Глава 11
Дружно опускаются в воду длинные весла и так же дружно, в такт звуку ударов колотушкой в барабан, появляются над водой. Мощные гребки восемнадцати пар весел, по три гребца на каждом, хорошо разогнали галеру по течению Рио де Ла-Плата. Ветер на удивление был слабоват, потому парусов не поднимали. Отличный кораблишко получился! Не помешало даже то, что до этого никто из моих корабелов галер не строил. Помогла память моя феноменальная, Богом данная. Читал я про галеры и картинки с чертежами видел, когда еще в своем времени жил. Вот и всплыло знание при возникшей в нем потребности. И получился чудо-корабль, что нес сейчас меня и моих воинов в залив Монтевидео, домой. К ждущим меня трудам и заботам. Из них главная – поход за алмазами.
Когда я, сидя зимними вечерами у горящего камина, обдумывал маршрут, по которому смогу добраться до скрытых в горах Бразильского нагорья россыпей алмазных, я рассматривал вариант движения по реке Парагвай до ее истоков. А там по горам – долинам до истоков другой реки, Жекитиньоньи. Где алмазы – в любом ручье и даже в стенах индейских хижин, замешанные вместе с глиной как простая речная галька! Специально для похода и галеру строить начал. По моим рассчетам, я на ней смог бы до первого водопада на Парагвае дойти. Потом, поразмыслив хорошенько, я от этого маршрута отказался. Слишком длинен и труден. По высокой воде можно добраться до Великого болота Пантанал и пройти его по разлившимся протокам. А вот потом начнутся трудности: русло свое река Парагвай проложила по горным долинам. Узости, каменные перекаты и водопады будут препятствовать движению даже небольших судов. К тому же течение горной реки в дождливый сезон не сравнить с течением реки равнинной. Надо иметь определенные навыки судовождения, которыми мои воины-индейцы не обладали. Ну и дожди. Почти каждодневные, не дающие ни отдохнуть людям, ни приготовить горячую пищу. Начнутся болезни, упадок сил и настроения. В результате, добравшись до россыпей, у меня будет не сплоченный коллектив, а толпа больных, уставших и потерявших веру в себя и меня людей. Идти же этим маршрутом зимой, когда дожей на нагорье нет, тоже не получится. Почти полторы тысячи километров по горам и джунглям пешего маршрута, когда все – оружие, снаряжение, инструменты и провизию, надо тащить на своих плечах, для большой экспедиции обернется серьезными испытаниями. А ведь еще и работать на приисках надо, а потом возвращаться! Тем же путем, тысячу раз проклятым и отмеченным могилами товарищей. Впрочем, я об этом уже упоминал.
«Течет, течет водичка из тучки на косичку, в животике плескается чай. В жару и непогоду, в любое время года идем мы собирать урожай».
Веселая песенка из покинутого будущего возникла в памяти и прилипла к языку. И никак я от нее не могу избавиться, мурлыкаю под нос, чем вызываю удивленные взгляды Рамона. Но с вопросами он не лезет. Субординацию соблюдает. А я все мурлыкаю, хоть и знаю, как избавиться от навязчивой песенки: надо проорать ее вслух. Но вот тогда-то и прозвучат вопросы. А я не хочу говорить, я думаю.
Из Новороссийска вышли в начале марта, как я и планировал. В здешних широтах это начало осени, а не весны. Атлантика встретила мой флейт хмуро, но терпимо. Суровости начались, когда корабль миновал траверз Рио де Жанейро. Шквал сменялся просто плохой ветреной погодой, после которой опять налетал шквал. Шли галсами, подстраиваясь под противный ветер, на большом удалении от берега, чтобы грядущий шторм, приближение которого я уже чувствовал, не устроил нам с этим берегом не запланированную встречу. От такой погоды хреново было всем. Матросам, вынужденным работать на мачтах, офицерам и рулевым, стоявшим круглосуточные вахты, и пассажирам – индейцам – воинам и рабочим. В их помещение на нижней палубе войти можно было только в противогазе. Но его у меня не было, а поддерживать народ в трудное время я, как руководитель и посланец Великого Ньяманду́, бога и отца всех людей, был обязан!
Шторм налетел сильный, с грозой и молниями. Двое суток веселуху нам устраивал. Но, в конце концов, ветер и волны немного утихли, на мгновение выглянуло солнце, и Рамон определил наше местоположение: 40*W 20*S. Почти пришли. Шторм подогнал нас близко к берегу. И если бы не тучи, скрывающие даль, и водяная пыль, висящая в воздухе, его было бы видно. Рамон, лавируя парусами, стал буквально подкрадываться к побережью. На наше счастье опять выглянуло солнце, а тучи стали постепенно пропадать. Показался берег. Рамон вновь сделал измерения и определил наше место.
– До устья реки Риу-Доси миль десять.
Отправляясь в этот поход, я говорил, что иду в реку Жекитиньонья за деревом ценных пород, и не слишком скрывал это. Надо же испанским соглядатаям, что в Новороссийске присутствовали, дезу впарить, объясняющую мое долгое отсутствие. Откровенно говоря, Жекитиньонью я рассматривал, как маршрут № 2: идти по ней на флейте, сколько смогу, а потом на баркасах, лодках и пешком в верховья. Там, на склонах хребта Серра-ду-Эспиньясу она и берет свое начало. Там же и то, что мне надо. Но хорошо подумав и вспомнив карту, понял, что из 1030 км протяженности реки моим людям 900 придется идти пешком. Ну, и мне вместе с ними! Река течет по Бразильскому плоскогорью, образуя множество порогов и водопадов. На лодках мои не подготовленные к плаванию по горным рекам уругвайцы вряд ли смогут пройти. Да и лодок надо уйму.
Третий вариант, по реке Риу-Доси, более приемлем хотя бы потому, что он короче. К тому же только по плоскодонной долине Риу-Доси относительно легко проникнуть во внутренние районы, к хребту Серра-ду-Эспиньясу. Хотя и она не подарок. В равнинной части, покрытой дождевым тропическим лесом, русло изобилует песчаными островками, да и судоходна всего-то километров сто. А дальше начинаются островки уже каменные. Загонять в реку флейт может выйти себе дороже. Потому пойдем на пяти баркасах, таща на буксирах десять плоскодонок.
Плавсредств я взял много, и на палубе они все поместиться не могли. Но я вспомнил про шлюпбалки будущего и предложил баркасы вывесить на них за бортом, а плоскодонки сложить на палубе, убрав стоявшие там пушки. Вид флейта, обвешанного с обоих бортов шестью баркасами и с горой лодок на палубе был весьма странный и непривычный для глаз людей этого времени, но что поделаешь. Тащить на буксире всю эту ораву было бы гораздо глупее. Мы их после первого шквала потеряли бы. А так все целы, Бог миловал. Даже парусину, коей трюмные люки на баркасах для страховки от попадания воды обвязали, и ту не посрывало.
Тучи развеялись окончательно, и солнце приступило к обогреву и просушке корабля и людей. Но ветер продолжал поджимать корабль к берегу. Шторм пронес нас мимо португальского города Витория, основанного в этих местах еще в 1551-м году, парусов на горизонте не наблюдалось. Так что есть шанс высадиться в устье Риу-Доси, не засветившись перед чьим-либо пытливым глазом. Флейт, меняя галсы, продвигался вдоль берега на север. Песчаные пляжи тянулись нескончаемой лентой, а за ними стоял стеной зеленый лес. Обещанные Рамоном десять миль превратились во все двадцать, прежде чем марсовый прокричал, что видит устье реки. Оставив на мачтах один прямой и один косой парус и зарифив все остальные, Рамон подошел, насколько позволила глубина, к берегу. Встал на якорь, убрав паруса. Сбросили на воду один баркас. В него попрыгали разведчики и, работая веслами, вошли в устье Рио-Доси.
Терять время, ожидая результатов разведки, я не стал. Есть кто на реке или нет – без разницы. Нам надо именно сюда и мы сюда пойдем. Хоть по-тихому, мирно, хоть по-громкому, со стрельбой. Силы у меня достаточно. Сбросили еще четыре баркаса и все лодки. Со стороны флейт стал похож на утку, окруженную утятами. Даже на волнах так же с боку на бок переваливаются. Началась перегрузка из трюмов флейта в трюмы баркасов продовольствия, снаряжения, оружия и инструментов. Разведчики вернулись часа через четыре, уже в сумерках. Сатемпо, лично возглавивший их, доложил:
– Река широкая и глубокая, но прямо в устье глубина небольшая. Там, где река в соленую воду втекает, мель песчаная. А недалеко от устья большой песчаный остров. Сразу за ним река поворачивает на закат. Течение спокойное. Берега травой заросли, болотистые. Потом постепенно лес начался. У нас таких деревьев нет, странные они. Плыли дальше, лес не кончился, только деревья стали другими. Людского присутствия не заметил, птиц много. Дальше еще острова есть. Маленькие.
– Понятно. Большой корабль в реку войти сможет?
– Нет. В устье мель, да и остров помешает. Возле него узко и мелко, и поворот крутой.
Я правильно решил, что не буду кораблем в этой реке рисковать.
– Хорошо, Сатемпо. Иди, ужинай и отдыхай. Завтра много работы будет.
На заре следующего дня, лишь только солнце показало свой краешек над горизонтом, приступили к загрузке баркасов. Еще в заливе Монтевидео я провел несколько тренировок с личным составом. По спуску баркасов на воду, по перегрузке снаряжения и посадке в них людей. Теперь с удовольствием наблюдал за четко выполняемой работой. Чем быстрее она будет произведена, тем быстрее мы сможем стартовать и скрыться в реке. А флейт сняться с якоря и уйти в океан, унося тайну высадки на этот берег неких людей с непонятными целями.
Баркасы по мере готовности уходили в реку. Я, обнявшись с Рамоном, прыгнул в последний. Отдан швартов, и под прощальные крики моряков экспедиция началась. Дружно погрузились в воду весла. Взмах, еще, еще… я услышал зычный голос Рамона, приказывающий поднять якорь и поставить паруса. Оглянувшись, увидел, как ведомый твердой рукой флейт плавно разворачивается в сторону океана.
Да, Сатемпо прав. Рио-Доси уступала по ширине не только Паране, но и нашей реке Тихой, что впадала в залив Монтевидео у Новороссийска. Но ее вода была такой же мутной, как и у всех рек этого материка, впадающих в Атлантику. За островом собралась вся наша флотилия. Ждали меня. Мой баркас возглавил караван, за ним, согласно номерам, написанным на бортах, выстроились остальные. Как ни рассчитывал я ресурсы и возможности, но экспедиция моя получилась все равно довольно солидной – 300 человек. Тесно, и припасов пришлось взять всего на три месяца. Добирать недостающее придется охотой, рыбалкой и собирательством. А это отвлечение людских ресурсов от добычи ресурсов финансовых. Ладно, проблемы буду решать по мере их поступления, а пока – полный вперед!
От побережья Атлантики и до восточного края Бразильского нагорья, по склонам серр и на холмистой прибрежной равнине благодаря обилию осадков и высоким температурам в течение всего года растет влажный тропический лес – сельва. Это высокоствольный лес, состоящий из разнообразных древесных пород, со слабо выраженным подлеском, который хорошо развит только в более освещенных местах. Стволы деревьев прямые, кроны зонтичные, характерно обилие лиан. При незначительных сезонных колебаниях температуры и влажности каждая древесная порода следует своему индивидуальному циклу цветения, плодоношения и рассеивания семян, поэтому во все времена года лес в целом выглядит примерно одинаково – зелено и цветуще. А вот ближе к Атлантическому океану, где берег становится очень низким и затопляется во время прилива, лес походит на мангровый, а река образует болотистую дельту.
Мы плыли по главной реке штата Эспириту Санту. «Святой Дух», в переводе с португальского. В 1535 году на эту землю высадились первые португальские колонисты во главе с путешественником Васко Коутиньо. 23 мая, в Духов день, была основана первоначальная столица, город Вила-Велья. Но в 1551 году из-за частых набегов индейцев столица была перенесена в Виторию.
Здесь, на атлантическом побережье, климат тропический, с дождливыми летами и сухими зимами, что для успешности моей экспедиции играет важную роль. Ну, об этом я уже говорил. А в гористой местности на юго-западе, куда я и поведу людей, климат зависит от высоты местности. Так что я правильно сделал, обеспечив людей хорошей одеждой и одеялами. В горах холоднее, чем на побережье.
Ближе к вечеру разведчики доложили о небольшой поляне на берегу. Я скомандовал остановку на ночлег. Швартуясь, спугнули большую стаю обезьян, кормившихся какими-то мелкими плодами и листьями в кронах деревьев. Приматы, конечно же, возмутились нашему вторжению и подняли хай на весь лес. В людей полетели ветки и плоды. Но лучники на проявления агрессии ответили адекватно. Засвистели стрелы, и не всем приматам удалось скрыться. Индейцы-рабочие быстро отыскали добычу и, отойдя на край поляны к реке, принялись ее потрошить. Я глянул краем глаза на это действо, и передернулся. По спине пробежал табун холодных мурашек: все же обезьяна без шкуры и длинного хвоста очень похожа на своего предполагаемого потомка. А индейцы не комплексуя разделывали «предков» на удобоприготовляемые куски. Эти люди совсем недавно точно так же потрошили своих врагов, а потом ели, без соли и без лука. Такая штука! А ведь мне тоже придется есть обезьянье мясо, бр-р-р! И никуда не денешься! Я Великий и Ужасный Морпех Воевода, предводитель уругвайцев, которые по одному моему слову пойдут на смерть! Я запретил им каннибализм, но вот про обезьян как-то не подумал. Нет их в Уругвайской пампе. Мои люди мне слепо доверяют. Считают посланником своего Бога. По строению тела я похож на них, а они на меня. Значит, то, что хорошо для них, хорошо и для меня. То же самое и о плохом. В походах я ем с ними из одного котла то, что туда положат кашевары, а сегодня откажусь? Не поймут, но без ужина останутся все. Для меня обезьянье мясо – плохо? Для них – тоже! На меня глядя не станут есть. Иную же дичь сейчас уже не добыть, придется распаковывать запасы, а их не много и надо поберечь. Путь долгий и трудный, а в горах дичи мало. Потому ухвати, Илья, кус побольше, ешь да нахваливай! Авторитет дорогого стоит, и разменивать его на кусок обезьянины не стоит.
Раннее утро. Наш караван движется по спокойным водам Риу-Доси. Тропический лес, буйно растущий на ее берегах, подступил к самой воде. Необычайное множество деревьев различных видов опутаны лианами. Пальмы перемежаются древовидными папоротниками. Часто встречаются своеобразные лианы-бамбуки. Кроны возносятся на разную высоту, и из-за этого верхняя поверхность вечнозеленых растений на фоне неба представляется волнистой. Множество птиц порхает и в лесу, и над водой. В ветвях визжат и что-то бормочут недоеденные вчера обезьяны. Но близко к каравану не появляются: урок усвоили. Среди леса царит сумрак. Там, где лучи солнца не могут пробиться сквозь листву и упасть на красную землю, он вечный. И подлеска почти нет, не говоря уже о траве. Не растет без солнышка. Зато на немногочисленных полянах, образовавшихся, скорее всего, по причине естественного характера – пожара от удара молнии, трава не по пояс, а гораздо выше. Каждый раз, останавливаясь на ночевку, придется эти полянки сначала выкосить, выгнав нежелательную живность с территории лагеря, а потом уже разводить костры и ставить палатки-навесы из парусины для защиты от ночных нападений летучих мышей-вампиров.
Вампиры похожи на рукокрылых внешне, но они исключение среди млекопитающих. Эти летучие мыши приноровились питаться кровью и способны поддерживать свое существование только этой пищей. Все их зубы имеют режущие края. Два верхних резца очень велики, остры, как бритва, и занимают на челюсти весь промежуток между клыками, остальные зубы очень узки и имеют вытянутую форму с острыми краями. Длина тела вампира не превышает 7–8 сантиметров, а масса 50 граммов. Мех окрашен сверху в коричневый, красноватый, золотистый или оранжевый цвет, снизу желтовато-бурый. Боль от укуса, как правило, ничтожна. Сделав ранку, зверьки припадают к ней и лакают сочащуюся кровь. Все это вампир проделывает так, что человек и не проснется, а наутро единственным свидетельством ночного визита будет выпачканное кровью одеяло. Вампир обычно насыщается за полтора-два часа, а раны у их жертв очень долго кровоточат. Но хуже всего то, что укушенный может быть заражен страшной болезнью – паралитическим бешенством: зверьки при питании нередко передают своим жертвам вирус бешенства.
Повесить в каждую палатку масляную лампу для отпугивания вампиров у меня нет возможности. Потому, зная заранее об этой напасти, приказал изготовить противомоскитные сетки для каждого участника экспедиции. А травушку выкашивать приказал во избежание потерь из-за другой напасти: в лесах тропических весьма много всякой ядовитой живности – змей, ящериц, пауков да лягушек, что так и норовят вцепиться в голые тела моих уругвайцев. Лечить же их кроме меня, если успею, некому. Не стал я брать лекарей. Француз с испанцем – хирурги, а лекарь Семен бесполезен пока, так как местных трав толком не знает, а с Руси взятые давно закончились. Я его с полгода как в племя тестя отправил, на стажировку к шаману. Закончу с алмазами, на обратном пути заберу его домой.
Тропический лес стал постепенно редеть. Все чаще начали попадаться свободные пространства между стволов деревьев, заросшие травой и кустами. Сквозь кроны деревьев стали проглядывать пока еще невысокие горы. Слева в густой траве показалась протока, за которой блеснуло озеро. Но видел я его всего ничего. Баркас шел ходко, расталкивая форштевнем воду реки. Ветер туго надувал парус, давая гребцам еще некоторое время не тратить силы на греблю. Часа через три лес существенно поредел. Риу-Доси стала уже. Теперь она текла по неширокой долине. Горы по обоим берегам стали ближе, а из воды все чаще высовывались гладкие каменные лысины. Справа показался приток – река узкая, только для лодок доступная.
Погода начала меняться с нормальной на не очень. Вскоре пошел дождь. Я скомандовал ускорить движение. Гребцы взялись за весла, а впередсмотрящие усилили бдительность: видимость во время дождя хуже, а вероятность налететь на камень – выше. Так, поливаемые пришедшим с океана дождем, двигались часов пять. Каждые полчаса гребцы менялись на веслах и темп движения не снижался. Но вот наконец дождь закончился. Закончился и помогавший гребцам ветерок. Вода стала более мутная, ее уровень повысился. Усилившееся течение очень мешало продвижению. Наступал вечер, надо было подыскивать место для ночевки. Гребцы, хоть и часто менялись, все же сильно выбились из сил. По существу, сегодня они впервые за долгий срок взялись за весла. Не втянулись еще в работу, потому быстро и устали.
Вот показался широкий плес с песчаной отмелью. Лучшего места для ночевки не предвиделось, ошвартовались. Четко знавшие свои обязанности люди быстро занялись их исполнением. Кто побежал в лес за дровами, кто стал ставить навесы и выгружать необходимое для разбивки лагеря снаряжение. На охоту сегодня рассчитывать не приходилось, потому варили густой суп из привезенных с собой продуктов.
Следующие семь дней отличались друг от друга только степенью трудности прохождения баркасов в русле реки. Оно еще больше сузилось, стало извилистым, а течение быстрым. Все чаще днища баркасов елозили по камням, но пробоин пока не было, а течи быстро устранялись. Но вот постепенно река стала менее камениста, а долина – шире. Участились посадки тяжелогруженых баркасов на мели. Пришлось остановиться в удобном месте на сутки и распределять часть грузов по лодкам. По моим подсчетам, плыть нам осталось километров семьдесят до крутого поворота русла Риу-Доси на юг.
Погода становилась с каждым днем все противнее: наступала зима. Небо хмурилось, тучи закрывали небо, но температура воздуха почти не падала. Было тепло и сыро. Каждый вечер воинам приходилось чистить свои мушкеты, иначе ржавчина быстро превратит оружие в бесполезные железяки. Иногда моросил дождь, но делал он это вяло и не долго – приходившие с океана тучи разгружались над прибрежными лесами. Недаром же их дождевыми назвали.
На следующий день после вынужденной остановки встретился первый местный житель, в одиночестве плывший куда-то вниз по реке. Увидев лодки разведчиков, вынырнувшие из-за островка, он попытался скрыться, но не получилось. Индеец сдался и был доставлен ко мне. Выглядел пленник изможденно. На раны в бедре и правом плече были кое-как наложены повязки из листьев. Но из-под них все равно сочилась кровь. Судя по его состоянию, раны он получил не раньше вчерашнего дня.
– Я не понимаю его языка, Великий, – сказал Сатемпо, когда поднял пленника на палубу моего баркаса. – А он не понимает моего. Хотя некоторые слова знакомы.
И это не удивительно. Многие племена тропических лесных индейцев говорили на языках группы тупи-гуарани, но нередко различия между отдельными языками были настолько велики, что представители разных племен не могли понять друг друга. Но я-то полиглот!
Приказал снять с пленного повязки и промыть раны водой с добавлением в нее некоторого количества самогонки. Потом достал крест с зеленым камнем, мой инструмент для врачевания. Зеленые лучики из камня достаточно быстро остановили кровь и помогли ранам затянуться. Пока я лечил пленника, мои индейцы смотрели на это стоя на коленях. А когда раны затянулись, то уткнулись лицами в палубу, повторяя:
– Ньяманду́! Великий Ньяманду́!
Уж это слово понимало все коренное население с этой стороны Анд. Пленник с широко распахнутыми глазами рухнул передо мной ниц и произнес:
– Спасибо, Великий!
– Одной благодарностью не отделаешься. Отвечай: кто такой, откуда, куда и зачем?
Индейца звали Чумхол. Его деревня стояла выше по реке. Вчера на нее напали белые люди, сидевшие на странных животных. В руках они держали палки, изрыгавшие огонь, дым и гром, непонятно как убивавшие воинов. В него самого два раза попал огонь из этих палок. Уцелевших людей белые согнали в общественный дом и связали. Чумхола приняли за мертвого и не тронули. Он пролежал, где упал, до вечера. Потом уполз к реке, нашел лодку и поплыл по течению, куда вода вынесет.
Понятно. Охотники за рабами. Скорее всего, из Витории. Это поселение ближайшее отсюда. Странные звери – лошади, а палки с дымом и громом – мушкеты. С белыми понятно, а вот с индейцами не очень. За сорок лет, что существует поселение Витория, ее жители хотя бы пару раз в этих местах, но побывали бы. И познакомили бы местных жителей и с лошадьми, и с огнестрельным оружием.
– Как давно вы живете на этой реке, Чумхол?
– Пятый год, Великий! Мое племя раньше жило в другой долине, в горах. Там тоже есть река, она впадает в эту. Женщины занимались выращиванием маниока, ямса, кукурузы, бобов, арахиса и картофеля. Лепили горшки, плели корзины, ткали полотно. Мужчины охотились и ловили рыбу. Жили мы большими семьями в длинных домах. Обменивались с бродячими племенами горцев. Мы им овощи, они нам шкуры и черный песок, из которого шаман делал с помощью огня пластины желтого цвета. Красивые, блестящие! Из такой пластины он вождю сделал широкую ленту, украшенную перьями и цветными камешками. Вождь ее на голове носил. Жили хорошо, даже не воевали ни с кем уже долго. Но потом началось странное. Вождь посылал воинов в места мены, но они приходили ни с чем, либо вообще не приходили. Сначала думали, что люди гор начали войну, но возвратившиеся воины приносили оружие и товары для мены, что находили брошенными в горах. На оружии крови не было! Тогда вождь сам пошел с несколькими самыми сильными воинами в горы. Вернулся один. Сказал, что там поселилось чудовище, которое взглядом отнимает волю у людей и уводит их в сторону Большой горы. Старейшины приняли решение уходить. Так мы оказались на этой реке. Деревня здесь еще раньше была, мы сюда на каноэ приплывали, меняться. Только нашли мы ее пустой. И несколько скелетов. Куда жители делись – не известно. Видно, враги напали, и люди ушли. Идти в лес мы не хотели, потому решили поселиться здесь. Поля были, даже урожай собрали, что осталось. Только место, наверное, проклятое. Кто раньше жил – пропали. Теперь пропали и мои соплеменники.
А я понял, что это белые поселенцы здесь побывали и прибрали жителей. В рабство, на плантации, сахарный тростник выращивать. По прошествии нескольких лет решил кто-то проверить эту местность еще разок на предмет изъятия даровой рабсилы. Организовал бандейру, собрал бандейрантов. И не прогадал: люди в разоренной когда-то деревне имелись. Плантации разрастаются, их надо обрабатывать, но рабочих мало. Вот и уходят в джунгли и горы банды охотников за рабами. Кстати, по-португальски «бандейра» означает всего лишь «экспедиция». Для этих людей поход за рабами – рутинная вылазка за добычей. И делают они ее рутинно, так, как привыкли: налететь, пострелять сопротивляющихся, а то и просто разбегающихся людей – жути нагнать. Остальных схватить и заставить на себя работать. Вот почему обычное слово одного языка трансформировалось в синоним зверства и грабежа во многих остальных. Бандейра – экспедиция – в банду, а бандейранты – в бандитов, налетчиков, грабителей и убийц.
Не вовремя эти налетчики тут нарисовались, ох, не вовремя! А, может, вовремя? Прошли бы мы мимо деревни раньше их, и получили проблемы в будущем: пытаемые индейцы не стали бы скрывать наше здесь присутствие. И у бандитов возникают вопросы. Появляются соглядатаи, идущие по нашим весьма четким следам и узнающие, за чем мы сюда приперлись. На обратном пути нас ждет сильная засада. Мы несем потери, но не только людские. Тайна Диамантины будет раскрыта. Золотоискателей же ни что не остановит, будь тут хоть сотня глазастых чудовищ. А мне это ни к чему. Не хочу никого обогащать раньше времени. Кстати, про чудовище. О нем индеец как – то вскользь упомянул.
– Про чудовище что знаешь?
– Его только вождь видел. Он один живым вернулся. Но вождя белые к столбу привязали, и я не знаю, жив ли он.
– А сколько белых напало, ты знаешь?
– Нет, я видел несколько людей и трех зверей.
– Жаль, но ладно. Сатемпо, распорядись накормить и дать одеяло. И вышли разведку. Основное оружие – луки. В бой не вступать, только наблюдать и докладывать.
Сатемпо прыгнул в лодку, за ним горохом посыпались его ближние воины. Лодка рванула вверх по реке, а я приказал пристать к берегу. Шатун быстро разослал пешие дозоры. Вверх и вниз по Риу-Доси. А я стал думать. То, что «экспедицию» необходимо уничтожить полностью, у меня отторжения не вызывало. Эти люди знали, на что шли, знали, что не все из таких походов возвращаются. Не виноватый я, что они оказались не в том месте и не в то время. Ничего личного, только дело…
На палубе моего баркаса собрались Шатун, Потап и Никита Малой. Двое последних в свое время руководили добычей изумрудов, знали процесс поиска камней и могли его грамотно организовать. Оставалось только добраться до места и показать, как эти камни выглядят. Но вот на пути выросла проблема, о которой должны знать все. И которую необходимо срочно решить. Коротко доложил о пойманном индейце и о нападении на его деревню охотников за рабами. Но особого беспокойства у своих командиров не заметил. Потап даже заулыбался.
– Чего лыбишься? – грубовато спросил я, удивленный его реакцией.
– Лошади! Они нам очень пригодятся, воевода. Бандитов мы перебьем, это понятно. Они нам мешают. А вот лошадки!
Продолжить развить свою мысль он не успел. С низа реки раздался выстрел, затем второй. Мы вскочили на ноги. Шатун с палубы прыгнул в привязанную к баркасу лодку. Следом туда же попрыгали десять воинов. Веревку – ножом, весла на воду, и вот уже лодка птицей несется по воде. Научились индейцы веслами с уключинами пользоваться. Вон как быстро и дружно гребут сидя, а не стоя на одном колене, как до моего с ними знакомства на пустынном уругвайском берегу. То знакомство многое изменило. И прежде всего судьбы людей, индейцев племени ава-гуарани. Для всех, и прежде всего для себя, ставших уругвайцами.
Лодка Шатуна скрылась за поворотом. Шли томительные минуты ожидания. Но вот она показалась, таща на буксире чужую. Видимо разглядев, что я стою на палубе и смотрю в его сторону, командир, я это услышал, рявкнул на гребцов. Лодка заметно прибавила ход и вскоре выскочила на галечный берег возле баркаса. Трофейную воины тоже вытащили на берег и поставили рядом. Я спрыгнул на гальку и подошел. Эта лодка разительно отличалась от моих плоскодонок. Длинная и узкая, приспособленная и для движения по мелководным каменистым рекам, и по широким и глубоким. Сделана из цельного ствола дерева, очень тщательно, даже изящно. Похожие лодки в Сибири называются «бат». И на протяжении столетий являются отличным подспорьем тамошним жителям. Как и здешним. Не зря местных жителей белые поселенцы назвали «индейцы каноэ».
В лодке лежали четыре трупа, утыканные болтами самострелов. Судя по одежде и лицам – метисы. Еще там были несколько каких-то свертков, узлов и два ружья. От лодки Шатуна донесся протяжный вой. Я перевел взгляд. Воины привезли и пленных! Не всех перестреляли, есть, кого допросить. На гальке, скорчившись, лежали двое: европеец лет сорока и индеец. У европейца болт торчал из левого плеча, у индейца… Да, такого я еще не видел! И кто же это у меня эдакий снайпер-изувер?
– Шатун, докладывай.
– Воевода, я привез воина. Он был в дозоре и участвовал в схватке с этими…
– Давай его сюда.
Десантник махнул рукой, подбежал воин в мокрой одежде.
– Говори.
– Великий! Командир Шатун послал меня и еще троих следить за рекой. Мы бежали быстро, но не успели. Эти враги уже были на берегу. Этот, – воин показал на скорчившегося на гальке индейца, под которым расплылось кровавое пятно, – нас заметил и крикнул остальным. Те выстрелили два раза, но не попали. Мы тоже стали стрелять. А этот, – воин опять показал на индейца, – решил сбежать. Я выстрелил…
– И попал ему точно в член, – под громкий хохот собравшихся воинов, я закончил его фразу.
Воин нахмурился и обиженным голосом произнес:
– Я ему в бедро целил, но он крутнулся и прыгнул в реку. Ну и болт попал… Туда. Я его сразу выловил из воды, а то удрал бы.
– Ага, удрал бы! – раздался голос Шатуна. – С отстриженными причиндалами.
Пока народ потешался над казусным выстрелом, подранок исходил кровью и уже даже не стонал. Допрос был бесполезен, потому я прикоснулся к его лбу и, не соблюдая осторожности, вторгся в сознание. Закончив считывать с его памяти интересующую меня информацию, приказал добить. Ни к чему длить его муки. Снайперу, так я при всех нарек отличившегося воина, объяснив значение этого слова, вынес благодарность. А Шатуну, потихоньку на ушко, выговор: его воины даже по лесу должны бегать, как тени, и не нарываться на неожиданности. Они сами должны быть неожиданностью для всех, а не кто-то для них. Хорошо хоть, что стреляют метко. Шатун нахмурил брови и ответил, что замечание понял и больше такого не повторится.
Перешел ко второму пленнику. Болт из его плеча уже выдернули, а рану перевязали. Клиент был бледен, сидел, привалившись к борту лодки, и с ненавистью смотрел на меня. Информативного общения явно не получится. Ну, что ж. Так даже лучше, а то вдруг жалость проснется. Она сейчас не к месту и не ко времени. Я подошел к пленнику и положил ладонь ему на лоб. Тот мотнул головой, но я физический контакт разорвать не позволил. Через несколько мгновений я уже знал все, что было в его памяти. Больше он мне не был нужен. Воины подхватили пленника и поволокли в лес, куда уже перетащили всех убитых. Следов оставлять нельзя. Ушли люди в джунгли и пропали. Мало ли что с ними могло случиться! А нас здесь нет, и не было.
Командиры вновь собрались на палубе моего баркаса. Я начал рассказывать, что узнал:
– Наш караван увидел тот индеец, которому Снайпер отстрелил причинное место. Рыбу он ловил, а разведчики Сатемпо его проглядели. Вернется, я с ним поговорю! Было это четыре дня назад. Тогда мы еще приток миновали, не слишком большой. Об увиденном индеец доложил хозяину. Его плантация в лесу, выше по притоку, с реки не видно. Тот отправил людей разведать, кто мы и что здесь делаем. Не остановись мы внепланово, еще долго не узнали бы о соглядатаях. Так получилось, что они едва не выскочили прямо на нас. Но вовремя заметили, что мы у берега, и успели спрятаться. А вот твои воины, Шатун… Ну, ты уже слышал мое мнение по этому поводу. Короче, наследили мы. И что дальше будет – не знаю. На обратном пути могут ждать сюрпризы. Но это дело отдаленного будущего. Теперь о настоящем. Впереди захваченная бандой охотников за рабами индейская деревня. Они там сейчас веселятся и отдыхают от трудов праведных. Ждать, пока они уберутся с нашей дороги, мы не можем. Некогда, да и запасы без толку подъедать жалко. К тому же у них есть то, что нам очень может пригодиться: лошади. Предлагаю взять деревню по-тихому. Но чтобы ни один бандит не ушел. Проверить оружие и снаряжение. Потом еда и сон. Рабочие останутся здесь. Вооружить их всем, что есть. Они свободные люди и тоже воины. За себя постоять смогут, если за разведчиками снизу еще кто притащится. Выполняйте.
Командиры разбежались. А я принялся за кашу, принесенную Маркелом. К вечеру вернулись разведчики. По докладу Сатемпо и в переводе на понятный язык его мер расстояний, до захваченной деревни километров десять. Вождь оставил там почти всех своих воинов для наблюдения и разведки скрытных подходов. Сам вернулся только с двумя гребцами. Насчистал двадцать семь белых, вооруженных мушкетами, и около сорока лошадей. Точнее не скажет, лошади его почуяли и стали беспокоиться. Белые чувствуют себя хозяевами положения, пьют что-то и орут песни. Вождь привязан к столбу, но вроде еще жив. Остальные индейцы сидят в большом круглом доме. Убитых индейцев Сатемпо возле хижин не видел. Это означает, что бандиты собираются остаться в деревне еще на несколько дней, иначе, зачем убирать трупы. Обходя деревню, воины нашли несколько троп, уходящих в разные стороны. Одна из них ведет сюда, но не вдоль берега, а по лесу, напрямую. Он послал по ней двух воинов. Остальные ждут возле деревни.
Я выслушал Сатемпо. Тропа – это хорошо. Плыть ночью по незнакомой реке на перегруженных лодках, да еще стараясь делать это незаметно, опасно и глупо. Идти по лесной тропе тоже опасно, но в меньшей степени. Делать это моим воинам уже приходилось, и неоднократно. Там, правда, лес был не такой, но и тропы не было, сами ее торили. Потому ждем разведчиков и выступаем. До утра как раз успеем добраться до деревни.
