Проснувшись следующим утром, я чувствую бодрость, какой не знала годами. Сегодня я проспала 9 часов подряд без помощи алкоголя или таблеток. Еще одна маленькая победа.

Я направляюсь на кухню и слышу, что там уже ходит тетя Шарлотта. Я останавливаюсь у нее за спиной и заключаю ее в объятия. Льняное семя и лаванда – ее запах оказывает на меня такой же сильный эффект, как и запах Ричарда. Только один меня успокаивает, а другой тревожит.

– Я тебя люблю.

Ладонью она накрывает мою ладонь.

– Я тоже люблю тебя, дорогая моя.

В ее голосе звучит удивление, как будто она чувствует перемену внутри меня.

С тех пор как я переехала к ней, мы обнимались сотни раз. Тетя Шарлотта успокаивала меня, рыдающую, в своих объятиях, когда я высадилась из такси у ее дома. Когда я не могла уснуть из-за мучивших меня воспоминаний о худших мгновениях моего брака, я чувствовала, как она ложится рядом со мной на кровать и обхватывает руками. Как будто хочет вытянуть из меня боль. На каждую страницу моей записной книжки с историей ухищрений Ричарда могла бы прийтись страница, описывающая случаи, когда тетя Шарлотта поддерживала меня на плаву своей непоколебимой нетребовательной любовью.

Но сегодня это я распахиваю для нее объятия. Делюсь с ней своей внутренней силой.

Когда я опускаю руки, тетя Шарлотта берет кофейник с только что сваренным кофе, а я достаю из холодильника и протягиваю ей сливки. Я стремлюсь насытиться калориями – питательной едой, которая поддержала бы во мне вновь обретенные силы. Я разбиваю яйца в сковороду, замешиваю в них помидоры черри и тертый чеддер и засовываю два куска цельнозернового хлеба в тостер.

– Я почитала немного, – она поднимает на меня взгляд, и я знаю, что она точно понимает, о чем я говорю. – Я не допущу, чтобы ты боролась с этим одна. Я буду помогать. Я никуда от тебя не денусь.

Она размешивает сливки в чашке с кофе.

– Не говори глупостей. Ты молода. И не должна посвятить свою жизнь заботе о старухе.

– Нет уж, – говорю я весело. – Нравится тебе или нет, ты от меня не отделаешься. Я нашла лучшего специалиста по макулярной дегенерации в Нью-Йорке. Он один из лучших в Америке. Мы записаны к нему на прием через две недели.

Администратор уже отправила мне анкету, которую я должна буду помочь тете Шарлотте заполнить.

Ее рука с ложкой движется все быстрее, и кофе грозит выплеснуться из чашки. Я знаю, что ей неловко. Я почти уверена, что у нее, художницы без определенного места работы, не слишком хорошая медицинская страховка.

– Ричард выписал мне чек, когда приезжал сюда в последний раз. У меня много денег.

Я заслужила каждый цент из этих денег. Не позволяя ей возразить, я беру себе кружку.

– Подожди, я не могу об этом спорить, пока не выпью кофе.

Она смеется, и я меняю тему разговора.

– Чем ты собиралась сегодня заняться?

– Я хотела сходить на кладбище. Хочу навестить Бо.

Обычно тетя ездит на кладбище в годовщину их свадьбы, осенью. Но мне ясно, что сейчас все ей видится по-другому, что она хочет сложить как можно больше визуальных воспоминаний в кладовую своей памяти, чтобы возвращаться к ним, когда потеряет зрение.

– Если ты не против, я бы с удовольствием составила тебе компанию, – я напоследок еще раз перемешиваю яйца и добавляю соль и перец.

– Тебе сегодня не нужно работать?

– Сегодня нет.

Я намазываю тосты маслом и делю яйца между двумя тарелками. Я ставлю тарелку перед тетей Шарлоттой, потом отпиваю немного кофе, чтобы выиграть время. Я не хочу ее беспокоить, поэтому придумываю историю о том, как во всем магазине сокращают штат.

– Я объясню тебе за завтраком.

* * *

На кладбище мы сажаем у надгробия Бо герань – желтую, красную, белую – и вспоминаем истории с его участием. Тетя Шарлотта рассказывает, как они встретились: он притворился молодым человеком, с которым у нее должно было быть свидание вслепую в кафе. Правду он открыл только на третьем свидании. Я слышала эту историю много раз, но все равно каждый раз смеюсь над тем, какое он испытал облегчение от того, что не нужно было больше откликаться на имя Дэвид. Я рассказала, как любила его маленький журналистский блокнот – он всегда носил его в заднем кармане брюк, а в спираль был вставлен карандаш. Когда мы с мамой приезжали к ним в гости в Нью-Йорк, дядя Бо давал мне такой же блокнот, и мы представляли, что вместе делаем репортаж. Он вел меня в пиццерию рядом с их домом и, пока мы ждали пиццу, учил записывать все, что я вижу, слышу, запахи, которые чувствую, – прямо как настоящие репортеры. Он обращался со мной не как с ребенком, с вниманием относился к моим наблюдениям и говорил, что мне хорошо удается подмечать детали.

В небе высоко стоит полуденное солнце, но тень от деревьев защищает нас от зноя. Никто из нас никуда не торопится; так приятно сидеть на мягкой траве и неспешно беседовать с тетей Шарлоттой. Вдалеке я вижу, что к нам идет семья – мама, папа, двое детей. Одна из девочек сидит у папы на плечах, у другой в руках букет цветов.

– Вы оба замечательно обращались с детьми. Тебе никогда не хотелось завести ребенка? – я уже задавала тете этот вопрос, когда была моложе. Но сейчас я спрашиваю как взрослая женщина – на равных.

– Честно признаться, не хотелось. У меня была насыщенная жизнь, я занималась творчеством, а Бо всегда куда-то отправляли по работе, и я ездила с ним… И потом, мне повезло, я могла делить с твоими родителями заботы о тебе.

– Это мне повезло, – я ненадолго кладу ей голову на плечо.

– Я знаю, как сильно тебе хотелось детей. Мне жаль, что с тобой этого не случилось.

– Мы долго пытались, – я думаю об этих роковых голубых полосках, «Кломифене» и вызванной им тошноте и усталости, об анализах крови, приемах у врача… Каждый месяц на меня заново обрушивалось ощущение провала. – Но со временем я уже не была уверена, что нам суждено вместе завести детей.

– Правда? Вот так просто?

Я думаю: «Нет, конечно, это было совсем не просто».

* * *

Доктор Хоффман первой заговорила о том, чтобы Ричард сделал повторный анализ спермы.

– Разве никто ему об этом не говорил? – спросила она, когда я во время очередного ежегодного обследования сидела в ее безукоризненном кабинете. – Результат любого медицинского анализа может оказаться ошибочным. Анализ спермы – стандартная процедура, которую рекомендуют повторять каждые полгода или год. Просто очень маловероятно, чтобы такой здоровой молодой девушке было так трудно забеременеть.

Это было уже после смерти моей матери; после того, как Ричард пообещал мне, что у нас все будет хорошо. Он старался, по крайней мере несколько дней в неделю, приходить домой не позже семи; мы съездили на праздники на Бермуды, а потом в Палм-Бич, играли в гольф и загорали у бассейна. Я снова была готова делать усилия ради сохранения нашего брака, и спустя шесть месяцев мы договорились, что сделаем вторую попытку завести ребенка. С работой, про которую говорил Пол, так и не сложилось, но я продолжала волонтерство для программы «Высокий старт». Я говорила себе, что отчасти сама виновата в том, что Ричард сорвался. Разве есть на свете муж, который будет счастлив, что его жена тайком выезжает в город, а потом скрывает причину? Ричард сказал мне, что заподозрил, будто у меня есть любовник; я решила, что иначе он никогда не позволил бы себе поднять на меня руку. Постепенно легко стало убеждать себя, что каждый брак рано или поздно переживает кризис – ведь мой нежный внимательный муж приносил мне цветы просто так и оставлял на подушке любовные записки. Я говорила себе, что он больше никогда так не поступит.

Тихий настойчивый голос, который взывал ко мне изнутри и говорил, что нужно от него уйти, постепенно поблек и исчез, как синяки на моем запястье.

– Мой брак был немного… неровным, – говорю я тете. – Я не хотела, чтобы ребенок рос в обстановке нестабильности.

– Поначалу ты казалась счастливой, – осторожно начала тетя Шарлотта. – Было видно, что он тебя обожает.

Оба этих замечания верны, и я киваю.

– Иногда этого недостаточно.

* * *

Когда я рассказала Ричарду о том, что посоветовала доктор Хоффман, он сразу же согласился сделать повторный тест.

– Я запишусь на четверг, схожу в обед. Думаешь, тебе удастся так долго сдерживать свою страсть?

Еще в первый раз нам сказали, что нужно воздерживаться от секса два дня, чтобы накопить достаточное количество спермы.

В последний момент я решила поехать с Ричардом делать анализ. Я вспомнила, что он всегда был рядом со мной во время каждого моего обследования. Кроме того, у меня не было никаких дел в тот день, и я думала, что будет приятно провести полдня в городе, дождаться его с работы и пойти вместе ужинать. По крайней мере, такие причины я называла самой себе.

Не дозвонившись Ричарду на мобильный, я позвонила в клинику. Я запомнила ее название – «Вочлер Клиник», потому что несколько лет назад, когда Ричард ходил туда в первый раз, он шутил, что ее стоило назвать «Дрочлер Клиник».

– Он не так давно позвонил и отменил прием, – сказала администратор.

– Наверное, возникло какое-то дело по работе.

Я порадовалась, что еще не успела выехать.

Я решила, что он перенес прием на завтра, и за ужином собиралась предложить пойти с ним на следующий день.

В тот вечер, когда я встретила его в дверях, он заключил меня в объятия.

– Мои Майклы Фелпсы все еще в форме.

Помню, что время словно пошло крупной дрожью и замерло. Я была так поражена, что потеряла дар речи.

Я отстранилась, но он еще сильнее прижал меня к себе.

– Не волнуйся, дорогая. Мы не сдадимся. Мы докопаемся до причины. И вместе разберемся, что делать дальше.

От меня потребовалась вся моя выдержка, чтобы посмотреть ему в глаза, когда он меня отпустил.

– Спасибо.

Он улыбнулся мне. На его лице отражалась нежность.

«Совершенно верно, Ричард. Я докопаюсь. Я разберусь».

На следующий день я купила свой черный «Молескин».

* * *

Большую часть жизни я именно тете доверяла свои секреты, но сейчас я не хочу возлагать на ее плечи этот груз. Я достаю из сумки принесенные с собой бутылки воды, одну протягиваю ей и делаю долгий глоток из другой. Некоторое время спустя мы поднимаемся на ноги. Перед уходом тетя Шарлотта медленно проводит пальцами по вырезанным на надгробии буквам имени своего мужа.

– Со временем становится легче?

– И да, и нет. Я жалею, что нам не было отпущено больше времени. Но так благодарна за то, что мы провели вместе восемнадцать чудесных лет.

Я беру ее под руку, и мы длинной дорогой возвращаемся домой.

Я думаю о том, что еще могла бы для нее сделать на деньги Ричарда. Любимый город моей тети – Венеция. Я принимаю решение: когда все это закончится, когда я спасу Эмму, повезу тетю в Италию.

* * *

Когда мы приходим домой и тетя Шарлотта удаляется в свою студию работать, я приступаю к выполнению плана по доставке Эмме отчета по кредитной карте. Я уже знаю, как это сделаю, потому что Эмма не меняла номер мобильного телефона с тех пор, как работала ассистенткой Ричарда. Я сфотографирую отчет и отправлю ей. Но мне нужно сделать это в тот момент, когда рядом не будет Ричарда, чтобы она смогла в полной мере осознать смысл увиденного.

Мы с тетей Шарлоттой вышли из дома рано; они, наверное, еще были вместе. Но сейчас Ричард уже должен быть на работе.

Я достаю из сумки отчет и аккуратно его разглаживаю. «Америкэн Экспресс» – это карта, предоставленная компанией для его личных деловых расходов. Большинство пунктов в этом отчете – расходы на обед, такси и командировку в Чикаго. Там же плата за кейтеринг для нашего приема; договаривалась и подписывала контракт я, но, поскольку в первую очередь это было именно деловое мероприятие, Ричард сказал мне расплатиться этой картой, счета по которой оплачивала его компания. Счет на четыре сотни долларов из магазина «Лепестки» в Уэстчестере был за цветы для вечеринки.

Возврат средств за вино «Сотбис» значился в этом отчете первым, на несколько строчек выше счета за кейтеринг.

Я фотографирую телефоном всю страницу, стараясь, чтобы дата, название винного магазина и сумма были в фокусе. Потом отправляю фотографию Эмме вместе с текстом:

«Вы сделали заказ, но кто его отменил?»

Убедившись, что сообщение доставлено, я опускаю телефон. Я не стала использовать заблокированный номер – уже нет смысла скрывать, что я намерена сделать. Мне интересно, какие воспоминания остались у Эммы от того вечера. Она думает, что я напилась. Она уверена, что Ричард пытался это от всех скрыть. Она убеждена, что я за неделю уговорила ящик вина.

Если окажется, что одно из этих утверждений неверно, подвергнет ли она сомнению остальные?

Я смотрю на свой телефон, надеясь, что это сообщение станет ниточкой, которую она потянет на себя.