Сейчас трудно себе представить, как распространялась информация в те времена, когда не было мобильной связи, Интернета и прочих современных достижений в сфере коммуникаций. А распространялась она с потрясающей скоростью, быстрее, чем в нынешних соцсетях. Понятно, шла информация официальная: телевизор, программа «Время», радиоточка на каждой кухне пиликала в каждой квартире: «Передаем сигналы точного времени. Начало шестого сигнала соответствует двенадцати часам московского времени…» Была пресса, которую весь Советский Союз начинал читать с последней страницы, программа передач, кроссворд, прогноз погоды. До передовиц доходили только парторги и редкие упоротые коммунисты. А как распостранялась информация неофициальная? Та, про которую не писали в газетах, не передавали по радио? А расползалась она по городу быстро. Случай в качестве примера.

Где-то в конце 80-х с утра на работе зачитывают приказ: «В связи с обнаружением в Ленинграде трех, или двух, носителей холерного вибриона (откуда-то привезли с юга) принять меры…» И озвучивают список мер, в частности, тех что касаются «Скорой помощи» — всех засранцев, да и вообще, при любом намеке на диарею, всех госпитализировать в больницу Боткина, сообщать в Эпидбюро, регистрировать. А если человек приехал с юга, то его согласия спрашивать не обязательно, при отказе действовать творчески, вплоть до привлечения сотрудников милиции. Машины после засранцев обрабатывать, как написано в инструкциях. Естественно — санкции за неисполнение. Приказ под роспись, во избежание паники в городе информацию не разглашать.

Подписали, забыли. Но тут же с утра, в начале двенадцатого, вызов. Адрес: Невский проспект, в сквере у Казанского собора. Мужчине плохо. Странный адрес, обычно в этот час мужчинам было плохо у распивочных, где кто-то получил свой очередной утренний удар по печени. На Невском разливух не было. Действительно, сидит на лавочке такой мужчина, вонючий вшивый бомж.

— Любезнейший, — спрашиваю, — а что случилось с вашим драгоценным здоровьем?

— Слышь, доктор, обосрался я.

— Бывает, — говорю, — поправляйтесь. Старайтесь не пить сырой воды.

Собираюсь садиться в машину, бомж начинает орать:

— Да ты чё, в натуре! Мне в больницу надо! А вдруг у меня холера? Да я на тебя напишу… — и действительно, достает карандашик, изображает, что записывает номер машины.

— Холера, говоришь? Обосрался, значит? А ну-ка давай покажи.

— Чего показать-то? Да ты чего, прямо тут? На Невском?

— Когда у тебя холера, ты место выбирать не будешь. Садись давай, показывай, как у тебя получается. Посмотрю на твою диарею, сразу анализ сделаем.

Бомжара снимает штаны, садится, тужится, но в результате выделяет на газон кусочек чего-то слегка оформленного.

— И где ж твой понос? В Боткина захотел? Иди сам, там тебя примут. Думаешь, ты первый такой умный? Там у входа для таких, как ты, пустое ведро стоит, пока не нальешь полное, с тобой разговаривать не будут.

Бомж заскулил, что он бы и рад обратиться самостоятельно и не стал бы нас тревожить, но ослаб от поноса, не дойти до больницы. А на поездку на троллейбусе не имеет средств, поиздержался. Ну что делать, дал ему троллейбусный талончик за пять копеек, езжай. Дал и пожалел: увидев во мне человека доброго, бомж начал кроме средств на проезд просить слабительного, а вдруг удастся успешно пройти тест с ведром. Тогда можно надеяться провести пару дней в изоляторе. Там тепло, там кормят. Про ведро он уже слыхал. Откуда? Я сам об этом узнал только утром.