– Милая моя, я так скучал, – говорит Ричард.

В его голосе звучит такая любовь и нежность, что в моей груди что-то переворачивается.

Мой бывший муж не дальше двух метров от меня. Он вернулся из Чикаго несколько часов назад и зашел сюда, к Эмме, переодеться в джинсы и футболку-поло.

Я сижу, скрючившись, в шкафу в ее спальне и по старинке смотрю в замочную скважину. Шкаф – единственное место в комнате, где можно спрятаться, но в то же время видеть, что происходит.

Эмма сидит на краю кровати в тренировочных штанах и футболке. На тумбочке упаковка лекарства от простуды, коробка бумажных салфеток и чашка чая. Я добавила эти штрихи.

– Я принес тебе куриный бульон и свежевыжатый апельсиновый сок, купил в «Илайс». И цинк. Мой тренер клянется, что это лучшее средство от летних простуд.

– Спасибо, – Эмма говорит слабым тихим голосом. Она убедительна.

– Дать тебе кофту?

У меня все сжимается внутри, когда фигура Ричарда заполняет собой замочную скважину, закрывая обзор. Он приближается к моему укрытию.

– Да нет, ты знаешь, мне даже жарко. Ты не принесешь мне мокрое полотенце на лоб?

Мы этого не репетировали; Эмма хорошо импровизирует.

Я не решаюсь выдохнуть, пока звук его шагов не начинает удаляться по направлению к ванной.

Я немного меняю положение; уже несколько минут я простояла на коленях, и у меня начинают болеть ноги.

Эмма ни разу не взглянула в моем направлении. Она все еще переживает мое признание и, кажется, не до конца мне доверяет. Я не могу ее за это винить.

– Я не позволю вам и дальше распоряжаться моей жизнью, – сказала она мне вчера в коридоре возле лифта. – Я не стану звонить и говорить Ричарду, что свадьба отменяется только потому, что вы этого хотите. Я сама решу, когда ее отменить.

Но она, по крайней мере, позволила мне сегодня остаться с ней рядом, держа при себе телефон. Наблюдать за ним. Защитить ее.

Как мы и предполагали, Ричард настоял на том, чтобы прийти к Эмме домой, когда она сказала, что заболела. Придуманная болезнь решила целый ряд проблем. Если Ричард следит за передвижениями Эммы по городу, это объяснит, почему она не пошла на йогу. Почему она хочет переночевать у себя, а не у него. Почему не может его поцеловать, а тем более заниматься с ним сексом. Я хотела избавить ее от этого.

– Держи, детка, – говорит Ричард, возвращаясь в комнату.

Мне видно, что он наклоняется над ее кроватью, а потом его голова мешает разглядеть, что он делает дальше. Но я могу представить, что он кладет мокрое полотенце ей на лоб и убирает назад волосы. И смотрит взглядом, полным любви.

Мне кажется, что мои колени сейчас истолкутся в пыль о твердый деревянный пол. Бедра у меня болят, мне страшно хочется подняться и стряхнуть напряжение с ног. Но Ричард может услышать.

– Мне ужасно не хочется, чтобы ты смотрел на меня в таком состоянии. Я разваливаюсь на куски.

Если бы я не знала, что происходит на самом деле, я бы ни за что не подумала, что у нее есть какие-то скрытые мотивы.

– Ты самая красивая женщина на земле, даже когда болеешь.

Я так хорошо знаю Ричарда. Он искренне верит в то, что говорит. Если бы Эмма пожелала сейчас клубничный шербет или мягкие шерстяные носки, он бы прочесал весь Манхэттен, чтобы достать ей все самое лучшее. Он бы лег спать на полу возле ее кровати, если бы она сказала, что от этого поправится. Эту сторону моего бывшего мужа мне сложнее всего вычеркнуть из своего сердца. В этот момент я как будто остаюсь слепа ко всему остальному, как будто его профиль в замочной скважине – единственное, что доступно моему зрению.

Я зажмуриваюсь.

И сразу снова распахиваю глаза. Я уже выучила, как опасно отбрасывать от себя мысль о том, что не хочется замечать.

Если бы Эмма не смогла соответствовать ожиданиям Ричарда – а это было неизбежно, – она бы ощутила на себе последствия. Если бы она не смогла стать идеалом жены для него, он бы причинял ей боль, а потом дарил драгоценности. Если бы она не сумела создать для него семью и дом, о котором он мечтал, он бы систематически коверкал и искажал реальность вокруг нее, пока она сама перестала бы понимать, где правда. И хуже того, он бы забрал у нее то, что она любит больше всего.

– Я скажу Морин, что завтра все придется отменить, – сказал Ричард Эмме.

«Замечательно», – думаю я. Отсрочка даст нам возможность придумать, как лучше спасти Эмму из этой ситуации.

Но вместо того чтобы согласиться, Эмма говорит:

– Не стоит, я уверена, что нужно отдохнуть, и мне сразу станет лучше.

– Как хочешь, любовь моя, но самое важное – твое благополучие.

Притягательная сила его обаяния просачивается даже сквозь дверь шкафа.

Я цеплялась за надежду, что Эмма начнет устанавливать дистанцию между собой и Ричардом уже сегодня. Но ей хватает всего нескольких минут в его присутствии, чтобы начать колебаться.

Через замочную скважину мне видно, как они переплели руки. Его большой палец нежно гладит ее по запястью.

Я хочу выскочить из шкафа и растащить их в разные стороны; он соблазняет ее. Склоняет обратно на свою сторону.

– И потом, Морин должна прийти ко мне посмотреть мое платье. («Платье висит в пятнадцати сантиметрах от меня. Она засунула его в шкаф, чтобы не увидел Ричард».) – Нам еще столько всего интересного нужно сделать для свадьбы. Ведь ты не думаешь, что я позволю тебе одному пробовать торты? – продолжает она в игривом тоне.

Это полная противоположность тому, что она должна делать. Эмма, на которую я сейчас смотрю, совсем не та Эмма, которая 24 часа назад спрашивала меня, как Ричард может быть одновременно таким чудесным и таким жестоким.

Я не могу больше сидеть на коленях. Я медленно отрываю от пола левое колено и осторожно ставлю ступню. Потом повторяю то же самое с правым коленом. Миллиметр за болезненным миллиметром я поднимаюсь на ноги. Теперь я стою, окруженная платьями и юбками, и чувствую, как шелк скользит по моему лицу.

Вдруг раздается нежное и отчетливое, как звон китайского колокольчика на ветру, звяканье вешалки о металлическую перекладину.

– Что это? – спрашивает Ричард.

Мне ничего не видно.

Меня обволакивает его цитрусовый аромат или, может быть, мне так только кажется? Я делаю короткий вдох сквозь зубы. Сердце у меня яростно колотится. Я прихожу в ужас при мысли о том, что могу потерять сознание, и мое тело со стуком упадет на дно шкафа.

– Это моя скрипучая старая кровать, – я слышу, как Эмма меняет положение, и каким-то чудом кровать издает треск. – Не могу дождаться, когда буду спать только в твоей кровати.

Я снова удивляюсь ее способности молниеносно придумать отговорку.

Затем Эмма произносит:

– Но я должна тебе кое о чем рассказать.

– Что такое, милая?

Она мнется.

Я снова оседаю вниз, чтобы заглянуть в замочную скважину. Почему она так затягивает этот разговор? Она знает, как умен Ричард; неужели она не хочет поскорее спровадить его, пока он не догадался, что она на самом деле здорова?

– Мне сегодня звонила Ванесса.

Глаза у меня округляются, и я едва успеваю сдержать вскрик. Я не могу поверить, что она снова меня подставила.

У Ричарда вырывается ругательство, и он пинает стену рядом с комодом Эммы. Я чувствую, как вибрируют половицы пола. Я вижу, как его кулаки сжимаются и разжимаются.

Несколько секунд он стоит лицом к стене, потом поворачивается и смотрит на Эмму.

– Прости, детка, – говорит он напряженным голосом. – Что за чушь она несла на этот раз?

Эмма все-таки решила поверить Ричарду. Она разыграла этот спектакль, чтобы обмануть меня, а не его. Я могу позвонить в полицию, но что они сделают, если Эмма и Ричард скажут им, что я вломилась в квартиру?

Одежда Эммы душит меня. В маленьком шкафу не хватает воздуха. Я в ловушке. Я чувствую подступающий приступ клаустрофобии, горло у меня сжимается.

– Нет, Ричард, это не то, что ты думаешь. Ванесса извинилась. Сказала, что больше не будет меня беспокоить.

У меня все плывет перед глазами. Я не могла и предположить, что Эмма настолько отдалится от нашего с ней сценария, и теперь я не понимаю, чего она хочет этим добиться.

– Она так и раньше говорила, – я слышу, как Ричард тяжело дышит. – Но она продолжает звонить, приходить ко мне в офис, писать письма. Она не остановится. Она сумасшедшая…

– Милый, все в порядке. На этот раз я ей верю. Она говорила совсем по-другому.

Ноги у меня как будто превращаются в жидкость. Я не понимаю, зачем Эмма все это говорит.

Ричард выдыхает.

– Давай не будем сейчас о ней говорить. Надеюсь, больше никогда не придется. Тебе нужно что-нибудь еще?

– Я просто хочу немного поспать. И не хочу тебя заразить. Иди уже. Я тебя люблю.

– Я заеду за вами с Морин завтра в два. Я тоже тебя люблю.

Я не вылезаю из шкафа, пока через несколько минут Эмма сама не открывает дверцу.

– Он ушел.

Я, морщась, сгибаю и разгибаю ноги. Я хочу спросить ее, зачем нужен был этот неожиданный поворот в разговоре, но по отрешенному выражению на ее лице вижу, что она хочет, чтобы я ушла.

– Можно мне еще остаться на несколько минут?

Поколебавшись, она кивает.

– Пойдемте в гостиную.

Я ловлю на себе ее оценивающие взгляды. Она насторожена.

– Что мы будем делать дальше?

Она хмурится. Я знаю, что ей не нравится слово «мы».

– Я что-нибудь придумаю, – пожимает плечами она.

Эмма никак не может понять. Она, кажется, не видит, что свадьбу нужно отменить немедленно. Если Ричарду за несколько минут удалось склонить ее на свою сторону, что будет, когда он начнет кормить ее тортом, обняв за талию, и шептать обещания сделать ее счастливой?

– Вы видели, как он ударил ногой в стену, – говорю я громче. – Вы разве не видите, какой он?

Дело далеко не только в Эмме. Даже если Ричард отпустит ее – а я в этом не уверена, – как же все те способы, которыми он мучил меня? А его девушка до меня, та темноволосая женщина, которая стремилась поскорее вернуть подарок от Тиффани? Теперь я уверена, что он и ей причинил боль.

Мой бывший муж – человек привычки, он подчиняет свою жизнь регламенту. Роскошное украшение, которое наверняка лежало в том глянцевом голубом пакете, было его способом извиниться; попыткой в буквальном смысле слова скрыть неприятный инцидент.

Эмма не знает, что я намерена спасти любую женщину, которая могла бы стать будущей женой Ричарда.

– Вам нужно покончить с этим, как можно скорее. Чем дольше это будет тянуться, тем хуже…

– Я сказала, что разберусь.

Она идет к двери и открывает ее. Я нехотя переступаю порог.

– До свидания, – говорит она. У меня есть подозрение, что она намерена никогда в жизни меня больше не видеть.

Но она ошибается.

Потому что теперь я знаю, что мне нужен собственный план. Когда я увидела вспышку Ричарда при одном упоминании моего имени и выдуманного звонка, у меня зародилась одна мысль. Я иду по коридору, выложенному синим ковром, повторяя путь, который Ричард проделал несколько минут назад, и мысль медленно обретает форму.

Эмма думает, что завтра приедет Морин посмотреть платье, а потом они вместе с Ричардом поедут выбирать торт.

Она и не подозревает, что произойдет завтра на самом деле.