Глава 10

Альвах открыл глаза. Он проснулся на чистом ложе в хорошо знакомой ему комнате. Инквизитор вскинулся, опуская взгляд и проводя рукой по своему телу. Все было в порядке и на месте - ему просто снился дурной сон. Не было никакого похода, странной девчонки, ее сумасбродного брата и тварей из Прорвы. Не было извратившего тело колдовства. Все это приключилось только по игре видений. Выругав в сердцах снотворниц, что по велению Темной смущали мужей такими мерзкими грезами, Инквизитор с неудовольствием оглянулся на открытое окно. Занавеска шевелилась, впуская холод, что приносил ветер с далеких холмов. Подниматься было лень, и уважавший только тепло запада Альвах закутался в покрывало. Что, впрочем, не принесло особой пользы - ему по-прежнему не попадал зуб на зуб.

Он совсем уже собрался вскочить и, переборов ленность раннего утра, все-таки закрыть проклятое окно, когда в комнате прошелестело. Октавия появилась как всегда незаметно и как всегда вовремя. Невесомо прошествовав к ложу, она опустилась рядом с мужчиной, одарив его утренним поцелуем.

- Господин Инквизитор, - выделяя последнее слово, она улыбнулась полными губами, опуская тунику сперва с одного, потом с другого плеча. - Позволь мне поздравить тебя с назначением.

Альвах усмехнулся, принимая ее в свои объятия. Женские губы коснулись его лба, щеки, потом, минуя рот, скользнули по шее к впадине у горла. Господин Инквизитор убрал руки за голову, лениво вытянувшись, и позволяя ласкать себя. Он знал Октавию - одну из лучших и дорогих шлюх Вечного Рома. Она сделает так хорошо, как не придумал бы даже он сам, лучше знающий о своих желаниях.

Покрывавшая поцелуями его живот женщина подняла голову.

- Погоди, но разве Инквизиторы не должны блюсти нравственность во славу Светлого?

Альвах приподнялся на локтях. Он пытался расслабиться, но этому препятствовал проклятый холод.

- Должны, но духовники, - он улыбнулся ей и, против воли, снова покосился на окно. - Я - просто солдат. Так что самая красивая женщина Рома могла бы и... проклятье, почему у тебя так холодно? Вели позвать истопника, зачем такое терпеть?

Октавия хлопнула в ладоши.

- Сейчас придут, - она бросила на Альваха один из тех взглядов, что всегда волновали его кровь. - Позволь пока слабой глупой женщине согреть тебя, могучий легионер...

Она игриво подцепила губами край покрывала, и откинула его. Снова было прикрывший глаза Инквизитор замер в предвкушении, однако, продолжения не последовало. Выждав, он приоткрыл глаза.

Октавия сидела, с недоумением глядя на его бедра. Альвах тоже посмотрел туда - и вскрикнул от ужаса.

Продрогший до костей роман вскинулся. Зверь, что тыкался в его голый живот мокрым носом, отпрыгнул. Альвах вскочил, хватая уложенный под ладонью меч. Молодой волк отбежал дальше и остановился вновь, посверкивая в предрассветных сумерках зеленым глазом.

Некоторое время человек и зверь стояли друг напротив друга, продолжая настороженно выжидать. Потом волк сделал шаг назад. Еще, и еще. Выждав, когда зверь растворится в еще царивших в лесу ночных тенях, Альвах выронил тяжеленный меч и, склонившись над вчерашним кострищем, торопливо раздул угли.

... С момента его бегства прошло уже четыре дня. Четыре раза Светлый Лей являл свой лик миру, и снова уступал место тьме. В первые два дня Альвах едва помнил себя, то уходя в беспамятство, то топя сознание во всеобъемлющем, заполонявшим свет отчаянии. Извращенное тело отдавалось болью на любое неплавное движение. Слабые ноги наливались свинцовой усталостью, которая отдавалась в руках, боках и спине. Тяжелый меч оттягивал руку, и роман временами никак не мог взять в толк, зачем он тащит за собой эту вещь.

Потом, когда глухое забытье уступило место черной тоске, он начал молиться. Так, как не молился перед походами, не молился в молельные дни и во время великих праздников. С той верой и страстью, с которой он взялся за это дело, Альвах, должно быть, прокричал бы Светлому Лею все уши. Но небо все время было затянуто облаками. Лик Светлого был закрыт и оттого, должно быть, такие горячие, молитвы Альваха не помогли.

Его тело не вернулось.

Разум Альваха прояснился ближе к концу четвертого дня. Бывший Инквизитор обнаружил себя посреди жидкого леса, полуголым, в мужских сапогах и мужских же рваных штанах, которые были ему велики. Как он их не потерял во время своих безумных блужданий - оставалось загадкой. Как непонятной была причина, по которой плутание слабого женского тела в осеннем лесу без одежды не привело к смерти или хотя бы болезни. Теплолюбивый Альвах простужался от сквозняков Веллии, но выжил в ее осенних заморозках, без верха одежды, даже не заболев.

Впрочем, последнему он вскоре нашел объяснение. Все синяки и царапины заживали на нем с поразительной быстротой. Должно быть, искорежившая его естество ведьма не хотела, чтобы он умер от болезней или ран. И дала ему столько здоровья, сколько он был способен вместить. По замыслу темной жрицы, Инквизитор должен быть жить, и жить как можно дольше. Раз за разом заживляя нанесенные ему увечья без следа.

Время от времени глядевшийся в тусклеющую поверхность посеребренного меча, Альвах догадывался, какую участь ему уготовила горгона. Он сам готов был влюбиться в свое совершенное лицо. Бывший Инквизитор осознавал, что если бы ему пришлось встретить раньше женщину, настолько же красивую, он бы так просто ее не отпустил. Тем более, если эта женщина встретилась бы ему голой и в лесу.

Поэтому он старательно обходил людские поселения. К моменту, когда он пришел в разум, Альвах обнаружил, что в беспамятстве ушел очень далеко от границы с Прорвой в сторону людских земель. Он не мог понять, почему выбирал этот путь, а не другой. Словно кто-то вел его, направляя в нужное место, как на веревке. Но думать еще и об этом не было никаких сил. Возможно, никакой веревки и не было. Беспорядочные блуждания даже без разума у любившего порядок романа все равно оказались почти строго по прямой - на запад.

Веллия не была протяженной. Пешему можно было пройти из конца в конец за неполных два десятка дней. Бывший Инквизитор миновал несколько селений, не выходя из леса. Он помнил, что если так же идти вперед, не более чем через три дня лесистые холмы бы расступились, открывая равнины и лежавшую в той стороне столицу. А там недалеко до границы Вечного Рома.

Но нужно ли было идти в Ром?

Вечером четвертого дня, продрогший и голодный до обморока Альвах, выкусывая высохшие зерна из-под шелухи надерганных с деревьев шишек, задумался о том, что следовало делать дальше.

Идти теперь ему было некуда. В ранней юности Альвах, как и полагалось единственному наследнику знатного рода, вступил в легион. Однако, не добился в нем сколько-нибудь значимых результатов. Дело было не в недостатке ума или отваги. Просто к тому времени Ром перестал вести завоевательные войны, остановившись на укреплении границ империи и поддержании в них порядка. Проскучав несколько лет в приграничном гарнизоне, Альвах справедливо рассудил, что такая служба может затянуться до старости. И - с благословения гарнизонного духовного отца уехал с его же рекомендательным письмом для того, чтобы присоединиться к защитникам Храма Светлого.

В столичном Роме, куда вернулся Альвах, ему долго не везло. Несмотря на то, что необходимость в защитниках у Храма все возрастала, именно Альвах отчего-то пришелся не по душе приемщику. Пробившись несколько месяцев и так и не получив согласия, молодой легионер решил подойти к службам Храма с другой стороны. И - присоединился к охотникам за нечистью.

Сюда принимали всех желающих, у кого был хоть сколько-нибудь значимый военный опыт. Несмотря на то, что Прорва была отгорожена от мира смертных холмами и высоким забором, которые охранялись день и ночь, в самом мире хватало порождений Лии. Они оставались со времен войн Светлого и Темной и постоянно плодились. Охотники за нечистью гибли десятками, гоняясь за тварями. Но те, кто выживал, снискали почет и уважение, находясь под протекторатом Храма.

Марку Альваху повезло. Он не погиб, раз за разом выходя живым из, порой, смертельно опасных передряг. В одной такой он едва не остался без лица, когда его отряд наткнулся на гнездо Когтистого Ужаса. В другой, пролежав почти четыре восхода, вплетенным в гнойную тину болотной гидры, едва сам не превратился в гной и не пошел на корм ее выводку. Тогда же, в болоте, он получил дурную болезнь нутра, что заставляла его простужаться от самых малых холодов и по осенней слякоти кашлять кровью. Но, в конце концов, эти испытания оказались не напрасны. По прошествии некоторого времени он вновь подал заявку на вступление в ряды защитников Храма. Приемщик к тому времени сменился. И - взор Лея смягчился к своему верному и настойчивому слуге. Двери Храма перед ним раскрылись.

К этому времени Альвах остался без отца. Мать и трех сестер еще до того, как он вошел в возраст юности, унесла красная лихорадка. Молодой подручный Инквизитора третьей степени оказался владельцем не большого, но и не малого поместья в дальнем пригороде Вечного Рома.

Альвах не думал долго. Прожив четверть столетия, он еще не помышлял о семье. Покупатель на его дом, поля и сады нашелся быстро, и торговался недолго. Вскоре деньги и владение сменили хозяев.

Получив золото, молодой помощник Инквизитора распорядился ими неожиданно разумно. Отыскав лучшего мага Вечного Рома, он отнес большую часть денег ему. Мужи-маги не владели способностью излечивать тела - это было в ведении жен, когда те еще могли рождаться с даром. Но лучший маг Рома владел другой способностью - нагревать кристаллы из лечебных солей, которые с немыслимыми сложностями были доставлены ему из-за большой воды. Сидевший между ними Альвах часами терпеливо вдыхал горькие, вонючие испарения кристаллов - и, с благословения Светлого, после долгих хождений избавился от кровавого кашля.

Вторую часть, меньшую, но довольно весомую, он потратил с еще большей пользой. Храм Светлого получил неожиданно щедрое пожертвование - и верность его скромного слуги не осталась незамеченной. Поднахватавшийся за своим наставником Альвах вскоре сам стал Инквизитором третьей, а после выказанного должностного рвения - и второй степени. Это была высочайшая ступень для человека недуховного сана, но на пока Альвах ограничился ею. Ему нравилось его новое положение, нравился выказываемый ему почет, и трепет, что испытывали перед его внушительной фигурой прочие смертные. Он не был законом, что мог карать и миловать - но был рукой этого закона. Отдаваясь служению Храму, он взамен взял от Храма все, что тот только мог ему дать.

Не посвященные в сан Инквизиторы, все же, должны были вести достойный воинов Светлого образ жизни. Марк Альвах добросовестно следовал всем накладываемым обетам, за исключением одного - целомудрия. Кровь мужчины, рожденного в день Великого Солнцестояния, бежала по жилам быстрее, чем у прочих мужей, и Альвах считал это достаточным оправданием для потакания своей единственной слабости. Во всем прочем он был неприхотлив, и даже жил в келье при храме, так и не озаботившись, чтобы заняться устроительством собственного родового гнезда, как полагалось любому достойному роману, который уже достиг того, чего только мог, и постепенно подходил к середине жизни.

Вот почему у него теперь не было дома или даже просто комнаты, куда можно было бы вернуться. Впрочем, в той самой келье, которая все еще оставалась за ним, в каменной кладке под полом был тайник, а в тайнике - то, что господин Инквизитор откладывал с каждого жалования. Этого наверняка не хватило бы для оплаты услуг даже мага первой степени, не то, что такого, на которого Альвах спустил половину золота за дом. Но на консультацию у магов в Библиотеке должно хватить. Это была единственная возможность узнать о природе того проклятия, которое наложила на него горгона. И способах избавления от него.

Альвах не знал, как проберется в кельи монастыря, в который разрешено было входить только мужчинам, в таком виде. Но спрятанные там деньги были единственной целью, которая оставалась у вчерашнего господина Инквизитора.

Еще можно было упасть на меч. Не зря ведь полуослепленный безумием роман столько времени волок его за собой.

И после смерти угодить в царство Лии. Ведь Лей отвергал самоубийц.

Доев шишки и побросав их шелуху в огонь, Альвах решил, что еще успеется. Самоубийство предполагало конец всему. Но Альваху - до сих пор, очень нравилось жить.

Это было накануне. А ночью случился сон - сон о прошлой жизни, который закончился кошмаром.

... Альвах подкинул в костер горсть заготовленных сучьев. Ему повезло - после ранних заморозков, на земли Веллии пришла осенняя оттепель. Так бывало перед зимой. Роман не сомневался - еще день-два, и тогда его не спасет даже подаренное ведьмой лошадиное здоровье.

Нужно было где-то раздобыть одежду. Женскую одежду, добавил про себя бывший Инквизитор и, поморщившись, сплюнул.

Тело, в котором он оказался заперт, раздражало его до крайности, до исступления. Оно было красивым - для женщины. И, должно быть, жена какого-нибудь богатого вельможи, которого могла подцепить на свои прелести такая красотка, была бы всем довольна.

Бывший легионер, бывший охотник за нечистью и бывший Инквизитор второй степени доволен не был. С трудом обуздав охватывавшую его злость из-за колыхавшихся при всяком движении грудей и лезших в лицо волос, он, в конце концов, перевязал и те, и другие надранными с деревьев подкорными волокнами. Волосы он хотел отрезать вообще, но, после раздумий, оставил. Куцая женщина могла привлечь даже больше внимания, чем женщина без одежды.

Разобравшись с грехом пополам с этим, Альвах перенес внимание на другое. Злобно выругав ведьму уже не за то, что был проклят в женщину, а за то, что он стал такой коротконогой женщиной, которая на один обычный мужской шаг делала своих три и утомлялась от долгих переходов до ломоты в костях, роман занялся единственным и последним, что оставалось у него от прошлой жизни - мечом.

Альвах заказывал свои мечи в храмовой кузне уже в Веллии. Мечи вышли хорошими - в меру сбалансированными, с рунной вязью, с обязательным посеребрением. И - короткими.

Привычный к романским коротким мечам, бывший Инквизитор заказывал именно такие, но - на асский манер, узкие, загнутые и расширявшиеся к концам. Такими было удобно рубить летучую нечисть - когда она пикировала сверху. У веллов, которые привыкли к длинному и прямому оружию, его клинки вызывали снисходительные усмешки. Однако на все насмешки Марк Альвах оставался спокоен. Рожденному в день самого Лея, как рассуждал Инквизитор, не нужны длинные мечи, чтобы утешать себя из-за недостатка длины в другом, важном для мужчины месте.

Теперь же его настойчивость сыграла ему на руку. Женское тело Альваха получилось почти на две головы ниже предыдущего. Длинный велльский меч был бы для него слишком тяжел. Короткий асский, после долгих стараний, ему удалось примерить по руке. Слабость и боль, вызванные перестройкой и перекруткой мышц и сухожилий, прошли, и Альвах, удерживая рукоять оружия обеими руками, в исступлении грелся с ним до самого рассвета, нанося и парируя удары. Постепенно его движения становились все увереннее. И, хотя слабые женские руки после долгого обращения с мечом стонали и болели, Альвах впервые за долгое время увидел просвет в своем безнадежном положении. Как бы там ни было дальше, если постараться, он вернет свои ловкость и силу настолько, насколько у него получится.

Когда он упал обратно под дерево и снова раздул костер, Альвах уже был отчасти доволен собой. Если бы удалось сейчас добыть горячий мясной завтрак, будущее могло бы показаться не таким черным, каким оно представлялось на голодный желудок.

Получив цель, прояснившаяся мысль уважавшего правильность и порядок романа заработала. Альвах бросил жадный взгляд в сторону уже проснувшихся и прыгавших по веткам осенних цокотух. Потом с некоторым трудом отхватил кожаный ремень от штанины и занялся изготовлением пращи.