Самое страшное — это когда к тебе в реанимацию попадает представитель цыганского племени. Сразу под окнами останавливается табор, его обитатели, как тараканы, лезут во все щели.

— Как там бабушка моей тещи? Я узнал, что она заболела, я сразу приехал из Саратова, пустите, мне хоть одним глазочком на нее посмотреть.

Разгонять бесполезно, приходится вступать в переговоры с бароном. Одно его слово — и площадь перед больницей пустеет. Хуже, когда умирает кто-нибудь из цыган. Тут бессилен даже барон, от воя цыганок не спасает ничего. Но надо сказать, цыгане любят умирать дома, за что им наше большое уважение. Но бывает так, что не успевают вовремя выписать. В новогоднюю ночь умирает заслуженная цыганка. С утра звонок из табора:

— Как там наша цыганочка?

— А вам разве не позвонили? Должны были сообщить, что умерла.

— Звонили, да. Но сами понимаете, Новый год, все отмечали. Мы думали — вдруг кто-то из ваших пошутил? А точно умерла? Ну спасибо. Дай тебе Бог здоровья, пусть тебе Бог пошлет любимую женщину.

Нет, душевный все-таки народ, им говоришь о смерти близкого, а тебе добра желают. Не успеваешь проникнуться теплыми чувствами, как снова звонок:

— Это из табора вас беспокоят. Вы не перепутали? Точно Долорес умерла?

— Точно, Долорес.

— Ой, беда-беда. А что нам теперь делать?

— За справкой приходите в первый рабочий день.

— Ой, спасибо тебе, добрый человек. Дай тебе Бог…

Звонок еще минут через 10. В трубке уже сплошной вой:

— А вы не пошутили, а?

— Вы чего, с ума там все сошли? Кто такими вещами шутит?

Уже ни спасибо, ни добрых слов. Еще пара-тройка звонков:

— А что с ней случилось? Неужели умерла? Почему умерла?

— Болела она, болела, почки у нее отказали, удивительно, как вообще она еще столько прожила.

Еще звонок. На сей раз мужской голос:

— Из табора беспокоят. Заместитель цыганского барона. Это правда, что вы сказали?

— Правда. Можете приехать и убедиться.

— Вы не шутите?

— Идите вы все в жопу! Зае… вы со своими звонками!

— Хорошо, я понял вас, значит, не шутите. Вы извините наших, больше вам звонить не будут.

Заместитель не обманул — звонки прекратились.

На одном из каналов наткнулся на старый фильм — «Табор уходит в небо». Хороший фильм. Может, где-то табор в небо и уходит, но к счастью, не у нас. Лежат у нас представители ихнего табора, болеют, казалось — все, конец, но нет, почти всегда перед смертью успевают убраться на волю. Кто мог — уползал сам, кого уносил табор. Цыган должен умереть на свободе. Так и сейчас, знакомая цыганочка Людмила Дристовна (давно мучает вопрос, загадка, как звали ее папу?) с пороком сердца, на сей раз в придачу заработала инфаркт. Начмед поднимает крик: «Срочно переводите, помрет, от цыган не отделаемся!» — «Да ничего, — говорю, — с ней не случится, полежит, уползет домой, не в первый раз. Я ее сто лет знаю, ее главное не трогать. А помрет, так никто про нее завтра не вспомнит, цыганка не центровая, у дверей сидит всего лишь одна ее семья, человек десять». — «Нет, переводите, я договорилась с Институтом кардиологии». Ну да и ладно, цыганка с воза — кибитке легче. Написал справку, вызвал «Скорую», отправил.

Через пару часов звонок из института: — Померла ваша цыганка. Теперь толпа цыган штурмует отделение.

Нормальная тема, смысл в том, что мы сволочи, подкинули им подарочек. Интересуюсь:

— А вы ее лечили?

— А как же, как положено при инфаркте, по стандарту.

— Наверное, нитраты капали?

— Капали.

— Зря… Надо было справку прочитать. Написано там, субаортальный стеноз, в ликбезе проходят, что при нем нитраты противопоказаны. Или вы думаете, чего там читать справки из сельской больницы? Вы же институт. Теперь отбивайтесь.

Знакомство с цыганским бароном часто облегчает жизнь, помогает сэкономить пару упаковок аминазина.

В наркологической клинике к кровати крест-накрест жестко привязан цыганский организм, естественно, по фамилии Михай. Интересуюсь у предыдущей смены, за что его так? Вроде на апостола Андрея не похож. Доктор отвечает:

— Не поверите, это тельце мы впятером связать не могли, это был какой-то звиздец, это была битва титанов, гибель богов. Не поверите, сколько в него влили, а он еще жив. Пропофола коробок пять, аминазин… Я это, конечно, в карте не писал, но имейте в виду.

— Цыган всегда на волю стремится, особенно в белой горячке. Слова он говорит?

— Говорит, только подходите к нему осторожно, он кусается.

Подхожу осторожно:

— Михай, скажи мне, кто у вас сейчас барон?

— Гога…

— Матросович? А давно?

— Матросович. Как старый Михай помер, он бароном стал. А ты его откуда знаешь?

— А мне-то не знать Гогу Матросовича. Это мой друг, я его лечил. Смотри, будешь шуметь, все Гоге расскажу. Он тебя накажет.

— Брат, только не говори ему, что я здесь, прошу тебя.

— А почему ты не в районной больнице? Всегда ваши приходят с перепоя откапаться, там дешевле.

— Там наших сейчас не берут, там стало плохо. Там теперь новый главный врач, вор.

— Тихо будешь лежать?

— Буду, только не говори Гоге.

Не обманул цыган, сутки пролежал тихо, даже к вечеру пришел в рассудок, вечер провели, вспоминая общих знакомых.

Наутро молчу, что цыган расстался с горячкой не от той кучи фармакологического мусора, тех препаратов, которые отмечены в карте, но не введен ни разу, а от страха перед бароном. Вот, говорит начмед, смотрите, как надо лечить делирий: ноотропы, седация. Учитесь. Ну-ну, пусть в следующий раз сами попробуют вылечить белую горячку у цыгана.

Но мой цыган все же попал. Кто-то настучал барону, что он отправился лечиться после свадьбы своего любимого двоюродного племянника в частную клинику. При выписке Гога приехал встречать лично, во дворе долго бил цыгана по голове своим костылем. Бил жестко, даже охрана хотела вмешаться. Но цыган молча терпел, его жена, дети и внуки не вмешивались в процесс. Так надо.