Глава 33
Ведьма тяжело дышала. На ее коротких курчавых волосах повисли сосульки пота. Пот укрывал гладкую кожу, блестел на шее, тысячами бисеринок дрожал на груди, срывался с маленьких сосков. Ведьма молчала, корчась на отлитых на сидении пыточного кресла шипах, лишь изредка вскидывая красивую, очерченную губу и показывая в злобно-мученическом оскале ровные белые зубы. Шипы постепенно разогревались от установленной под креслом жаровни, но палачи тщательно следили за тем, чтобы они не раскалялись добела. Допрашиваемая была в тягости и по недосмотру дознавателей могла сбросить плод. И тогда ее ждала легкая смерть от потери крови, что было недопустимо.
Старший следователь был недоволен и зол. Несмотря на юный возраст, ведьма оказалась хитра, изворотлива и - очень терпелива. Магия соблазнения, в которой ее обвиняли, давала право на применение пытки к самым чувствительным частям ее женского естества. Но, хотя палачи были изощрены настолько, насколько это было им дозволено, юная грешница обладала терпеливостью, которая больше приличествовала имперскому солдату, нежели молодой женщине. Старший потратил на нее более полутора месяцев - и за все это время ему не удалось ни запутать ее, ни склонить к повиновению.
Более того, чем дальше, тем все больше ведьма смущала его самого, Инквизитора первой степени, ибо она не молчала. Но и не отвечала на вопросы следствия. Перемежая стоны и вопли грязным романским сквернословием, ведьма отрывочно и сипло рассказывала о разделе мира, судьбах Светлого и Темной, возводя хулу на первого и оправдывая вторую. Впрочем, ведьма была одинаково непримирима по отношению к обоим и вину за случившееся делила строго поровну. Пока, наконец, по приказу Старшего ей не затыкали рот, или пока она сама не впадала в беспамятство, ведьма кричала о вине высших перед людьми, неком хаосе, который якобы положил начало разделу мира и великом обмане, в котором жили все, рожденные под солнцем Лея. Ее речи можно было бы посчитать бредом сумасшедшей или попыткой ввести в заблуждение следователя, если бы ведьма то и дело не перемежала слова цитатами из священных книг, а сами речи не были так ясны и грамотно построены. Изо дня в день, слушая одно и то же и невольно пытаясь выявить несоответствие в воплях арестованной, Старший только с досадой и ужасом убеждался в ее видимой правоте. Хотя это было невозможно, несоизмеримо неправильно. Того, о чем она говорила, просто не могло быть.
Но ведьма была очень убедительна.
А значит, опасна втройне. Ибо не было ничего опаснее, чем логически обоснованная греховодность.
Ведьма попеременно выдержала все испытания, кроме единственного и последнего - Железного цветка. Цветок применялся при обвинении в соблазнении и расцветал только введенный глубоко в женское естество. Вне всяких сомнений, разогретый до нужного жара, Цветок еще до раскрытия был способен развязать язык самым стойким. И возможно, именно Цветок заставил бы говорить сумасшедшую романскую ведьму Марику, которая даже будучи скованной по рукам и ногам кандалами с начертанными на них защитными рунами, продолжала смущать следователя своими прелестями. Но на пути применения этого средства опять стояла беременность обвиняемой. Железный цветок мог с большей долей вероятности заставить женщину сбросить уже зримо подросший плод. И тогда она избежала бы справедливого возмездия, в считанные часы скончавшись от потери крови. В то время как закон предписывал нераскаявшейся грешнице быть долго коптимой на медленном огне, дабы ее мучения уравновесили то зло, которое причиняла она в мире Светлого.
Кажется, железо под задом женщины сделалось достаточно горячо. Ведьма стонала и выгибалась, накалываясь на острые шипы, которые укрывали не только сидение, но и спинку, подлокотники, ножки и даже подножные опоры пыточного кресла. Все ее тело покрывали рваные, кровоточащие раны, но следователь уже знал - это ненадолго. Подлым колдовством, которое немыслимым образом проникало сквозь заслоны защитных рун и серебра, ведьма умела излечивать нанесенные ей увечья, избегая даже рубцов и шрамов. Обритая наголо, она также сумела отрастить волосы на целый палец чуть более чем за месяц, вновь смущая мужеские взгляды красотой своих тугих темных кудрей. И уже только этого хватило бы для вынесения обвинительного приговора. Однако для Инквизитора было делом чести, чтобы ведьма созналась сама. До сих пор ему удавалось выдавить из нее лишь страшные сказки о проникновении под солнце Лея некого злобного хаоса, и о потерянности для света душ всех Инквизиторов, которые будто бы служили ему.
- Добавить еще кирпич, - велел Инквизитор, видя, что притянутая за плечи, грудь, руки и ноги ведьма, несмотря на лежавшую на ее коленях тяжелую каменную глыбу, изо всех сил пытается привстать с поверхности раскалявшегося металла.
Палачи осознавали серьезность складывавшегося положения. Приказ следователя был исполнен незамедлительно. Притиснутая дополнительным весом ведьма издала тяжелый, грудной стон. Ее выпуклый живот напрягся, как и холмики на ногах. Она рванулась изо всех сил - и, не имея мочи сдерживаться, застонала в голос.
- Я снова спрашиваю тебя, - верно угадав нужный момент, в который раз вновь начал Инквизитор. - Какие чары ты использовала, чтобы обольстить принца Дагеддида? Из чего варила любовное зелье? Кто тебя научил? Кто тебе помогал?
Романская ведьма подняла на него зеленые глаза и по-мужски, презрительно сплюнула. Но тут же застонала вновь, выгибаясь на один бок.
- Как ты постигла премудрости волшбы? Кто тебя учил? С кем ты училась..?
- Да заткнись ты уже, cacator! - несмотря на то, что срывавшийся голос юной ведьмы был почти диким, он все равно звучал, подобно журчанию ручья, шелесту дождя и пению птиц. Воистину, эта женщина была рождена, чтобы соблазнять мужей и сбивать их с истинного пути. - Caenum, ты тупее es asinus Assuan! Лучше пусть меня скорей поджарят, чем тебя слушать! Caput tuum in ano est! (Да заткнись ты уже, засранец! Сволочь, ты тупее асского осла! И голова у тебя хуже задницы!)
Не выдерживая чудовищной боли, она закричала уже бессвязно. Инквизитор, который морщился от низвергнутого на него грязного потока отборных романских сквернословий и женского визга, мотнул головой старшему из палачей.
- Попробуйте масло. Подержим ее в кресле должное время. И... используйте тиски. Уложения не позволяют смешивать пытку, но тут особый случай.
Ведьма кричала, не переставая. Скворчащее под ней масло хорошо делало свое дело, наполняя воздух тяжким духом жареной плоти. Следователь выждал нужное время и подал знак. На дергавшуюся, как в припадке, женщину, вылилось ведро холодной воды, приводя ее в разум и резко остужая раскаленное кресло под ней.
Инквизитор подошел к бессильно опавшей на шипы юной грешнице и присел перед ней на колено, заглядывая в лицо.
- Ты можешь это прекратить, - проникновенно и с сочувствием в голосе проговорил он. - Ты здесь уже второй месяц и все упорствуешь в очевидном. Меж тем, твоя вина не подлежит сомнению. Второй наследник дома Дагеддидов - пленник Луны и не может вожделеть жен. Но ты признала сама, что тяжела от де-принца Седрика. Такого не могло случиться без сильного и мерзкого колдовства. Ты околдовала принца и понесла от него. Открой мне цель и способ. И я клянусь именем Светлого Лея, что сделаю все, дабы тебе присудили легкую смерть.
Обнаженная грудь юной ведьмы ходила ходуном, невольно привлекая взоры следователя. Женщина тяжело дышала, не поднимая глаз. Не было похоже, чтобы она собиралась отвечать.
Выждав, Инквизитор поднялся. Лицо его вновь стало жестким. Он снова подозвал старшего палача.
- Упорная гадина, твоя милсть, - угадав невысказанный вопрос, ответствовал тот на ломанном велльском, ибо сам тоже был из венемейцев. - Редко когда какая все испатания из списка пройдет и без разультата. Как по мне, так попатать бы ее волю в полную силу. Все одно еенный ублюдок поджарится вместе с ней, как казнить-то будем. Чего там сохранать? Ить посладняя пытка - а далее что? Суд да казнь, как и водатся... Да токма судьи-то несознавшихся не любят присуждать. На доработку, стало быть, отправлают. К... к другому следоваталю. А, твоя милсть?
Инквизитор знал и сам, что если не добьется от ведьмы признания, его могут отстранить от этого дела. А это было нехорошо. Очень нехорошо. Как для общего пути, заповеданного Леем для его детей, так и для личного пути самого Инквизитора. Он уже видел пометку "за недостаточность проявленного рвения" напротив своего имени в уложенной книге.
Следователь еще раз посмотрел в сторону ведьмы. Словно почувствовав на себе его взгляд, юная гадина подняла глаза. В них были презрение, боль и, возможно, помешательство. Но ни раскаяния, ни стыда во взоре ведьмы Инквизитор не узрел. И это еще более ожесточило его сердце.
- Готовьте новую жаровню. Доведем испытание до положенного временем конца.
Женщина замычала, мотая головой и вцепляясь в покрытые шипами подлокотники. Не забывшие о предыдущем приказе помощники старшего палача уже ввинчивали железные болты в пальцы ее ног. Мычание ее перешло в стон, а тот - снова в крик. От предыдущей пытки прошло слишком мало времени и ведьма не успела поднабрать сил для нового мужественного противостояния боли. Об этом свидетельствовало и то, что сейчас юница просто кричала, не перемежая вопли ругательствами.
Под сидение установили новую, спешно раздутую жаровню. Следователь отошел к столу и присел, бросив взгляд на изготовившегося писца.
- Если будет упорствовать... заставим цвести Железный цветок, - Инквизитор пробарабанил пальцами по столу, наблюдая, как пальцы ведьмы продолжают царапать железный подлокотник. - На него вся надежда. Что до ее бремени... Да простит меня Светлый, у ее тела достаточно отверстий, чтобы не навредить треклятому плоду. Цветок может распуститься в любом из них.
