Доктор Мария Арена разгладила на бедрах серый костюм и строго приказала себе не нервничать. Ей больше ста лет, и ей приходилось иметь дело с разными клиентами. Впрочем, в этом случае нет такой необходимости. Она ввязалась в какую-то серьезную заваруху, но свое дело знает, и даже в этом элегантном нарядном костюме по-прежнему остается собой.

Опозоренной безработной парией, но все равно собой.

Самоуправляемый лимузин остановился, и швейцар поспешил помочь ей выйти. Шелковая ткань ласкала кожу, вызывая легкую дрожь. Она приняла помощь, чувствуя себя нелепо: ведь она не на шпильках и не в платье с шлейфом.

– Доктор Арена, – сказал швейцар. – Добро пожаловать в «Файртаун».

«Файртауном» называлось самое высокое здание в мире – целый километр высотой, построенное как город, так чтобы никому не было нужды его покидать. Торговый центр, отели, продуктовые магазины, больницы, ночные клубы, театры, парки, фитнес-центры, были даже бездомные, ютящиеся на пятьдесят первом этаже. Негде было приклонить колено для молитвы.

«Файртаун» построили в Нью-Йорке на месте первого восстания клонов. Хозяйка здания, Салли Миньон, задумала его как убежище для клонов. В здании жила треть мирового населения клонов. Мария никогда прежде в нем не бывала и очень волновалась.

Они прошли через вестибюль, похожий на те, что бывают в гостиницах, со стойкой администратора, с множеством нарядно одетых людей и зеркальными стенами. Мария мельком заметила свое отражение в стене и выпрямилась. Она остановилась у стойки.

– Доктор Мария Арена. Меня должны ждать, – сказала она невысокой очень смуглой женщине за стойкой.

Женщина, на бейджике которой значилось «Гайра», улыбнулась, отвела с лица длинную прядь черных волос и кивнула.

– Вас действительно ждут, доктор Арена, – сказала она. – Позвольте, я отведу вас к ВИП-лифту.

Она провела Марию мимо самое малое двадцати лифтов, где в длинных очередях терпеливо ждали люди, и по коридору, оклеенному обоями в красных и золотых арабесках. Картой-ключом открыла дверь и пригласила Марию войти первой.

За дверью оказался вестибюль поменьше, похожий на грот – с растениями, с каменным полом, фонтаном и несколькими неторопливо прогуливавшимися здесь очень красивыми людьми. Мария задумалась, платят ли этим людям за то, чтобы это место выглядело желанным. Хорошая, но ужасно скучная работа, решила она.

В центре дальней стены был лифт, один, Гайра снова воспользовалась картой-ключом и улыбнулась.

– Сюда, – сказала она, когда двери открылись.

– Какой этаж? – спросила Мария, входя в лифт с голубым ковром и зеркалами на стенах, таким же роскошным, как все остальное.

– Лифт идет только на один этаж, – ответила Гайра и нажала на кнопку на консоли. На кнопке стояло «95». Дверь закрылась, отрезав улыбку Гайры, и Мария глубоко вздохнула. На консоли не было ни кнопок, чтобы открывать и закрывать дверь, ни телефона для чрезвычайно связи, но приходилось довериться совершенной технике. Она нажала «95» и приготовилась к путешествию, от которого закладывает уши.

Двумя этажами выше задняя стена исчезла, и Мария поняла, что только три стены у лифта зеркальные, а четвертая, стеклянная, открыта миру. У нее появилось странное ощущение, что это город уходит от нее, а не она поднимается над ним.

Она закрыла глаза, чтобы подавить головокружение; так высоко она никогда не поднималась, если не считать самолетов. Посмотрела на двери и снова глубоко вдохнула. Сама захотела.

Двери открывались в пентхаус, который противоречил всякой логике. Он скорее напоминал музей, учитывая находившиеся здесь бесценные полотна, статуи и мраморные полы, но на столах почему-то стояли кружки-непроливайки и игрушечные грузовики, а на полу валялся недоеденный энергетический батончик. Мария удивилась: клонов стерилизовали на уровне ДНК, и большинство было этим довольно. Ведь клонирование в своей основе – эгоистический поступок: вы оставляете все свое наследие своему следующему воплощению. Но у клонов могли быть пасынки и падчерицы, или дети членов семьи, или приемные дети. Тут она припомнила что-то о том, что у партнера Салли есть дети.

По залу к ней с лаем побежала маленькая серая ши-тцу, и Мария сунула ей недоеденный батончик, чтобы отвлечь. Собака взяла батончик в зубы и с ворчанием унесла.

– Вы знаете, как обращаться с Титаном, надо отдать вам должное, – произнес голос у нее за спиной.

Салли Миньон оказалась невысокой, плотной, с теплой коричневой кожей и светло-каштановыми волосами, которые ореолом окружали голову. Она не походила на одну из самых безжалостных деловых женщин мира, которая в одиночку уничтожила своего конкурента, владельца фирмы «АТ и Вериц». Когда фирма обанкротилась, Салли выкупила ее и выкинула его на улицу. Эта женщина заработала миллиарды на вертикальном строительстве, финансируя строительство высотных зданий и даже, по слухам, Лунного купола. О ней ходили самые безумные слухи: она – одна из первых клонов, она убила первого клона, она собирается провести закон, согласно которому клоны опять смогут занимать самые высокие должности, она уже вертит президентом, как марионеткой. У нее целая армия шпионов во всех конкурирующих фирмах – от уровня ВИП и выше. Она сколотила небольшое состояние, вовремя продав ценные бумаги без покрытия, и ее не поймали. Она остановила войну, назревавшую между Россией и Австралией, потому что ее подруга по колледжу жила на Гуаме и не хотела попасть меж двух огней. Она пыталась развязать эту войну, потому что ее бывший любовник жил на Гуаме и она хотела, чтобы он оказался меж двух огней.

Слухов ходило множество, но все соглашались, что Салли Миньон и Гуам как-то связаны с этим. И что, к облегчению всего мира, война не началась.

Сейчас на ней была цветная толстовка и джинсы из вареного шелка.

Она протянула руку, и Мария пожала ее. Салли прошла мимо нее и знаком предложила следовать за ней, на ходу небрежно сняв желтую шерстяную нить, висевшую на статуе в вестибюле.

– Мне нужно кое-что запрограммировать, – сказала Салли, вводя Марию в кухню.

Такие сверкающие произведения кухонного искусства можно найти в специализированных магазинах, только эта кухня действительно использовалась: в раковине грязная посуда, в углу пакет из магазина, растет филодендрон, который нуждается в поливе.

– Я… э… мэм, я не программист, – по привычке сказала Мария.

Салли, оглянувшись через плечо, перехватила и удержала взгляд Марии.

– Да, я знакома с жаргоном. Но здесь вы в безопасности. Я даже велела прислуге сегодня не приходить, – сказала она, показывая на грязные тарелки. – Няня увела детей в кино на сорок пятый этаж. Короче, перестаньте нести вздор и не тратьте мое время попусту. Вы программист. Мне нужна программа.

– Хорошо. Какая именно программа вам нужна? – спросила Мария, чувствуя, что произносит запретное слово.

Хотя всемирный саммит, определивший права клонов, состоялся всего несколько месяцев назад, Соединенные Штаты и Куба уже приняли собственные законы, определяющие, что можно редактировать в карте мозга клона. Все полагали, что мир последует примеру Северной Америки.

Если называть вещи своими именами, Мария потеряла работу. Талантливых программистов повсюду увольняли, и они становились в обществе изгоями. Большинство принялись овладевать другими профессиями, но некоторые продолжали упорно делать свое дело, только подпольно.

После «детей из ванн» и других незаконных и неэтичных действий быть хакером стало некрасиво. А когда эти новости распространились и вспыхнули мятежи против клонов – еще и опасно.

Мария годами оттачивала свое умение манипулировать картами мозга. До тех пор она даже ни разу ничего не стащила из магазина. Теперь она нарушала гораздо более серьезные законы. И вот самому влиятельному в мире лицу понадобились ее услуги.

– Я не соглашаюсь на убийство невинных, не принимаю участия в создании супермена, и споров об оплате со мной быть не может, – сказала Мария, садясь за кухонный стол и кладя ногу на ногу. Она чувствовала себя спокойнее, обсуждая свое дело, когда влиятельная заказчица на нее не давила.

Салли покачала головой, садясь напротив Марии.

– Ничего подобного я от вас не прошу. – Она кивком указала на закрытую дверь в дальней стене. – Я хочу знать, сможете ли вы взломать карту мозга моего партнера Джерома. Это его первая жизнь. Его должны были клонировать, но он заболел рассеянным склерозом. Этой болезнью страдали его брат, отец и бабушка. Он умирает. Если клонировать его в таком виде, всю жизнь он будет идти навстречу боли и медленной смерти. И неизвестно, как долго он проживет. Сейчас он хочет покончить с собой, а я не могу ему этого позволить. Не могу.

– Устранить рассеянный склероз? И все? Это можно.

Она выполняла более сложные задания и за меньшую цену. На следующий день после того, как Мария вмешалась в ДНК младенца, чтобы у девочки были голубые глаза и красивое личико, а заодно устранила мутацию, вызывавшую церебральный паралич, она напилась до беспамятства. Она говорила себе, что не участвовала в убийстве ребенка, что это преступление – на совести родителей, но все равно ей казалось, что у нее грязные руки.

Она полезла во внутренний карман пиджака, чтобы достать планшет со своими условиями. Открыла нужный файл и протянула планшет через стол.

– Цена. Что я буду делать и что не буду. Риски, связанные с вмешательством в матрицу ДНК. И легальные последствия, если нас поймают.

Салли привычно пробежала глазами файл – со сноровкой человека, привыкшего выискивать в договорах слабые места.

– Я покрою судебные расходы, если вас поймают. Впечатляет!

Мария пожала плечами.

– Самосохранение – один из признаков разумной жизни, – сказала она.

Салли приложила большой палец к планшету, подписывая документ. Не поднимая головы, она спросила:

– Если вы делаете что-то незаконное, разве этот контракт не становится бессмысленным?

– Я люблю присматривать за своими клиентами и иметь возможность напомнить им, о чем именно мы договорились, – сказала Мария. Она протянула Салли пустую флешку. – Перепишите сюда его карту мозга. Я возьму ее домой и поработаю. Верну завтра.

– Можете провести программирование здесь. Пожалуйста, – сказала Салли; сталь в ее голосе противоречила вежливому тону. – У меня нет привычки выпускать за порог матрицу своего партнера, тем более за границу штата.

Мария вздохнула.

– А у меня нет привычки использовать чужую сеть для своей работы. Которая является серьезным нарушением закона, как вам известно. Я знаю, насколько безопасна моя домашняя система, но ничего не знаю о вашей.

– Так мы разрываем договор? – спросила Салли, глядя Марии в глаза. – Вы выбрасываете из своей жизни миллионы юаней?

В первые десятилетия в качестве клона Мария зарабатывала немного и была не так богата, как хотелось бы. Но слишком много ловушек, охотников и пауков могли ее выследить, если она не будет в полной безопасности, а если бы у нее отобрали ее проприетарный код, это имело бы тяжелые последствия и по закону, и в профессиональном смысле.

Она прикусила губу, потом кивнула.

– Да. Это слишком рискованно. – Она встала. – Простите, что отняла у вас время, мисс Миньон. Было приятно познакомиться.

Она протянула руку.

Салли посмотрела на ее руку и рассмеялась.

– Наконец-то кто-то не бесхребетный. Отлично. Можете использовать свою домашнюю систему.

Мария выдохнула. Она не ожидала столкнуться с проверкой ее характера.

Салли схватила флешку с кухонной стойки.

– Но я пойду с вами.

Звонок сиделке Джерома, звонок человеку, который присматривал за флотом самоуправляющихся машин Салли, звонок в аэропорт, потом кожаная куртка поверх грязной толстовки, и вот уже Мария и Салли влились в уличное движение Нью-Йорка и направились в сторону аэропорта Кеннеди.

– Не хотите попрощаться с детьми? – спросила Мария.

– У меня было предчувствие, что я сегодня уеду, так что они уже знают.

– Откуда вы знали, что полетите со мной?

– Я изучила вас, Мария. У меня нет обыкновения нанимать дураков. Я знала, что вы не захотите работать с моей сетью.

Они прошли поверхностную проверку, какой подвергаются только самые богатые, и оказались в первом классе.

– Почему вы не познакомили меня с Джеромом, если знали, что отправитесь во Флориду? – спросила Мария.

– Я хотела сначала сама познакомиться с вами, – ответила Салли. – Так проще, если я ошибалась на ваш счет.

– Удивительно, что у вас нет своего самолета. Разве вам не принадлежит весь «Файртаун»? – спросила Мария.

– Я не люблю летать. И не вижу смысла проводить в полетах больше времени, чем необходимо.

Салли взяла обе «Мимозы», предложенные стюардом. Залпом выпила одну и держала вторую, не предлагая Марии.

Мария задумалась, чисто ли у нее дома.

– Вам нравится жить во Флориде? – спросила Салли, делая знак стюарду. – Две «Мимозы» для моей подруги.

– Да, мисс Миньон, – почтительно ответил тот.

– Там хорошо, – ответила Мария, беря коктейль. – Куба достаточно близко, чтобы бывать там, и все же достаточно далеко, чтобы семья мне не мешала.

Салли рассмеялась.

– У вас все еще есть семья?

– Конечно, у нас у всех есть семьи. У меня никогда не было детей, но иногда меня в поисках помощи посещают прапрапраплемянники или племянницы.

– Паразиты, – сказала Салли.

Мария покачала головой.

– Семья. Обычно я легко могу им помочь.

– Вы щедры, – сказала Салли. – Я не стала бы заниматься такими пустяками. Это ничему их не учит.

– А почему я должна их чему-то учить? – спросила Мария. – Разве все встречи обязательно должны чему-то учить?

Она взяла предложенные коктейли, быстро выпила один и неторопливо стала пить второй. Стюард вернулся и забрал пустые бокалы. Женщины сидели молча, слушая информацию о мерах безопасности во время полета. Салли наблюдала за стюардом, Мария – за Салли. Ее изумляло, что можно так внимательно слушать давно знакомую информацию.

Самолет, поднимаясь, слегка задрожал. Салли смотрела на сиденье перед собой.

– Люди подобны собакам, – сказала она так, словно разговор не прерывался. – Каждое мгновение их чему-то учит. Они скулят под дверью, вы выпускаете их, потому что скулеж вас раздражает, и они узнают, что скулеж открывает дверь. Вы даете им лакомство перед тем, как выпить вечерний стакан вина, и собаки узнают, что, когда приносят бутылку, за этим следует угощение.

– А если даешь родственнику деньги, то учишь его не работать? Таково ваше мнение о подарках и о филантропии вообще? – спросила Мария.

– Мне нравится давать людям то, что им действительно нужно, но тем, кто это заслужил, а не тем, кто не желает работать. Ваши родственники работают?

– Мне нравится думать, что им не нужно писать заявление, чтобы получить подарок от тетки, – чопорно сказала Мария.

– Успокойтесь, я не намерена отбирать у вашей семьи леденцы на палочке, – сказала Салли, слегка расслабившись. – Я просто поддерживаю беседу.

Мария посмотрела на позу Салли, на ее руки, лежащие на коленях, – образцовая картина расслабления. Слишком образцовая.

– Салли, почему вы так рвались лететь со мной, если так сильно не любите летать? – спросила она.

Салли поморщилась.

– Я бы не хотела это обсуждать.

– Так ответьте по возможности коротко, – предложила Мария.

– Мне не нравится летать. Но ради бизнеса приходится. Регулярно. Невозможно владеть домами в ОТГ, если не бывать там. Такая инвестиция не оправдывается.

– Значит, вы из числа тех, кто боится уколов, но в то же время постоянно нуждается в уколах от аллергии или еще чего-нибудь? – спросила Мария.

– Да, – сказала Салли. – Не могли бы мы вернуться к вашим бездельникам-родственникам?

– Полет недолгий, не волнуйтесь.

– Потому что мы летим чертовски быстро, – сказала Салли. – Раньше летали дольше, но медленнее, – было безопаснее.

– Я абсолютно уверена, что, если ударишься о землю на скорости 500 миль в час, умрешь точно так же, как на скорости 1250 миль в час.

Салли скрипнула зубами.

– Этим вы мне не помогаете.

Остаток полета они говорили о детях Салли и о племянниках и племянницах Марии, и, когда сели в Майами, Салли снова была почти человеком.

Мария жила в запущенном многоквартирном доме к югу от Майами, в районе не из лучших. Они прошли мимо нескольких очень старых машин, ржавых, побитых и все еще нуждавшихся в водителе. С тех пор как самоуправляющиеся машины стали нормой, у автомехаников появился хороший заработок: они держали на ходу старые автомобили. Такие машины водили только богачи, любившие свободу движения, и бедняки, которые не могли позволить себе новую машину.

Мария оценила, что Салли ничего не сказала о месте их назначения, но потом сообразила, что Салли, вероятно, знала все в подробностях, если собирала сведения о ней заранее. Когда они поднялись на третий этаж, Мария вставила в замок ключ-карту и достала из сумочки маленький черный ящичек. Она направила его на дверь; включился лазер, появилась клавиатура для цифрового набора. Мария набрала семизначный код и выключила лазер. Дверь распахнулась.

Салли приподняла бровь.

– Вы не шутили насчет безопасности.

Мария улыбнулась.

– Это только начало.

Она открыла дверь и впустила Салли. На темно-коричневом полу там и сям лежали пушистые белые коврики. Мебель в гостиной была черная кожаная, в стене – газовый камин, окруженный декоративной росписью. С потолка свисал прямоугольный проектор, предназначенный для демонстрации видео на белой стене. Стены украшали картины многих современных сюрреалистов, среди них поразительное «полотно» в лиловых и красных тонах.

Салли показала на него.

– Это Фогарти? – спросила она. – Нарисовано прямо на вашей стене?

– Да, – ответила Мария, направляясь в спальню, чтобы сменить деловой костюм. – Он мой друг.

– Вы его наняли, чтобы он вам это нарисовал? – спросила Салли из гостиной.

Мария положила костюм на незаправленную постель и достала из ящика джинсы и футболку.

– Не совсем. Я устроила вечеринку, и он напился и решил выразить свою любовь ко мне. И расписал стену. Сначала я рассердилась, потом подумала, что это самая дорогая стена в Майами, и смирилась.

Судя по звукам, Салли перешла к другой картине.

– Ван Гог мог у него кое-чему научиться. Вы с ним встречались?

– Недолго, – сказала Мария. – Между нами не было искры. Но, черт побери, рисовать он умел.

– Я раздумывала о том, чтобы создать патронажную программу для финансирования создания клонов художников, – сказала Салли. – Мы бы поддерживали их и клонировали, чтобы они продолжали творить. Но Джером сказал, что это будет похоже на долговое рабство.

Она скорчила гримасу.

– Звучит действительно так, словно вы хотите, чтобы они продолжали творить, но, если они перестанут, вы больше не будете их клонировать.

– Это крайность. Да и как помешать творцу творить? Но я нашла другие варианты вложения средств.

Мария наконец переоделась, вышла из спальни и увидела, что Салли стоит перед другим оригиналом Фогерти, на этот раз, как положено, на холсте. Салли показала на роспись на стене.

– Поэтому вы не переселяетесь?

– Это одна из причин, – ответила Мария. – Среди прочих то, что я начала украшать эту квартиру, когда стала зарабатывать, а потом поняла, что, если перееду, все нужно будет начинать сначала. И осталась здесь. Здесь меньше опасность, что обворуют, пока я не высовываюсь.

– И никто не догадался, что вы богатый хакер, – сказала Салли.

Мария улыбнулась.

– Это тоже. – Она протянула руку. – Ну, давайте посмотрим на эту карту мозга.

После двух часов изучения кода карты мозга Джерома Мария нашла генетическую аномалию, которая с годами приводила к рассеянному склерозу. Она поставила специальные метки в начале и конце кода и расчистила все вокруг, чтобы новая ДНК не попыталась подцепить отсутствующую цепочку.

– Почему вы не уничтожаете это? – спросила Салли.

– Слишком опасно. Я отметила код, а это значит, что он остается на месте, и, если я где-нибудь напортачу, можно будет вернуться к старому коду.

– Значит, вы не храните копии?

Мария не отрывала взгляда от экрана.

– Нет, хранить копии чужих карт мозга, чтобы использовать их в личных целях, неэтично. Мои клиенты получают обратно все данные, которые сообщают мне.

Она сделала перерыв, сварила кофе, потирая глаза, и предложила напиток Салли.

– Спасибо, что делаете это, – сказала Салли. У нее был усталый вид, зрачки чуть расширены. – Вы действительно так хороши, как о вас говорят.

– Спасибо, – ответила Мария, доставая кружки.

– Мне любопытно, – сказала Салли. – Пока вы здесь, можете изменить еще кое-что?

– Смотря что… но конечно.

– Пусть он любит меня сильнее. Пусть никогда не обманывает. Пусть не сердится на то, что я его клонировала.

Мария удивленно повернулась и побледнела, увидев боль на лице Салли.

– Он не давал согласия на клонирование?

– Еще нет. Он скоро умрет и волнуется, что у нас возникнут проблемы, когда ему снова будет двадцать пять, а мне пятьдесят. Я тщетно напоминаю ему, что гораздо старше его. Он не понимает.

Мария покачала головой.

– Большинство не понимают, пока их не клонируют. – Она помолчала, пожевала губу. – Вы серьезно хотите сделать то, о чем сказали?

Салли на мгновение забыла о боли и вытерла глаза.

– Как, по-вашему, вы можете выполнить такую сложную работу? Я думала, это вообще невозможно.

Мария неловко пожала плечами.

– Мало кто может сделать такое. Но как раз у меня это получается лучше всего, потому-то я все еще котируюсь на черном рынке. Я могу выполнить многое из ваших запросов. Не все. Каждый взлом личности опасен. Вырезать из матрицы рассеянный склероз легко. А вот вмешиваться в самосознание личности, в эмоции гораздо сложнее. Рискованно.

Салли смотрела на числа на экране, вспыхивающие разным цветом, – сообщения на языке, который так хорошо знала Мария. Она кивнула, и по ее щеке покатилась слеза.

– Давайте.

Мария снова повернулась к экрану и снова стала разбираться в терабайтах информации, выискивая любовь, неверность и прощение. И начала программировать перемены в партнере Салли.

Сейчас она была не в том положении, чтобы судить клиента.

Но никогда больше не видела она такую уязвимую, плачущую Салли.

Журналистка была молодая, белая, на запястье вытатуирована римская единица. Последний крик моды: людям нравилось показывать свою татуировку как знак того, что они первые в длинной линии и после смерти будут клонированы. Это было все равно что приглашение на первое празднование ежегодной годовщины. Не может быть ежегодной, пока не состоялась вторая.

Мария не хотела идти на эту встречу. Но она уже почти сто лет работала на Салли Миньон и очень разбогатела. Делая то, о чем просила Салли.

У журналистки татуировка была и на лице – еще одно роскошество, модное у неклонов. На левой щеке красовалась звезда, а на выбритой половине головы на коже виднелось еще несколько звезд. На правой стороне головы росли прямые длинные синие волосы.

Она дерзко писала об обеих сторонах мятежей клонов, утверждая, что все описывает объективно, но без смущения выкапывала застарелую грязь о некоторых известных клонах. Хоть она и раздражала, в своих раскопках она была так же хороша, как Мария в работе над картами мозга. Салли взяла ее на жалованье, потому что восхищалась ее дерзостью и настырностью.

Звали ее Мартини, и пила она мартини с лучшей водкой, какую могла купить Салли. После того как принесли выпивку (виски для Салли и Марии), Салли приятно улыбнулась. Она достала свой планшет и вызвала первую полосу «Нью-Йорк таймс». «ТЕРРОРИСТИЧЕСКИЙ МЯТЕЖ КЛОНОВ ОХВАТИЛ ЗЕМЛЮ И ЛУНУ. ДЕСЯТКИ РАНЕНЫХ В ПОПЫТКЕ РАЗРУШИТЬ НОВЫЙ КОРАБЛЬ ПОКОЛЕНИЙ «ДОРМИРЕ». СТАРТ ОТЛОЖЕН, ВОЗМОЖНО, НА ГОДЫ», – кричали заглавные буквы на первой странице рядом с изображением поверхности Луны, снятой снаружи купола. С другой стороны кого-то жестоко убили, кровь забрызгала синтетический алмазный купол.

Какой-то мечтающий о Пулитцеровской премии фотожурналист выбрался наружу в скафандре, чтобы сделать эту фотографию.

– Что здесь пошло не так? – спросила Салли у Мартини.

Мартини пожала плечами.

– Клонам не нравится, что люди собираются колонизировать новые планеты. Они восстали, попытались взорвать корабль. Разве вы не читали статью?

Мария спрятала гримасу за своим стаканом. Эта женщина недолго проработала с Салли и еще не знала, что говорить и, главное, чего не говорить.

– Я хочу сказать, что не контролирую новости, – продолжала журналистка. – Как клоны могут после этого вернуться и по-прежнему считаться хорошими?

– Я плачу вам, чтобы вы контролировали новости, – сказала Салли. – Мне все равно, как вы будете это делать. Но вы пишете то, что в конечном итоге полезно клонам и в меньшей степени – мне. Существуют десятки тысяч клонов, и большинство нас соблюдает человеческие законы. Мы работали над созданием корабельного сервера, чтобы клоны тоже могли лететь на Артемиду. А ваша газета лепит нам ярлык «террористов».

– Но… – начала Мартини, но Салли оборвала ее.

– Экстремисты есть в каждой группе на планете. От истовых христиан и мусульман, убивающих во имя Господа, до родителей, мучающих собственных детей. А вам известно, когда их называют «террористы»?

Мартини сказала:

– Когда правительство…

– Когда об этом сообщают в новостях. Новости способны превратить страдающих беженцев во вторгающихся к вам мигрантов. Одного из моих черных предков сфотографировали после наводнения, когда он нес пеленки над головой. И назвали его мародером. Сфотографировали белого, делающего то же самое. И назвали спасителем. Когда вы обратились ко мне в поисках работы, я подумала, что вы сознаете силу новостей. Но вы допустили, чтобы это, – она с силой ударила по планшету, и экран потрескался от удара, – было напечатано.

– Я этого не писала, – пискнула Мартини, наконец поняв, что ее миниатюрная нанимательница разгневана.

– Значит, отредактировали это и выпустили в эфир. Ваша работа – контролировать новости, а не писать мерзкие статьи о клонах. Знаете, что произошло после выхода этой статьи?

Мартини покачала головой. Мария робко взяла планшет – экран покрылся паутиной трещин над возмутительным заголовком – и сунула к себе в сумку.

– Теперь запретили установить на корабле сервер для клонов. Все только для людей. Я вложила в этот проект миллиарды – ради возможности жить на другой планете, Мартини, а вы одной статьей все уничтожили.

– Это вина клонов-вредителей, – сказала журналистка. – Я не виновата!

– Я наняла вас для определенной работы. Вы не выполнили ее. Вот как мы поступим. Ваше желание быть клонированной будет удовлетворено, вас клонируют на моей личной установке, но Мария поработает над вашей картой мозга, чтобы вы больше не принимали неверных решений.

Мария похолодела.

Мартини покачала головой, глаза ее наполнились слезами.

– Нет, пожалуйста, не лезьте в мой мозг, в следующий раз я сработаю лучше. Я заставлю изменить решение, заставлю разрешить создание сервера на корабле!

– Как? – Салли прищурилась.

Они с Мартини составили план; под угрозой вмешательства в мозг журналистка внезапно выдала множество идей, как исправить ситуацию.

Мария знаком попросила принести еще выпивку, пытаясь заглушить панику. Их обслуживал один официант, и Мария неожиданно поняла, что все в баре стараются их не замечать.

Салли умела подмазать, это точно.

Позже в тот же вечер, когда они на заднем сиденье лимузина возвращались в «Файртаун», Салли спросила у Марии, почему та так молчалива.

– Вы угрожали ей. Самым неэтичным образом.

Салли фыркнула.

– Немного поздновато тревожиться об этике. Что вы-то делали в прошедшие сто лет?

– Вы знаете мои условия. Есть границы, которых я не переступаю.

– Я считала, мы понимаем друг друга, – холодно сказала Салли.

– Я тоже.

– Ну, сейчас это не обязательно делать, – сказала Салли. – Мы вернули журналистку на путь истинный.

– Я вам не скальпель, которым вы бы размахивали и угрожали людям, – сказала Мария. – Мне придется отказаться от своего поста.

Салли смотрела в окно машины на город, лицо ее оставалось непроницаемым.

– Хорошо. Желаю удачи.

Мария уставилась в свое окно, пытаясь угадать, о чем на самом деле думает Салли. Отсутствие сопротивления пугало ее больше всего.

Через два дня после того, как Мария прекратила работать на Салли, ее арестовали за незаконное хакерство.

Десятилетия спустя, когда ей за хорошее поведение предложили место в экипаже «Дормире», она прикинула, что ей это выгодно, и согласилась.