Глава 12

Марш-бросок получился знатный! Я даже запыхался и потом изошел. Вот что значит быть старшим военачальником и отлынивать от физических нагрузок в виде кроссов по полосе препятствий. Вернемся, начну бегать по утрам! Обязательно! Если время будет.

Ночной марш по джунглям опасен не только тем, что можно нарваться на вражеский секрет. Вряд ли бандейранты этим озаботятся. Хищники тоже не очень страшны – услышав и учуяв множество людей, постараются заранее убраться с нашей дороги. А вот ядовитые змеи для моих босоногих воинов опаснее всех. Это я понял во время рейда по «принуждению к миру» соседей моего тестя, вождя ава-гуарани Матаохо Семпе. Потому я приказал воинам обуть приготовленные для путешествия по скалам Серра ду Эспиньясу башмаки. И привязать к ногам нечто вроде дополнительных голенищ из парусины, прокусить которую змея не могла. Так будут делать во многих латиноамериканских армиях, ведущих боевые действия в джунглях. Но они до этого додумаются в будущем, а я применяю уже сейчас.

Бежали долго. Хорошо, что тропа была нахожена и ощущалась босыми ногами индейцев. Мне и Шатуну было проще, мы обладали способностью видеть в темноте. «Кошачий глаз» называется. Мне эту способность Бог дал, а я поделился ей с Шатуном и Жень-Шенем, когда плыли наказывать испанцев, что нашего друга дона Мигеля убили. На утренней заре воины Сатемпо окружили деревню, перекрыв все тропы, выходящие из нее. Диверсанты Шатуна проникли в деревню и приступили к зачистке. Бандиты чувствовали себя совершенно свободно, и часовых выставили только у большой круглой хижины с пленными. Как ни странно, часовые бодрствовали. Видимо, боялись, что пленники разбегутся и лишат их жирного куша. Умерли они быстро и почти бесшумно: сюрикены в горле давали возможность только клекотать, разбрызгивая кровь.

Возле хижины, в которой спали остальные бандиты, часового не было. Непростительная небрежность! Знали, что на них некому нападать? Возможно. Но все равно глупо пренебрегать собственной безопасностью. Береженого Бог бережет, а не береженого – конвой стережет. В данном же случае конвоя не будет. Шли бы мы обратно, прихватил бы я пару-тройку десятков крепких мужиков для каменоломни. А сейчас – в землю супостатов! Я дал сигнал, и в хижину бесплотными тенями проскользнули диверсанты. Потянулись томительные минуты. Наконец циновка, закрывавшая дверной проем, откинулась. Из хижины все так же бесшумно, но уже без напряжения, вышли мои воины. Научились-таки профессионально душегубничать, не так, как при захвате галеона. Двое волокли обмякшее тело со связанными руками. Так, языка взяли, хорошо. Остальные тащили мешки, тюки и сумки бандитов. Трофеи – дело святое.

Я вышел на площадку посреди деревни. Там, привязанное к столбу, вкопанному в центре площадки, висело тело человека с длинными седыми волосами. Воины сняли его со столба и положили на землю. Я быстро подошел и опустился возле тела на колено. Старый индеец был сильно истерзан, но жизнь все еще теплилась в нем. Я достал нательный крест. Зеленое сияние окутало раненого, но он почему-то долго не приходил в себя. Крепко же ему досталось! Только не понятно, за что и почему. С чем связана такая жестокость? Но вот наконец раненый открыл глаза и тихо произнес:

– Я ничего не скажу…

«И не надо ничего говорить», – мысленно произнес я, прикасаясь к его лбу. Считал информацию с его сознания, одновременно максимально заглушив боль в его теле. К сожалению, не спасет его даже мой крест. Внутренние органы повреждены были еще в первый день плена, а крест может справиться с ранами только свежими, нанесенными не раньше одних суток. Печально. Я могу ему дать только легкую смерть, остановив сердце. Но не сейчас. Пусть люди увидят своего вождя живым. Вон, уже подходят. А я отойду. Не буду им мешать.

Я вошел в хижину, в которой недолго жили и быстро умерли охотники за рабами. Ее убранство, как обычно в виденных мной индейских жилищах, незатейливо: несколько пончо, кож, старых мешков свалено в углу. Посреди хижины – вечно тлеющий костер, над ним для просушки подвешено с десяток веников мате. В крышу воткнуты стрелы и мачете, на стенах висят поронго – большие сосуды из тыквы, употребляемые для переноски воды, хранения зерен и муки. Меж столбов развешены испачканные кровью гамаки. Домашняя живность отсутствовала. Индейцы очень любят диких животных и быстро их приручают. Потому почти в каждой хижине должен был быть какой-нибудь зверь или птица. Но в этой их не было. Налетчики, наверное, съели.

Незадачливых бандитов уже утащили в лес. На расстеленной напротив входа в хижину большой циновке кучей лежали одежда, обувь и разнофасонные шляпы. Рядом – оружие, сумки с порохом, пулями и пыжами. Пороховые рога на перевязях, тут же короткие сабли, несколько дротиков – оружие на любителя. Заплечные мешки чем-то набиты. Отдельной кучкой лежит то, что найдено на телах: ножи, деревянные ложки, курительные трубки, мешочки-кошельки. Венчал эту кучку сверкающий золотой обруч, украшенный поломанными перьями и подвесками из разноцветных прозрачных и полупрозрачных камней. Корона вождя, символ его власти.

– А большие сумки воины уже в лодку погрузили и вместе с гонцом к каравану отправили, – сказал подбежавший Сатемпо. – Седла под навесом возле лошадей лежат, мы их не трогали. Шатун распорядился с троп секреты не снимать. Сказал: «Всех впускать, никого не выпускать».

Правильно сказал. Нам не нужны незваные гости из леса. Я огляделся. Деревня от виденных мной отличалась только архитектурой хижин. Они почему-то были круглыми. Человек на тридцать каждая. Построены хаотично и близко друг к другу. Только перед общинным домом имелось достаточное пространство, на котором могли собраться все жители одновременно. Площадь, назову ее так, выходила к реке, где были сооружены примитивные мостки, а в берег вбиты колья, к которым привязывались лодки. Сейчас обломки лодок грудой лежали на песке. Вражеский транспорт бандейранты уничтожили, а их-то где?

Тут я услышал ржание, лошадиный храп и злой визг. Пошел на звуки и обнаружил приличный табунок привязанных к деревьям лошадей. Те хотели есть и пить и подавали своим хозяевам сигналы об этом. Но хозяева сменились. Индейцы, умевшие обращаться с лошадьми, остались в Новороссийске, а присутствующие здесь если не боялись, то опасались к ним подойти. Ничего, пусть коники потерпят, смирнее будут! Лошадники есть среди стрельцов-пушкарей, да и Потап с Никитой тоже специалисты. Подойдет караван, займутся трофеями. На лошадей погрузим часть снаряжения. Верхом ехать не придется, надо будет в поводу вести. Вот спецы индейцев и подучат обращению. Дам им два дня. Заодно дальнюю разведку проведем.

Пошел на площадь. Там собрались уже все жители деревни. Особой радости на их лицах я не увидел. И не мудрено: кругом чужие индейцы с оружием, лица непроницаемые. Враждебности не выказывают, но и по домам разойтись не позволяют. Потому стоят освобожденные молча, смотрят на лежащего возле столба вождя и молчат. Ждут, чем для них это все закончится.

– Ваш вождь умирает, – произнес я. – Он мужественный человек. Можете попрощаться с ним.

Индейцы молча двинулись к вождю и окружили его. Раздался плач и причитания. Я не стал смотреть на ритуал и подошел к мосткам, ведущим в реку. Встал на них и, глядя на водный поток, задумался. Неожиданно за спиной раздалось деликатное покашливание. Это Маркел привлекал мое внимание.

– В чем дело? – я обернулся.

На песке стояли три старика-индейца и смотрели на меня.

– Чего хотите, отцы?

– Господин позволит похоронить нашего вождя по нашим обычаям?

– Да, позволю. Вы свободные люди и я не захватил вас, а освободил от захватчиков. Только у меня одно условие: пока я и мои воины здесь, ни один член вашего племени не покидает деревню. Уйдем мы скоро. Предупреждаю: я могу слышать ваши мысли. Если кто задумает уйти раньше срока, я узнаю. И накажу все племя. Это вам понятно?

– Да, господин.

Старики ушли. А на реке появился мой караван. Быстро идут! Весла так и мелькают, роняя с лопастей струйки воды. На переднем увидели меня и прокричали «ура», их крик подхватили на остальных судах. Я поморщился. Ну зачем так орать-то! По воде звуки далеко разносятся. Еще услышит кто. Но на душе стало тепло. Любят меня люди и уважают! Тут же досадливо сплюнул и тряхнул головой. А ну стоп! Что, лесть нравиться стала? Гордыня на верноподданнические проявления возбуждается? А ну отставить! Лесть подвластных никогда до добра вождей не доводила. Нальют подлизы в уши сладкого, только не меда, а яда, и будут крутить-вертеть по своему усмотрению. Правда, мне не грозит обмануться в своих ближних. Господь наградил способностью отделять зерна от плевел, правду ото лжи. Да, я много знаю, много умею того, что в этом времени можно назвать колдовством. Да, я один такой, уникум. Но мне мою уникальность Бог дал не для собственного пользования. Не для персонального возвеличивания и набивания мошны. Он передо мной поставил задачу сложную и очень важную. Уникальную по-существу. Для решения которой мне и понадобится Божий подарок.

Я улыбнулся и приложил ладонь к виску. Отдание чести в дружине князя Северского при приветствии теперь обязательна. Караван из пяти баркасов притулился к берегу. Якоря полетели в воду, а сходни – на песок. Тут же озадачил Потапа заботой о лошадях и подготовкой коноводов. Услышав назначенный на обучение срок, он поморщился, но оспаривать не стал. Понимает, как дорого время. Я сошел с мостков и направился на площадь. Тело вождя уже убрали, а у столба в окружении жителей деревни стоял и о чем-то говорил Чимхор. Говорил эмоционально, размахивая руками. Несколько раз показал на свое плечо и бедро. Я усилил слух. В гуле удивленных голосов прозвучало: «Ньяманду́, Ньяндеха́ра». Все понятно. Чимхор рассказывает, как я его вылечил.

Я вышел на площадь. Голоса стихли. Индейцы расступились, давая мне проход к столбу, вкопанному в центре, отошли на несколько шагов и опустились на колени, склонив головы.

– Посланец Великого Ньяманду́, – раздался голос одного из подходивших ко мне стариков. – Прости нашу дерзость. До сегодняшнего дня Тупа́ никогда не принимали видимую форму. Мы счастливы лицезреть тебя. Ньяндеха́ра, наш господин, явил нам свою великую милость. Приказывай, мы все исполним.

– Хорошо, я приму ваше служение. Великий Ньяманду́ услышал о ваших бедах и прислал меня помочь вам. Но одна беда не ходит, как видно. Мои воины успели расправиться с вашими врагами и освободить вас от рабства. Один враг остался жив. Приведите его!

Мои воины выволокли пленного и бросили на землю передо мной.

– Развяжите его!

Взмах ножа, и руки бандейранта свободны. Стоя на коленях, он смотрел на меня из-под густых бровей и растирал затекшие от веревок запястья.

– Ты кто, смертный? – спросил я громким голосом.

– А ты кто? – вопросом на вопрос ответил метис.

– Я тот, кто решает, умереть тебе быстро и без боли или медленно и страшно.

– А как насчет жизни?

– Ты живешь, пока говоришь. И торг тут не уместен.

– Да плевал я на тебя, пособник дьявола! Меня Бог защитит и святая молитва! Не буду я ничего говорить!

– Хорошо! Тогда будешь квакать. Ты ведь не человек, а лягушка! Прыгай и квакай!

Метис встал на четвереньки, изобразив сидящую лягушку. Громко квакнул и прыгнул. Еще квакнул несколько раз и запрыгал вокруг столба. Индейцы смотрели на это представление со смесью ужаса и веселья. А метис скакал и квакал. Даже подпрыгнул, высунув язык, пытаясь поймать какое-то насекомое. Первыми засмеялись дети, их несмело поддержали взрослые. Постепенно страх уходил. Люди начали понимать, что их божество, их господин Ньяндеха́ра в моем лице прислал защитника, и бояться меня не надо.

Метис-лягушка проскакал уже несколько кругов. Пот катился по его лицу и голому торсу. Но ментальное внушение делало свое дело: приказ будет выполняться до полного истощения сил. Но я хочу показать еще кое-что.

– Теперь ты, смертный – обезьяна!

Метис перестал скакать и начал изображать обезьяну: ее ужимки, гримасы, почесывания, поиск блох… Индейцы покатывались со смеху. Кто-то бросил какой-то плод. Метис-обезьяна схватил его и стал грызть. Дав зрителям насмотреться на то, во что превратился их еще недавно грозный враг, я решил закончить представление. Жестоким, но необходимым способом.

– Слушай меня, обезьяна! Ты снова человек и я приказываю тебе: возьми нож и вонзи себе в сердце. Выполняй!

По моем знаку к ногам метиса упал большой нож. Тот медленно взял его, повернул лезвием к себе и направил острие в грудь. Было видно, как его сознание борется с моим внушением. Пот лился потоком по его лицу, искаженному ужасом. Но мое внушение пересиливало, и лезвие стало медленно погружаться в плоть. Все замерли. Казалось, что даже река и ветер затихли. И тут раздался чудовищно тоскливый вой. Достигнув неимоверной высоты, он оборвался. Тело бандейранта рухнуло на землю, подняв облако пыли.

Я поднял взгляд от мертвеца. Все индейцы, и мои тоже, лежали ниц. На ногах остались только русские, но и те смотрели на меня круглыми глазами и крестились, шепча молитвы.

– Я могу быть добрым, но так же я могу быть и жестоким, – мои слова разнеслись в гробовой тишине как раскаты грома. – Добрым к друзьям и союзникам и жестоким к врагам. И я всегда выполняю свои обещания. Я обещал этому врагу легкую смерть, если он ответит на мои вопросы. Он не захотел и умер в мучениях. Как я и обещал.

Помолчал, дав людям проникнуться мной сказанным, и уже другим тоном продолжил:

– Участникам похода объявляю двухдневный отдых.

Повернувшись к жителям деревни ласково произнес:

– Я рассчитываю на гостеприимство хозяев деревни. Только им сначала надо похоронить старого вождя и выбрать нового. Пусть старейшины возьмут желтый обруч, символ власти. Я вам его возвращаю.

Повернувшись к своим, скомандовал:

– Командирам разбить лагерь. Через час собраться на моем баркасе. Я все сказал!

Люди, негромко переговариваясь, стали расходиться. А я, на ходу разоблачаясь и отдавая предметы вооружения Маркелу, пошел к реке. Ужасно хотелось искупаться! Сняв с себя все, оставив только крест, с мостков нырнул в прохладную воду. Достал дно, зацепился руками за камень и замер, блаженствуя. Пока я устраивал демонстрацию своих возможностей, выглянуло солнышко. И теперь, находясь под водой, я любовался его бликами, совсем забыв о времени. Неожиданно рядом со мной в воду бухнулось чье-то тело. Ба! Маркел! А чего это он в полном снаряжении в воде оказался?

Маркел рванулся ко мне и, схватив за руку, принялся тащить меня из воды. Только у него это плохо получалось: он ведь даже саблю не отстегнул, не говоря уже о кольчуге и сапогах. Дернул меня пару раз за руку и, выпустив пузыри изо рта, пошел ко дну. Ёшкин кот! Он же тонет! Теперь я схватил Маркела за руку и быстро рванулся к берегу. До него и было всего шагов пять. Пара секунд, и мы уже на берегу. А там – столпотворение: воевода утоп! Маркела подхватили из моих рук, быстро вытряхнули из кольчуги и рубахи. Я положил его животом на свое колено и надавил на спину. Изо рта Маркела хлынула вода. Наглотался, сердешный, меня, дурака, спасая! Он ведь не знает, что я под водой могу находиться долгое время. Это еще одна способность, подаренная мне Богом.

Маркел с хрипом втянул в себя воздух и закашлялся. Поднял на меня мутный взгляд и заулыбался. Вот это преданность! А мне стало стыдно за свое ребячество. Это индейцы полностью уверовали в мою божественную сущность и на мои выходки реагируют, как и положено: с богом ничего не может случиться. А русские по-прежнему считают меня хоть и отмеченным Богом, но человеком. Я же, свинтус эдакий, этому обстоятельству значения не придал. А надо было!

Маркел поднялся на ноги. Я обнял его и произнес:

– Прости меня, брат. Я так делать больше не буду!

Маркел густо покраснел и шепнул:

– Да ничо, воевода. Бывает!

Итак, воды Риу-Доси мы покидаем. Вчера занимались распределением груза по лодкам, лошадям и людям. Сегодня вытаскивали на берег и маскировали в зарослях баркасы. На них мы по левому притоку Риу-Доси пройти не сможем. Только на лодках. Индейцы из освобожденной деревни согласились провести нас до своего бывшего поселения. Учитывая малую приспособленность наших лодок к плаванию по горной реке и их серьезную загруженность, займет это дня четыре, а то и пять. В самом лучшем случае. Я же кладу на это неделю. Вдоль реки есть старая тропа, по которой Чимхор, выбранный вождем, поведет пеший караван. Чимхор оказался сыном погибшего вождя, и старейшины решили: если на него обратил свой взор посланец Ньяндеха́ра и спас от смерти, то молодой воин достоин занять место отца. Радостный Чимхор в окружении старейшин пришел ко мне и от имени своего племени поклялся в верности Великому и Ужасному Посланцу Бога Морпеху Воеводе. Вот именно так, все с заглавных букв. Я подарил ему большой стальной нож и кусок красной материи. Теперь Чимхор ходит по лагерю в золотой короне с перьями и красной юбке. Нож повесил на кожаном ремешке на шею и очень им гордится.

Ранним утром одиннадцать лодок отчалили от берега, и пошли вверх по реке Шумной. Так переводится ее индейское название. Но пока она свое имя не очень оправдывает. Шумит не очень, хоть все признаки горной реки присутствуют. Течет в пока еще широкой долине, с обеих сторон ограниченной полого поднимающимися горами высотой сто-двести метров. Долина и склоны гор заросли деревьями и кустами. Довольно часто среди зелени видны скальные выходы, а из воды торчат камни. Лодки пошли на веслах, но имелись и крепкие шесты, вырубленные по совету местных индейцев.

Проследив начало движения лодочного каравана, я присоединился к пешему. Ехать на лошади отказался. Я не имею права делать себе поблажек. Уж если я существо сверхъестественное, то для меня человеческих трудностей – усталости, голода, боли, не должно быть в принципе. Вот и приходится соответствовать!

Тропа вилась сначала вдоль берега реки, но потом постепенно стала от нее удаляться. Индейцы за несколько поколений жизни в этих местах выбрали самый оптимальный маршрут. И хотя за время их отсутствия тропа успела зарасти, но память-то никуда не делась. Чимхор бодро шагал по ней, срубая ножом мешающие проходу ветки. Шедшие следом разведчики Сатемпо тоже махали тяжелыми клинками, прорубая удобную для провода лошадей дорогу. Заодно распугивая змей и пауков, а туго соображающих гадов просто уничтожая. Шли довольно быстро. В полдень остановились на пару часов передохнуть и напиться чая матэ. Весьма полезный напиток, особенно во время пеших путешествий хоть и по невысоким, но все же горам.

До брошенной деревни дошли за четыре дня. Собственно, как таковой деревни уже не было. На ее месте буйно разрослись кусты и трава. О деревне напоминали лишь несколько еще не упавших столбов, служивших опорой крыше общинного дома. Люди занялись обустройством лагеря. Охотники отправились в лес попытать счастье. Для меня из подручных материалов соорудили нечто похожее на мягкое кресло, застеленное куском парусины, в которое я с удовольствием и уселся. Рядом на чурбаке пристроился Маркел.

В покинутое людьми место вновь вернулась жизнь. Звучали веселые голоса, запахло дымом костров, топоры с хрустом врубались в плоть деревьев, и те со стоном падали на землю. Хорошо, когда есть толковые исполнители. Не надо никого пихать в спину и контролировать исполнение порученного. Мое дело – стратегия. Тактика – прерогатива среднего звена руководства. Вот как раз это среднее звено и собирается возле меня.

Подошли Никита Малой, Шатун, Сатемпо, Чимхор и Ганс Кюгель. Маркел встал у меня за спиной, а освободившийся чурбак двое рабочих выкатили и положили передо мной. Начальники и командиры уселись на него. Тут же появился кувшин с матэ. Попили чайку. Потом последовали доклады.

Сатемпо:

– Великий! Мои воины поднялись на горы вокруг деревни. Признаков людей нет. Нашли старую тропу в соседнюю долину. По ней течет большой ручей, много плодовых деревьев. Похоже, что там раньше были поля. Людей тоже нет. Зато дичи много. Нам надолго хватит.

Шатун:

– Воевода! Воины здоровы, оружие в порядке.

Никита Малой:

– Илья Георгиевич. Среди рабочих больных нет, но есть потери: двоих змеи покусали. Померли мужики в одночасье, упокой, Господи, души их.

Все перекрестились. Малой продолжил:

– Инструмент весь цел. Убыль в продуктах в пределах нормы. Даже чуток меньше. Но это заслуга людей Чимхора. Они ловко рыбу с луков стреляют. Сетку-то в здешней реке не поставишь! А они приловчились, только стрелы подавай да стреляную вылавливай. Правда, иногда рыба вместе со стрелой уплывает или ее течением уносит. Двадцать три штуки потеряли.

– Стрел, конечно, жаль, но пища важнее, – я протянул Маркелу калебас, и он налил в него свежего матэ. Обнес каждого начальника и опять встал у меня за спиной.

– Да, Великий Посланец Ньяндеха́ра! – встрепенулся Чимхор. – Мои воины умеют многое. Ты не зря взял нас с собой.

– Конечно не зря! – выпустив из губ бомбилью, произнес я. – Ты и твой народ должны выполнить данную мне клятву верности и привести моих людей в те места, где бродячие охотники собирали песчинки, из которых ваш шаман сделал твою корону. Старый вождь, умирая, рассказал мне все. Ты часто ходил в горы обмениваться с бродячими племенами, и знаешь тропы. Подумай, какой тропой, самой короткой и удобной, ты поведешь нас на закат к большой горе.

– Слушаюсь, Великий Посланец Ньяндеха́ра!

Последним говорил рудознатец Ганс Кюгель:

– Я и мои ученики проверяем на присутствие золота все попадающиеся по пути ручьи и речки. Но пока ничего нет. По твоему приказу двое заняты зарисовкой и описанием пройденного пути, а так же всего, что может быть полезным или поучительным в будущих походах.

– Что-нибудь иное, но полезное в будущем, попадается?

– В воде – нет. А на обследование скал у нас нет времени.

– Понятно. У нас действительно нет времени отвлекаться на неперспективные поиски. Здесь, Кюгель, золота нет. Возможно, оно есть в верховьях этой реки. Но опять же – время! Я веду вас туда, где оно есть наверняка. Вот, смотри.

Я вытащил из поясной сумки кожаный кисет одного из безвременно по своей глупости усопшего бандейранта и вытряхнул на ладонь пару щепоток невзрачных крупных песчинок темного, почти черного цвета.

– Смотри, рудознатец, какое здесь золото водится.

Я подержал крупинки на ладони, потом ссыпал их обратно в кисет и вручил Гансу.

– Покажи своим ученикам, чтобы знали.

Пока я выслушивал доклады начальников, а потом обсуждал планы на будущее и пил матэ, бывшая деревня преобразилась. Кусты рабочие вырубили, траву выкосили. Был восстановлен и общественный дом. А для меня соорудили отдельную хижину, с полатями. Так и не могу привыкнуть спать в гамаке! И ужин поспел, из свежатинки. Как раз к ужину подгреб и лодочный караван. Так удачно! Потап, командовавший им, довел все плоскодонки без существенных происшествий. Индейцы Чимхора и тут оказались на высоте.

– Дошли бы быстрее, – говорил Потап, запивая обильный ужин чаем. – Да только два раза лодки пришлось разгружать наполовину и пешком через каменистые перекаты тащить. А потом грузы на плечах по тем же перекатам. Одно только и радовало, что небольшие они, перекаты те. Всего сажен по сто длиной. Индейцы говорят, что сейчас воды мало, а вот летом, когда в горах дожди бывают, воды больше и перекаты легко пройти можно.

Это я знаю! Только мне дожди в горах ни к чему. Будут сильно мешать работе. Потому-то и начал поход осенью, а не весной. Неудобство в одном компенсируется удобством в другом. Речная дорога для нас на ближайшие четыре-пять месяцев кончилась. Теперь лодки на берег, продукты, что с собой взять не сможем, в лабаз. Их нам позже индейцы Чимхора принесут, что здесь жить останутся до нашего возвращения.