24
Улорийский король Янош был известным любителем начинать боевые действия с утра пораньше, поэтому начавшаяся в пятом часу утра пушечная пальба сюрпризом не стала. Массу сражений знаменитый король-полководец выиграл, что называется, «к завтраку» – выводя свои войска на позиции для решающего удара еще с ночи и приводя в движение атакующие колонны затемно, когда неприятель не мог активно применять артиллерию. Улорийский правитель вообще несколько недолюбливал пушки, считая, что решающее значение на поле боя имеют воинская доблесть, решительная штыковая атака пехоты и сокрушительный удар тяжелой кавалерии.
Всё это было хорошо нам известно, а посему ночью перед решающим сражением были задействованы все силы нашей разведки, и обо всех передвижениях противника наша ставка узнавала гораздо раньше, чем того бы хотелось Яношу Первому. Благодаря этой предусмотрительности ранняя атака улорийской пехоты была пресечена на корню сначала неожиданным налетом таридийских гусар, а затем огнем нашей артиллерии «вслепую», по пристрелянным заранее квадратам.
Как только на улице рассвело, Федор бесцеремонно выпроводил меня в войска – разведчики свое дело сделали, и более координировать их действия не было необходимости. Последние три дня я тщетно пытался выбросить из головы и свой бесславный ночной поход, и сказанные тогда наследником престола слова о моей летней невезучести. Сказано это, конечно же, было в шутку, но ведь в каждой шутке есть доля правды, так что осадок у меня на душе остался. А тут еще мне определили место на поля боя в резерве левого фланга. Нет, я себя опытным полководцем не считал, да и на рожон лезть не стремился, но назначение на явно второстепенное направление выглядело ссылкой в наказание за невыполненное задание – а надо сказать, что некоторые наши генералы рассматривали мой ночной бой и последовавшую за ним постановку в резерв именно в таком ракурсе.
Черт с ними, с генералами, в конце концов, главнокомандующему лучше знать, кто, где и когда будет ему наиболее полезен в бою, хотя я всё равно не мог понять, каким образом Федор Иванович собирается в одиночку командовать войсками, растянутыми по фронту на семь-восемь километров. Ну, как в одиночку – я имел в виду, что он не оставил при штабе ни меня, ни царевича Алексея, ни Григорянского, ни кого-то из генералов, так-то народу в штабе всегда предостаточно – адъютанты, советники, курьеры и прочая и прочая. Но это ведь всё люди второстепенные, не имеющие большого авторитета и не принимающие решений. Ладно, посмотрим, как оно выйдет в итоге. Будем надеяться, что Федя знает, что делает.
Ставка ожидаемо расположилась на небольшом холме позади центральных позиций нашей армии, которыми командовал генерал Макарский. На переднем крае был возведен редут прямоугольной формы, его защищал Грачевский пехотный полк при двадцати четырех орудиях. Слева от редута, мгновенно в солдатской среде окрещенного Грачевским, прикрывшись двумя рядами флешей, занимали позиции основные силы центра – построенная в две линии пехота и расположившаяся на флангах кавалерия в виде двух драгунских полков. Во флешах и в промежутках между батальонными колоннами занимала свои места артиллерия.
В отличие от редута, представляющего собой, по сути, земляную крепость со рвом, насыпным валом, подготовленными орудийными площадками и внутренним пространством, позволяющим разместить и укрытия для пехоты, и склад для боеприпасов, флеши были легкими земляными сооружениями в виде наконечника стрелы, обращенного острием в сторону противника. То есть улорийцы ставились перед выбором: взламывать таридийские позиции, бросив силы на хорошо укрепленный Грачевский редут, или проламываться через флеши, чтобы столкнуться с основными силами нашей армии. У меня, правда, не было сомнений в том, что у Яноша хватит сил атаковать и редут, и флеши одновременно, да еще и надавить как следует на наш левый фланг, выстроенный вокруг сильной батареи, расположенной на Красном холме. Левым флангом армии Таридии командовал генерал Непряев.
С правой стороны к Грачевскому редуту примыкал длинный и извилистый Егорьевский овраг, послуживший естественным препятствием при организации обороны правого фланга. Собственно, командовавшему правым флангом генералу Сиверсу вряд ли стоило опасаться за фронтальный прорыв своей обороны – вплотную к оврагу примыкали довольно крутые склоны двух вытянутых холмов, на которых и стояли войска правого фланга. Далее вправо, почти сразу за холмами, начиналось Егорьевское болото, приказывать лезть через которое не могло прийти в голову самому безумному самодуру. Вот и выходило, что позиция у Сиверса была самой выигрышной, и опрокинуть ее можно было лишь ударом с тыла или левого фланга, для чего сначала нужно было разбить наш центр.
Примерно к восьми часам утра над полем боя грохотала уже совсем нешуточная канонада – батареи центра, Красного холма и Сиверса трудились в поте лица, а улорийская артиллерия отвечала им с не меньшей интенсивностью. Я не находил себе места от вынужденного бездействия. Мы стояли за холмами и не имели даже возможности наблюдать происходящее воочию. Правда, обратной стороной медали было то, что и неприятель не мог видеть нас, а потому не имел понятия ни об истинной численности наших резервов, ни о наших передвижениях. Дефицит же информации я восполнял посылкой своих курьеров к Непряеву и в главную ставку, да еще иногда удавалось перехватить на минуту чужих посыльных.
Первая попытка атаковать флеши состоялась в половине седьмого утра и была отбита с немалым трудом. К половине восьмого неприятель перестроился и пошел в наступление сразу на левый фланг и центр наших позиций. К девяти часам несколько раз переходившая из рук в руки первая линия флешей оказалась в руках улорийцев, защитники редута отбили две попытки штурма, батарея Красного холма успешно сдерживала противника. В то же время Сиверс прикладывал максимум усилий, чтобы не дать врагу перебраться на свою сторону оврага, и это было главной неожиданностью сегодняшнего утра – мы-то пребывали в полной уверенности, что на правом фланге всё ограничится лишь дуэлью пушкарей.
Вскоре улорийская кавалерия попыталась разорвать наши позиции, ударив в промежутки между Грачевским редутом и флешами и между Красным холмом и центром. Обе атаки отбили прикрывавшие стыки артиллеристы, правда, генералу Непряеву еще пришлось направлять им в помощь два эскадрона драгун.
В половине десятого находившийся в резерве центра Григорянский получил приказ выдвинуться на передовую во главе Зеленодольского полка и приданной ему артиллерийской батареи. Янош оттеснил от редута таридийскую пехоту, и теперь его защитникам приходилось отбиваться сразу с двух сторон. Вторая линия флешей была потеряна и отбита спустя четверть часа с подходом подкрепления. С правого фланга поступали сообщения об усилении давления неприятеля. Сиверсу даже пришлось пускать в ход пехоту, дабы сбросить в овраг перебравшихся через него улорийцев.
Наконец дело дошло и до меня. Около десяти утра генерал Непряев затребовал из резерва два батальона пехоты и сообщил о пытающемся охватить его с фланга неприятеле силами шести-семи батальонов пехоты. Необходимо было отвести угрозу от фланга, и я дал команду на выдвижение. Началось!
Обойдя Красный холм, я действительно обнаружил заходящую слева улорийскую пехоту, этим маневром они грозили опрокинуть прикрытие батареи и добраться до самих артиллеристов. Но это еще было не всё – над соседними холмами поднималась изрядная пыльная туча.
– Кажется, мои заклятые друзья кирасиры пожаловали, – пробормотал я себе под нос, окидывая позицию внимательным взглядом.
Сколько их там может быть? Два эскадрона, три? Полк? Всего у Яноша одиннадцать тысяч всадников, против правого фланга держать кавалерию глупо – там ни через овраг не перескочить, ни на крутой холм не подняться. Против центра действует порядка пяти тысяч – кирасиры и драгуны, против левого фланга – не более трех тысяч. Это видимая часть, сколько-то обязательно должно быть в резерве, за холмами или в небольшом леске за позициями центра улорийской армии. Но улорийский монарх всегда уверен в победе, а значит, в резерве оставит легкую кавалерию, незаменимую при преследовании разбитого неприятеля, и для обходного маневра вряд ли будет ее использовать. Допустим, для преследования наш восточный сосед придержит тысячу гусар, улан или кто там у него еще есть из легких кавалеристов. Значит, на нас сейчас выйдет максимум две тысячи всадников. Не факт, что я всё правильно прикинул с количеством, и не факт, что вся обходная кавалерия окажется кирасирами, но у меня сейчас достаточно сил и средств, чтобы отразить даже пятитысячную конницу.
Под моим началом прямо сейчас было три тысячи пехотинцев и двадцать орудий в комплекте с орудийной прислугой, но и это еще было не всё. Формально стоящие в резерве два драгунских и один уланский полк подчинялись царевичу Алешке, но перед сражением старший братец провел с ним задушевную беседу и очень рекомендовал при отсутствии прямых приказов от Непряева согласовывать свои действия со мной. Командующий левым флангом пока в резерве кавалерии не нуждается, не до кавалерии ему, поэтому я с чистой совестью позаимствую ее для хорошего дела.
– Александр Кириллович, – обратился я к майору Короткову, командиру сводной батареи, указывая на пыльную тучу, – видите это безобразие?
– Кавалерия, господин полковник, – спокойно ответил спустя минуту Коротков, складывая раздвижную подзорную трубу, – какие будут приказания?
– Срочно выкатывайте пятнадцать орудий на прямую наводку картечью, я дам вам в помощь батальон пехоты. Пять орудий – на склон холма, против улорийской пехоты.
Несколько минут безумной суеты – и выстроенные в ряд пушки орудийная прислуга готовит к стрельбе, а я спешно выстраиваю перед артиллерией жиденький строй пехотинцев. В это же время вызванный мною кавалерийский резерв царевича Алексея занимает место позади нашей позиции. Это ничего, что драгуны да уланы с кирасирами в разных весовых категориях, добрый залп картечью вкупе с численным превосходством и фактором неожиданности как минимум уравняют шансы. Жаль, что времени у нас всего на один пушечный выстрел!
Из ложбины промеж холмов показалась голова улорийской колонны. Шли всадники неспешным аллюром, не напрягая раньше времени лошадей. Едва же завидев выстроившегося противника, встрепенулись, пропели переливисто рожками, ускорились, на ходу разворачивая ряды в конную лаву, понеслись прямо на нас.
– Готовьсь! – громко скомандовал я, и солдаты дружно подняли заряженные ружья. – Пли!
Грянул ружейный залп, пехотный строй окутался клубами порохового дыма, чего я и добивался. Дело было не в смертоносности стрельбы, а как раз в небольшой дымовой завесе, которая должна была хотя бы ненадолго скрыть от улорийцев наши пушки. Невелика маскировка, но мне и пара мгновений лишней не будет.
– Назад!
Эта команда была лишней, солдаты знали свою задачу и сразу после выстрела быстренько перебежали назад, освобождая арену для пушкарей. Выждав несколько мгновений, майор Коротков тоже приказал открыть огонь:
– Пли!
Присев на корточки, пока орудийные позиции не заволокло дымом, я успел увидеть ужасающую картину воздействия дождя из чугунных шариков на плотную массу наступающих. Передние ряды улорийцев буквально скосило, моментально создав солидные по размеру препятствия на пути уцелевших. Невозможно было оценить масштаб нанесенного ущерба, тем более что часть всадников наверняка уцелела, но лишилась лошадей, главным же был тот факт, что атака застопорилась на начальной стадии. Чтобы оправиться и продолжить движение к цели, неприятелю потребуется хоть какое-то время, но мы не намерены ему это время давать.
Так же, как и я, младший Соболев полдня сходил с ума от собственной невостребованности, так что подгонять его не пришлось – не дожидаясь улучшения видимости, таридийская кавалерия сорвалась с места и атаковала застопорившегося противника с левого фланга. Длинные уланские пики без труда находили свои цели, а шедшие следом драгуны с отчаянной решимостью рубили опешившего врага палашами. Общее же численное превосходство позволяло нашей кавалерии не ослаблять натиск до тех пор, пока совершенно смешавшие строй улорийские кирасиры и драгуны не обратились в бегство.
Дружным «ура!» сопроводили пехотинцы и артиллеристы эту маленькую победу, после чего я приказал катить пушки на новые позиции – появилась возможность обстрелять фланг наступающих полков пехоты короля Яноша. Алексей далеко преследовать кавалерию не будет, по крайней мере, я на это надеюсь, скоро вернется и разберется с уцелевшими улорийцами. А мы на это отвлекаться не будем, у нас еще много дел.
Быстрее, быстрее! Пять орудий, ранее выставленные против совершающей обходной маневр пехоты, дали залп картечью, выкосившей части передних шеренг. Отлично вышколенные солдаты Яноша на ходу перестроились, устранив бреши в своем строю, и ускорились. А вот заметив новую угрозу в нашем лице, бесстрастные вояки на мгновение замешкались. Но только на мгновение – прозвучала команда, и батальоны перешли на бег. Отчаянная попытка, но практически бесполезная, выбранная просто по принципу меньшего из двух зол: до нас не добежать, успеем дать залп, а меньшая батарея может не успеть перезарядиться. Да и поскорее сойтись в рукопашной с чужой пехотой – это реальный шанс уберечь себя от артиллерии противника.
Всё равно не вышло. Пять орудий успели дать еще залп, после чего наши батальоны двинулись навстречу неприятелю. Но до начала штыковой рубки наши орудия тоже выстрелили, не стройно, не одним залпом, а кто как успел зарядиться. Улорийские ряды сильно проредились, но это не остановило атакующий порыв воинов короля Яноша. Они продолжали стремиться вперед, словно искали спасения в этом продолжении движения, в желании смертельной сшибки с врагом.
Сшибка состоялась, только вот на совершенно невыгодных для нашего противника условиях. Улорийцы изначально были в меньшинстве, а действия наших артиллеристов сделали численное превосходство таридийцев просто подавляющим. Всего пять-шесть минут длилась активная фаза противостояния, после чего наши солдатики волной прокатились по остаткам вражеской пехоты. Всё было кончено, в сторону своих позиций торопливо улепетывали жалкие полторы-две сотни врагов. Угроза фланговой атаки на батарею Красного холма была ликвидирована. Можно было перевести дух и осмотреться.
Но, едва только бросив взгляд наверх холма и увидев в панике бегущих вниз солдат нашей армии, я понял, что передышка отменяется. Похоже, что устранение угрозы флангу и тылу – это лишь цветочки в сравнении с тем, что придется сделать для спасения позиции генерала Непряева от фронтальной атаки. И нужно еще поспешить, а то окажутся наши подвиги никому не нужным локальным успехом. Потеря всего левого фланга армии – это не просто неудача, это поражение в битве.
– Майор! – подозвал я командира своих артиллеристов. – Тяни свои пушки на равнину. Там сориентируешься по обстановке – либо отсекай подмогу от атакующих Красный холм, либо расстреливай сам склон!
– Но мне нужно прикрытие, господин полковник! – с отчаянием воскликнул Коротков.
– Одну роту тебе оставлю, майор, больше не могу. Но с минуты на минуту вернется кавалерия, вот и будет тебе прикрытие!
– А если кавалерия запоздает?
– Всё, майор, действуй по обстановке, нам бы сейчас весь Красный холм не потерять!
И, оставив одну роту пехоты в помощь Короткову, я погнал солдат наверх. Завидев спешащую на помощь организованную силу, бегущие защитники Красного холма стали останавливаться.
– Становись к нам! – коротко скомандовал я, продолжая движение к вершине.
– Вы не подумайте чего плохого, господин полковник, – рядом со мной встал в строй седоусый солдатик лет пятидесяти из убегавших с батареи, – просто дюже много улорийцев набежало. Невмоготу стало. Да и генерала нашего убили.
– Непряев убит? – меня объял ужас при этом известии. Эдак сейчас окажется еще, что я здесь старший по званию, что тогда делать? – А кто командует?
– Да кто ж там командует-то? – удивился седоусый. – Там такая свалка! И вряд ли кто из командиров выжил!
Час от часу не легче! Одно дело командовать небольшим отрядом и нести ответственность только за него, и совсем другое дело – нести ответственность за весь фланг армии. Да еще вот так, как сейчас, подхватывать на ходу оброненное другим знамя, исправлять ситуацию, к которой изначально не имел отношения. Но, с другой стороны, куда деваться-то? Сейчас под моим началом с учетом Алешкиной кавалерии примерно столько же людей, сколько было при снятии осады с Бобровска в тимландскую кампанию. Да и некому больше-то! Как говорится, если не я, то кто же? Давай, Миша Бодров, он же Князь Холод, впрягайся, спасай Родину!
Вершина Красного холма представляла собой достаточно ровную площадку овальной формы, вытянутую практически параллельно позициям войск короля Яноша. Орудийные позиции были оборудованы на обращенном к неприятелю краю холма, и в данный момент все они были буквально захлестнуты массой одетых в мундиры малинового цвета улорийских пехотинцев. Синие мундиры таридийцев уже были в явном меньшинстве, хотя далеко не все защитники обратились в бегство – на Красном холме была форменная свалка.
– Таридия! Таридия! Ура! – заорал я, протыкая шпагой первого встретившегося на пути противника.
– Ура! Ура-а! – подхватили солдаты моего корпуса.
– Ура! – отозвались воспрянувшие духом защитники батареи.
Я врубился во вражескую массу тел, орудуя эфесом шпаги, словно кастетом – места для замаха просто не было. Так же, как не было места для маневра. Один вражеский штык оцарапал мне плечо, от другого спасла принявшая на себя удар гарда шпаги, чья-то рука сильным рывком сорвала с меня треуголку, но большего ее хозяину совершить не дали – таридийские штыки быстро научили его вежливости. Я каким-то чудом снова сумел шпагой отвести в сторону улорийское ружье со штыком, ударил провалившегося вперед противника кулаком левой руки прямо промеж округлившихся от ужаса глаз. Дальше меня опередили мои солдаты – синие мундиры обошли меня и слева и справа, напавший на меня получил от кого-то укол штыком и упал под ноги наступающей массе нашей пехоты.
Мы сначала потеснили улорийцев обратно к краю холма, а потом и вовсе сбросили их с вершины. Под громогласное «ура!» солдаты Яноша обратились в бегство. Внизу загрохотали орудия, и бегущих улорийцев встретил целый град картечи. Мобильная батарея майора Короткова буквально выкашивала ряды отступающего неприятеля. Но и это еще было не всё – на тех, кто сумел проскочить мимо сектора огня артиллеристов, обрушилась вернувшаяся конница Алексея Соболева.
Ну вот, еще одна маленькая победа, еще один локальный успех. Не слишком ли велика цена? Я медленно обвел взглядом поле боя: груды изломанных, искалеченных тел, обрывки одежды, обломки оружия, крики и стоны раненых, немой укор убитых. Красный холм был щедро полит кровью. Не знаю, за что его наградили в прошлом столь громким именем, но сегодня он точно подтвердил свое право называться Красным. Что поделать – война! А война в любую историческую эпоху кровава и беспощадна. И чтобы все принесенные здесь жертвы не оказались бесполезны, нужно продолжать движение вперед, развивать успех.
Разложив подзорную трубу, я занялся осмотром видимой с холма картины сражения. Пожалуй, левый фланг был в безопасности. Теоретически на той стороне поля, в лесу, еще могли скрываться какие-то резервы, да и обращенную в бегство конницу не стоило сбрасывать со счетов. Но на данный момент уже было совершенно ясно, что король Янош свой главный удар все-таки нанес по центру нашей армии. Причем важной частью его замысла было провести часть войск со своего правого фланга прямо мимо Красного холма, для чего необходимо было подавить расположенную здесь батарею. А поскольку результат был достигнут, то можно считать, что против таридийского левого фланга были уже задействованы все силы, для того предназначенные. Судьба битвы сейчас решается в центре, потому и думаю, что у улорийцев уже не будет ни сил, ни желания вновь атаковать отбитый нами Красный холм.
– Поручик! – я подозвал оказавшегося рядом офицера-артиллериста и протянул ему подзорную трубу. – Ваши пушки отсюда смогут достать противника?
– Если только ядрами или бомбами, господин полковник, – рассматривая спины врагов, проскочивших мимо Красного холма и сейчас пытающихся охватить войска нашего центра с фланга, ответил поручик. – Но так, сами понимаете, скорее всего, и нашим достанется. А картечью точно не достанем.
Всё правильно. Изначально пространство между позициями царевича Федора и левым флангом прекрасно контролировалось с Красного холма, но, заставив замолчать наши пушки, улорийцы смели с дороги пехотные заслоны и сейчас уже продвинулись слишком далеко в сторону центра, чтобы опасаться артиллерийского огня сзади. Полевые орудия батареи Красного холма не чета нашим полковым пушкам, но и они не смогут достать неприятеля самым действенным против плотных человеческих масс боеприпасом, то есть картечью. Ядро, срикошетив от земли, продолжит свой путь вперед, словно смертоносный мячик, и никто не сможет предсказать, где оно остановится. Взрыв бомбы, то есть разрывного снаряда, тоже непредсказуем. Бомба может взорваться прямо на земле, может над головами сражающихся, а может и вовсе не взорваться. Эх, нам бы картечью посечь задние ряды атакующих! Но для картечи нужна другая дистанция, хотя бы метров триста, а здесь все восемьсот, если не километр! Отсюда не достать, но ключевое слово здесь «отсюда». Если Магомед не идет к горе, то гора идет к Магомеду!
– Старше вас офицеры на батарее остались?
– Капитан Веретенников, – утвердительно ответил поручик, возвращая мне подзорную трубу.
Через минуту передо мной уже стоял сухопарый блондин лет тридцати в изорванном мундире и с левой рукой на перевязи.
– Капитан, оставьте на холме пять орудий с расчетами. Поставьте так, чтобы их было хорошо видно издали. Я оставлю с ними батальон пехоты для прикрытия. Все остальные орудия быстренько тащим вниз, выходим на нужную дистанцию и расстреливаем противника картечью. Все боеприпасы, кроме картечи, оставляем здесь. Всё ясно?
– Яснее некуда, господин полковник, но сами быстро не справимся. Пехота поможет?
– Естественно!
Снова закипела работа. В который уже раз за сегодняшний день мы катили орудия по полю боя. Майор Коротков тоже получил приказ двигать свою батарею в сторону центра. В помощь ему я отправил два батальона третьего Ивангородского пехотного полка – мало ли кто пожелает покуситься на нашу артиллерию! Ко мне же на холм поднялся радостно-возбужденный царевич Алешка.
– Миха, ты видел, как мы их погнали? – задорно сверкая глазами, воскликнул младший Соболев. – Порубили страсть сколько! Всё пространство между холмами сверкает на солнце от вражеских кирас!
– Молодец! – коротко похвалил я и протянул ему подзорную трубу. – А теперь смотри сюда! Видишь, на уровне флешей сцепились кавалерии?
– Да, кажется, нашим нелегко приходится!
– Если ты сейчас ударишь улорийцам в бочину, то они попятятся прямо на флеши и завязнут там, потеряют маневренность. Тут тебе и карты в руки! Сделай так, чтобы ни один улорийский кирасир или драгун не пришел на помощь той пехоте, что сейчас пытается разбить Федора!
– Я всё сделаю, брат! – мгновенно проникся важностью момента Алешка. – А мы успеем?
– Успеем! – уверенно ответил я, хотя сам такой уверенности вовсе не испытывал. Дело в том, что, едва освободив от неприятеля Красный холм, я разглядел в подзорную трубу, как наследник престола с последними резервами спустился из ставки на помощь проседающему центру. – Делай свое дело – и все будет в порядке!
– Миха! – Алексей неожиданно остановился, его лицо исказила мучительная гримаса. – Миха! Прости меня за то, что тогда, после первого дела в Верейском проходе, испугался идти наперекор Глазкову! Прости, что бросил тебя!
– Списали на ошибки молодости, брат! – ответил я, обнимая Алешку. Честно говоря, уж не чаял услышать извинения от этого члена царской семьи. – Я давно забыл. Давай-ка намнем бока Улории, и никакие Глазковы больше не посмеют против нас хоть слово сказать!
– Спасибо, Миха! Спасибо, Холод! – кажется, второй наследник престола даже прослезился.
– Береги себя, Алешка, до встречи!
– До встречи!
Прежде чем спуститься с вершины, я еще раз попытался оглядеть происходящее на поле сражения. Правый фланг виден не был, оставалось только надеяться, что у Сиверса всё в порядке. Редут тонул в пороховых облаках, из чего следовал вывод, что его орудия до сих пор в работе. Это сколько уже Грачевский полк держится? Или никого из грачевцев уже нет в живых и редут обороняет кто-то из резерва?
Первая линия флешей была потеряна, та же часть второй линии, что была ближе к Грачевскому редуту, всё еще удерживалась парнями в синих мундирах. Левее флешей сцепились друг с другом две кавалерийские массы, причем наши были в отчаянном положении, ибо позади них уже оказалась вражеская пехота, и путь к отступлению лежал как раз через ее ряды. Но как прикажешь отступать, имея на плечах улорийских кирасир?
Благодаря проведенным под Красным холмом силам королю Яношу удалось изогнуть линию сражения в центре дугой, охватывая позиции царевича Федора с фланга и угрожая зайти в тыл и прижать основные силы нашей армии к Егорьевскому оврагу и редуту.
Неплохой план. Только вот мне показалось или и в самом деле на пути пытающейся окружить наших улорийской пехоты мелькают гражданские одежды переодетых ветеранов? Да и ко мне любимому увлекшийся боем неприятель неблагоразумно повернулся спиной. Так что посмотрим еще, чей план чудеснее. Только бы не опоздать!
Кавалерия Алексея снялась с места и, поднимая тучи пыли, направилась на помощь бьющимся в центре сослуживцам. Пыль – это весьма кстати, хотя бы частично она скроет от вражеских глаз наши передвижения. Не верю я, что улорийский монарх имеет возможность влиять на каждый эпизод боя, тем более не имея перед глазами всю картину сражения целиком. Не верю, но кто его знает! Жизнь научила не относиться к противнику пренебрежительно и не радоваться успеху до окончания дела. Не нужно забывать, что нам сегодня противостоит лучшая армия континента, так что – не расслабляться!
Общими усилиями удалось довольно быстро спустить с высоты громоздкие орудия. Батарея Короткова вырвалась вперед, но оно и понятно – у них и пушки полегче, и путь более пологий. На Красном холме осталось пять орудий и батальон пехоты, чтобы создать хотя бы видимость наличия у нашей армии полноценного левого фланга.
Быстрее, быстрее! Эх, еще бы степь была ровной! Так нет же – холмы, ложбины, кочки, скальные образования, отдельные деревца, колючий кустарник. Такую местность хорошо бы на танке проскочить, там принцип такой – чем выше скорость, тем меньше кочек. Но танков нет, так что все придется делать ручками да ножками.
Шум отчаянного боя постепенно приближался, и наконец мы поднялись из очередной ложбины, оказавшись метрах в двухстах от сражающихся. Коротков подобрался еще ближе и был замечен кем-то из улорийских офицеров. Два пехотных батальона повернулись направо и направились навстречу нашим пушкарям.
– Капитан, работай! Ближе уже нельзя! – приказал я Веретенникову, вновь пытаясь осмотреться при помощи подзорной трубы.
Разглядеть удалось только кутерьму впереди по курсу, приготовления пушкарей майора Короткова да полное спокойствие позади нас, на Красном холме. Больше ничего видно не было из-за складок местности.
Коротков дал убийственный по эффективности залп, чуть ли не вдвое сократив количество отправившихся устранять угрозу улорийцев. Пока оставшиеся на ногах перестраивались, обходя павших и вновь смыкая ряды, приданная в помощь мобильной артиллерии пехота споро откатила пушки метров на тридцать назад, уведя орудия и их обслугу из зоны эффективного ружейного огня неприятеля. Артиллеристы вновь зарядили пушки картечью и успели дать еще один залп, после которого на остатки вражеской пехоты набросились батальоны прикрытия. Молодец Коротков, быстро приспособился комбинировать действия своих подчиненных с действиями приданной пехоты.
У нас так четко не получится, против нас и улорийцев побольше, и орудия у нас потяжелее, не побегаешь с ними. Правда, «наши» улорийцы сильно заняты: перед ними маячит царское знамя Таридии, и они наивно полагают, что обладание этим важнейшим атрибутом автоматически принесет им победу. Нас тоже заметили, но то ли улорийские командиры замешкались с принятием решения, то ли посчитали, что им нужно лишь чуть поднажать – и сопротивление таридийской пехоты будет сломлено, в общем, никто не предпринял никаких активных действий, и мои артиллеристы получили время спокойно зарядить орудия, прицелиться и дать залп. Вражеская пехота полегла, словно трава, скошенная гигантской косой.
Я не кровожадный человек, но, ей-богу, был бы рад разнести ко всем чертям улорийцев из пушек, да желательно так, чтобы они и подойти к нам не смогли. Нужно будет направить деятельный ум Федора Ивановича по пути разработки более дальнобойного и скорострельного оружия, нежели имеющиеся в наличии пушки. Жаль, что я сам не инженер и никогда особо не интересовался ни оружием вообще, ни его устройством в частности. Но можно ведь пойти и другим путем – найти хороших оружейников и аккуратно задать им правильный вектор действий. Вот этим и придется заняться. Если только выживу в этой мясорубке.
Пушки капитана Веретенникова произвели еще один залп, после чего лишь нескольким орудиям удалось сделать еще один-два выстрела по местам наибольшего скопления улорийской пехоты. Более палить по сошедшейся в ближнем бою своей и чужой пехоте было уже невозможно без опасения покалечить своих солдат. Что ж, артиллерия сделала всё, что могла в сложившихся условиях, дело за пехотой.
Чертыхнувшись и пожаловавшись самому себе на то, что «неправильно воюем», я отдал приказ на атаку. А что прикажете делать? Жалко и себя и солдат, но своих нужно выручать в любом случае, так что придется снова идти врукопашную.
Но стоило мне лишь сделать первый шаг, как сзади раздался отчаянный крик:
– Господин князь! Ваше сиятельство!
Обернувшись, я обнаружил отчаянно подгоняющего свою и так порядком взмыленную лошадь растрепанного молодого всадника в драгунском мундире с перекошенным от отчаяния лицом.
– Ваше сиятельство! – молодой человек покинул седло и, слегка прихрамывая, подбежал ко мне. – Подпоручик второго Кузнецкого драгунского полка Войков!
– Быстрее, подпоручик, что случилось?
– Главнокомандующий послал меня с приказом к генералу Сиверсу перейти через овраг и ударить всеми возможными силами по атакующему редут противнику. Но генерал отказывается выполнять без письменного подтверждения! А его высочество сейчас не найти, да и время уходит!
Находившиеся рядом солдаты и офицеры, слышавшие рассказ Войкова, недовольно зароптали, осуждая Сиверса. Да, Яков Иванович не только мне не нравился. Однако же царевич Федор доверил ему командование целым флангом, значит, имел на то веские основания.
– Войков, вы ведь не адъютант его высочества и не фельдъегерь, почему послали именно тебя, да еще с устным приказом? – поинтересовался я, нетерпеливо оглядываясь на поле боя.
– Наш полк выдвигался навстречу вражеской коннице, а командующий готовился лично повести вперед резерв, – беспомощно развел руками подпоручик, – подозвал меня к себе и отправил с поручением.
– Похоже, что у Федора Ивановича не оказалось под рукой свободных курьеров, вот он и ухватился за первого попавшегося на глаза конного офицера, – предположил подполковник Волков. – А Сиверс порядок во всем любит, вполне мог усомниться в словах простого драгунского подпоручика.
– Ну и что мне прикажете делать? – раздраженно поинтересовался я. – Искать командующего или самому приказ писать? Так у меня полномочий нет, да и званием я не вышел генералу приказывать!
– Поезжайте сами, господин полковник, – неожиданно предложил Волков, – вас все знают в лицо, вы сумеете убедить Сиверса!
– Я именно об этом и хотел просить, ваше сиятельство! – поддержал его подпоручик. – Вы моя последняя надежда выполнить приказ!
– С Сиверсом будем разбираться после нашей атаки! Всё, Петр Борисович, я иду со своими солдатами, и это обсуждению не подлежит! – я решительно пресек спор на корню. – Сейчас важнее опрокинуть улорийцев здесь. Вперед!
Есть у меня такая черта характера – не люблю стоять в сторонке, пока другие работают. Чувствую себя лодырем, тунеядцем и негодяем, так что крылатая фраза «часами люблю смотреть, как другие работают» – это точно не про меня. Никогда не мог точно решить, достоинство это или недостаток, но на подсознательном уровне чувствовал, что в высокое начальство мне из-за этого не выбиться никогда. Обратной же стороной этой медали было то, что в любом коллективе я легко добивался уважения простых работяг. Потому что никогда не отлынивал от работы и не боялся выпачкать руки в грязи. Я и сейчас не собирался стоять в сторонке или, воспользовавшись благовидным предлогом, скакать на коне за помощью, в то время как мои парни сойдутся в смертельном бою с противником. И мне было всё равно, принесет ли это мне какие-то дивиденды, потому что был уверен в правильности своего поступка.
Конечно, улорийцы уже предпринимали меры для теплой встречи! Для этого их командирам пришлось в спешном порядке отзывать части, ранее направленные для охвата таридийского центра с фланга. Что ж, уже хорошо! Уже ребята смогут дышать свободнее! Но это только начало, войска противника элементарно не успевают перестроиться – количество брошенных на наше отражение солдат просто смехотворно и не в состоянии не то что остановить, но и задержать нас надолго.
Улорийцы ждали сокращения дистанции до тридцати метров, чтобы произвести ружейный залп. А я решил иначе и отдал команду стрелять, едва расстояние между нами стало меньше пятидесяти метров. В самом деле, зачем давать противнику возможность выстрелить первым, если при таком численном превосходстве мы можем вообще сделать так, что стрелять по нам будет некому?
Ну, такой вариант был бы слишком сказочным, какое-то количество выстрелов в ответ всё же прозвучало, но сотню-другую жизней таридийских солдат точно удалось сберечь.
– Ура! – крикнул я, переходя на бег.
– Ура! Ура! – подхватили со всех сторон мои бойцы.
Мы просто смяли выставленный против нас жиденький заслон, опрокинули спешившие по наши души, но не успевшие построиться батальоны и ударили в спину осаждающим царевича Федора улорийцам. Шум, треск, гам, крик – в мгновение ока всё смешалось в единую страшную какофонию. Я колол и рубил ненавистные чужие мундиры шпагой, увертывался и отбивался от ищущих моей смерти штыков и прикладов. Потом стало слишком тесно, и я просто бил противников эфесом шпаги и колол их зажатым в левой руке кинжалом. А потом неожиданно улорийцы на моем пути закончились и на их месте обнаружились родные синие мундиры таридийской пехоты.
– Ура! – над полем боя раздался громогласный радостный крик всей объединенной массы нашей пехоты, и мы перенесли направление удара на пытавшегося еще давить с фланга неприятеля.
– Михаил Васильевич! – откуда ни возьмись выскочил мой верный Игнат. – Тут Григорянского вытащили из свалки, едва не затоптали князя!
– Где он?
– Сейчас! – Лукьянов исчез в солдатской массе, а спустя минуту вновь появился в сопровождении двух пехотинцев, тащивших под руки растрепанного, расцарапанного, залитого своей и чужой кровью князя Василия.
– Вася! Живой?
– Живой, живой, – недовольно буркнул Григорянский, – едва не затоптали полковника таридийской армии!
– То ли еще будет, – обнадежил его я, утирая кровь, сочащуюся из неизвестно когда полученного пореза на правой щеке, – нам всем нужна твоя помощь, князь!
– Ты прав, Холод, сейчас каждый человек на счету! – Григорянский высвободился из рук добровольных помощников и потянулся к шпаге. Однако на его поясе болтались лишь пустые ножны. – Ах, черт! Я где-то в сутолоке выронил шпагу! Ну, ничего, – с трудом удержав равновесие, он наклонился и поднял с земли бесхозное улорийское ружье со штыком, – ничего, сейчас поднатужимся и опрокинем супостата!
– Ты не понял, – я приобнял Василия за плечи, – ты просто необходим всей нашей армии как высокопоставленный гонец! Видишь ли, Федор послал драгунского офицера с приказом генералу Сиверсу перейти в общее наступление в направлении Грачевского редута. Но Сиверс усомнился в полномочиях драгуна и исполнять приказ не собирается. Понимаешь, чем это грозит?
Я был бесконечно благодарен Григорянскому за то, что он не стал копаться в деталях и выяснять, почему был послан драгун, почему не было письменного приказа, наконец, почему я сам не отправился к Сиверсу.
– Мне нужен пистолет, – командир Зеленодольского полка указал на торчащую у меня из-за пояса рукоять пистолета, – и лошадь.
– Ребята, проводите его сиятельство, – обратился я к солдатам, отдавая князю пистолет.
– Если будет нужно, я собственноручно пристрелю этого Сиверса, – решительно заявил Григорянский, направляясь за солдатами.
– Помни, что исход всего боя зависит от тебя! – на всякий случай крикнул я вдогонку, но Василий никак не отреагировал на эти слова.
Хорошо, что так вышло с князем. Я одним ударом двух зайцев убил: нашел курьера, которого не сможет проигнорировать наш ревностный ценитель правил Сиверс, и вывел из этой бешеной мясорубки товарища, который уже едва держался на ногах. Останься Григорянский здесь, наверняка снова бы полез в самую гущу сражения, и закончиться это могло самым плачевным образом.
Переведя дух во время разговора с князем, я вновь присоединился к солдатам Белогорского полка, наседающим на упорно сопротивляющегося противника.
На какое-то время дело застопорилось, чаши весов замерли в зыбком равновесии. Улорийская пехота не зря считалась лучшей на континенте – несмотря на свое численное меньшинство, улорийцы уперлись изо всех сил и сумели остановить наше продвижение в направлении левого фланга второй линии флешей. Опять мир вокруг меня наполнился яростью, болью, ненавистью и страхом. Не стану говорить за всех, но страх я видел в глазах многих: и улорийцев и таридийцев. Чего уж греха таить – я и сам боялся. Боялся шальной пули, для которой нет авторитетов, вражеского штыка, за которым не смогу уследить, удара в спину ножом и прочих способов получить увечье или бесславно окончить свою жизнь на поле сражения. Боялся за исход такой важной для Таридии битвы и боялся, что кто-то увидит мой страх. Но все эти страхи обитали где-то на периферии сознания, потому что я не мог им позволить взять верх над собой. Думаю, что в этом-то всё дело, потому что, повторюсь, боятся многие, если не все, а трусят единицы. Страх – естественное чувство для нормального человека, но трус – это не тот, кто боится, а тот, кто от страха бежит.
Земля под ногами стала скользкой от крови, глаза застилал пот, я потерял счет времени, а мы всё топтались и топтались на одном месте. Солдаты короля Яноша были хороши и понимали, чем для них чревато отступление, но и мы сегодня не собирались прогибаться. Здесь и сейчас будет развенчан миф о непобедимости улорийской пехоты, здесь и сейчас!
Еще немного мужества, немного упорства – и дело сдвинулось с мертвой точки. Сначала нам удалось потеснить малиновые мундиры на шаг, потом на два, потом противник начал беспрерывно пятиться под натиском воодушевленных успехом таридийских полков, потом развернулся и побежал.
– Ура!
На кураже мы погнали обратившегося в бегство неприятеля прямиком на злополучные флеши, куда уже наша кавалерия, как я и говорил царевичу Алешке, опрокинула кавалерию улорийскую. Знатное столпотворение получилось: кони, люди, орудия, земляные валы. В такой толчее главное – не зевать, а среди земляных укреплений на своих двоих явно понадежнее, чем на лошади. Сейчас от нашей пехоты и кавалеристам вражеским перепадет!
Не сильно задержавшись на второй линии флешей, мы передвинулись на линию первую. И тут уже нервы улорийцев не выдержали, кавалерия обратилась в беспорядочное бегство, судорожно пытаясь поскорее вырваться в чистое поле и топча подвернувшуюся под ноги свою же пехоту. А пехота просто гибла под копытами своих и чужих коней, настигаемая таридийскими саблями и штыками. И вскоре уже весь неприятельский центр, охваченный паникой, побежал в направлении своей королевской ставки. Наша конница пустилась вдогонку, а пехоту я остановил за флешами – не дело это, пехота так далеко не бегает. Не дай бог у Яноша еще какие-нибудь резервы сохранились, нужно быть начеку и вновь превратиться в организованную силу.
Над полем боя вновь раздались радостные крики, и причиной для этого стали сразу два события. Господин Сиверс перешел-таки в наступление, подчиненные ему войска форсировали Егорьевский овраг и отбросили штурмовавших редут улорийцев. Последние же, обнаружив повальное бегство центра своей армии и боясь оказаться окруженными, тоже начали отступление.
Ну а солдаты центральной части нашего войска радостно приветствовали появление на передовой наследника таридийского престола. Из-под надетой набекрень треуголки Федора Ивановича виднелась окровавленная повязка, мундир был разодран в нескольких местах, но на лице играла довольная улыбка, а глаза светились от счастья.
– Живой? – царевич слез со своей каурой лошадки и обнял меня. – Спасибо, что вовремя подоспел! И как ты только умудрился пушки с Красного холма притащить?
– Чего только не сделаешь с перепугу, – небрежно ответил я.
– Молодец, Холод! Быть тебе генералом! – рассмеялся Федор. – А где Алешка?
– Погнал улорийцев к лесу, – я махнул рукой в сторону возвращающейся кавалерии, – сейчас вернется. Он у нас сегодня герой! – пока было время, я вкратце поведал командующему о достижениях его младшего брата.
– Отлично! Всего-то и нужно было тебе подчинить! – наследник престола на радостях хлопнул меня по плечу. – Как думаешь, Янош в лесу сгруппируется и попытается взять реванш или побежит?
– Этот лесок всего метров двести в ширину, – усмехнулся я, – так что мы сейчас потащим туда артиллерию и станем палить картечью до тех пор, пока все улорийцы либо полягут там, либо побегут. Так что выбора у нашего друга Яноша нет.
– Ох, ты и любитель артиллерии, Миха! Янош на весь мир раструбит, что мы нечестно воюем. Он бы послал в лес пехоту.
– Пусть трубит! Горе побежденным!
Спустя час мы начали приводить мою угрозу в исполнение. Противник сначала огрызался десятком уцелевших и прихваченных с собой в лес орудий, потом попытался ударить из лесу в штыки, но чуть ли не сотня пушек и гаубиц разного калибра, с максимально возможной частотой палящих картечью, быстро отбила всякую охоту к сопротивлению. В пять часов дня улорийцы начали массово сдаваться в плен. Правда, выяснилось, что отважный король Янош Первый пустился в бега, не дожидаясь развязки и не участвуя в попытках своих маршалов отстоять лес.
Вся наша кавалерия под командованием царевича Алексея бросилась вдогонку, но относительно свежие кони были только у двух полков южноморских драгун, бывших в подчинении у генерала Сиверса и почти не участвовавших в битве. А король Улории со свитой явно удирал на свежих лошадках, так что до позднего вечера и весь следующий день тянулись потоки пленных, но неприятельского монарха среди них не было. Вечером следующего дня он переправился через Титовицу всего с тремя сотнями всадников. Фактически улорийская армия была уничтожена. Одних только пленных было шестнадцать тысяч, счет убитых перевалил за двадцать две тысячи. Разрозненные и лишенные общего командования улорийские отряды пытались самостоятельно выбраться с таридийской земли, и мелкие стычки, умножавшие и количество пленных, и потери разбитой армии, продолжались еще три-четыре дня. По предварительным оценкам, удалось спастись шести-семи тысячам солдат Яноша Первого, обоз, казна и вся артиллерия достались победителям.
