16

Зеленодольский полк встал на левом берегу Солянки за тем самым хвойным леском, из которого мы в прошлый раз начали ту злосчастную атаку на вражеский форпост, и начал возводить временные укрепления на виду у тимландцев. Суеты создавалось показательно много, но все недружелюбные действия пока сводились лишь к трем-четырем пушечным выстрелам в день. Наши западные соседи поначалу беспокоились, трубили тревогу, отправляли гонцов в сторону Бобровска и сосредоточивались на передней линии в ожидании штурма. Но вскоре привыкли и стали отвечать на выстрелы зеленодольцев столь же ленивыми пушечными выстрелами. Поверил противник в то, что мы готовимся к долгому основательному противостоянию, или не поверил, но в течение недели к берегу Солянки подтянулись около батальона пехоты, два эскадрона кирасир, четыре пушки и обоз с продовольствием и боеприпасами.

Форпост, кстати говоря, сильно вырос за время моего отсутствия. Обращенная к берегу реки стена усилилась вторым рядом бревен, слева и справа выросли массивные земляные валы с позициями для пушек, а за валами виднелись крыши вынесенных за стены маленькой крепости казарм, конюшен и складов. С боков и с тыльной стороны всё это разросшееся хозяйство было огорожено частоколом из заостренных бревен. Старый настил моста был сорван, но на правом берегу на деревянных катках лежал новый, готовый к выдвижению на старые опоры. Хорошо поработали тимландцы, шустро. Теперь это уже был не банальный форпост, предназначенный для раздражения и затравки противника, а полноценный пограничный форт, который враги собирались защищать для недопущения прорыва наших войск к осажденному Бобровску.

Только зря всё это. Легкая победа, похоже, вскружила голову генералу Освальду и заставила его забыть об осторожности. Поспешил тимландский командующий сработать на перспективу и застолбить новую линию границы между нашими странами.

К счастью, осажденный город еще в мое отсутствие наладил более-менее устойчивую связь с армией. Двое местных жителей в особенно темные ночи выходили из городской гавани на маленькой лодке и вдоль прибрежных скал спускались вниз по течению на несколько километров. Затем по расселине поднимались на гору и на следующий день к вечеру переправлялись через Солянку в районе Усолья. Не радиосвязь, но по крайней мере можно было выяснить обстановку в городе и обговорить с Ниловым совместные действия. Плохой новостью было то, что три фрадштадтских военных корабля патрулировали нижнее течение Нариса, не пропуская мимо себя ни одно таридийское судно. Ничего, разберемся с Тимландом – и до господ с островов дойдут руки.

Это на бумаге планы красиво пишутся, на деле всегда что-то идет не по-писаному – я прекрасно понимал, что времени у меня в обрез. Потому приказы начал рассылать еще до отъезда из Ивангорода. Благодаря подобной предусмотрительности сформированная из пластунов-рубежников полковая разведка к моему прибытию уже была одета в белые маскхалаты и начала совершать постоянные вылазки во вражеский тыл.

К исходу пятого дня перешедшим Солянку ниже по течению отрядом была взята под контроль идущая вдоль дороги на Бобровск скала. Та самая, с которой нас закидывали гранатами тимландские гренадеры. Сидеть на скале в снег и мороз они не собирались, поэтому стратегическая высота досталась нам без боя. Нужно ли говорить о том, что пригодные для подъема с тимландской стороны места были тут же основательно завалены камнями? На высоте расположилась полурота во главе с поручиком Завадовым, и последующие две ночи туда скрытно поднималось всё необходимое, в том числе удалось втянуть веревками три гаубицы.

Разведгруппы были разосланы в тыл осаждающей Бобровск армии и на расположенные к северу и югу от Верейского прохода отроги гор. Понятное дело, что информация поступала с солидным запозданием, но лучше уж так, чем вообще без нее.

По мере того, как сведения о противнике складывались в единую картину, приходило понимание того, что разделить свои силы для одновременного удара по обеим вражеским группировкам не получится – нет количественного перевеса, без которого я опасался ввязываться в сражение. Нужно реально оценивать свои силы, а ни опыта планирования войсковых операций, ни навыка руководства большими массами людей у меня не было. Первоначальный план извести противника немыслимым количеством мелких стычек и засад тоже выглядел нереальным – и времени было мало для его осуществления, и укрывший землю снег сильно осложнял свободу передвижения легкой кавалерии, которая должна была играть при этом решающую роль. Да и не выглядели тимландцы неопытными новичками, чтобы не найти противодействия подобной тактике. Нужно было действовать быстро и решительно, не сбиваясь на тактику комариных укусов, и в то же время не втягиваться в сражение с превосходящими силами противника.

И кроме свежих для этого мира идей нужен был еще один очень важный козырь под названием огневое преимущество. Окажись на моем месте талантливый инженер, желательно работавший на оружейном заводе в Туле, Ижевске или Коврове, он бы быстренько «изобрел» и организовал производство пулеметов, но это не для меня, я простой потребитель. То есть воспользоваться готовым продуктом сумел бы, а вот создать его «с нуля» – нет, это не ко мне.

Именно поэтому я буквально зубами выдирал право временно изымать во всех попутных частях и гарнизонах артиллерию вместе с прислугой и боезапасом. Никакого сверхизобилия это мне не принесло, поскольку в стране современные орудия и качественные боеприпасы были в дефиците, но двадцать семь пушек и четырнадцать гаубиц на два пехотных полка – в моем понимании это уже было кое-что. А уж офицеры что Белогорского, что Зеленодольского полков и вовсе смотрели на меня округлившимися от изумления глазами – для них такое количество артиллерии было невиданным чудом. Ничего, пусть привыкают к такому положению вещей, ведь очевидно же, что чем больший урон врагу будет нанесен артиллерией дистанционно, тем меньше потерь понесет наша пехота в штыковой рубке.

Я говорю только про два пехотных полка, потому что третий Ивангородский пехотный и сильно потрепанный Клинцовский драгунский полки я решил пока придержать в резерве, а двум эскадронам улан была поставлена отдельная задача по наведению шороха в тылу основной группировки тимландцев.

На восьмой день второго противостояния в Верейском проходе мы встретились с Григорянским, полковником Крючковым и временно командовавшим драгунами майором Штормом для последней «сверки часов». С этого момента время для меня понеслось вскачь с бешеной скоростью.

В пятом часу вечера я с белогорцами повторил в обратном направлении свой путь после первой битвы и заплыва через заводь. Полк, усиленный рекрутированными из других частей бомбардирами и двадцатью орудиями, переправился через Солянку севернее тимландского форта и в надвигающихся сумерках направился на юг.

Около семи часов вечера до нас донеслись звуки вялой артиллерийской дуэли – до назначенного времени тимландцы должны были думать, что этот день ничем не отличается от предыдущих.

В отличие от самой Солянки, ее тихая заводь, в которой я совершал свое вынужденное ноябрьское купание, успела вполне качественно замерзнуть, и разведчики уверенно перевели нас через нее. Отсюда один эскадрон улан сразу ушел в сторону Бобровска, а второй рассредоточился по проходу и в сторону города, и в сторону форта. Задачей первого было загрузить работой основные силы Освальда, создать видимость серьезной угрозы, чтобы у того голова была занята мыслями об обороне и не отвлекалась на отправку подмоги своему сторожевому отряду. Второй эскадрон использовался в качестве конной разведки и служил гарантией перехвата вражеских гонцов с обоих направлений.

Примерно два часа в быстро сгущающихся сумерках мои белогорцы расставляли по полю заготовленные деревянные ежи и рогатины, устанавливали по заранее расписанным местам пушки и гаубицы. Я успел устать, охрипнуть и основательно промокнуть, мотаясь с фланга на фланг в попытках лично проследить за каждой мелочью. Я и подсказывал, где ставить ежи, и помогал артиллеристам вкатывать на позицию пушки, и бросался подгонять подводы с боеприпасами. В общем, я старался быть одновременно везде. Соглашусь с теми, кто скажет, что я вел себя не как подобает командиру и полководцу, но мне так было проще справиться с волнением. Да и другие офицеры, видя мою бурную деятельность, считали зазорным ограничиваться лишь командными действиями и включались в подготовительный процесс не только умственно, но и физически. Уж не знаю, насколько это помогло, но в срок мы уложились.

В девять часов, уже в полной темноте, неспешная стрельба трех зеленодольских пушек неожиданно для противника сменилась настоящим огненным шквалом двадцати орудий. Во вражескую крепость полетели не только простые ядра, как во все предшествующие дни, но и разрывные бомбы и зажигательные снаряды – брандскугели. Последние выглядели завораживающе красиво, падающими звездами расчерчивая ночную тьму. На брандскугели вообще возлагались большие надежды, и расчет оказался верным – уже спустя полчаса после начала массированного артобстрела несколько деревянных построек внутри форта пылали, предоставляя нам столь необходимую подсветку.

Получив такой блестящий ориентир, открыла стрельбу и расположенная на скале батарея Завадова. Орудий у них было мало, зато большая часть крепости у отборных орудийных расчетов в свете горящих зданий была видна, как на ладони. Завадовцы не подвели, и вскоре количество пожаров на территории форта удвоилось, что явилось уже сигналом для нашей части отряда открыть огонь.

Как водится, по три-четыре выстрела были потрачены на пристрелку. Потом уже приноровившиеся артиллеристы принялись укладывать свои смертельные подарки по пристрелянной траектории. И для не имевших возможности укрыться от стрельбы из своего тыла за земляными валами тимландцев наступил сущий ад.

В подзорную трубу я бесстрастно наблюдал за тем, как в ужасе мечутся солдаты противника внутри форта. В данный момент меня беспокоили только два вопроса: что происходит сейчас под Бобровском и что будут делать запертые в форте кирасиры? В том, что первая победа уже одержана, никаких сомнений не оставалось, лишь бы не расслабиться раньше времени и не пропустить какой-нибудь дурацкий «удар под дых» вроде неожиданной атаки с тыла тяжелой кавалерии противника.

В тыл нам, слава богу, так никто и не ударил. А вот попытка прорыва из избиваемого со всех сторон форта состоялась. Примерно в половине одиннадцатого ночи из уже многочисленных проломов в частоколе в нашу сторону потекла нестройная вереница всадников. Было их сотни полторы, не больше. Да и, как выяснилось уже позже, не все пошедшие на прорыв были кирасирами. Тимландцам уже не до соблюдения условностей было, кому хватило смелости и свободного кирасирского коня, тот и сделал попытку уйти.

– Картечь! – скомандовал я находившемуся неотлучно при мне Игнату.

Тот передал приказ дальше, и тут же на подвергающийся атаке правый фланг помчались гонцы. Впрочем, это была лишь подстраховка – командиры на местах прекрасно знали, чего ожидать от загнанных в угол тимландцев и как этому противодействовать. К тому же все таридийцы помнили, какую роль сыграла тяжелая кавалерия противника в нашем предыдущем поражении, и горели желанием поквитаться за позор и погибших товарищей.

Два дружных залпа картечи из восьми орудий позволили добраться до линии наших искусственных заграждений всего нескольким десяткам всадников. Двое кирасир совершили неудачную попытку заставить лошадей перепрыгнуть через заостренные колья, остальные принялись остервенело рубить ежи и рогатины, чтобы протиснуться между ними.

Выступившая вперед пехота прикрытия остановила их ружейным огнем, а трех-четырех особенно шустрых добили штыками. Попытка прорыва была безжалостно пресечена.

А совсем скоро после этого над руинами тимландского форта появился белый флаг. Активная фаза сражения, а вернее – избиения нами противника, заняла чуть больше двух часов. Враг потерял до полутысячи солдат убитыми и порядка трех сотен сдались в плен. Зеленодольцы от ответного огня артиллерии противника потеряли шестнадцать человек, и это были все невосполнимые потери Таридии в эту ночь. Победа? Полнейшая! Но радоваться было рано – успешно сделан лишь первый шаг, впереди предстояло еще много тяжелой работы.