим самым, по мнению Хейверс, благоразумным тоном, – она ничего об этом не знает. Она дала мне прочитать отчет. Ее волновало то, что вы попросили ее исключить из него некую информацию, и она спросила мое мнение. Я его высказал.

– Да неужели? – язвительно уточнила Ардери. – И что же за мнение высказал великий и непогрешимый лорд Ашертон?

– Он сказал, что я должна сделать так, как вы велите, командир, – встряла Барбара. – Поэтому я переделала отчет. Вы же читали новый, правильно? Я выкинула ту часть, в которой…

– Убирайтесь! Оба! Немедленно убирайтесь!

Ардери вернулась за стол, а Барбара решила, что повторного приглашения ей не требуется. Она вскочила на ноги, поскользнувшись на одной из тех ручек, которыми Ардери запустила в нее. Сержант почувствовала, как Линли поддержал ее. Она поспешила к двери и, уже находясь в безопасности, услышала, как за спиной у нее Линли произнес:

– Изабелла, ты должна меня понять. Если ты не…

Закрывая дверь, сержант услышала, как Ардери прервала его словами: «Ты даже не представляешь себе, что наделал! Но ведь тебя это не волнует, правда? Тебя ничего не волнует, кроме собственного мнения, невыносимый ты осколок бесполезного высшего общества».

Теперь дверь была закрыта, и Барбара услышала лишь какое-то бормотание, которое не смогла разобрать. А вот следующий комментарий Ардери, напротив, был сделан на пределе голосовых связок: «Не смей требовать этого от меня! Никогда в жизни! Тебя не волнует, что ты вмешиваешься в жизни других людей, потому что твоя собственная… твоя собственная жалкая жизнь… да кто ты такой и какое отношение это имеет ко всему тому, что ты хотел предпринять?!»

Линли опять что-то пробормотал, и за этим последовало: «Я больше не хочу этого слышать. Убирайся, пока я не вызвала охрану. Ты меня слышишь? Или ты оглох? Я сказала, убирайся!»

После этих слов Барбара бросилась бежать. По пути она увидела, что Доротея убежала уже давно.

Сначала она спряталась в туалете. Ее сердце все еще колотилось, да так сильно, что удары отдавались у нее в ушах. Ей нужно переждать мгновение. Два. Все утро. Сколько потребуется. Барбаре отчаянно хотелось курить, но вот рисковать ей не хотелось, хотя пару дней назад она могла бы это сделать, выдыхая дым в унитаз и часто спуская воду, как будто это могло скрыть ее преступление. Однако сейчас все это показалось ей попыткой утопиться в луже. Поэтому вместо этого она набрала воды в раковину и даже подумала, не стоит ли опустить туда голову.

Сержант была сильно потрясена тем, что сделал Линли. Это было далеко не в первый раз, когда он ставил свою карьеру под удар, но это точно было первый раз, когда его действия могли рассматриваться как закулисные. А это совсем не его стиль. Он в большей степени являлся человеком, принимающим вызов с открытым забралом. Барбара считала, что это связано с его титулом и прочно вошло в его благородную кровь, как будто он был самым настоящим Алым Первоцветом. Сержант даже представить себе не могла реакцию помощника комиссара, когда тот узнает, что детектив-инспектор Линли сам послал первый вариант отчета Клайву Дрюитту. Первое, что ей пришло в голову, был апоплексический удар.

К тому времени, когда она успокоилась настолько, что смогла выйти из туалета и пройти к своему столу, весь отдел гудел, как потревоженный улей. Сам Линли уже вернулся и сидел за своим столом – дверь в его кабинет была открыта, и он выглядел совершенно невозмутимым, таким, каким сержант и привыкла его видеть. Барбара быстро взглянула на своего коллегу, сержанта Уинстона Нкату, который наклонил голову и недоуменно пожал плечами, и зашла в кабинет к инспектору.

Тот как раз собирался куда-то звонить, но, увидев ее в дверях, положил трубку. Одна приподнятая бровь означала на их языке: «Я вас слушаю, сержант».

– Сэр, – начала Барбара, – я не… Зачем вы это сделали? Это может… то есть… это же не…

– Кажется, мне еще не приходилось наблюдать ситуацию, когда вам не хватает слов, – сказал Линли с полуулыбкой.

– И все-таки – почему?

Инспектор поднял руку и опустил ее на стол. Это был один из тех аристократических жестов, которые он повторял довольно часто. Жест означал: «А что еще мне оставалось?» – но, насколько она понимала, у него был выбор из доброго десятка вариантов.

Поэтому она повторила:

– Ну, и?..

– В один прекрасный день все так или иначе станет известно, – ответил Линли. – Вот так. Изабелла… старший детектив-суперинтендант… в глубине души с этим согласна. Поверьте мне. Она хорошо это знает.

Барбара кивнула. Она все поняла. Линли говорил не только о двух вариантах отчета.

Приглашение, которое – Линли знал это – должно было поступить, пришло лишь после полудня. Его удивило то, что для этого потребовалось столько времени, поскольку он считал, что стоит ему добраться до собственного кабинета, как через несколько минут Джуди Макинтош подаст ему сигнал с горних высей: этакий архангел Гавриил, но без трубы. Однако в Башне помощника комиссара, по-видимому, вызвали на ковер к комиссару. Если верить Джуди, служившей им обоим и сливавшей информацию Линли шепотом, который больше подходил для исповеди, между двумя джентльменами за закрытыми дверями состоялась важная беседа. Поэтому она, Джуди, сразу же посоветовала Томасу, чтобы он на время исчез из здания на Виктория-стрит, как только услышала отрывистый приказ Хильера немедленно доставить ему инспектора Линли. «Сэру Дэвиду, – сообщила она, – потребовалось не менее часа, чтобы прийти в себя». Так что она только сейчас сказала помощнику комиссара, что Доротея Гарриман объявила о мнимом возвращении инспектора в офис. «Поэтому, – закончила Джуди, – могу ли я сообщить Хильеру, что вы не против подняться к нему в кабинет… не задерживаясь?» Линли ответил, что он прибудет незамедлительно.

Естественно, что Изабелла все рассказала Хильеру. Ведь это ее, без сомнения, поджаривали на медленном огне, поэтому инспектор не мог злиться на нее за желание разделить с ним это удовольствие. Если у Хильера пошла ртом пена и он был готов схватить ее за горло – не стоит употреблять слишком много метафор, подумал инспектор, – она практически ничего не могла сделать, кроме того, что сделала, а именно – выяснить, кто послал отчет Клайву Дрюитту.

Винить ее было не за что. Томас даже не мог сказать, что она была абсолютно не права, когда приказала убрать из официального отчета часть о временнóм промежутке между телефонным звонком и арестом Йена Дрюитта, который говорил о том, что в это время проводилось, или могло проводиться, какое-то расследование. Этот факт не имел никакого отношения к тому заданию, которое Изабелла получила на свой визит в Шропшир. Но он имел отношение к более широкому вопросу о смерти арестованного в участке, и именно поэтому Линли был уверен, что этот факт должен быть включен в отчет Изабеллы.

Когда Томас зашел в кабинет помощника комиссара, Хильер дернул головой в сторону стула и сказал только:

– Просветите же меня, инспектор. Какая часть из той кучи дерьма, в котором мы все сейчас дружно барахтаемся, накрыла нас самой большой за последние несколько недель хренью? Что вы по этому поводу думаете?

Хильер был не тем человеком, который интересуется мнением подчиненных. Он больше походил на людей, сначала бросающих гранату, а потом уже задумывающихся о точности броска. Поэтому Линли знал, что сейчас помощник комиссара ждет неправильного ответа, после которого он сможет принять меры, о которых уже давно принял решение. Самым сложным было предугадать, что это будут за меры. При этом Линли мало интересовало, что случится с ним самим. Больше всего его интересовала судьба Барбары.

– Вам сообщили, что я послал первый вариант отчета сержанта Хейверс Клайву Дрюитту, – сказал он.

– Холмс, вы меня поражаете, – сухо отреагировал Хильер; выражение его прищуренных глаз не изменилось.

– Я согласился с мнением детектива-сержанта Хейверс.

– Вы хотите сказать, что идея послать это письмо пришла в ее голову?

– Нет. Она это вообще не обсуждала. Ее волновало то, что ей приказали переделать отчет, и она спросила моего совета. Для того чтобы дать его, я прочитал оба варианта. Мне показалось очевидным, что девятнадцатидневный разрыв между анонимным звонком и арестом требует дальнейшего изучения. В этом мы с ней согласились.

– Да уж… – Эти слова Хильер произнес не как подтверждение того, что услышал Линли, а скорее как свою оценку тому, как инспектор принимает решения.

– Барбара полагает – и я вместе с ней, – что КРЖП или заметила этот временной интервал, но посчитала его не относящимся к ее расследованию, или, что более вероятно, вообще не обратила на него внимания. Мне показалось, что умалчивание этой информации в будущем может привести к тому, что мы окажемся в еще худшей ситуации, чем теперь.

– Показалось…

– Простите, сэр?

– Вам так показалось? Если да, то у меня только один вопрос: почему вы не обсудили все эти ваши «показалось», которые очевидно досаждали вашим, обычно безмятежным, мыслям, с вашим командиром?

Хильер сложил пальцы на столе, продемонстрировав при этом отполированные ногти и золотую печатку. Он не спеша рассматривал Линли. Неожиданно инспектор обратил внимание на то, какая тишина стоит в кабинете помощника комиссара, когда дверь в него закрыта. Как в церкви. Когда сами они молчали, тишина нарушалась только сиреной «Скорой помощи» далеко внизу, на улице.

– Это она отдала приказ, сэр. Она практически не оставила сержанту Хейверс никакого выбора. Человек умирает в участке…

– А вас сильно удивит, если я скажу, что уже слышал об этом? – резко перебил его Хильер.

– …и я уверен, что отец этого человека должен получить полный отчет о происходившем. Или, как в данном случае, о том, что не произошло, – имеется в виду девятнадцатидневный промежуток во времени, который никто не изучил и даже не упомянул о нем. Все, что было необходимо, это вставить его в отчет.

Линли мог бы продолжить и рассказать о том, что Изабелла категорически отказалась признать важность этой детали и того, что ее наличие заставляет кое о чем задуматься. Но так же, как он не хотел, чтобы от его решений пострадала Барбара Хейверс, точно так же Томас не хотел, чтобы его решения имели какие-то последствия для Изабеллы.

То, что Хильер отошел от стола и стал к нему спиной, глядя на происходящее за окном, показалось инспектору дурным знаком. Со своего места Линли мог видеть лишь чистое синее небо. Хильер же видел больше – сочные зеленые кроны деревьев, которые росли выше домов, стоящих вдоль Бердкэйдж-уолк.

– Да, напортачила она просто феноменально, – сказал помощник комиссара. – Но вам это и так известно.

– Я с вами не согласен, сэр, – быстро откликнулся Линли. – С самого начала она хотела только, чтобы в отчете все было четко, на тот случай, если адвокаты…

– Я сейчас не о Хейверс, – прервал его помощник комиссара. – Хотя, видит бог, она – чемпион там, где есть возможность напортачить. И поверьте мне, об этом не стоит забывать, когда речь идет о том, что кто-то свалял дурака. Но сейчас речь об Ардери. Все дело именно в ней. С этой женщиной произошло что-то чертовски непонятное, и мы обязательно это выясним.

Линли не очень возбудило употребление местоимения во множественном числе – он надеялся, что это была просто фигура речи. Инспектор молча ждал дальнейших разъяснений.

– Боже, каким же идиотом я был, когда назначил ее старшим детективом-суперинтендантом… А теперь увольнять ее – это будет настоящий кошмар. Если б Малкольм был здесь, я его придушил бы.

Линли проследил эту мысль до ее логического завершения. «Малкольм» был Малкольмом Уэбберли, занимавшим ранее пост Изабеллы. Его неожиданный уход на пенсию после дорожного происшествия, виновник которого скрылся, и отказ Линли занять его место, когда ему это предложили, расставил их всех по тем местам, которые они занимают и поныне. Всю ситуацию можно было назвать шаткой, и инспектор испугался, что его действия могут привести к увольнению Изабеллы.

– У нее были серьезные аргументы, – заметил он.

Хильер отвернулся от окна. Теперь свет светил ему в спину, и выражение его лица было труднее прочитать.

– У кого? – уточнил он.

– У старшего детектива-суперинтенданта Ардери. По ее мнению, их с Барбарой направили в Шропшир лишь для того, чтобы они проверили отчет КРЖП. Точка. А сфальсифицированный отчет…

– Богом прошу, не употребляйте этот термин, инспектор. Дела и так хуже некуда.

– Второй вариант отчета, который составила сержант Хейверс, отражал именно это – приказ, полученный старшим детективом-суперинтендантом.

Хильер вернулся к креслу, сел и потрогал ручку на столе.

– Тут надо выбирать одно из двух. Или приказ нарушили вы, отослав первый вариант отчета, или его нарушила Ардери, приказав Хейверс переделать его. Вы сами что выбираете?

«Хитроумная ловушка», – подумал Линли.

– Все дело в том, с какой стороны на это посмотреть, сэр, – ответил он.

– Это ваш выбор?

– Речь не о выборе, сэр. Выбирать не из чего. Это просто отражение двух точек зрения.

– Да вы просто красавец!

– Сэр?..

– Я хочу сказать, что у вас готов ответ на все, даже на то, что сподвигло члена Парламента заранее направить запрос в Министерство внутренних дел, предвосхищая одному богу известно какую тяжбу, то ли серьезную, то ли нет. Я смог выторговать нам десятидневную передышку, но после этого… да еще если не будет удовлетворительных результатов… покатятся головы. Вы меня понимаете?

Линли совершенно не нравилось то, к чему шла эта беседа.

– Удовлетворительных? – переспросил он. – О чем мы говорим?

– Мы говорим о том, инспектор, что теперь всё в ваших руках. Вы же не предполагали, что сможете выйти из такой ситуации сухим?

Только теперь Томас наконец понял, что происходит. И что он полностью заслужил это. И все-таки инспектор попытался избежать неизбежного.

– Сэр, у меня отпуск, который я уже откладывал однажды, потому что…

– Вы что, хотите, чтобы меня заботили ваши отпуска? – Хильер громко рассмеялся и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Вы едете в Шропшир, инспектор Линли. Вы засунете эту гору навоза в то стойло, из которого он вытек. И если вам придется для этого пользоваться чайной ложечкой, вы будете ею пользоваться. Это понятно? Сержант Хейверс едет с вами. И если вы вдвоем не сможете разобраться с этим за восемь дней – плюс один день на переезды и один день на написание отчета, – вы оба за это ответите. Так же, как и старший детектив-суперинтендант Ардери. Это тоже понятно?

– Да, сэр. – Больше Томасу нечего было сказать.

– Замечательно. Вы можете идти. И я не хочу слышать ни о ком из вас, пока дело не будет решено. К моему, кстати, удовлетворению, а не к вашему.