Чего же она тогда боялась больше всего? Не потерять мужа, потому что была совершенно уверена – правда, безосновательно, – что мужу, как и большинству мужчин, не хватит духу уйти от нее после того, как она все это время была у него на побегушках, и это при том, что желание быть на побегушках занимало, пожалуй, самое последнее место среди ее супружеских достоинств. И детей она тоже не боялась потерять. Она была их матерью, она кормила их и меняла им пеленки даже тогда, когда эти пеленки были совершенно отвратительны, что случалось практически каждый день. Она купала их, старалась убрать подальше от них опасные предметы, покупала защитные ворота, чтобы они не свалились с лестницы. И работу потерять тоже не боялась, потому что, будучи женой и матерью, умудрялась оставаться тем, кем была всегда, – компетентным и хладнокровным профессионалом, вне зависимости от того, что происходит у нее дома. Нет. Всего этого она совсем не боялась. А больше всего она боялась, что закончится водка.

Возвращаясь домой после встречи с Джеймсом и Лоуренсом, Изабелла ощущала именно то, что – она это знала – и должна была ощущать: громадную, зияющую пропасть вины, которую ничем невозможно было заполнить и которую она создала своими собственными руками. Она была виновата в страхах своих сыновей. Она была виновата в их боли. Она сама оплатила все их тревоги по поводу отъезда из дома, в котором они жили столько лет, в чужую страну, где им придется столкнуться со всеми теми проблемами, с какими дети сталкиваются в незнакомой обстановке, – начиная со школы, где им придется заводить новых друзей, и кончая перевернутым годом, в котором лето – зимой, а зима – летом. И она понимала, что у нее практически нет слов, чтобы подбодрить их.

Вернувшись из поездки в Кент, Изабелла даже думать не могла о том, что сейчас спустится по кованым ступенькам в свое полуподвальное жилище, тишина которого только еще сильнее подчеркнет те обстоятельства, что она хотела бы проигнорировать. Поэтому, припарковав и заперев машину, Изабелла направилась в сторону Тринити-роуд, решив гулять до тех пор, пока не свалится от усталости.

И она совершенно не планировала заходить в торгующий спиртным магазин. Она даже не думала искать его. Но она таки наткнулась на него, причем всего через пятнадцать минут после начала прогулки, что было хуже всего.

Изабелла убедила себя, что ей необходимо купить бутылку воды. Ей хочется пить, а так как она собирается гулять до тех пор, пока не свалится от усталости, ей необходимо поддерживать водный баланс. Поэтому, войдя в магазин, она смотрела лишь в одну точку – на огоньки в холодильнике в задней части магазина. Она не позволила себе отвлечься на что-то кроме пластиковых бутылок с водой в этом холодильнике.

С гордостью схватив одну из них, Изабелла подошла к кассе, поставила ее на прилавок и стала искать в сумке мелочь. Но когда продавщица вдруг сказала: «Ой, привет! Я живу как раз напротив вас. Вы же полицейская, правильно? Так, по крайней мере, говорит моя Ма, а она так любопытна, что знает все, что происходит в каждом доме на нашей улице», Изабелле пришлось поднять глаза. Перед ней стояла девочка лет двадцати – выбравшая из всех причудливых вещей на свете цветную татуировку в виде краба на шее, – за спиной у которой располагались полки с бутылками.

Ардери автоматически улыбнулась, как это обычно происходит, и подтвердила, что она действительно полицейская, но не думает, что знает мать девочки.

– Да вы и не можете, – рассмеялась та. – Вы ее никогда не увидите, потому что она вечно прячется за занавесками, время от времени раздвигая их. В любом случае с вас девяносто пенсов, если вам ничего больше не нужно.

Вот так Изабелла и купила две бутылки водки «Серый гусь». И потому что всю свою жизнь жила по принципу «не смейте говорить мне, что я должна делать, не читайте мне лекции, ни на что мне не указывайте, потому что, видит бог, я буду кусаться и вы об этом пожалеете», на этом она закончила свою прогулку и вернулась домой. Одну из бутылок Изабелла положила в морозилку, а вторую открыла.

Проснулась она от воя охранной сирены на соседней улице. Сначала подумала, что все происходит вечером, потому что с улицы в ее квартиру проникали сумерки. Но потом увидела перевернутый стакан на кофейном столике, стоявшем напротив дивана, на котором она лежала. Там же, в луже чудовищно дорогого алкоголя, которому не давали разлиться приподнятые края столика, лежала и бутылка водки, которую, Изабелла была готова в этом поклясться, она оставила на кухне.

Ей казалось, что во рту у нее переночевал полк солдат. Испытывая страшную жажду, Изабелла опустила ноги на пол и увидела, что брюк на ней нет, а трусики-бикини держатся лишь на одной ноге.

На какое-то мгновение ей пришло в голову, что она могла пустить кого-то в квартиру. Но потом Ардери смутно вспомнила, как в туалете подумала, что будет гораздо проще оставить брюки валяющимися там, на полу, а потом стала хихикать над абсурдностью того, что ей приходится ходить на кухню за бог его знает каким по счету мартини. Вот только… как она могла так напиться, когда сейчас только… сколько?.. Когда прошел всего час с того момента, как она вошла в квартиру…

Изабелла посмотрела на часы, которые, слава тебе Господи, все еще были у нее на руке, и увидела, что сейчас чуть больше пяти. Она нахмурилась, потому что это могло значить только то, что ее часы остановились, или то, что время повернуло вспять, или то, что сейчас уже утро. Но в любом случае ей необходимо поспать еще пару часиков, потому что встать с кровати сейчас решительно невозможно. Правда, перед тем как снова заснуть, она решила позвонить к себе в офис и оставить послание для Доротеи Гарриман. Она скажет ей, что заболела. В конце концов, у нее «тупая» голова, а когда она последний раз брала отгул по болезни?

Этого Изабелла так и не смогла вспомнить, и она сомневалась, что Ди Гарриман ведет подобный учет.

На Линли произвело впечатление то, что, несмотря на ранний час, Барбара Хейверс уже ждала его на улице. По-видимому, в какой-то момент вчера вечером она решила подровнять волосы. Когда он взглянул на них – естественно, косо, – она сказала:

– Наверно, мне нужно было второе зеркало, чтобы видеть виски и затылок. Век живи – век учись.

– Прекрасный девиз, – ответил Томас, – хотя и в асимметрии есть свои прелести.

– Вы никогда не задумывались, сэр, как мы любим кучи камней? – спросила сержант, махнув рукой в сторону развалин замка на другой стороне улицы. – Думаю, что мы единственная страна в мире, где по телику показывают специальные программы о той или иной куче.

– Хейверс, вы меня поражаете, – заметил инспектор. – Неужели вы изменили своим зрительским привычкам?

– Да нет, – ответила Барбара, – просто вставила новую батарейку в пульт.

– Ну вот, одним этим словом вы разрушили все мои надежды.

– А я знаю, что этот замок имеет отношение к Плантагенетам, сэр. Последний раз, когда я была здесь, этот парень, Гарри, рассказывал мне что-то о Йорках, выезжающих из замка, а я слыхала, что они были частью этого клана. Правда, он не сказал, кто именно из них. А так как я к тому времени уже здорово прокололась на Эдуардах, мне не хотелось углубляться в обсуждение монарших династий, если вы меня понимаете.

– Ну да. Понимаете, вы могли бы назвать целую кучу Эдуардов, потому что Ладлоу в те времена переходил от одной группы к другой, как теннисный мячик. Хотя неизбежно оказывался в конце концов в лапах узурпатора. Так же, как и все остальное, включая и привилегию писать историю, как это выяснилось впоследствии.

– Простите?..

– Это Гаррих Тюдор, сержант. «Историю пишут победители». Ну что, поехали?

На улицах еще никого не было, кроме одинокого молочного фургона. На то, чтобы добраться до дома, в котором жил Финнеган Фриман, им потребовалось всего несколько минут. У входной двери Линли позвонил в звонок. Не дождавшись ответа, он несколько раз сильно стукнул в дверь. Когда и это не подействовало, подергал за ручку.

Оказалось, что дверь не заперта, а в доме стоит мертвая тишина. В воздухе пахло сгоревшими яйцами и каким-то запашком угля, переходящим в вонь серы, источником чего была сковорода, стоявшая на нижней ступеньке лестницы. Она была полна остатков окаменевшей яичницы-болтуньи, покрытых тонким слоем «Фейри».

Хейверс прошла в заднюю часть дома, где располагалась кухня. Оттуда она покачала Линли головой, как бы говоря, что там нет никого, кто готовил бы себе бекон и тосты. Потом подняла палец вверх, и инспектор услышал звук выдвигаемых и задвигаемых ящиков. Зная Хейверс, он понимал, что она способна на что угодно – включая намерение приготовить себе еду, – но Барбара скоро появилась с двумя кастрюльными крышками в руках, и он мгновенно понял ее замысел. Убедившись на всякий случай, что гостиная тоже пуста, они направились к лестнице, стараясь не перевернуть сковороду и не вылить все на пол.

На втором этаже полицейские увидели три спальни и одну ванную на всех. И опять-таки вокруг никого не было. Первая дверь, которую они попробовали, оказалась заперта, а вот вторая легко открылась. Линли осторожно распахнул ее и услышал, как Хейверс прошептала:

– И никакой это не Прекрасный Принц.

И это было правдой. Во сне Финнеган Фриман выглядел совсем непривлекательно. Рот у него был широко открыт, он слегка похрапывал, а его трусы выглядели так, будто им не помешало бы сутки помокнуть в отбеливателе.

Хейверс осторожно пересекла комнату, и Линли вошел вслед за ней. Окно было закрыто, и воздух был спертый, воняющий пóтом и щедро испускаемыми газами. Инспектор проследил, как Хейверс заняла позицию. Взглянув на него, она приподняла брови. Он кивнул. И она с криком «Подъем! Подъем!» хлопнула крышками.

Это произвело необходимый эффект. Финнеган скатился с кровати и встал в позу каратиста. Крикнув «Кий-я-я-я!», он поменял позу, что впечатляло, принимая во внимание его белье.

– Ну что, этим и ограничимся? – поинтересовалась Хейверс, опуская крышки.

– Детектив-инспектор Томас Линли, Новый Скотланд-Ярд, – представился Томас, протягивая свое удостоверение. – Мы позвонили, но нам никто не открыл. Кстати, дверь была не заперта.

– Вам, ребята, надо за этим следить, – добавила Хейверс. – Воровать-то у вас нечего, а вот то, что в один прекрасный день в постели может оказаться Златовласка, вам вряд ли понравится. Или наоборот…

Финнеган все еще стоял, низко пригнувшись к земле.

– Вас прислала она! – крикнул он, распрямляясь. – Это она, черт вас побери!

– Златовласка? – уточнила Барбара. – Нет. Мы с инспектором сами по себе. Поэтому кем бы «она» ни была – а я полагаю, что речь идет о вашей матери, ЗГК, – она никого никогда и никуда не посылала. Хотите одеться?

– Я никуда с вами не поеду!

– Это все болтовня, Финн. Мы можем поговорить с вами здесь, пока вы в трусах, усевшись в рядок на кровати, как те мартышки, которые ничего не видят и не слышат, или можем пройти на кухню или в гостиную и поболтать там. Я бы порекомендовала кухню, потому что вам может захотеться чаю, а я с удовольствием сыграю роль хозяйки.

– Одеваться я хочу в одиночестве.

– Я останусь с ним, сержант, – сказал Линли. – А вы, может быть, достанете приборы и поставите чайник?..

Барбара кивнула и вышла. Линли увидел в углу стул, поставил его перед дверью, которую предварительно закрыл, и уселся.

– Мне надо в туалет, – сказал Финн.

– Прошу вас, сначала оденьтесь. И давайте не будем… Финнеган.

– Финн, – поправил его юноша.

– Финн. Мне самому выбрать для вас одежду?

– Ну конечно. Как будто я сам не могу… – Юноша подобрал с пола одежду – джинсы и майку, – которые натянул безо всяких церемоний. После этого он подошел к Линли со словами: – Может быть, освободите дорогу?

Инспектор подчинился, хотя и прошел вслед за ним в ванную. По дороге туда Финн заорал:

– Ребята, копы! Прячьте вещи с последних ограблений!

Войдя в ванную, он не закрыл дверь, позволив инспектору насладиться видом его струи и шумом испускаемых газов. Закончив, не спустил воду и не стал мыть рук. Линли мысленно запретил себе пожимать ему руку после окончания беседы.

– Вы нарушаете закон, – сказал Финн, протискиваясь мимо него. – Не думайте, что я этого не знаю. И права свои я тоже знаю. Вы не можете просто так войти в частный дом, как вы это сделали. Это уже тянет на взлом. И на похищение. Это… это… все равно что… что вы, ребята, делаете по вечерам? Смотрите телик, чтобы научиться действовать как копы? Тогда почему вы не вынесли дверь, как какой-нибудь придурковатый частный детектив? Думаете, что можете унизить любого в любое время и в любом месте и никто вам не возразит и не ответит? Так вот, вы чертовски здорово ошиблись в том, что касается меня. Я знаю, как все должно происходить.

– Не сомневаюсь. Ну что, пошли на кухню?

Одна из дверей открылась. «Брюс Касл, – подумал Линли, – так, кажется, зовут парнишку». За его спиной виднелась вчерашняя девочка: Моника «она здесь не живет». Она покусывала свой указательный палец.

– Фриман, когда ты уже разберешься со всеми этими копами в своей жизни? – обратился Брюс к Финнегану. – То, что происходит, уже начинает действовать на нервы.

– К дьяволу и тебя, и ее, кем бы она ни была. А где, твою мать, Динь? – Юноша подошел к последней двери и забарабанил в нее. – У тебя там кто-то есть, Динь? Он что, лучше нас с Брюсом?

– Финнеган, я думаю, что вы уже выполнили обязательную программу, – сказал Линли, беря его за руку.

– Финн, – повторил подросток, выдергивая руку. – И если вы еще раз дотронетесь до меня, я сломаю вам ключицу.

– Любопытный выбор, – заметил инспектор. – Готовы пить чай?

Финн бросил на него, как догадался Линли, свой самый испепеляющий взгляд и направился к лестнице. Спустился он по ней с подходящими к моменту стенаниями. На кухне они нашли Хейверс, которая уже достала три кружки и пачку пакетиков «ПиДжи Типс».

– Молоко скисло, но есть нечто, напоминающее сахар, – доложила она.

– А я вам, ребята, чай пить не разрешал, верно? – заявил Финн. – Я свои права знаю. Вы не можете, твою мать, просто взять и…

– А мы все воспользуемся одним и тем же пакетиком, – заверила его Хейверс. – Я, конечно, могу сходить к соседям и набрать воды в чайник у них, но мне кажется, что вам хочется, чтобы мы поскорее свалили, так что, может быть, начнем дружить?

Парень плюхнулся на один из трех стульев, стоявших вокруг стола в углу. Над столом висела доска объявлений, к которой было прикноплено расписание уборок, обязательных для всех жильцов. Но было совершенно очевидно, что они его дружно игнорировали. Особенно это было заметно на кухне, где раковина полнилась использованной и невымытой посудой, плита выглядела так, будто на ней проводили эксперимент с неожиданно печальным концом, ящики стояли открытыми, а все рабочие поверхности были засыпаны пустыми жестяными банками, коробками и пакетами.

Чайник отключился, и Барбара обслужила всех, используя, как и обещала, один-единственный пакетик чая.

– Мне еще сахар надо, – сказал Финн, и сержант протянула ему емкость с чем-то твердым и коричневым, от чего он отколол несколько кусков, которые опустил в свою чашку.

– Ну, и чё вам надо? – спросил Финн. К удивлению Линли, он не стал прихлебывать чай, к чему инспектор уже был мысленно готов. – Могу дать вам только пять минут. У меня лекция, и вы не заставите меня ее пропустить. И не надейтесь, что сможете загнать меня в ловушку, потому что все равно не сможете. Я ведь в любом случае…

– Знаете свои права. Правильно. Об этом вы уже сказали. И задерживать вас здесь мы не можем, хотя что-то подсказывает мне, что в такое время лекций не бывает.

– Кто рано встает… и все такое, сэр, – подсказала Хейверс.

– М-м-м… Может быть. Правда, я сомневаюсь, что здесь это подойдет…

– Что вам надо? – решительно повторил Финн. – Ведь это она вас подослала, да?

– Ваша мать? – уточнила Хейверс.

– А кто, вашу мать, еще?

– А зачем ей нас подсылать? – задал вопрос Линли.

– Это вы у нее спросите. Откуда я знаю…

– Она нас не подсылала. Так дела не делаются. Мы хотим поговорить с вами о Йене Дрюитте.

– А с чего это я все время должен говорить о Йене? Я уже сказал все, что сказал, и добавить мне больше нечего. Он был хорошим парнем, все со всеми у него было ровно, и он пальцем не дотрагивался до этих малышей. Все это гребаное вранье, поэтому-то и донес он на него тайно, ведь никто не мог открыто сказать подобное о Йене. Никто.

– Интересно, что вам известно, что донес именно мужчина, – сказала Хейверс.

– Что? Вы что, думаете, что это я позвонил? Да я даже не знаю, кому звонить по поводу такой чуши.

– Это тоже интересно, потому что ваша мать – полицейская, – заметила сержант.

– Как будто я пожаловался бы ей, если б думал плохо о Йене, – чего не было, нет и никогда не будет.

– А что, если это Йен «плохо» думал о вас? – спросила Барбара.

Парень поднял свою чашку, и они услышали-таки хлюпающие звуки.

– И что вы всем этим хотите сказать?

– Что у него, по-видимому, были какие-то сомнения по вашему поводу, – пояснил Линли.

– Оказывается, – добавила Хейверс, – мистер Дрюитт хотел переговорить с вашими родителями.

– Ни хрена подобного, – откликнулся Финн. – Йен их даже не знал. Он с ними никогда не пересекался.

– Это мы знаем, – заметила Хейверс. – Он спрашивал о номерах их телефонов.

– И кто сказал вам эту хрень?

Хейверс подняла вверх руки.

– Это закрытая информация. Но могу гарантировать – так же, как и инспектор, – что он хотел поговорить с ними, и именно по вашему поводу.

– Полная ерунда. Если б у Йена были какие-то проблемы со мной, он бы прямо сказал мне об этом. Он всегда таким был. Да и проблем у него не было, потому что я делал именно то, что должен был делать. Я должен был помогать детишкам то с тем, то с этим, когда они приходили на сборы, – и я так и делал. Я должен был показать им, как использовать Интернет для домашних заданий, – и я показал. Я должен был составить из них команды для групповых игр – и я составил.

– Отлично. Все правильно. Абсолютно. Но у нас создалось впечатление, что Йена волновало не то, как вы делали то, что должны были делать, а то, что вы делали то, что не должны были делать.

– Например? Продавал наркотики? Расхваливал «травку»? Скармливал им экстази? А может быть, учил их проползать в собачьи двери для того, чтобы мы могли вместе обносить дома?

– Список очень интересный, – согласилась Хейверс. – А что из него, по-вашему, наиболее вероятно?

– Мистер Дрюитт употребил термин «влиять», – сказал Линли. – Его волновало то влияние, которое вы оказывали на детей.

– Насколько я знаю, это входило в мои обязанности, – заметил Финн.

– Может быть, да, а может быть, и нет, – сказала сержант. – А может быть, сказав «влияние», мистер Дрюитт использовал этот… как его… сэр?

– Эвфемизм, – подсказал Линли.

– Да. Вот именно. Ведь влиять можно по-разному, вы меня понимаете? – не отставала Хейверс.

Финн молчал. На улице божьи твари занялись охотой на червяков, весело чирикая при этом. Где-то взревела машина, хозяин которой нажал на газ, думая, что двигателю от этого будет только лучше. Взгляд Финна блуждал между Хейверс, Линли и опять Хейверс. Он еще больше согнулся на своем стуле.

– Почему бы вам сразу не сказать то, что вы хотите, – сказал он, держа кружку обеими руками, – так, чтобы я мог выбросить вас за дверь?

– Если у мистера Дрюитта возникли сомнения по поводу того, как вы вели себя с детьми в клубе, – продолжил Линли, – он вполне мог захотеть поговорить об этом с вашими родителями.

– И чё?

– А то, что вести себя можно по-разному, – сказала Хейверс. – Или, как вы только что рассказывали, быть для сборища этих сосунков, которые смотрят на вас и думают, что вы новый король Артур, старшим братом, или вести себя так, чтобы никто ничего не заметил. А если кто-то подобное поведение заметит, то это может привести к неприятным последствиям.

– Я ваще не догоняю, о чем вы, – сказал Финн.

– Мы вот о чем, Финн, – сказала сержант. – Перед нами целая паутина фактов, и в ней запутались разные фигуры, которым известно кто, что и когда сделал и кто что сделает в будущем. И нас постоянно тянут в самый центр этой паутины, где притаился паук. А похож он больше всего на вас.

– А еще мы узнали, что ваш отец просил местного ПОПа приглядывать за вами, – добавил Линли. – То есть у него – я имею в виду вашего отца – тоже были сомнения.

– Не может такого быть. – Финн облизнул губы. Язык у него был серого цвета. Он перевел глаза на Хейверс. Потом опять посмотрел на Линли. Сейчас он был похож на маленького мальчика, с которого вдруг сбили всю спесь.

– Чего именно «не может быть»? – уточнила Барбара. – Мне кажется, что вы в состоянии встать на нашу точку зрения. – С этими словами она сделала неопределенный жест правой рукой. – А еще я уверена, что вы знаете, как это просто, особенно ночью, осторожно добраться до Випинг-Кросс-лейн – а она у вас практически за углом – и уже по ней до участка так, чтобы об этом никто не узнал. И знаете, как прокрасться прямо на парковку позади здания, где вас не зарегистрирует камера наружного наблюдения, потому что она не работает. Так что вы даже можете незаметно войти в участок через заднюю дверь. А зная о том, чем иногда занимается со своей подругой в патрульной машине Гэри Раддок…

– Да у Газа и подруги-то нет. Он постоянно ноет об этом.

– …вы можете творить в участке все, что вам вздумается, – например, позвонить в колл-центр…

– Я же уже говорил! Я ничего не знаю об этом дурацком анонимном, или как его там, звонке по поводу Йена, и вообще все это ложь!

– …или в одну прекрасную мартовскую ночь обнаружить там мистера Дрюитта и придушить его, потому что он мог увидеть что-то, чего не должен был видеть.

– Что? Да ни за что! Кто вам все это наговорил? Газ? Тогда он вам все врет! Или врал Йен. Или какие-то малыши, которые на меня обиделись и которые даже не понимают, что это ложь… Но вот что я вам скажу: говорить я с вами не обязан и больше не собираюсь. Дошло? Потому что все это хрень собачья и я ничего не хочу об этом слышать, а то, что обо мне говорят, – так это все полная чушь.

Финн резко отодвинул назад стул, оставив на линолеуме царапину, которая пропадет очень не скоро, и вылетел из комнаты. Сначала, когда он открыл переднюю дверь, детективы решили, что он хочет сбежать. Но потом парень закричал:

– Убирайтесь! Я знаю, к чему вы ведете, но меня на это не возьмешь! Убирайтесь!

Когда они не пошевелились, так и оставшись стоять в дверном проеме, он захлопнул входную дверь с такой силой, что на кухне зазвенели оконные стекла, взлетел по лестнице и с такой же силой захлопнул дверь в свою спальню.

– Вот это, я понимаю, возмущение, – сказала Хейверс, направляясь к выходу.

Но в это время у них над головой открылась дверь, по лестничной клетке прошлепали шаги, и раздался девичий голос:

– Финн? Они ушли? – Девушка осторожно постучалась к нему в спальню. – Ты здесь, Финн? Что им было нужно?

Хейверс посмотрела на Линли. Тот поднял руку. Детективы замерли. Последовала долгая пауза, а потом девушка спустилась по лестнице. Увидев полицейских, она замерла на месте. На ней была тонкая хлопковая ночная рубашка, ворот которой она целомудренно сжимала у горла. Дена Дональдсон. Девушка стала медленно отступать назад.

– Мы хотели бы поговорить, Дена, – сказал Линли.

– Почему?

– Из чистого любопытства.

– А о чем?

– О Рабии Ломакс.

Девушка осталась стоять где стояла. Она по очереди осмотрела детективов.

– Я ничего не сделала. Не понимаю, зачем мне говорить с вами.

– Вы можете не говорить. Мы просто просим вас. И вы можете отказаться.

– Хотя, – вмешалась Хейверс, – это наведет нас на некоторые мысли.

– Просто слишком много вещей указывает прямо на этот дом, – пояснил Линли. – И вы можете объяснить одну из них, а мы за это в долгу не останемся…

Им не показалось, что эта идея понравилась Дене, но девушка медленно спустилась по ступенькам. «А она не такая уж высокая», – заметил инспектор. Но фигурка у нее была ладная, и выглядела она даже симпатично, хотя сейчас ее лицо было напряжено.

– Ну хорошо, – сказала Дена, подходя, – и что вы хотите, чтобы я объяснила?

– Спасибо, – поблагодарил Линли. – Не могли бы рассказать нам о ваших отношениях с Рабией Ломакс?

– А зачем?

– Затем, что она тоже каким-то образом связана с тем, чем мы сейчас интересуемся.

– Но ко мне это не имеет никакого отношения.

– Согласен.

На это девушка ничего не сказала.

– Так что, если не возражаете… – заговорила Хейверс.

– Я знаю Миссу. Это ее внучка. Миссус Ломакс приходила сюда вчера, потому что Мисса попросила ее кое-что мне передать.

– Странно, что она не сделала это по телефону, – заметила Хейверс.

– У Миссы было мое ожерелье. Она забыла его вернуть. Миссус Ломакс принесла его.

– Вы сейчас говорите об ожерелье или о просьбе? – уточнил инспектор.

– Что? А почему я не могу говорить и о том, и о другом?

– Так что же она попросила передать на словах? – поинтересовалась Хейверс.

Дена наклонила голову набок и внимательно осмотрела сержанта.

– Не думаю, что обязана перед вами отчитываться, – сказала она. – Это личное послание, и мне кажется, что оно не имеет никакого отношения к тому, что привело вас сюда. У нее есть молодой человек, они разбежались, а теперь снова вместе. Больше я ничего не скажу.

– А как насчет вас? – спросила Хейверс. – У вас тоже есть молодой человек?

– Не сейчас.

– И это даже не Гэри Раддок?

– Кто?

– Местный ПОП. Я однажды ночью видела вас с ним у полицейского участка. Между прочим, в машине. И что же вы там делали?

Глаза Дены заметались между детективами.

– Я этого парня вообще не знаю, – сказала она. – Все, что мне известно, так это то, что он появляется в «Харт и Хинд» каждый раз, когда раздается хоть малейшая жалоба на шум. Такое впечатление, что там все ложатся в постель в половине восьмого. Так что я никак не могла оказаться с ним в патрульной машине, о’кей? Я, кажется, ответила на ваши вопросы, а теперь, если не возражаете, мне надо наверх. У меня…

– …лекция, мы знаем, – закончила Барбара. – Все вы здесь прямо образцовые студенты.

Они взглядом проводили девушку наверх и услышали, как захлопнулась дверь. Через мгновение раздался звук набирающейся в ванну воды.

– Богом клянусь, эта девушка была с Раддоком, сэр, – Барбара повернулась к Линли.

– Нельзя быть абсолютно уверенной, сержант, – заметил инспектор. – Ночь. Машина стояла в тени.

– Правильно. Но тут есть одна вещь…

Инспектор посмотрел на нее. Барбара вся сияла.

– И какая же? – спросил он.

– Я ни слова не сказала о патрульной машине. Это она упомянула про нее.

Линли еще раз посмотрел на лестницу.

– Придется искать свидетелей. – Он в задумчивости кивнул.

– Правильно. И я, кажется, знаю где. Надо просто найти этого человека.

Тревор Фриман никак не мог сообразить, кто может звонить ему в такую рань. Еще даже не половина шестого. Но когда он увидел имя звонившего на экране, по коже у него пробежали мурашки. Тревор сбросил одеяло и схватил телефон.

– Финн? С тобой всё в порядке?

В ответ она услышал какую-то смесь рыданий и криков. Разобрать ничего было нельзя.

– Не так быстро, – сказал Тревор. – Я тебя не понимаю. Что случилось? Несчастный случай? Ради бога, Финн, сделай глубокий вдох. Ты сидишь? Нет? Так вот, сядь. Найди куда. Сядь. Я здесь. Возьми себя в руки.

Он замолчал. В трубке слышались звуки – сопение, шарканье, тяжелое дыхание. Наконец сын стал рассказывать, отрывочно и с большими паузами, но смысл Тревор понял достаточно быстро: Новый Скотланд-Ярд, те же детективы, что приходили к ним, чтобы поговорить с Кловер, что-то связанное с крышками и сковородками в спальне сына, а потом требования, обвинения, допрос, – и все было бы ничего, если б все это не касалось его собственного сына. В конце отрывочного перечисления Финном всех фактов Тревор почувствовал, как его сердце сжала невидимая рука. Он собрался – достаточно для того, чтобы успокоить мальчика, что в основном заключалось в заверениях, что папа со всем разберется.

– Па, он врал. Врал!

Тревор не мог понять, относится ли это к Газу Раддоку или к Йену Дрюитту.

– Я во всем разберусь, Финн, – только и смог сказать он. – Только ты ничего не делай. Ты меня понял?

– Вся эта история насчет малышей… Я ведь делал только то, что должен был делать, Па… Я бы не… Почему кто-то говорит… А теперь они думают… Теперь они вбили себе в голову, что это я ходил в полицейский участок… А я ничего не делал, то есть вообще ничего, твою мать.

– Позволь мне во всем разобраться, Финн. Ты доверишь мне это?

– Что? Что ты сказал?

– Просто подожди. Ничего не предпринимай. Я свяжусь с тобой.

– Я, твою мать, хочу…

– Понятно. Успокойся. Я тоже этого хочу. Но ты держись в стороне. Верь мне.

Отключившись, Тревор почувствовал, что невидимая рука теперь сжимает его желудок. Из кухни внизу еле доносились звуки радио – передавали утренние новости. Кловер все еще была дома. Ну конечно, а как же иначе? Ведь сейчас всего двадцать пять минут. Она еще не уехала на работу. Тревор бросился к двери, понял, что он совсем голый, и стал шарить вокруг в поисках шортов. Пока он занимался поисками, радио замолчало, послышались шаги, входная дверь открылась и закрылась, и Тревор понял, что Кло вышла из дома.

Он бросился к окну. Но она шла спиной к нему и успела сесть в машину, прежде чем ему пришло в голову постучать в стекло. Тогда Тревор схватил свои шорты, натянул их и скатился вниз по ступеням, но жена отъехала прежде, чем он успел открыть дверь. Кловер всегда была помешана на безопасности, поэтому заперла дверь на два оборота, а ключей на крючке не оказалось.

Она их нарочно спрятала! И все это она ожидала. Кловер знала, что это произойдет, и не собиралась теперь отвечать за последствия всего того, что она сама накликала на всех них.

Тревор перевернул вверх дном единственный ящик в прихожей, куда они обычно сваливали дневную почту, пока не разобрали ее. Ключа не было. Потом на кухне он перебрал все, что лежало на столе. Ключ обнаружился в корзинке с бумажными салфетками, и Тревор готов был поклясться именем Господа, что сам он его туда не клал. Схватив ключ, Фриман выбежал на улицу, где была припаркована его машина.

Только когда он попытался вставить ключ в замок зажигания, Тревор понял, насколько сильно дрожат у него пальцы. Дрожали его ноги и руки, а еще что-то заставляло его содрогаться всем телом, как ребенка, которого посадили в темноту. «Что это – злоба, страх, ужас, нетерпение, отчаяние?.. И вообще, разве можно трястись от отчаяния?»

Тревор поехал вслед за женой. Она всегда была человеком привычек. Да разве не все они были такими, когда дело шло о дорогах, которыми они добирались до работы? Это была не какая-то увеселительная поездка – речь шла о наиболее коротком и быстром пути, и в случае с Кловер это означало шоссе А38.

Выехав на трассу, Тревор включил габариты. Периодически он использовал звуковой сигнал. По дороге был всего один отрезок с движением в два ряда, и на нем он утопил педаль газа в пол. Где-то через пять миль Тревор догнал ее – Кловер, в отличие от него, ничего не нарушала. При первой же возможности она съехала с трассы. Это была даже не площадка для отдыха, а просто широкая обочина, обсаженная тополями. Здесь они оба вылезли из машин – в руках у Тревора был мобильный, которым он махал в ее сторону. Кловер выглядела озадаченной, и это было не удивительно, потому что он щеголял без рубашки, без обуви и в одних шортах; прохладный утренний воздух заставил его яйца съежиться.

– Мой лежит в сумке, Трев, – сказала Кловер. – Это, должно быть, твой. Надо было просто позвонить, и все встало бы на свои места.

– Все провалилось в тартарары, – ответил Тревор. – Не знаю, что вы там вдвоем планировали, но все провалилось к чертовой матери.

Услышав это, Кловер побледнела.

– Что происходит? Ты меня пугаешь.

– Речь идет о нашем сыне. Он только что звонил мне. Я никогда не слышал его таким.

– Он… что он?..

– Эти двое лондонских детективов появились у его постели, как два рождественских привидения. Они разбудили его, вытащили на кухню и стали допрашивать.

– Боже… – Кловер посмотрела на телефон, который он все еще держал в руках. Потом посмотрела ему за спину, где транспорт двигался слишком близко к тому месту, где они стояли, поэтому она поставила мужа между двумя машинами. – И что он говорит? Его же не арестовали?

– То, что я смог понять в промежутках между рыданиями и криками…

– Он дома? Его не арестовали?

– Копы захотели узнать, что он делал с шестилетками, или с восьмилетками, или сколько там лет детям, которые ходят в это гребаный лагерь, который ты, черт побери, выбрала в качестве социальной работы для него. Твои лондонские копы…

– Они не мои копы.

– …по-видимому, решили, что сомнения, мучавшие Дрюитта по поводу Финна, как-то связаны с тем, как Финн вел себя с этими детьми. Так что я хочу знать только одно – ты знала об этом?

– О чем? О том, что лондонская полиция будет…

– Да хрен с ней, с этой лондонской полицией! Ты знала о том, что Дрюитт звонил Газу по поводу того, как Финн ведет себя с детьми? Именно об этом вы с ним общались?

– Я же уже пыталась объяснить тебе это, Тревор. Все дело в полиции Метрополии, с самого начала и до самого конца. Я знаю, что они думают и как работают. Когда они в первый раз появились в Ладлоу, я пыталась убедить Финнегана, что он не должен говорить с ними один на один. Но он меня не послушался – и вот результат. Это именно то, чего я боялась.

– Чего? Того, что копы решат, что наш сын – развратитель малолетних?

– Конечно, нет! Речь идет только о полиции Метрополии. И точка! Я не хотела, чтобы он один встречался с ними, независимо от причины, но он не понял, насколько это важно. Он думал, что сможет достойно противостоять им, поскольку был уверен, что речь пойдет только о Дрюитте и детях. А речь идет и об этом, и о расследовании КРЖП – а я уже было подумала, что со всем этим наконец-то покончено… Но они опять вернулись, и…

– Финн считает, что вы с Газом натравили их на него. Как думаешь, почему он так думает, Кловер?

– Не говори глупостей. Смотри, ты весь дрожишь. Может быть, мы сядем в одну из машин, если этого разговора не избежать?

– Только вот этого не надо.

– Не надо чего?

– Не надо пытаться поставить меня в те условия, которые устраивают тебя. Мы оба знаем, черт побери, что в этом ты настоящий эксперт.

Кловер подняла руки, как будто хотела сжать их в кулаки, или выдрать себе волосы, или обратиться за помощью к Богу.

– Тревор, – сказала она, – ну зачем мне натравливать Мет на своего собственного сына? Я жизнь положила на то, чтобы защитить его от самого себя; так зачем мне в самый последний момент решать, что овчинка выделки не стоит, и натравливать на него Лондон, потому что сама я расписываюсь в собственной несостоятельности?

– Потому что все это – превосходная дымовая завеса, – пояснил Тревор. – Особенно если ты знаешь, что против него нет ни малейших улик, так что можно не беспокоиться о том, что случится с ним в ближайшем будущем, потому что тебя интересует бег на длинные дистанции.

Все это Кловер выслушала, медленно вдыхая воздух. Тревор знал, что она или изо всех сил пытается успокоиться, или притворяется, что изо всех сил пытается успокоиться.

– Скажи честно, что ты имеешь в виду? – спросила Кло.

– Есть вещи, которые ты хочешь скрыть от всех – включая меня, – и это отличный способ достичь цели.

– Вещи? Какие вещи?

– А вот это ты сама мне расскажешь, Кловер. Я уже по горло сыт тем, что ты постоянно делаешь из меня дурака.

– То есть ты так думаешь…

– Да, я так думаю.

Кловер подошла ближе. И заговорила прямо ему в лицо.

– А теперь послушай меня, – прошипела она. – Я была против Вестмерсийского колледжа, но согласилась на него. Я была против того, чтобы он жил отдельно, но согласилась с этим. Да, у меня были сомнения, что он сможет жить самостоятельно, но я согласилась с тем, что хотел он и что хотел ты. А теперь посмотри на результат. Одному богу известно, что он наговорил этим детективам из Скотланд-Ярда. И бог знает, что они по этому поводу думают. Я хотела бы, чтобы ты – хоть на мгновение – понял: то, что сейчас происходит, не имеет ничего общего с тем, как я отношусь к своему сыну или к кому-нибудь еще на этой планете. И если ты собираешься стоять здесь и обвинять меня во вмешательстве в жизнь сына, то вспомни заодно, как ты сам вмешивался в любые гребаные взаимоотношения между мной и им. Включая, наверное, даже то, как я меняла ему подгузники. С того самого момента, как он родился, мы не можем договориться ни о чем, что касается его. Так что я советую тебе задуматься об этом. А также о том, к чему это нас привело. Сейчас я поеду на работу и посмотрю, что можно сделать, поскольку все-таки надеюсь, что хоть об одной вещи, касающейся Финнегана, мы сможем договориться.

– И о какой же? – поинтересовался Тревор.

– О том, что нет никаких следов того, что Финнеган когда-то кому-то что-то сделал. И это сейчас самое главное. А что касается остального, – тут она показала на него и на себя, – с этим мы разберемся позднее.

Кловер отвернулась и пошла к своей машине. Она не глушила двигатель, поэтому сразу же отъехала и оставила мужа стоящим на обочине и пытающимся сообразить, кто же из них выиграл и с каким счетом.

Барбара Хейверс ожидала, что ей придется потрудиться, разыскивая в центре Ладлоу Гарри Рочестера. Поэтому она была удивлена, когда увидела его идущим по Ладфорд-бридж в тот самый момент, когда они с Линли двигались в сторону Брод-стрит, взбирающейся к средневековому центру города. Хейверс указала на него инспектору, который остановил машину со словами: «Займитесь этим сами, сержант. Думаю, что мое присутствие в данном случае не понадобится».

Когда Барбара вылезла из машины и окликнула бродягу, тот в ответ весело помахал ей своей флейтой и произнес:

– А вы сегодня рано, Барбара, нет?

– Вы тоже, – ответила она. – Мы можем поговорить?

– Ну конечно.

Они встретились у оконечности моста со стороны Ладлоу. Хейверс поприветствовала Малышку Пи, которая, как и всегда, послушно держалась сбоку от хозяина. Когда овчарка услышала свое имя, она замахала хвостом, но так и осталась стоять возле его ног.

– Что, так рано и уже трудитесь? – спросил Гарри у Барбары.

– Обычно в это время я еще состою в содержательной связи со своей подушкой, если вы меня понимаете, но сегодня нам надо было сделать кое-что с утра пораньше. А вы откуда идете? Решили прогуляться с Малышкой Пи?

– И да, и нет, – ответил мужчина. – Мы провели ночь над рекой.

– Вас что, выгнали из центра города?

– Нет, нет. Когда погода налаживается, мы с Пи иногда по вечерам отправляемся на природу. Вдоль Брэдуок есть открытое пространство с прекрасным видом на замок. Кроме того, у него есть еще одно преимущество – оно достаточно далеко от пешеходной тропинки, и я могу оставить там свои причиндалы – какими бы они ни были – и провести день налегке. Или могу забрать их вечером и выбрать новое место для сна вниз по течению. Естественно, на этой стороне, потому что противоположная слишком крута. – Неопределенно махнув рукой в сторону Чарльтон-Армз, он спросил, переходя к светской беседе: – Вы когда-нибудь гуляли по Брэдуок? Городские жители занимаются там спортом: катаются на велосипедах, гуляют, бегают, выгуливают собак… Отличная дорога между нижним окончанием Динхэм-стрит и этим местом.

– Кратчайший путь?

– Ну да. А еще меня потрясает ее история. Тропа называется Брэдуок, потому что рабочим, которые использовали ее десятки лет назад, платили не деньгами, а хлебом. Считалось, что в этом случае они не смогут пропить заработок, не успев донести его до дому. Идея неплоха, если принять во внимание, как слаб человек, когда дело касается выпивки.

– Правда, немного досадна для тех, кто решил кое-что отложить на старость, нет?

– Да, такая проблема существует, хотя я не уверен, что люди в то время доживали до старости. Пройдетесь с нами, сержант? Мы с Пи идем на Касл-сквер.

– Что-нибудь продать?

– К сожалению, не сегодня. Нас интересуют палатки, потому что сегодня рынок продуктовый, а мы испытываем голод. А еще сегодня – и это особенно радует Пи – на площади будет трейлер с колбасами. Для торговли еще слишком рано, но нам надо заскочить в «Спар», чтобы забрать там некоторые предметы личной гигиены, которые оставили для меня на кассе. Да и от номера «Гардиан» я тоже не откажусь. Правда, новости в ней вчерашние и, как правило, плохие, так что иногда задаешь себе вопрос, зачем их вообще читать. Но бывает, как сегодня, хочется.

– Предчувствие?

– Надеюсь, что нет. Мои предчувствия обычно касаются природных катаклизмов: землетрясений, цунами, ураганов, торнадо, городов, целиком сползающих в море… Ну и так далее. А вы с инспектором?

– Он в машине, – сержант махнула рукой в направлении того места, откуда пришла, чтобы перехватить Гарри. – Может быть, вас подвезти?

– Боюсь, что не смогу находиться внутри машины. С трудом переживаю те тридцать секунд, которые необходимы мне в «Спар» для того, чтобы оплатить покупки. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь, Барбара? Спрашиваю потому, что хотя я и рад нашей утренней встрече, но то, что вы – детектив, заставляет задуматься о том, что в ней может быть двойной смысл.

– Очень мудрый подход к делу. Это действительно связано с ПОПом…

Барбара напомнила Гарри то, о чем он уже рассказывал ей: как видел Раддока в компании молодых людей, которых он развозил по домам, или доставлял в участок, или еще бог знает куда, когда они поздно вечером начинали вести себя в городе агрессивно. Он помнит эти свои рассказы?

Конечно, помнит, заверил он ее.

Тогда Барбара спросила, сможет ли он узнать этих молодых людей, если снова увидит их, но на этот раз не в компании полицейского? В этом бродяга не был уверен. Когда он видел мистера Раддока с молодыми людьми, стояла ночь или поздний вечер… в общем, было темно. И он не очень хорошо их видел, если только они не проходили под фонарем. Поэтому поклясться он ни в чем не может. Кроме того, по городским улицам постоянно ходит масса молодых людей, особенно в районе Касл-сквер, откуда прямая дорога в Вестмерсийский колледж. Поэтому довольно трудно утверждать, увидев то или иное молодое лицо, что ты уже видел его в компании Гэри Раддока. Сержант его понимает?

Сержант его поняла.

– А может быть, все-таки попробуете? – тем не менее спросила она.

– Конечно. Мне что, позвонить вам, когда я увижу знакомое лицо?

Барбара объяснила, что она имеет в виду нечто другое. Погода сейчас становится все лучше – хотя Англия есть Англия и с началом июня она может резко испортиться, – так что не согласится ли Гарри встретиться с ней и инспектором в «Харт и Хинд» сегодня вечером?

Бомж с радостью согласился, при условии что встреча, даже в случае ливня, пройдет на свежем воздухе и что Пи будет присутствовать при этой встрече.

С этим Барбара согласилась. Они назначили время и распрощались. Сержант вернулась к Линли и увидела, что тот вылез из машины и созерцает запруду на реке. В ней мирно плескалась дикая утка с выводком утят.

– Рано он сегодня поднялся, правда? – сказал Линли.

– Говорит, что любит менять пейзаж вокруг, если погода позволяет.

Линли кивнул с задумчивым видом.

– Хорошо, что теперь мы знаем это, не так ли? – заметил он после паузы. – Это значит, что его можно использовать как угодно: как исполнителя, как заказчика, как свидетеля…

– И вот что я подумала, сэр…

Тут Барбара рассказала Линли о плане, который она разработала для Гарри: «Харт и Хинд», вечер сегодняшнего дня, и остается только скрестить пальцы на удачу. Она как раз заканчивала, когда зазвонил ее мобильный. Порывшись в сумке, Хейверс успела достать его до того, как тот переключился на голосовую почту.

Оказалось, что звонит Флора Беванс, еще одна ранняя пташка. Женщина сказала, что у нее появилась мысль, которая не дает ей покоя, и она никак не может решить, стоящая она или нет.

– Мне бы не хотелось мутить воду, – сказала Флора, – но я вспомнила кое-что, связанное с Йеном, о чем раньше вам не рассказывала.

Барбара показала Линли поднятый вверх большой палец руки.

– Любая информация может нам помочь, – сказала она и стала ждать, что же последует дальше.

– На самом деле это связано с моей сестрой, – начала Беванс. – Так как вы в городе, то есть я полагаю, что вы в городе…

– Стоим прямо перед Ладфорд-бридж и любуемся водоплавающими птицами.

– Ах да… Он такой милый, этот мост, правда? С этими его изумительными арками для пешеходов… Мне он очень нравится.

– Так ваша сестра…

Флора поняла, что сержанта совсем не интересует ее отношение к мосту.

– Это случилось несколько месяцев назад, – продолжила она свой рассказ. – Грета позвонила мне и спросила, не согласится ли Йен поговорить кое с кем из колледжа. Не помню, шла ли речь о студентке или о студенте – я вообще, честно говоря, не уверена, что знала об этом с самого начала. Но помню, что Грета спросила меня, не смогу ли я передать Йену номер ее телефона, чтобы она могла объяснить ему, в чем, собственно, дело, потому что, как я поняла, оно было срочным.

– А она как-то связана с колледжем? – поинтересовалась Барбара.

– Ой, простите, я же вам не сказала. Грета – советник ректора Вестмерсийского колледжа. Единственный его советник.

– И речь шла… о чем же? О чем-то, с чем она не могла справиться? О чем-то, что было вне ее компетенции, или как?

– Думаю, что это скорее было связано с ее нагрузкой. Она абсолютно компетентна во всем, что делает, но вот времени у нее не хватает, потому что… я не представляю, сколько студентов учится в колледже, но их, должно быть, сотни, не так ли? С другой стороны, если у студента случался какой-то душевный кризис, то Йен был, несомненно, лучшим собеседником, потому что Грета еще в детстве отказалась от религии. В любом случае я подумала, что должна рассказать вам об этом, потому что речь идет о Йене. Вам дать ее номер? Уверена, что она с удовольствием с вами пообщается.

Барбара сказала, что будет ей очень благодарна и что если Флора Беванс вспомнит еще что-то, то может звонить в любое время дня и ночи.

– Надеюсь, что это хоть чуточку вам поможет, – закончила разговор Флора Беванс.

– Нам все поможет, – заверила ее сержант. Закончив разговор, она передала все услышанное инспектору. Тот согласился, что этим стоит заняться.

– После завтрака? – предложил он.

– Вы меня знаете, сэр, – Барбара была рада услышать это. – Я еще никогда не отказывалась от еды.

Соглашаясь на предложение, Рабия Ломакс даже представить себе не могла, сколько времени будет занимать у нее председательствование в комитете по техническому обслуживанию и текущему ремонту в Volare, Cantare. И почему, собственно, так было? Ведь прелесть планера по сравнению с моторным летательным аппаратом состоит в том, что в нем нет практически ничего, что надо было бы обслуживать или ремонтировать. Но вскоре после того, как она села в кресло председателя, один из членов клуба забыл выпустить шасси перед посадкой – и вопрос о том, кто должен заплатить за вред, нанесенный планеру, стал самым обсуждаемым за последние годы. Одна группа членов считала, что это должен сделать пилот. Так нечестно, заявляла другая, их взносов должно хватить на что-то еще, помимо выпивки и закусок на их ежемесячных встречах в Чёрч-Стреттоне, не так ли? А как насчет страховки? Случайный эпизод, считала третья группа, и вообще, не пора ли задуматься о приобретении совершенно нового планера? С каждым годом планеры становятся все сложнее с точки зрения систем безопасности и технических компонентов. А они летают на настоящем антиквариате, поэтому стоит воспользоваться создавшейся ситуацией и принести выгоду всем членам клуба. Таким образом, комитету по техническому обслуживанию и текущему ремонту была поставлена задача подготовить рекомендации для членов клуба, а перед членами стояла задача их принять. Этим утром на встречу собрались по одному из представителей враждующих группировок. Рабия была очень рада, что настояла на том, чтобы совещание началось как можно раньше, потому что все шло к тому, что Денис Крук и Найо Марш Стюарт (ее мать была, по-видимому, фанаткой Родерика Аллейна) выберут драку, а не компромисс.

Они как раз подошли к тому моменту, когда Найо произнесла: «Послушайте сюда, мой милый» – что всегда значило: то, что она скажет далее, не понравится ее собеседнику, – когда раздался звонок во входную дверь. Рабия извинилась, хотя и была рада, что звонок поможет ей избежать нарастающего напряжения, но, увидев кто звонит, обрадовалась уже тому, что у нее есть причина не впускать звонивших в дом.

– Мне очень жаль, – сказала миссис Ломакс, – но в настоящий момент я занята. – При этом она напомнила себе, что мужчину зовут детектив-инспектор Линли, а женщину – сержант Хейверс. – У нас сейчас заседание комитета, а я – его председатель.

– Мы с удовольствием подождем, – ответил Линли.

– И послушаем, – добавила Хейверс.

– К сожалению, у меня не хватит сидячих мест. Да и тема, гарантирую, не такая уж интересная. Мы спорим по поводу того, чинить ли наш планер или купить новый.

– Мне это кажется очень интересным, – сказала сержант. – А вам, сэр?

– Несомненно, – произнес Линли. – Но если для нас нет места…

– Я позвоню вам, когда мы закончим.

– …мы вполне можем посидеть на кухне. Или в саду. Или можем поговорить прямо здесь, если вы к нам выйдете.

– Миссис Ломакс, мы говорили с Гретой Йейтс из Вестмерсийского колледжа. – На этот раз тон Хейверс уже не был таким дружелюбным, как раньше. – Оказалось, что она опосредованно свела Йена Дрюитта – диакона, вы же его помните? – с девушкой по имени Мелисса и по фамилии Ломакс. Я и инспектор, мы подумали, что перед нами два варианта: или это невероятное совпадение, что два человека, оба по фамилии Ломакс, общались с человеком, который умер в местном полицейском участке, или общалась с ним только одна из Ломаксов, а вторая рассказывает сказки копам, пытающимся разобраться в случившемся.

– Вы не могли бы пролить некоторый свет на происходящее, миссис Ломакс? – попросил Линли. – Миссис Йейтс была так добра, что сообщила нам все о Мелиссе Ломакс…

– А это значит, что мы легко найдем ее, – вежливо добавила сержант.

– …но мы подумали, что вы сами захотите нам все объяснить.

– Конечно, это не обязательно, – продолжила сержант, – но это дело становится все любопытнее и любопытнее, если вы меня понимаете, потому что Дена Дональдсон, оказывается, тоже связана с вашей внучкой, и теперь нам уже особо интересно понять, что же все это значит. Кстати, судя по телефону мистера Дрюитта, Мелисса звонила ему дважды. Я сама позвонила по этому телефону, тоже дважды, но наткнулась на голосовую почту. Владелец телефона – как я полагаю, это Мелисса – мне не перезвонил.

Как только было произнесено имя Греты Йейтс, Рабия почувствовала, как у нее вспотели ноги под коленками. Однако она не собиралась сдаваться. Ей было необходимо немного времени на обдумывание, и она попыталась еще раз использовать заседание комитета, чтобы получить его. Мол, дело в том, что они сейчас решают сложный вопрос, и это займет гораздо больше времени, чем они готовы ждать. Так что она позвонит…

– Я уже сказал, что мы с удовольствием подождем. Вероятно, вы также захотите позвонить своему адвокату.

– Потому что совсем не дело вешать копам лапшу на уши, – добавила Хейверс.

Рабия поняла, что у нее нет выхода.

– Если вы подождете на кухне… – произнесла она. – И я буду благодарна, если вы не станете никому сообщать о том, что вы полицейские.

– Я ничего не имею против этого, – сказала Хейверс, – а вы, сэр? Вы вполне сойдете за кровельщика, нет? Или за водопроводчика, потому что ждать мы будем на кухне…

– Жаль, что я забыл захватить свой гаечный ключ.

Рабия поспешно завела их в дом, где вновь присоединилась к членам комитета и выяснила, что за время ее отсутствия было решено, что вопрос будет поставлен на голосование перед всеми членами клуба. Оказалось, что сам комитет не собирается ничего рекомендовать. Три враждующие фракции так и не смогли прийти к компромиссу.

К тому моменту, как за последним участником совещания закрылась дверь, Рабия уже знала, что скажет детективам. Она прошла на кухню – ее поразило, что мужчина встал ей навстречу, чего она не видела вот уже много лет, – и заговорила прежде, чем они смогли задать ей вопрос.

– Когда вы говорили со мной в первый раз, моей главной задачей было защитить свою внучку. Совсем недавно ее семья – моя семья – пережила громадное горе. Сестра Миссы умерла около года назад после долгой болезни. Мисса решила уйти из колледжа и вернуться домой, чтобы поддержать свою третью, самую младшую сестру. Она, Сати, этого очень хотела, но в семье никто больше не хотел с этим соглашаться. Впервые Мисса заговорила об этом на Рождество, но мы уговорили ее вернуться в колледж. Однако было видно, что она несчастлива, хотя никто из нас не знал, что девочка ищет помощи у мистера Дрюитта. Я-то уж точно этого не знала, когда вы, ребята, появились у меня впервые. И мне захотелось поговорить с Миссой, прежде чем выдавать ее вам. Уверена, что вы поступили бы так же, окажись вы в моем положении.

– А может быть, она встречалась с диаконом по другой причине? – предположил Линли.

– Она не врушка, – ответила Рабия. – Всем нам было нелегко после смерти Янны, а еще тяжелее было пережить период, предшествовавший ее смерти. Так что у Миссы была уважительная причина, чтобы искать утешение.

– Но ведь ее имя передала Йену Дрюитту Грета Йейтс, а это значит, что сама ваша внучка не искала с ним встречи, – заметила сержант.

– Не важно, как она с ним встретилась. Какое отношение их встречи могут иметь к его смерти?

– У нас нет ответа на этот вопрос, – признался Линли.

– Но мы над этим работаем, – добавила Хейверс. – Понимаете, получается, что здесь всё и вся взаимосвязано: мы поговорили с вами о Йене Дрюитте, и вот вы уже беседуете с Деной Дональдсон, которая живет в одном доме с Финнеганом Фриманом, который, в свою очередь, помогал Йену Дрюитту в лагере. Йен Дрюитт встречается с вашей внучкой, а она, в свою очередь, – близкая подруга Дены Дональдсон.

– Количество таких совпадений просто невероятно, – заметил Линли.

– Я легко могу объяснить свое место во всем этом, – возразила Рабия. Подмышки у нее тоже вспотели. – Мне надо было обсудить с Деной некое недопонимание. Я посчитала, что это она использует нашу фамилию для встреч с Йеном Дрюиттом.

– Почему? – спросила Хейверс.

– Мне показалось это логичным, потому что они с Миссой были близкими подругами.

Линли рассматривал ее откровенно оценивающим взглядом. Рабия обратила внимание на цвет его глаз – карий. «Странно для блондина», – подумала она. В доме повисла тяжелая тишина. Мимо проехала машина, и в окно донеслись раздражающие звуки рэпа.

– Не могли бы мы еще раз вернуться к вероятности того, что ваша внучка встречалась с диаконом по причинам, отличным от тех, которые она вам сообщила? – сказал наконец Линли.

«Святый истинный Боже, – подумала Рабия, – да он мягко стелет…» Она мгновенно напряглась.

– Мы люди далекие от религии, если вы это имеете в виду. Я не могу представить себе, чтобы Мисса обсуждала с ним Иисуса, Троицу, загробную жизнь или что-то еще, связанное с религией.

– В машине мистера Дрюитта обнаружены презервативы. Открытая коробка, в которой не хватает нескольких штук.

– Вы хотите сказать, что между ним и Миссой была связь?.. Нет. В это невозможно поверить. У Миссы давно есть молодой человек в Айронбридже, но даже если б его не было, она повернута на том, что замуж должна выйти девственницей. Я знаю, это старомодно, но это так.

– Иногда девушки так делают, – согласилась Хейверс. – То есть я хочу сказать, что они говорят, что сохранят чистоту или что там еще до тех пор, пока… ну, вы меня понимаете.

– То есть она нашла диакона привлекательным и решила с ним переспать? Это не в ее характере.

– Нам придется с ней поговорить. Думаю, вы это понимаете, – сказал инспектор.

Рабия понимала это слишком хорошо. Но меньше всего на свете она хотела, чтобы этот разговор состоялся. Корабль ее семьи и так уже достаточно потрепан жизненными бурями.

– Прошу вас, не надо, – попросила она. – Ей нечего вам сказать. Этот бедняга, который умер… Это не имеет к ней никакого отношения. Как же мне вам это объяснить, чтобы вы поняли?

Она уже знала ответ на свой вопрос, едва успев задать его.

Ясмина Ломакс верила, что настоящим источником всех проблем Миссы стала смерть ее сестры. Поскольку то, что она увидела не только смерть Янны, но и возможность расставания своих родителей, как следствие этой смерти, заставило Миссу попытаться изменить свою собственную жизнь. Однако способ, который она для этого выбрала, был обречен на провал. Только поэтому Ясмина попыталась с утра поговорить с Миссой. И только из-за этого она отменила все свои дела в клинике и отправилась в Ладлоу.

Разговор с Миссой ни к чему не привел. Проснулась Ясмина рано – впервые в жизни она порадовалась тому, что Тимоти довел себя до такого состояния, что разбудить его нельзя было даже из пушки, – и прошла в спальню дочери. Осторожно открыла дверь и остановилась в дверном проеме, рассматривая спящую Миссу и ее комнату. Ясмина задумалась, почему ее никогда не удивляло то, что комната совсем не изменилась с тех пор, когда Мисса была ребенком: все те же любимые книжки на полках; куклы, сидящие все в тех же позах на сундуке возле окна; набитый опилками медведь, которого давным-давно назвали Иши Биши по причине, которую сейчас уже никто не помнил; шкатулка с драгоценностями на комоде. Когда ее открываешь, пластмассовая балерина начинает танцевать на зеркале под «тему Лары», эту хвалебную песнь обреченной любви, каждый раз подчеркивая, что страсть всегда ведет к катастрофе.

Ясмина открыла шкатулку, прислушалась к мелодии и услышала, как дочь зашевелилась в кровати.

– Ма, сколько время? – спросила она.

Закрыв шкатулку, Ясмина ответила:

– Нам с тобой надо поговорить. Ты спустишься на кухню и выпьешь чаю или поговорим здесь?

Мисса перевернулась на спину. Глаза ее уставились в потолок, и на мгновение Ясмина испугалась, что она вообще не станет разговаривать. Но потом девушка села и сделала глоток из стакана, стоявшего на прикроватной тумбочке.

– Давай здесь, – сказала она.

Ясмина вытащила стул из-под письменного стола и подвинула его ближе к кровати.

– Твоя бабушка рассказала мне, что к ней приходили из лондонской полиции, – начала она. – А еще она рассказала, о чем вы с ней говорили. – Ей показалось, что лицо Миссы стало жестче, но она не остановилась. – Обычно люди не общаются со священниками, когда хотят уйти из колледжа, Мисса. Поэтому я хочу знать правду.

Мисса отвернулась и посмотрела в окно, как будто хотела присоединиться к птицам, чирикающим на улице. Она ничего не сказала.

– Я не понимаю, почему ты вдруг решила, что не можешь со мной поговорить. У тебя что-то случилось. Я это вижу. Что-то помимо колледжа заставило тебя искать этого человека. Но почему ты…

– А почему бы тебе самой не рассказать мне, что, по твоему мнению, произошло? – резко прервала ее Мисса. – Потому что со своей стороны я вижу, что ты никак не хочешь признать того, что я на тебя не похожа. Я не хочу, чтобы у меня жизнь прошла так же, как у тебя, а ты не можешь с этим смириться.

Ясмине показалось, что ей дали пощечину.

– Это неправда.

– Неужели? Да ты просто осмысли тот факт, что не можешь оставить меня в покое. Вот ты опять хочешь поговорить об этом… – дочь сделала жест пальцами, как будто взяла последние три слова в кавычки, – когда я уже сто лет назад попыталась объяснить тебе: то, чего я хочу в этой жизни, не похоже на то, чего для меня хочешь ты, и мы с тобой никогда по этому поводу не договоримся.

– Тогда скажи мне еще раз. Чего ты хочешь?

– Ну что, опять говорить об одном и том же? Ты уже забыла?.. Ладно. Повторю еще один раз. Я хочу быть женой, матерью и вести простую жизнь, поддерживая любимого человека и наших с ним детей. А так как подобное не может удовлетворить тебя даже на мгновение, значит, со мной что-то не так. А не так со мной было то, мам, что мне не хватало смелости быть такой, какой хочу я, а не такой, какой хочешь видеть меня ты. Именно поэтому я и общалась с мистером Дрюиттом, понятно?

– Потому что хотела набраться смелости, чтобы поговорить с собственной матерью? И для этого тебе понадобилась не одна встреча, и не две, а целых семь!

– Именно! Да ты только посмотри на эту свою реакцию. Ты пытаешься найти какую-то серьезную причину, по которой я решила бросить колледж, тогда как нет ничего серьезнее того, что я уже тебе сказала. Или пыталась сказать в декабре, когда ты меня не слушала.

– Я слушала…

– Нет. Ты слушала, но не услышала. Поскольку опять сказала, что решение слишком поспешное, что я должна вернуться, что должна закончить курс, даже если универ не для меня. Ты что, не помнишь? И я вернулась, правда? И сделала это потому, что я всегда это делаю. И не важно, насколько я против чего-либо, – я всегда это делаю: поступаю так, как хочешь ты. Или поступала раньше. И вот я встретилась с ним – с диаконом – семь раз, потому что мне не с кем было поговорить и не было никого, кто выслушал бы меня до конца, а не попытался бы сразу же сделать из меня нечто, чем я не являюсь.

– Это ты о ком сейчас?

– Я уже все сказала! Но тебе этого недостаточно. Ты меня не слышишь, потому что ты ничего не слышишь, когда что-то уже решила для себя.

– Но я же слушаю. И пытаюсь понять. Я хочу знать, в чем провинилась перед тобой настолько, что тебе пришлось прибегать к помощи диакона. Ведь это ты нашла его?..

– Какое это имеет значение? Нет. Не я. Он сам меня нашел, и я этому рада, потому что он помог мне многое понять. Он объяснил мне, что я должна сделать, и я сделала это. А теперь я хочу остаться одна. Понятно? Оставь меня.

С этими словами Мисса натянула на себя одеяло и отвернулась. И Ясмина оставила ее одну, как и хотела дочь.

Но их спор еще не закончился, и уверенность в том, что в произошедшем есть нечто большее, чем лежит на поверхности, заставила Ясмину поехать из Айронбриджа в Ладлоу. Здесь она добралась до Брод-стрит, нашла парковку и пешком дошла до Касл-сквер. Пройдя между рыночными палатками, вошла в арку на северо-западной границе площади. В ярком свете прекрасного весеннего дня на арке блестели слова «Вестмерсийский колледж».

Позже Ясмина выяснила, что советника Греты Йейтс нет на месте – она отъехала куда-то на совещание. Ей предложили подождать, но не дали никакой гарантии, что миссис Йейтс сможет ее принять, так как ее расписание очень плотное. Ясмина решила рискнуть. Она объяснила, что вопрос у нее очень важный.

Прошло сорок минут, прежде чем появилась Грета Йейтс. Как только она вошла в дверь, Ясмина поймала себя на том, что смотрит на нее как врач, наблюдающий за факторами, убивавшими женщину: высокое давление, вес и диабет 2-го типа. Дышала советник тяжело, кровь прилила к ее лицу, а над бровью виднелась пленка пота. Когда Ясмина вошла в кабинет – а это произошло быстрее, чем ее пытались уверить, – к своему списку она добавила еще и рабочую нагрузку женщины.

Кабинет производил впечатление того, что его только что покинули бандиты, предварительно вывалив все, что было в комнате – папки, компьютерные распечатки, университетские брошюры, книги и все остальное, – на крышку стола Йейтс или рядом с ним. Из стола Грета достала коробку с бумажными платками. Взяв один, промокнула им лицо и сказала, обращаясь к Ясмине:

– Ситуация очень необычная. Второй раз за день меня хотят видеть по поводу вашей дочери, миссис Ломакс.

Ясмина не стала исправлять «миссис» на «доктора», что обязательно сделала бы в спокойной обстановке. Тот факт, что кто-то еще приходил к советнику поговорить о Миссе, был гораздо важнее.

– А кто же еще? – спросила она.

– Двое офицеров из Нового Скотланд-Ярда.

Ясмина попыталась сообразить, что все это значит, – то ли Рабия изменила свое решение и рассказала полиции, что между Дрюиттом и Миссой была связь, то ли у полиции появилась другая причина, чтобы поговорить с Гретой Йейтс о ее дочери. Она попыталась притвориться озадаченной и скрыть то волнение, которое испытывала по поводу происходящего.

– Надеюсь, вы не откажетесь поделиться со мной, что привело их к вам? У Миссы же нет проблем с полицией, так?

Грета Йейтс отрицательно взмахнула полной рукой, один из пальцев которой был украшен кольцом с впечатляюще большим зеленым камнем.

– Боже упаси. Они пришли ко мне, потому что я просила мою сестру передать информацию мистеру Дрюитту.

В этом не было никакой логики.

– Информацию о Миссе?