Глава 11
Седрик Дагеддид, де-принц провинции Веллия, осторожно приподнял ветку, проезжая под ней. Он не оглядывался, но и так знал, что Эруцио следует за ним. Вслед за романом тихо, как призраки, двигались всадники из королевской дорожной стражи. Три месяца выслеживания, бесплодных поисков и погонь - и вот сегодня разбойничья шайка Брюхатого Лласара, кажется, окончательно попалась. Брюхатый всегда был очень осторожен, но третьего дня подчинявшиеся ему мерзавцы обнаглели настолько, что дочиста разгромили трактир у Главной дороги на Ивенот-и-ратт, столицу Веллии и увели с собой двух трактирщиковых дочерей. После того, что с ними сотворили, тела девушек бросили в лесу, не углядев, что одна из них осталась жива. Чудом ей удалось вернуться в разоренный дом и навести, наконец, дорожную стражу на логово бандитов.
Седрик лично возглавил облаву на выродков мужеского рода. В какой-то мере, эта облава была им заслужена. Не первый год он обретался в лагерях дорожной стражи, на правах простого воина, без каких-либо привилегий, которые предусматривало его высокое положение. Злые языки поговаривали - принц-де по предпочтениям притерся там, где много пригожих крепких молодцев. Но на самом деле Седрик просто стремился уйти дальше от велльского двора, скрывая от людских глаз в лесах свое убожество.
Справедливости ради стоило сказать, что Седрик не был единственной паршивой овцой в стаде. Проклятие - непостижимое, непонятно кем и когда насланное, уже третье поколение нависало над всем его родом.
Отец его, Хэвейд Дагеддид, был шестым, младшим ребенком в семье. Трон мог достаться ему только разве в случае повального мора. Хвала Лею, в стране мора не случилось, но отчего-то его братья и сестры гибли и без мора - один за другим. По мере того, как расчищалась дорога к трону, клеветники все чаще стали указывать на Хэвейда, как виновника несчастий с родичами. Но когда, после восшествия на престол, молодой король продолжал подвергаться тем же несчастиям, которые до того обрушивались на прочих отпрысков Дагеддидов, заговорили уже о семейном проклятии.
Первая жена короля - благородная красавица из велльской знати - подарив счастливому отцу наследника и, едва оправившись от родов, вместе с сыном заболела красной лихорадкой. Королева умерла сразу, а младенец чудом и долгими молитвами остался жив. Но, об этом известно каждому - переболевшие красной лихорадкой мужи, хотя и сохраняют мужескость, однако семя их пустеет, так же, как усыхает чрево у выживших жен. Генрих, как был назван первый сын короля, был обречен с детства не иметь своих детей.
Спустя несколько лет после смерти жены король Хэвейд женился опять - на дочери вождя соседних геттов. Молодая геттская королева понесла сразу после свадьбы, и Хэвейд было утешился. Но судьба и здесь посмеялась над ним. Как ни берег он жену, на седьмом месяце ее пребывания в бремени случилось несчастье - мелькнувшее в окне видение сумело напугать королеву до того, что она сбросила младенца и скончалась в ту же ночь - ибо лекари не сумели остановить пролившиеся за этим крови. Седрик родился недоношенным, но остался жив и даже быстро оправился от такого поспешного рождения. Со временем кровь геттов все более давала о себе знать - по взрослости вытянувшись выше брата и раздавшись вширь, он был темноглаз и темноволос, чем сильно отличался от велльских подданных.
Но отрадой для отца не стал. В том не было его вины, а лишь огромное несчастье. Геттская мать сбросила сына в ту самую ночь, которая бывает лишь четырежды в году, и в которую велльские жены, доведись им рожать, через силу пьют удерживающие отвары, предпочитая пострадать дольше в родовых корчах или даже умертвить младенцев, но не дать появиться сыновьям в Ночь Голубой Луны.
По преданию, Темная перед изгнанием прокляла мир Лея - настолько, насколько хватило сил. И, хотя большую часть проклятия сожгла испепеляющая магия Светлого, отголоски его проявлялись в особых днях и ночах - по нескольку раз в год. В число таких отголосков входили и Ночи Голубой Луны.
Казалось бы, что такое одна ночь? Но родившиеся в эту пору несчастные мужи не искали жен, предпочитая встречи с себе подобными. И если романы относились к такому с равнодушием, а бемеготы - и вовсе пояли своих женщин лишь потомства ради, у веллов родившийся в Ночь Голубой Луны мог снискать лишь презрение и позор, пусть и не по своей вине.
Некоторое время король продолжал надеяться на то, что все минется - ведь срок рождения Седрика пришелся на проклятую Ночь лишь по случайности. Но взросление младшего сына подтвердило самые страшные опасения - девы его не влекли. И хотя Хэвейд пытался воздействовать, как мог - не в его силах было перебороть древнее проклятие.
Уже немолодой, король попытался жениться в третий - и последний раз. Снова на велльский даме из своего двора. Однако, так же, как и прочие, она умерла, даже не доносив младенца - как потом вызнали готовившие королеву к погребению духовные отцы, это должна была быть девочка. Больше король не делал попыток найти супругу и даже завести любовницу, затворившись в своем несчастье. Женившийся вскоре старший сын ожидаемо не радовал его внуками, а младший, стесняясь себя и своих извращенных порывов, вскоре оставил страну, уехав, словно для обучения, в Вечный Ром.
Седрик не был единственной паршивой овцой в стаде. Он, скорее, был просто самой паршивой овцой.
С юношества, осознав себя, Седрик стеснялся своих тайных и мерзких устремлений. Чтобы их не выдавать, он сторонился юношей и сборищ, проводя время в одиночестве. И от этого же страдая сильнее, ибо по натуре был любителем поговорить и заняться чем-то сообща, что, как видно, досталось ему со стороны геттов, которые до сих пор жили племенами. Изо всех сих он стремился к любви молодых девушек - но раз за разом убеждался в невозможности сломать проклятие ночи своего рождения. Прикасаясь к девам, он не чувствовал в себе тех устремлений, о которых узнавал в беседах с Генрихом и подслушивал в разговорах старших мужей. В конце концов, отчаявшийся угодить отцу, снискать уважение брата, преодолеть тайные усмешки двора и найти, наконец, мир с самим собой, Седрик настоял на своем отбытии в Ром. Втайне рассчитывая, что там его смогут понять.
Однако, он просчитался. Что бы о них не говорили, романы не порицали, но и не приветствовали таких, как он. В Вечном Роме одиночество Седрика не наполнилось даже после встречи с Эруцио, таким же пленником проклятия Ночи. Ехать к диким горным бемеготам де-принц не решился, а потому, в сопровождении Эруцио вернулся в Веллию - и тут же, минуя королевский двор, отправился в леса, блюсти порядок на велльских дорогах и между поселениями.
Несмотря на то, что Эруцио без колебаний отправился за ним в морозную Веллию и, кажется, испытывал искреннюю привязанность, после каждого времени, проведенного с ним, на душе у Седрика делалось еще гаже. Эруцио, несмотря на его живой ум, благородное происхождение и полученное в Роме блестящее образование, по-прежнему не мог дать Седрику того, что тот искал - не мог наполнить одиночества. Ибо дополнить природу мужчины могла только женщина, и рожденный в Ночь Голубой Луны Седрик Дагеддид чувствовал это всем своим извращенным естеством. В Роме он был вхож в семейства некоторых мужей - так же, как он, рожденных в проклятую ночь, но пересиливших себя и, ради воспроизведения своих родов, живших с женами. Жены их были некрасивы и мужеподобны. Но с тех пор внешне живой и насмешливый Седрик окончательно потерял сон. Мысль найти такую женщину, с которой он бы мог показать себя мужчиной, не давала ему спокойно жить.
Ночами, отгородившись под каким-нибудь предлогом от верного романа, де-принц мечтал о той, которая подарит его душе упокоенность, а телу - то, чего он пытался, но так и не мог обрести с мужами. Он силился представлять разных жен - но его естество по-прежнему молчало к ним. Горячий, как многие из геттского племени, Седрик от этого ярился, и добро, когда под удары его ярости попадали разбойники и прочий дорожный сброд. Последние дни осени дурно влияли на настроение де-принца, раздражение его росло, а потому банда Брюхатого Лласара подвернулась как нельзя кстати.
Похоже, разбойники совсем утратили осторожность. Неслышно пробиравшийся с конниками через осенний лес де-принц отчётливо слышал запах близкого дыма. Предравнинный лес был редок, и по осеннему времени никакой особой добычи, кроме цокотух, в нем было не достать. А значит, палить кострища здесь, на несколько часов пути вдали от людских поселений, было некому - кроме самих разбойников.
Копыта осторожных коней дорожной стражи были обмотаны тряпками, да и сами лошади были приучены к тишине. Идущий рядом с конем принца охотничий пес Черный двигался так же неслышно, тенью скользя по земле. Запах дыма становился все сильнее. Похоже, они были на верном пути. И действительно - вскоре впереди открылась поляна. На нее, отчего-то крадучись, выходили искомые разбойники.
Бандиты Брюхатого конников пока не замечали. Седрик молча указал направление, повелевая своим воинам окружить поляну. Сам он подъехал как можно ближе, ожидая знака о прибытии стражников на место и из-за негустого кустарника наблюдая за происходящим.
А наблюдать было за чем. То, что де-принц не рассмотрел издали, вблизи представлялось занимательным зрелищем. Настолько занимательным, что Седрик едва не забыл, зачем он вообще явился в холодный, промозглый лес.
Горевший костер, как было понятно только со второго взгляда, принадлежал не разбойникам. Разбойников, как и королевскую стражу, он только привлек запахом дыма. У костра, держа в руках свернутую пращу с вложенным в нее камнем, стояла невысокая и невероятно красивая девушка.
Красота девушки была столь поразительна, что, казалось, она освещала собой уже осыпавшийся, неказистый лес вокруг нее. Отчего-то на девушке почти не было одежды - только перемотанные лыковыми волокнами мужские романские штаны и сапоги - явно не по маленькой ноге. Верхняя часть ее тела была тоже перемотана надерганными древесными волокнами, но такое одеяние позволяло видеть больше, чем всё. Густые тугие черные кудри - и те скрывали больше, спадая на грудь, спускаясь по спине. Вне всяких сомнений, девушка родилась не от веллов. Ее черты, волосы, манера держаться - эта юная женщина была романкой, в том не возникало сомнений. Довершал картину необычной формы посеребренный меч, воткнутый в песок у ее ноги.
С его места Седрику было хорошо видно лицо прекрасной романки - оно было настолько совершенным, словно какая-то невидимая рука благого скульптора оглаживала эти черты, доводя дело до придания им неземной прелести. Однако, несмотря на подступавших разбойников, теперь это лицо комкала гримаса не страха, а злой досады. Руки девушки по-прежнему мяли пращу, но едва ли бы она успела ее раскрутить.
Тем временем из пятерых показавшихся перед романкой разбойников выдвинулся один - надутое брюхо Лассара не узнал бы разве что слепой.
- Эй, красавица, - романка чуть приопустила голову, вслушиваясь в обращенную к ней велльскую речь. - Бросай камешек и иди сюда сама. Если будешь умницей, так и быть, потом отпустим. Угодишь нам - уйдешь своими ногами, да? Иди сюда, лапка, не серди ребят!
Вряд ли обещания Брюхатого были правдивы. В его банде было не менее десяти головорезов. Де-принц Седрик, которому со стороны было видно и то, что происходило вокруг, и то, что творилось за спиной девушки, насчитал все десять.
На лице романки выражение досады сменилось настоящей злобой. Она оскалилась, показывая белые зубы. Непохоже было, чтобы она собиралась отвечать Лассару, или, тем более, отвечать согласием. Должно быть, это понял и сам разбойник.
- Как хочешь, - он мотнул головой. - Вяжите сучку. Берем ее в лагерь. И, гнилое дыхание бездны, затушите этот костер. Беда, если он нас выдаст...
В следующий миг он умолк, опрокидываясь навзничь и хватаясь за лицо. Пущенный не из пращи - рукой камень, угодил ему в лоб.
- Хватайте суку! Живьем!
Маленькая нога в большом сапоге взметнулась в воздух. А еще через миг рванувшиеся к девушке четверо головорезов в свою очередь схватились за лица, размазывая по ним запорошивший глаза песок. Романка стремительно вырвала торчавший в почве меч и, припав на колено, не глядя с силой ткнула им назад.
Ожидавший захватить ее врасплох разбойник замер с выпученными глазами и распоротым брюхом. От удара знаменитой отточенной романской сталью не спас даже кожаный нагрудник. Девушка выдернула меч. Провернув его в руке, всадила снизу вверх, насколько хватило сил, в горло бросившегося к ней сбоку к ней из-за кустов молодого бандита. Потом вскочила и в движении полоснула по горлу другого.
Все это она проделала столь стремительно, что мужчины, что бывшие на поляне, что тайно ее окружавшие, не успели опомниться. Три бездыханных тела упали на песок почти одновременно, обагряя его своей кровью. С трудом приподнявшийся на локте Брюхатый опустил ладонь, под которой обнаружилась большая шишка и с ненавистью дернул головой.
- К оружию, ослы! Если надо, порежьте! Но брать только живьем! Я ее потом сам над огнем освежую!
Романка вновь вздернула губу, показывая злобный оскал ровных, белых зубов на забрызганном кровью лице. Клинок в тонкой руке, на которой едва заметно обрисовывались холмики мускулов, был вытянут вперед, свободная рука находилась в классическом положении защиты. Похоже, девушка действительно хорошо владела мечом. Но против нее было шестеро вооруженных мужчин, и седьмой Лассар все еще сидел на песке, тиская лиловеющее лицо.
- Держи тварь!
Над противоположной от убежища де-принца стороной поляны громко каркнула ворона. Получив знакомый сигнал, Седрик рывком поднес ко рту рог.
Звук королевского рога, разнесшийся далеко вокруг, заставил разбойников позабыть о кусачей добыче. Выскакивавшие из леса всадники и мечущиеся по ней, спасавшиеся от мечей дорожной стражи головорезы, вдруг сделали поляну до невозможности тесной.
Судьба разбойников, даже тех, кто сумел бежать в лес, была предрешена. Их нагоняли и били наверняка - чтобы потом не возиться, добивая раненых. Но теперь де-принцу это было уже не интересно.
То, а точнее, та, что вызывала его интерес, уже неслась через лес, не разбирая дороги. Похоже, прекрасная романка тоже не особо жаждала узнать, чем закончится схватка стражи и разбойников. Не прошло и нескольких мгновений, как она скрылась среди деревьев.
Седрик спрыгнул с коня, поскольку преследовать девушку верхом было невозможно - в той стороне чаща была слишком густой. Свистом подозвав к себе Черного, он подобрал недоделанную пращу, которая осталась валяться там, где ее бросила хозяйка, и ткнул ею в собачью морду.
- Ищи!
Умный пес бросил на него понятливый взгляд и - ломанулся, вне всяких сомнений, в ту же сторону, где исчезла романка. Громыхая тяжелым доспехом, Седрик побежал вслед за ним.
Бежать пришлось недалеко. Едва только поляна и сражавшиеся на ней скрылись из виду, пес, которому не нужно было даже опускать голову для вынюхивания свежего следа, привел хозяина к большому толстому дубу с большим дуплом, что тянулось почти до самой земли.
Внутри дупла было темно.
- Выходи, - потребовал Седрик, отчего-то с замиранием сердца ожидая появления прекрасного лица девушки в такой близости от себя. - Ты здесь, я знаю. Не бойся, я... я просто хочу... поговорить.
Дупло молчало. Если бы не замерший рядом пес, всем видом показывающий, что поиск окончен, можно было бы подумать, что оно действительно пусто.
- Вылезай! - уже напористее приказал де-принц, который привык, чтобы ему повиновались. - Или я сам за тобой приду.
Некоторое время тишина нарушалась только отдаленными звуками схватки. Потом внутри дупла скребнуло, и наружу действительно настороженно выступила та самая романка, которая ранее сразила Седрика своей редкой прелестью.
Вблизи юная женщина казалась еще совершеннее. Настолько, что де-принцу нестерпимо захотелось коснуться ее, чтобы убедить себя, что увиденное - не сон. Блекло-зеленые глаза, не моргая, смотрели в лицо Седрика, и недостойный отпрыск достойного рода не сомневался, что направленный в его грудь клинок найдет свою цель даже сквозь кажущуюся сплошной защиту доспеха.
- Я... хочу поговорить, - повторил он, догадываясь, что романка его понимает. Ее цепкий взгляд не отрывался от его лица. - Кто ты? Как твое имя?
Романка попыталась переместиться в сторону от дупла, но на ее пути вырос Черный. Огромный пес холкой доставал ей почти до пояса. Черный не скалился, но девушка, как видно, все поняла правильно, потому что вернулась на место. Меча, впрочем, она не опустила.
- Как тебя зовут? - повторил восхищенный преследователь, делая шаг вперед. Романка предостерегающе повела острием меча, отступая. - Я - Седрик, де-принц дома Дагеддидов, второй наследник престола Веллии. Не бойся меня. Я... тебе, должно быть, холодно?
Он внимательно следил за ее лицом. Его титулы не произвели на нее сколько-нибудь видимого впечатления, но после последних слов девушка впервые отвела взгляд, невольно посмотрев на его добротный, теплый плащ. Можно было видеть покрывавшую ее тело "гусиную кожу".
- Возьми, - де-принц поспешно сорвал с себя накидку, делая вперед еще шаг. Романка вскинула меч. Ее зеленые глаза сузились. - Нет, стой. Я... я просто его положу вот здесь. Хорошо?
Романка снова склонила голову набок, суживая глаза и слегка морща нос. Не было похоже, чтобы она верила в искренность собеседника. Ее глаза при всей прелести прочих черт, притягивали взоры Седрика больше всего прочего. Отчего-то ему казалось, что таких глаз не могло быть у юной, едва ли прожившей больше двадцати зим, девушки. Она была явно не глупа. И знала больше, чем приличествует знать женщине, да еще такой молодой.
- Смотри, я кладу его тут, - продолжал увещевать непривычный к такой роли Седрик, совсем не умевший разговаривать с юными женами. - Возьми и укутайся потеплее - ты ведь вся дрожишь...
Романка снова отвела глаза, бросив короткий взгляд на упавшую у ее ног длинную теплую накидку.
В тот же миг Седрик бросился вперед и вышиб тяжелый меч из подрагивавшей от напряжения женской руки.
Девушка издала яростный утробный рык, перехватывая руку де-принца, но провести знакомый ему прием до конца не смогла - ей не хватило силы. Седрик перехватил тонкую руку в ответ, выворачивая ее и вжимая девушку грудью в древесный ствол. Прижатая к дереву телом мужчины романка не стала вырываться - должно быть, она знала, что в таком положении это бесполезно. Она на некоторое время затихла, по-видимому, выжидая. Воспользовавшись тем, что девушка оказалась так близко и, повинуясь какому-то странному наитию, Седрик наклонил голову и втянул в себя запах ее густых черных волос.
На миг мир вокруг него замер - а потом взорвался неожиданно яркими образами. В этих образах слышался звон мечей, рев неведомых чудовищ, холод горных хребтов и аромат романских виноградников - и все это укладывалось в один, терпкий, но невыразимо притягательный дух, мгновенно распространившийся по всему нутру словно громом пораженного де-принца.
От девушки пахло мужчиной. Седрик мог в этом поклясться. Этот запах, красота романки, ее внутренняя сила, смелость, умение обращаться с мечом - все это в единстве точно прорвало что-то в нем изнутри, заставив медленную, застаивавшуюся кровь вскипеть и понестись по жилам бешенным, сметавшим все на пути потоком. Словно он родился не в ночь проклятой Луны, а в величайший праздник Солнцестояния Светлого Лея. Должно быть, так чувствуют мир счастливцы, которые появились на свет именно в этот день.
Седрик уже ни о чем не думал. Повинуясь ранее неведомым ему инстинктам, он снова склонился к подрагивавшей пленнице, торопясь, чтобы внезапный порыв не прошел, и опять вдохнул терпкий, мужской запах. По его телу пробежала вторая волна огня, неожиданно отозвавшись в паху. Верящий и не верящий де-принц, свободной рукой торопливо сбросил стальную перчатку и трясущимися пальцами убрал тугие завитки чужих волос. После чего стиснул плечо романки и приложился губами к оголенной им женской шее.
Миг спустя мир снова взорвался перед ним - но уже вспышкой ослепляющей боли. Воспользовавшись тем, что де-принц ослабил хватку, девушка резко выбросила голову назад, ударив его в лицо. Схватившийся за сломанный нос Седрик отшатнулся, выпуская пленницу. Романка выскользнула из-за заступавшего ей дорогу мужчины, но, нагнувшись за мечом, обнаружила, что тот был полностью скрыт под его огромным черным псом. Оказавшись нос к носу с воинственной девушкой, Черный оскалил клыки.
Проморгавшийся от боли Седрик успел заметить мелькнувший в глазах романки мимолетный страх. А потом она, резко выпрямившись, побежала.
Черный стремительно бросился за ней.
- Нет! Стой!
Романка мельком обернулась - и на нее тут же налетело темное тело зверя. В последний миг девушка вывернулась из-под прыгнувшего на нее пса. Но не углядела в той стороне дерева, которое выросло ближе, чем ей показалось на бегу. Со всего маху грянувшись о ствол, беглянка опрокинулась на спину, раскинув руки. Из рассеченого лба одна за другой скатились несколько красных капель.
- Фу! Черный, фу!
Отплевываясь собственной кровью, Седрик подскочил к романке, тяжело падая перед ней на колени. Девушка не притворялась - она действительно была без чувств. Де-принц в тревоге склонился над ней - и его ноздрей, перебивая дух бегущей крови, снова коснулся ее дразнящий запах.
Послышался звук шагов. Приблизившийся Эруцио в некотором недоумении посмотрел на склоненного над бессознательной девушкой де-принца, у которого кровь из сломанного носа продолжала заливать лицо.
- Все кончено, банды Брюхатого больше нет, - все же счел нужным вначале доложить он. - Самого Брюхатого взяли живым. А... а это что?
- Не видишь? Это молодая женщина, - Седрик досадливо смахнул продолжавшую натекать кровь. Что-то в тоне Эруцио ему не понравилось. - Она ударилась о дерево... но, кажется, скоро очнется.
Молодой роман дернул плечом.
- Очнется, и Светлый с ней. Идем, отвезем Брюхатого в лагерь. По-моему, ему одному нужно выделить целого коня. Я мог бы уступить ему моего. Пустишь меня к себе в седло?
Седрик мотнул головой.
- Много чести этому скотскому борову ехать верхом. Пусть пробежится за нашими лошадьми. В седло я возьму ее, - де-принц еще раз смахнул кровь, и, накрыв своим плащом, попытался приподнять бесчувственную романку. - Проклятье, она тяжелая!
Эруцио переменился в лице.
- Зачем она тебе нужна? - он, видимо, чем-то был застигнут врасплох, потому что начал с трудом подбирать слова. - Ты... ты словно... Что она тебе? И вообще - с каких пор ты стал интересоваться женщинами?
Наследник рода Дагеддидов покосился на него и сплюнул кровью.
- Я всю жизнь искал ту, с которой смогу сделать наследника, - эти речи давались нелегко. Седрик чувствовал, что товарищу по несчастью не нравилось то, что он видел и слышал, но собственная судьба и лежавшая на руках романка волновали его теперь гораздо больше чувств его любовника. - И, по-моему... я боюсь, чтобы это оказалось правдой, но я, кажется, наконец, ее нашел.
Роман сдвинул брови. На его щеках заиграли желваки.
- Почему я никогда не знал, что ты ищешь женщину?
- Я никому не говорил, - Седрик сделал еще одну попытку приподнять свою драгоценную находку. - Да чтоб тебя... такая маленькая женщина... и такая тяжелая...
Хмурившийся все больше Эруцио шагнул вперед, хватая плечо де-принца и предупреждая его от третьей попытки.
- Постой. Я только заметил это... Смотри, она ведь не из веллов. Она романка!
Седрик поморщился. Собеседник начал его сердить. К тому же, пострадавшее лицо сильно болело, наливаясь горячей опухолью.
- И что такого? - все же сдержался он. - Ты ведь тоже роман.
- Да, но добропорядочные романки сидят в Роме! Сюда, в Веллию, бегут, спасаясь от справедливого возмездия, только одни ведьмы. Седрик, очнись, это ведьма! Она тебя околдовала!
Де-принц закатил глаза. Раздражение помогло ему собраться с силами и он, наконец, вскочил на ноги, оторвав до странности тяжелое тело девушки от земли.
- Никакая она не ведьма, - пыхтя от напряжения, твердо проговорил он, резким движением закидывая руку романки себе на плечо. - Иначе швырялась бы в меня магией, а не махала мечом. Хорошо, что вспомнил - вон ее меч. Подбери, я не хочу его здесь оставлять.
Помедлив, Эруцио повиновался. Подняв посеребренный клинок, он сунул его подмышку. Лицо его как-то странно кривилось.
- И ты собираешься тащить ее в лагерь? - справившись с собой, выкрикнул он уже в спину Дагеддиду. Тот поддернул вверх свою сползающую ношу.
- Нет, - натужно просипел де-принц, рывком головы откидывая волосы с лица. - Не в лагерь. Есть у меня одно место... Проклятие, да что такого в этой женщине, если она весит, как здоровый легионер?
