Если бы только я могла прислать Эмме черную записную книжку вместе со счетом за вино. Может быть, если бы она смогла пробежать глазами ее страницы, ей бы удалось уловить подспудную логику этих, на первый взгляд ничем не связанных, событий.

Но записной книжки больше нет.

К моменту последней записи в ней уже содержались целые страницы моих воспоминаний, которые все чаще чередовались с пугающими предположениями. После того вечера, когда Ричард сказал, что сделал анализ спермы, а я поклялась, что докопаюсь до сути, я не могла дольше отмахиваться от того, что подсказывала мне интуиция. Записная книжка стала залом суда, в котором мои собственные слова свидетельствовали одновременно «за» и «против» любой догадки. «Может быть, Ричард сделал анализ в другой клинике?» – писала я. «Но зачем, если раньше он уже записался на прием в ту, первую?» Я сидела, сгорбившись, на кровати в гостевой спальне и строчила при свете тусклой лампочки на ночном столике, пытаясь провести параллели между поставившими меня в тупик событиями, восходящими к самому началу нашего брака: «Почему он похвалил мое виндалу из ягненка, потом оставил больше половины на тарелке, а на следующее утро прислал мне сертификат на кулинарные курсы? Это было проявлением заботы? Может быть, он пытался дать мне понять, что ужин не получился? Или это было наказание за признание в том, что я забеременела в университете, в кабинете доктора Хоффман?» И за несколько страниц до этого: «Почему он так внезапно появился в баре на моем девичнике, хотя Сэм его не приглашала? Им двигала любовь или желание меня контролировать?»

Вопросов становилось так много, что отрицать уже было бессмысленно: либо что-то не так с Ричардом, либо со мной. Оба этих предположения приводили меня в ужас.

Я была уверена: Ричард чувствует, что между нами что-то изменилось. Я не могла не отдалиться от него – от всех. Я бросила волонтерство. Я редко выезжала в город. Мои друзья из «Гибсонса» и «Ступеньки за ступенькой» продолжали жить своей жизнью. Даже тети Шарлотты не было рядом – они с парижской подругой договорились поменяться квартирами еще на шесть месяцев, как уже делали раньше. Меня засасывало одиночество.

Я объясняла Ричарду свою депрессию тем, что у нас не получалось завести ребенка. Но на самом деле я благодарила судьбу за то, что до сих пор не забеременела.

Я искала утешения в алкоголе, но только когда мужа не было рядом. В его присутствии мне нужно было сохранять ясность ума. Когда Ричард заметил, сколько я выпиваю вина за день, он предложил мне отказаться от вина. Я согласилась. Теперь я ездила за своим «Шардоне» за несколько поселков от дома, прятала пустые бутылки в гараже и во время утренних прогулок подкладывала их в мусорный контейнер соседей.

От алкоголя меня клонило в сон, и я большую часть дня спала, трезвея к тому времени, когда Ричард приходил домой с работы. Я находила успокоение в мягких объятиях углеводов и вскоре одевалась исключительно в терпимые к лишним сантиметрам леггинсы и свободные майки. Мне не нужен был психотерапевт, чтобы знать, что я таким образом пытаюсь обложить свое тело защитным слоем. И сделать себя менее привлекательной для своего подтянутого спортивного мужа.

Ричард никак напрямую не комментировал набранный мною вес. За время нашего брака я уже не раз то сбрасывала, то набирала несколько килограммов. Когда число на весах превышало допустимую отметку, Ричард выражал свое мнение по этому поводу, заказывая на ужин запеченную рыбу, а в ресторане отказывался от хлеба и просил, чтобы заправку к салату принесли отдельно. Я следовала его примеру, пристыженная отсутствием у меня подобной дисциплинированности. В день моего рождения, когда мы пошли на ужин в клуб с тетей Шарлоттой, я разволновалась не потому, что, как мне показалось, официант допустил ошибку. К тому времени я уже не влезала в свою старую одежду. Мой муж не позволял себе ни одного комментария на этот счет.

Но за неделю до этого ужина он купил новые высокоточные весы и поставил их у нас в ванной.

* * *

Однажды я проснулась ночью в нашем доме в Уэстчестере, отчаянно скучая по Сэм. Днем я вспомнила, что сегодня у нее был день рождения. Я представила, как она его отметила. Я даже не знала, работает ли она по-прежнему в «Ступеньке за ступенькой», живет ли еще в нашей старой квартире и не вышла ли замуж. Я посмотрела на часы на тумбочке – было почти три часа ночи. Это меня не удивило – в последнее время мне редко удавалось проспать всю ночь. Рядом со мной неподвижно, как статуя, лежал Ричард. Жены обычно жалуются на то, что их мужья храпят или стягивают с них одеяло, но Ричард всегда был так неподвижен, что было невозможно угадать, крепко ли он спит или вот-вот проснется. Я лежала, не двигаясь, несколько секунд, прислушиваясь к его ровному дыханию, а потом выскользнула из-под одеяла. Я тихонько прокралась к двери и оглянулась. Не разбудила ли я его? В темноте было непонятно, открыты у него глаза или нет.

Я осторожно закрыла за собой дверь и пошла в гостевую спальню. Раньше я винила Сэм за то, что мы перестали общаться, но в тот период своей жизни я пересматривала все свои прежние суждения и задумалась, кто же на самом деле был в этом виноват. После того ужина в «Пика» трещина в нашей дружбе только увеличилась. Сэм пригласила меня на прощальную вечеринку в честь Марни, которая уезжала домой в Сан-Франциско, но мы с Ричардом уже договорились пойти в тот вечер на ужин к Хиллари и Джорджу. Когда мы вместе с Ричардом с опозданием появились на вечеринке, я увидела разочарование на лице моей лучшей подруги. Мы пробыли там меньше часа. Большую часть времени Ричард стоял в углу, разговаривая по телефону. Я видела, что он зевает, и, зная, что у него на следующий день рано утром должна быть деловая встреча, извинилась, и мы ушли. Несколько недель спустя я позвонила Сэм с предложением сходить куда-нибудь вместе.

– Ричарда ведь с нами не будет?

Я вспылила:

– Не волнуйся, Сэм, он испытывает так же мало удовольствия от вашего общения, как и ты.

Вспыхнула ссора, и больше мы после этого не разговаривали.

Я зашла в спальню и, подходя к кровати, чтобы достать из-под матраса записную книжку, спросила себя, не потому ли так обижалась и злилась, что Сэм, казалось, знала то, что я не позволяла себе признать: что Ричард не идеален. Что наш брак только на взгляд поверхностного наблюдателя был счастливым. «Прекрасный принц. Слишком хорош, чтобы быть настоящим. Ты нарядилась как будто на родительское собрание». Она даже однажды назвала меня Нелли, и мне показалось, что она скорее издевается, чем шутит.

Я подняла матрас правой рукой, а левой начала шарить по пружинной сетке, но нигде не чувствовала знакомого прямоугольника своего дневника.

Я опустила матрас и включила лампу. Потом встала на колени и подняла матрас еще выше. Записной книжки не было. Я поискала под кроватью, откинула покрывало и одеяло.

Руки у меня неподвижно замерли, когда по коже прошел электрический разряд. Я почувствовала взгляд Ричарда, прежде чем он заговорил.

– Не это ищешь, Нелли?

Я медленно поднялась на ноги и повернулась.

В дверях – в трусах и футболке – с записной книжкой в руке стоял мой муж.

– На этой неделе ты еще ничего не писала. Хотя, наверное, ты была занята. Супермаркет во вторник, стоило мне уехать на работу, винный магазин в Катоне вчера. Какие мы хитрые.

Он знал обо всем, чем я занималась.

Он подошел ближе, и я съежилась. Но он всего лишь взял что-то с тумбочки за моей спиной. Ручку.

– Ты кое-что забыла, Нелли. Ты оставила здесь ручку. Я ее заметил несколько дней назад, – он говорил непривычно высоким голосом, которого я никогда не слышала раньше, и тон был едва ли не игривый. – А где ручка, там должна найтись и бумага.

Он пролистал страницы.

– Охренеть, какая это все чушь, – он выплевывал фразы все быстрее и быстрее. – Герцог! Виндалу! Повернутая к стене фотография! Я, я! включил в доме сигнализацию!

С каждым новым обвинением он вырывал по странице.

– Фотография родителей! Ты влезла в кладовую! Хотела найти фигурку на торт? Ездила в город говорить о нас с какой-то женщиной? Да ты чокнулась! Ты хуже своей матери!

Я не осознавала, что медленно отступаю назад, пока тумбочка не ударила меня под колени.

– Ты была жалкой официанткой, которая не могла по улице пройти, не трясясь от страха, что кто-то ее преследует, – он запустил пальцы в волосы, и часть из них встала дыбом. Футболка у него измялась, а на подбородке проступила щетина. – Сука неблагодарная. Знаешь, сколько женщин убили бы, чтобы иметь такого мужа, как я? Чтобы жить в нашем доме, отдыхать в Европе и ездить на «Мерседесе»?

Кровь как будто полностью отлила от моей головы; мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание от страха.

– Конечно, конечно, ты прав, ты так обо мне заботишься, – начала умолять я. – Ты читал другие страницы? Я писала, какой ты щедрый, как ты заплатил за ремонт в приюте, как помог мне после смерти мамы. Как сильно я тебя люблю.

Он не слушал; он, казалось, смотрел прямо сквозь меня.

– Убери это, – приказал он.

Я упала на колени и начала собирать страницы.

– Рви.

Я уже рыдала, но подчинилась, хватая с пола кипы страниц и пытаясь разорвать их пополам. Но руки у меня дрожали, а страниц было слишком много, и мне никак не удавалось их порвать.

– Дура беспомощная.

Я ощутила в воздухе металлический привкус; все, казалось, набухло напряжением.

– Пожалуйста, Ричард, – всхлипывала я. – Прости, я не хотела… Пожалуйста…

Первый удар пришелся по ребрам. Боль отозвалась во мне пушечным выстрелом. Я свернулась в комок и прижала колени к груди.

– Хочешь уйти от меня, да? – крикнул он и ударил меня ногой еще раз.

Он сел на меня сверху, перевернув меня на спину и прижав мои руки своими ногами к полу. Колени его врезались мне в выемку на локтях.

– Прости, прости, прости, – я пыталась вывернуться, но он сидел у меня на животе, не позволяя мне пошевелиться.

Руки у него сомкнулись на моей шее.

– Ты клялась любить меня вечно.

Я начала давиться, я колотила ногами и руками под его весом, но он был слишком силен. В глазах у меня поплыли пятна. Мне удалось выдернуть одну руку, и я схватила его за лицо, теряя сознание.

– Ты должна была меня спасти, – его слова прозвучали мягко и грустно.

Это было последнее, что я услышала, прежде чем потеряла сознание. Придя в себя, я увидела, что по-прежнему лежу на полу. Вырванные из дневника страницы исчезли.

Ричарда тоже не было.

Во рту пересохло, горло ужасно саднило. Я долго лежала, не шевелясь. Я не знала, где Ричард. Я перевернулась на бок, обняв колени руками, дрожа в тонкой ночной рубашке. Некоторое время спустя я стянула с кровати покрывало и накрылась им. Страх парализовал меня; я не могла выйти из комнаты.

Потом я почувствовал запах свежего кофе.

Я услышала, что Ричард поднимается по лестнице. Спрятаться было негде. Убежать я тоже не могла – он был между мной и входной дверью.

Он неторопливо вошел в комнату с кружкой в руках.

– Прости меня, – вырвалось у меня. Голос у меня был хриплый. – Я не понимала, что… Я пила, я мало спала. Мысли у меня путались…

Он молча смотрел на меня. Он был способен меня убить. Мне нужно было убедить его этого не делать.

– Я не собиралась от тебя уходить, – врала я. – Я не знаю, почему я писала все эти вещи. Ты так заботился обо мне.

Ричард сделал глоток кофе, не отрывая от меня взгляда поверх кружки.

– Я, наверное, становлюсь, как моя мать. Мне нужна помощь.

– Конечно, ты не собиралась от меня уходить, – он снова был спокоен и собран. Я произнесла верные слова. – Я сорвался, признаю, но ты меня спровоцировала, – сказал он, как будто просто огрызнулся во время незначительной размолвки. – Ты мне лгала. Ты меня обманывала. Ты не та Нелли, на которой я женился, – он замолчал.

Потом он похлопал по кровати, и я нерешительно поднялась, чтобы сесть на край, заслоняясь покрывалом, как щитом. Он присел рядом со мной, и я почувствовала, как матрас прогнулся под его тяжестью, заставив меня съехать ближе к нему.

– Я все обдумал и понял, что отчасти это моя вина. Я должен был распознать тревожные симптомы. Я потворствовал твоему депрессивному состоянию. Тебе нужна твердая рука. Четкое расписание. Начиная с сегодняшнего дня ты будешь вставать вместе со мной. По утрам мы будем вместе заниматься спортом. Потом ты будешь завтракать. Больше белка. Каждый день тебе нужно гулять. Нужно вернуться к общественной работе в клубе. Ты когда-то старалась каждый день делать что-нибудь вкусное на ужин. Ты должна снова начать готовить.

– Да. Конечно.

– Я готов на все, чтобы сохранить наш брак, Нелли. Не заставляй меня снова сомневаться в том, что и ты тоже.

Я быстро кивнула, хотя это движение отозвалось болью в шее.

Час спустя он ушел на работу, сказав, что позвонит, когда приедет в офис, и настаивает на том, чтобы я ответила. Я сделала все, как он сказал. На завтрак мне удалось проглотить только немного йогурта, зато в нем было много белка. Было начало осени, поэтому я пошла дышать свежим воздухом, включив звук на телефоне на полную громкость. Я надела водолазку, чтобы скрыть красные следы от пальцев, которые вскоре превратятся в синяки, а потом поехала в магазин, где выбрала на ужин своему мужу филе миньон и белую спаржу.

Я уже стояла в очереди в кассу, когда вдруг услышала голос кассира: «Мэм?» – и поняла, что она ждет, пока я расплачусь за покупки. Я подняла взгляд от пакета, на который уставилась, думая о том, известно ли ему уже, что я купила на ужин. Каким-то образом Ричард каждый раз знал, если я уезжала из дома; знал о моей секретной поездке в город, знал название винного магазина, куда я часто ездила, знал обо всех моих передвижениях.

«Даже когда меня нет рядом, я все равно с тобой».

Я подняла голову на женщину на соседней кассе, успокаивающую капризного ребенка, который хотел выбраться из тележки, потом заметила камеру слежения возле двери, посмотрела на столб красных корзинок с блестящими металлическими ручками, стенд с глянцевыми журналами, упаковки конфет в ярких морщинистых фантиках.

Я не могла представить, как моему мужу удается все время следить за мной. Ему уже не было нужды это скрывать. Мне некуда было деться от жестких правил, которыми он зажал, как в тисках, наш брак. И конечно, не могло быть и речи о том, чтобы от него уйти.

Он узнает.

Он меня остановит.

Он причинит мне боль.

Он может меня убить.

* * *

Пару недель спустя я сидела за завтраком и смотрела, как Ричард подцепляет на вилку хрустящий кусок бекона из индейки, который я поджарила вместе с яйцами. Его лицо еще было розоватым от наших утренних упражнений. От чашки с эспрессо поднимался пар; около тарелки лежала сложенной «Уолл-стрит Джорнал».

Он откусил кусок бекона.

– Идеально приготовлено.

– Спасибо.

– Что собираешься сегодня делать?

– Приму душ и поеду в клуб, мы организуем сбор книг. Надо рассортировать то, что уже собрали. Работы много.

Он кивнул.

– Замечательно.

Он вытер пальцы о салфетку и с хрустом раскрыл газету.

– И не забудь, что мы устраиваем обед в честь Дайян, она выходит на пенсию. Можешь подобрать красивую открытку? Я потом вложу туда путевки в круиз.

– Да, конечно.

Он опустил голову и погрузился в изучение курса акций.

Я встала и убрала тарелки, загрузила посудомоечную машину и протерла стол. Я водила губкой по гранитной столешнице, когда Ричард подошел ко мне сзади, обнял за талию и поцеловал в шею.

– Я тебя люблю, – прошептал он.

– Я тоже тебя люблю.

Он надел пиджак, взял кейс и пошел к двери. Я шла за ним, потом смотрела в большое окно с эркером, как он идет по дорожке к своему «мерседесу».

Все было в точности так, как хотелось Ричарду. Когда он сегодня вечером придет домой, на столе его будет ждать ужин. Я сниму леггинсы и надену красивое платье. Я развлеку его забавной историей о том, что сегодня в клубе сказала Минди.

Ричард поднял голову и посмотрел на меня.

– Пока! – крикнула я в открытое окно и помахала рукой.

Он улыбнулся широкой искренней улыбкой. Он излучал удовлетворение.

В тот момент я кое-что поняла. Как будто сквозь ватную удушливую серость, навалившуюся на меня, проглянул солнечный луч размером с булавочную головку.

Есть только один способ заставить моего мужа меня отпустить.

Развод должен быть его идеей.