18

Нашим надеждам переночевать в трактире «У Фомы» не суждено было сбыться. Заведение располагалось на самой окраине маленького городка Краснополье, и на следующее утро там была назначена встреча с князем Григорянским, после того как я отказался заночевать у его родственников. И стеснять людей не хотелось, да и, честно говоря, подустал я за последние дни от общества Василия, хотелось хотя бы один вечер побыть в тишине, отдохнуть. Только вот как бы теперь не пришлось пожалеть о непринятом приглашении – всё жилье в вышеупомянутом трактире оказалось занято. Так что мы с Игнатом с тихой грустью плотно поужинали в общем зале, а затем мой денщик отправился по соседним заведениям искать место для ночлега. А я, пользуясь своим привилегированным положением, заказал себе пива.

Хорошее здесь пиво, свежее, с легкой горчинкой. Давно такого не пил. Я прислонился спиной к дощатой стене и прикрыл глаза от удовольствия. Сейчас был редкий момент, когда и война с ее опасностями, и столица с интригами были одинаково далеки от меня. Можно было не заботиться о выражении лица, не следить за каждым сказанным словом, можно просто тихонько посидеть у стеночки в шумном зале трактира и, не привлекая к себе ничьего внимания, получить наслаждение от пенного напитка.

Третий Ивангородский полк расквартировали на зиму в Бобровске, а Белогорский и Зеленодольский полки отвели на зимние квартиры в Усолье. Также между двумя городами поделили и пленных. Многие недоумевали по поводу моего решения оставить всех пленников. Предложения поступали самые разные – от роспуска всех нижних чинов по домам до предъявления требований выкупа за них тимландской короне или использования в качестве бесплатной рабочей силы.

Ну, а я хотел предложить государю нашему Ивану Федоровичу организовать поселения тимландцев вдоль границы с Силирией. А что? Сначала на ограниченный срок, так сказать, во искупление своей вины. Дать им землю, налоговые послабления сделать. Глядишь, приживутся, еще и родственников соблазнят с родины хорошими условиями жизни. Пусть обживают этот малозаселенный край, естественно, в обмен на охрану границы. Это должно отвадить силирийцев от посягательств на так называемые спорные территории, и тогда одной головной болью у таридийского царства станет меньше – сейчас-то чуть не раз в два года приходится гонять туда войско, чтобы образумить наглых соседей.

Но это всё так, прожекты. Пусть самодержец со своим старшим сыном сами решают судьбу пленников. А пока сотню самых знатных и представительных из них мы послали в Ивангород в сопровождении драгун майора Шторма.

А мы с Григорянским задержались в Бобровске. Нужно было решить вопросы по укреплению здешней границы, дабы не повторилась ситуация с нападением тимландцев, а также принять наш нечаянный приз в виде корабля с грузом фрадштадтских зеркал и тимландского золота.

Зеркала и часть золота я сдал местному казначею по описи, дальше уже была не моя забота, как этот груз попадет в столицу. Другая часть золота была обменяна на рубли и выдана войскам в качестве премии, всё честь по чести, заслужили. Еще я распорядился отправить деньги семьям погибших.

Всё это заняло пару дней, но задержаться пришлось чуть подольше. Местная элита устроила соревнования по возданию нам почестей. Пришлось посетить несколько балов, где двух столичных князей изо всех сил старались охмурить местные красавицы и где меня, о ужас, даже учили танцевать.

Не знаю, насколько сильно сопротивлялся охмурению Григорянский, но в дороге постоянно какую-то Василису вспоминал. Обхохочешься: Василий и Василиса! Но это его дело, пусть сам разбирается. Со мной же у бобровских красавиц ничего не вышло. Как-то я даже не сразу заметил, что всех местных девиц невольно оцениваю по «стобальной шкале Ружиной»: вон та – двадцать пять баллов, а вот эта где-то тридцать два – тридцать три балла. Не то чтобы я влюбился в Наталью Павловну, но… Стоило признать, что среди всех встреченных в этом мире представительниц слабого пола именно она больше всех соответствует моим представлениям о женской красоте. А если еще взять в расчет столь немаловажное для меня качество, как наличие ума, и то, что она не побоялась под носом у Глазкова пытаться решать мои проблемы, то у графини Корбинской и вовсе не предвидится конкуренток. А может, и влюбился…

– Ну, здравствуй, Миха Холод! – мое уединение было самым беззастенчивым образом нарушено молодым человеком в длинном овчинном тулупе, плюхнувшимся на лавку прямо напротив меня.

– Мы знакомы? – недовольно поморщился я.

Подошедший не спешил отвечать на вопрос, внимательно изучая мое лицо прищуренными глазами. Сам он выглядел уставшим: худое, изможденное, заросшее черной бородой лицо, потрескавшиеся губы, темные круги под глазами. И вместе с тем благородное происхождение товарища не вызывало никаких сомнений – чувствовалась в нем порода дворянская. Как бы то ни было, но я не знал этого человека, что, впрочем, не отменяет возможности знакомства с ним настоящего князя Бодрова.

– Ну, надо же, ни намека на узнавание, – знакомый незнакомец в восхищении прицокнул языком, – неужто и вправду тебя так хватанули по голове, что отшибли память?

– Мне повторить свой вопрос? – я с сожалением поставил на стол недопитую кружку пива, осторожно смещая левую руку поближе к рукоятке кинжала.

– О, Бодров! Ты изменился, стал жестче, решительнее, – в голосе говорящего проскочили нотки удивления, – но стал ли сообразительнее, вот в чем вопрос? Неужели нет никаких предположений по поводу моей личности?

– Предположения есть, поверить в них боюсь. Потому что если я прав, то тебя здесь просто не может быть, – действительно, невелика задачка – Михой Холодом князя Бодрова называло весьма ограниченное число лиц. – Но тогда и ты не должен удивляться моей забывчивости, ведь твои люди приложили к ней руку.

– Так себе с сообразительностью, Бодров, – грустно усмехнулся Андрей Воротынский, – не преувеличивай возможности моих людей. Их едва хватило на то, чтобы вытащить меня с каторги. Куда уж там организовывать на тебя охоту! Да и незачем это делать, ведь ты ничего плохого мне не сделал!

– Интересная версия, но с чего же тогда все эти неприятности?

– Источник неприятностей у нас с тобой, Миха, один. И имя ему, – Воротынский на всякий случай оглянулся и понизил голос, – Никита Андреевич Глазков. Наболтали мы по пьяному делу лишнего, ну так сколько раз так бывало-то? А в этот раз дошло всё до ушей начальника Сыскного приказа, и он ухватился за эти разговоры обеими руками.

– Историю о том, как мы мечтали выкинуть из очереди на престол Федора, я знаю, – поспешил предупредить я. Выслушивать этот бред еще раз не было никакого желания.

– Хорошо, что знаешь. Сбережем время. Об этом мы говорили, пока с нами был царевич Алешка. Указы сочиняли, должности распределяли – дурачились по полной программе. Ну, а когда Алешка уснул, мы с тобой продолжили линию. Я поинтересовался, не хотел бы ты занять таридийский престол? Ведь для этого нужно всего лишь подвинуть не одного, а двух царевичей. Следующий-то в очереди на царство – ты.

– И что же я ответил?

– Сначала ты отказался, но потом изменил решение.

– Все интереснее и интереснее, – не смог я сдержать сарказма в голосе. – И что же заставило меня изменить свое решение?

– А я просто рассказал тебе историю твоих родителей, – опальный граф очень серьезно смотрел мне прямо в глаза. – Вижу, что придется повторить. Что ты знаешь о смерти родителей, Миша?

– Вроде как заболели внезапно, – пожал плечами я, поскольку никаких подробностей не знал, – то ли чахотка, то ли что-то подобное, доктора ничем не смогли помочь.

– Чахотка, Миха, не появляется внезапно и не убивает здоровых людей буквально за неделю. Тебе ли этого не знать? А с твоими родителями именно так и произошло. И случилось это после того, как твоему отцу поступило предложение сместить на троне своего родственничка Соболева. И трагедия заключается в том, что он-то отказался! Но в Ивангороде сам знаешь у кого везде глаза и уши – дошла информация до Сыскного приказа. И твои родители быстро заболели и умерли! А повар, которому хватило ума сразу пуститься в бега, еще много лет прожил во Фрадштадте. Надеюсь, тебе всё понятно?

– Более чем, – задумчиво отозвался я.

Можно поверить в правдивость этой версии. Заграницу не устраивает политика, проводимая Соболевыми, всем соседям нужна безвольная и послушная Таридия, и они задумались о смене правящей династии. Бодровы являются ближайшими легальными претендентами на престол после Соболевых, вот с ними и попытались договориться. Видимо, по этой же причине через Воротынского и меня попытались прощупать на эту тему. И остается только гадать о том, насколько длинна очередь обрабатываемых претендентов. Кстати, нужно будет Григорянского попытать – он же тоже в каком-то там колене родственник.

Реакция Глазкова тоже где-то понятна. Нет людей – нет и проблем. Не учитывает только недалекий наш Никита Андреевич, что свято место пусто не бывает. И лучше иметь неприятеля, известного тебе вдоль и поперек, такого, чтобы контролировать можно было легко, чем какого-то неизвестного и непредсказуемого.

– Ну, а что с перепиской?

– Да ничего особенного, я из нее секрета никогда не делал.

– То есть как? – полученный ответ меня просто обескуражил.

– Да так, – граф пожал плечами, – я ведь помолвлен с фрадштадтской баронессой Альберт. Кто ж запретит мне переписываться с невестой?

– Почему же мне ставят в вину раскрытие тайны твоей переписки?

– Ну, Бодров, у тебя же есть голова на плечах, вот и подумай, кому это выгодно и кто тебе зла желает на самом деле.

– А как же Сахно? – в голове моей был сумбур, поскольку сообщаемые собеседником сведения в корне меняли представления о сути случившихся со мной происшествий.

– Ты утомляешь меня глупыми вопросами, Михаил. Еще раз говорю, что у меня нет причин вредить тебе. А Сахно – записной бретер, наемник. За кого ему заплатят, того он и будет провоцировать на поединок. Так что я был весьма обрадован и удивлен, когда узнал, что ты отправил мерзавца на тот свет.

– Ну да, ну да, сейчас все так говорят, – я выдавил из себя грустную улыбку, – а видел бы ты, как толпа придворных жаждала моей крови!

– А чего ты хотел? Это ж придворные подхалимы, у них всегда нос по ветру. А ты в тот момент явно против ветра был.

«Да, господин Воротынский, говоришь ты красиво, связно, логично. Только вот насколько можно тебе верить? Проверить-то никак не получится. Я даже не могу быть уверен на сто процентов, что передо мной настоящий граф Андрей Михайлович Воротынский! Может, это – засланный казачок от товарища Глазкова? А может, и сам Воротынский, да наученный говорить то, что нужно. А что? В обмен, к примеру, на послабления на каторге. Может такое быть? Вполне.

А может, ты и не врешь вовсе, Андрей Михайлович, только правда у тебя своя. А у Никиты Андреевича Глазкова – своя. И вот как бы мне между вашими правдами аккуратно так проскочить, чтобы без потерь? А то, ей-богу, надоело уже!»

– Как сбежал-то? – спросил я, как бы между прочим, в задумчивости потирая виски ладонями.

– Извини, дружище, но этого тебе знать не нужно, – Воротынский поднялся на ноги и протянул мне руку. – Да и вообще, мне пора, впереди еще долгая дорога. Рад был повидаться с тобой, Холод.

– Еще один вопрос, – я тоже поднялся, – нет, вру, два. Почему ты мне всё это рассказываешь?

– Потому что не желаю зла своему приятелю, – глядя мне прямо в глаза, ответил граф, – и еще потому, что предложение всё еще в силе. Надумаешь, свяжись с баронессой Альберт.

– Хм, тогда последний вопрос, – я ответил на его прямой взгляд таким же прямым взглядом, при этом сжимая его руку в рукопожатии, – а ты не боишься, что я подниму шум и тебе придется снова отправиться на каторгу?

– Боюсь, Миха, боюсь, – Андрей натянуто улыбнулся, – но не сильно. Во-первых, ты не дурак, чтобы так поступать с друзьями, тем более желающими тебе добра. Во-вторых, со мной здесь пятнадцать человек, и тебя истыкают кинжалами прежде, чем ты успеешь что-либо предпринять.

– Очень страшно, – улыбнулся в ответ я, отпуская его руку.

Дешевый блеф, конечно же, но я действительно не собирался сдавать его властям, даже если это очередная «проверка на вшивость».

– Будь здоров, Андрей!

– И ты не хворай, Миха! И думай, хорошо думай!

На этом наша нежданная беседа завершилась. Воротынский махнул рукой на прощание, запахнул на ходу полы тулупа и направился в сторону выхода. У меня волосы встали дыбом, когда вслед за ним поднялись из-за столов и направились к выходу полтора десятка крепких мужчин. Вот тебе и блеф, Михаил Васильевич! Возомнил ты себя уже мастером психологии, а оказалось – не с чего. Учиться тебе еще и учиться.

И думай теперь: случайна была эта встреча или неслучайна. Лишь одно очевидно – если бы Воротынский стремился свести со мною счеты, то лучшего случая было бы просто глупо желать. Неужели и всё сказанное им – правда? Или сказано ровно то, что сможет подтолкнуть меня к нужному решению? А вот это уж – фигушки. Мне все эти танцы вокруг трона – до одного места. Я к власти никогда не стремился и сейчас ни в каких подковерных играх ради нее участвовать не стану. Для меня власть – это ответственность за всё и всех, постоянное нахождение на виду и необходимость неустанно подавать пример для окружающих. Нет-нет, я слишком ленив и неорганизован для этого. Мне бешеной популярности не нужно, вполне достаточно быть в тени, за чьей-нибудь широкой спиной. Например, за спиной царевича Федора.

Я настолько погрузился в раздумья, что упустил момент возвращения в трактир Игната, потому и показалось, будто он возник ниоткуда и сразу плюхнулся на то самое место, что еще не успело остыть после Воротынского. Причем в руках у него уже была кружка свежего пива.

– Уф, нелегкой задачей оказалось в это время суток жилье отыскать, – мой денщик жадно припал к емкости с пенным напитком, – перекресток торговых путей, купцы все стараются здесь заночевать. Едва успел комнату снять в «Крыжовнике», это в сторону города придется вернуться.

– Снял так снял, молодец, – рассеянно ответил я, одним глотком допивая свое пиво. Почему-то после разговора с беглым каторжанином оно мне уже не казалось таким уж замечательным.

– Представляете, Михаил Васильевич, мужик навстречу попался – дюже на злодея Воротынского похож. Только худее и бородой заросший. Да и одет как купец, Воротынский так одеваться не станет.

– Злодей, говоришь? Может быть, может быть…

– Конечно, злодей, – уверенно повторил Лукьянов. – Засаду его дружки на вас устроили? Устроили! Сахно на вас натравили? Натравили! С фрадштадтцами снюхался? Снюхался! Истину говорю – злодей он!

– Может, и так, – не стал спорить я, – только откуда ему здесь взяться? Он ведь на каторге. Сам же говоришь – купец какой-то.

– И то верно, – согласился унтер-офицер, – откуда ему здесь взяться?

Не нужно Игнату про мою встречу с Воротынским знать. Меньше знаешь, крепче спишь. Если окажется, что всё это лишь часть чьего-то представления, то отдуваться буду я один. Еще только один штрих надо сделать.

– Игнат, – проникновенно окликнул я денщика, когда мы уже покинули заведение «У Фомы», – ты помни, что мы всё еще находимся под подозрением Сыскного приказа и инквизиции, так что, от греха подальше, даже про похожих на Воротынского людей никому не говори.

– Правда ваша, князь, эти вцепятся в тебя клещами и всю душу наизнанку вывернут, – он досадливо сплюнул в сторону и уверенно зашагал в сторону трактира «Крыжовник».