Глава 3
Школа воинов

Шесть «морских котиков» приземлились в Баграме, на северо-востоке Афганистана, почти сразу после восхода солнца. Я понимаю, что потратил целых две главы на описание того, насколько важным историческим событием был наш приезд сюда, для работы с элитными горными подразделениями армии США. Вероятно, вы задавались вопросом, с чего это мы решили, что лучше всех остальных, почему это мы считаем себя вправе так кичиться званием.

Я не хочу, чтобы у кого-либо возникли сомнения относительно меня или членов моей команды, и поэтому, прежде чем мы двинемся дальше, предлагаю вам свое объяснение нашей позиции. Это не своеобразная форма высокомерия, и было бы абсурдным назвать это обычной уверенностью в себе – все равно что называть Тихий океан мокрым.

Это высшая форма осознания (я не хочу, чтобы это слово показалось вам вычурным). Говорят, что только очень богатый человек может понять разницу между собой и бедняком, и только очень умный человек понимает разницу между собой и глупцом.

Точно так же и те люди, которые прошли через то, что испытали мы, могут понять разницу между собой и остальными. В военном деле даже простые солдаты понимают, чего стоит достичь высот в боевых отличиях. На моем пути начало было положено не слишком хорошее – еще на ранчо, когда мама, вся в слезах, отказывалась выходить из дома, чтобы проводить меня. 7 марта 1999 года. Мне было тогда двадцать три.

Сказать, что у меня была не самая лучшая репутация в родном городе, было бы сильным преуменьшением. О нас с Морганом ходила дурная слава, и в жизни нам обоим это очень мешало. Всегда появлялись парни, которые испытывали нас на прочность. Я думаю, отец считал лишь вопросом времени, что один из нас столкнется с каким-нибудь отчаянным боксером, и либо мы сильно покалечим его, либо он покалечит нас. Так что я решил в итоге уехать из города и вступить в ряды «морских котиков» США. Морган считал это великолепной идеей и познакомил меня с офицером призывного пункта в близлежащем городе, унтер-офицером первого класса Бо Уолшем. Он, в свою очередь, направил меня в призывной пункт зачисления в Хьюстоне – это вербовочный пункт Военно-морских сил.

По прибытии туда я сразу же объявил, что меня не надо записывать в лагерь для новобранцев. Я уже был подготовлен на достаточном уровне. «Да, капитан, я поеду прямиком в Колорадо, где тренируются большие «котятки». Да, в этом весь я, уже наполовину готовый офицер».

И меня направили прямиком в лагерь для новобранцев. Я подписал бумаги и стал готовиться к отправке на службу через несколько дней. Когда я уезжал с ранчо, никто, конечно, официальных проводов не устраивал, но присутствовали все, включая Бо Уолша и Билли Шелтона. Как я уже сказал, мама закрылась в своей комнате, чтобы не смотреть, как уезжает в лагерь ее любимый малыш.

Пункт моего назначения – Военно-морской учебный центр (RTC), Грейт Лейкс, Иллинойс, находился более чем в 1500 километрах к северу от дома. И я могу со всей откровенностью заявить, что там я потратил восемь самых жалких недель моей жизни. Я в своей жизни никогда даже не видел снега и приехал туда в середине самой жуткой пурги, которую видел этот центр новобранцев за одиннадцать лет. Это было все равно что послать зулуса на Северный полюс.

Холодный ветер и снег пришли с озера Мичиган и прорвались на западное побережье, где мы были расположены – в 60 километрах севернее Чикаго, прямо рядом с озером. Я поверить не мог в такие дикие капризы этой морозной погоды. Мы находились в огромном лагере, и сотни рекрутов пытались осуществить почти волшебную трансформацию из обычного гражданина в солдата Военно-морских сил США. Для этого требовались немалые усилия, как моральные, так и физические, и преуспеть было бы достаточно сложно даже при хорошей погоде. Но при таком снеге, ветре и в мороз – Боже! Не передать словами.

Дома мне не нужна была зимняя одежда, так что ее у меня в принципе не было. Я помню, как сильно радовался, когда морской флот выдал все необходимое снаряжение: толстые носки, обувь, темно-синие брюки, майки, свитера и плащи. Нам рассказали, как все складывать и сворачивать, показали, как каждое утро заправлять кровати. Не тратя лишнего времени, стали сразу проводить физическую подготовку: бег, тренажерный зал, строевую подготовку и, конечно, учебные занятия.

У меня со всем этим не было проблем, и лучше всего дела шли в бассейне. От нас требовалось: войти в воду вперед ногами с высоты минимум 1,5 метра, оставаться на плаву пять минут и потом проплыть 50 метров, используя любую технику. Я мог сделать это во сне, тем более что здесь не нужно было опасаться какого-нибудь заблудшего аллигатора или водяной змеи.

Бег при лучшей погоде не был бы для меня таким тяжким испытанием, но лагерь промерз до основания, и ветра с озера были невероятно пронизывающими. Даже у пингвина возникли бы проблемы. Мы бегали, маршировали и даже на занятия ходили, борясь с метелью и сугробами.

В ту первую неделю службы, когда мы пытались избежать смерти от обморожения, в нас вдалбливали три слова, которые с тех пор всегда со мной. «Честь, отвага, преданность» – девиз Военно-морского флота США, ключевые ценности, которые тут же стали нашими идеалами и в соответствии с которыми текла наша жизнь. Я помню до сих пор, как инструктор нам говорил: «То, что вы почерпнете из своего опыта здесь, в Грейт-Лейксе, определит вас как личность». Он был прав.

Во вторую неделю начался Курс Уверенности. Он создан для того, чтобы симулировать аварийную ситуацию на военном судне США. Нас научили быстро думать, надеяться только на себя и прежде всего принимать важные решения, от которых могли зависеть наши собственные жизни и жизни наших товарищей. Одно слово: командная работа. Она управляет всеми и проникает во все аспекты жизни на флоте. В лагере новобранцев о ней не рассказывают – тебя просто вербуют в секту. Командная работа. Это была новая ведущая сила в жизни для всех нас.

На третьей неделе занятия проходили на борту пришвартованного к берегу тренировочного судна. Все это было практической подготовкой. Мы выучили названия почти всех рабочих частей корабля. Нас научили оказывать первую помощь пострадавшим, передавать сигналы от корабля кораблю с помощью флагов. Мы потратили очень много времени за партами, где изучали морские традиции и этикет, законы вооруженных конфликтов, бортовую коммуникацию, идентификацию водных и воздушных судов и базовые навыки навигации.

И все это проходило вперемежку с физическими нагрузками и зачетами с приседаниями, подтягиваниями и отжиманиями. У меня с этим было все хорошо, но двухкилометровый забег в такую погоду проверил бы на стойкость даже полярного медведя. Нам было сказано, что всем, кто не сдаст физическую подготовку, придется проходить ее заново. Я для себя решил, что скорее пробегу без обуви через Арктику, чем начну программу снова. Я приложил все возможные усилия. И сдал, слава богу.

На четвертой неделе нам впервые дали в руки оружие – винтовки «M16». Я довольно быстро прошел эту часть курса, особенно на огневой дистанции. После этого каждый сконцентрировался на том, какой путь службы хотел бы выбрать. Для меня это тоже было легко. Конечно, я пойду в SEAL. Без шуток, без глупостей, сразу.

Потом шли курсы пожарной безопасности и бортовой защиты от повреждений. Мы все учились ликвидировать пожар, спасаться из наполненных дымом кают, открывать и закрывать герметичные двери, пользоваться кислородной маской и аппаратом, правильно сматывать и разматывать пожарные шланги. Одна из последних частей была хуже всего. Называлась она «комната силы». Все заходят в помещение со своим учебным подразделением и надевают противогазы. Кто-то бросает гранату со слезоточивым газом, а потом каждому необходимо снять противогаз, выбросить его и произнести полностью свое имя и номер социального страхования.

Каждый рекрут, который вступает в ВМС, должен выполнить это упражнение. В итоге инструкторы дают понять: у тебя есть все, что нужно, для тебя есть место на флоте.

Самое последнее задание называется «боевой пост». Каждой команде дается двенадцать ситуаций, которые были изучены и разобраны в предыдущие недели. Именно здесь рекрутов окончательно оценивают – как лично, так и работу команды. После прохождения этого задания тренеры торжественно вручают тебе бейсболку ВМС США, и теперь можно всему миру рассказать, что ты – моряк. Ты доказал, что достоин, что в тебе есть все необходимое.

На следующей неделе я официально окончил курсы и надел новую форму. Я помню, как, проходя мимо зеркала, едва узнавал себя. Это я стоял в полный рост, я! Есть что-то особенное в окончании курса новобранцев. Думаю, это гордость за себя.

К тому же много кому не удалось пройти курс. И это поднимает самооценку. Особенно у такого человека, как я, чьи достижения ограничивались лишь тем, чтобы выбросить носом в асфальт какого-нибудь пьяного ковбоя из бара на улицу.

После окончания курса я сразу же полетел в Сан-Диего, на остров Коронадо, на военно-морскую базу десантных войск. Я отправился туда один, на пару недель раньше начала приема, и потратил это время на подготовку формы, снаряжения и комнаты, а также прикладывал все усилия, чтобы привести в порядок тело и дух.

Большинство из новобранцев потеряли форму из-за ужасной погоды. Нельзя было просто размяться на свежем воздухе или выйти на пробежку из-за метели и глубокого снега. Возможно, вы помните историю о смелом парне, который отправился на Южный полюс с капитаном Королевского флота Великобритании Робертом Фолконом Скоттом в 1912 году. Он считал, что задерживает всю команду из-за своего обморожения. Его звали капитан Отс, и однажды ночью он вышел из палатки в метель и сорокаградусный мороз, произнеся бессмертные слова: «Только выйду на воздух и вернусь не сразу».

Его тело так и не нашли, и я до конца жизни буду помнить, как читал эти слова. Железный человек, правда? Ну что ж, выйти на улицу на Грейт-Лейкс было бы сравнимо с его подвигом – это было почти так же смело. Но, в отличие от галантного капитана, мы оставались поближе к обогревателю.

Теперь же мы с еще несколькими парнями выходили на пробежку вдоль пляжа, пытаясь вернуться в форму для начала нашего обучения. Нас ждал двухнедельный курс учебной подготовки, который мы называем Indoc, где офицеры SEAL готовят ребят для известного базового курса подводных работ, или BUD/S (Basic Underwater Demolition/SEAL). Этот курс, в свою очередь, длится семь месяцев, и он гораздо труднее, чем Indoc. Но если кто-то не сможет пройти предтренинговый тест на выносливость, тогда ему лучше уехать из Коронадо: здесь без выносливости делать нечего.

В официальной военно-морской литературе о причинах введения курса Indoc написано:

«Для того чтобы физически, морально и экологически подготовить квалифицированных кандидатов в SEAL для начала тренинга BUD/S». В целом инструкторы не слишком давят во время учебного курса. Здесь всего лишь готовят почву для грядущего испытания.

И все же курс достаточно сложный для каждого в равной степени – как для офицеров армии, так и для добровольцев. Программы SEAL не делают различий между офицерами высшего командного состава, прибывшими с флота, и всеми остальными. Здесь мы все вместе, на равных, и первое, что внушают на Indoc: теперь вы все живете и тренируетесь как один класс, как команда. Извините. Я что, сказал «внушают»? Я имел в виду вдалбливают в голову молотком. Командная работа. Эти слова повторяются каждую минуту. Командная работа. Командная работа. Командная работа.

Здесь же впервые понимаешь, какое огромное значение придают в спецвойсках работе с напарником, в одной команде – значение абсолютно в духе SEAL. Вы никогда не расстаетесь даже для того, чтобы сходить в туалет. Во время тренировок на надувных шлюпках, например, когда один из пары падает через борт в ледяной океан, второй к нему присоединяется. Тут же. В бассейне вы не уплываете друг от друга дальше чем на расстояние вытянутой руки. Позже, уже в самом курсе BUD/S, можно вылететь из программы – тебя могут просто выгнать за то, что ты находился далеко от своего напарника.

Все эти правила обучения повторяют железобетонные заповеди «морских котиков»: мы никогда не бросаем своего человека на поле боя: ни живого, ни мертвого. Никто не останется в одиночестве. Каким бы ни был риск для жизни, как бы ни был смертелен вражеский огонь, «морские котики» прорвутся сквозь челюсти смерти, чтобы забрать останки павшего товарища. Этот принцип живет с тех пор, как впервые в 1962 году были сформированы отряды SEAL, и он все еще актуален сегодня.

Правило, пожалуй, немного странное, однако создано оно не для того, чтобы помочь вдовам и родителям погибших ребят. Оно создано для тех «морских котиков», которые на самом деле выходят на поля сражений. Ведь на самом деле для каждого важно вернуться домой, все хотят в итоге оказаться дома, и желательно живыми. Но существует в нас и определенный ужас перед осознанием, что тебя убьют и оставят на чужбине, без могилы в родной земле, и твои любимые не придут проститься на твое последнее пристанище.

Я знаю, что это похоже на слова сумасшедшего, но это правда. Каждый из нас ценит эту уверенность: неважно, что произойдет, меня не бросят, меня привезут домой. Мы все готовы отдать что угодно. В конце концов, мы ведь не просим многого за то, что сражаемся на земле врага, а не на нашей собственной.

Один английский поэт – солдат времен Первой мировой – Руперт Брук знал, что британцы обыкновенно не привозят домой тела погибших. И он очень точно выразил это в своих строках: «Коль я умру, то вспоминайте обо мне вот так: есть уголок на поле чужестранном, и Англии навеки он принадлежит». Нет ни одного «морского котика» в мире, который не понял бы смысл этих строк и не задумывался, почему Брук их написал.

Это священное обещание, данное нам от нашего высшего командования. Вот почему это вбивают в нас с самого первого дня в Коронадо – ты не останешься один. Никогда. И ты никогда не бросишь своего напарника.

Я пережил серьезный регресс в начале того лета, когда был в классе подготовки номер 226. Я умудрился упасть с 15-метровой высоты на альпинистской веревке и сильно повредил бедро. Инструктор подбежал ко мне и спросил: «Ты хочешь выбыть?»

«Ответ отрицательный», – ответил я.

«Тогда возвращайся обратно», – сказал он. И я снова полез, потом снова упал, но каким-то образом продолжал двигаться вперед. Нога болела просто адски, но я продолжал тренировки еще пару недель, прежде чем врачи диагностировали, что я сломал бедро! Меня тут же поставили на костыли, но я все еще хромал вдоль пляжа и заходил в прибой вместе с остальными. Боевые условия – что тут скажешь?

Наконец, когда нога восстановилась, меня вернули в строй, и в декабре, для второй части курса, записали в класс 228 BUD/S. Мы жили в малюсеньких казармах прямо за плацем для BUD/S. Это был черный прямоугольник асфальта, где поколения инструкторов спецназа разрушают тысячи надежд и мечтаний высоко мотивированных парней всего за несколько секунд их жизней.

Эти инструкторы наблюдали, как многие мужчины падали, опускали руки, выходили из игры, и смотрели на это спокойно, с ледяными, бесстрастными лицами. Но не из-за жестокости, а потому что их интересуют лишь остальные – те, кто не сломался и не бросил все. Те, кто скорее умрет, чем уйдет. Те, у кого в крови было заложено никогда не сдаваться.

Начался только первый день Indoc, моя маленькая комнатка была расположена прямо рядом с душевыми. «Душ», кстати, очень вежливое слово для этих приспособлений, можно сказать, почти эвфемизм. Ну да, это в некотором роде были душевые, но не в привычном, цивилизованном смысле слова. Душевые, скорее, походили на краны старой автомойки и были широко известны под названием «отделения специальной обработки». Кто-нибудь открывал кран где-то в 04.00, и вой сжатого воздуха и ледяной воды под сильным напором пробивал себе путь через трубы. Звучало это так, будто кто-то пытался придушить паровой двигатель.

Боже мой! Когда я впервые услышал этот звук, подумал, что на нас напали. Но я знал, что к чему: нужно быстро надеть полотняные плавательные шорты и встать под эти ледяные водные струи. Это был невероятный стресс для организма, и мы просто ненавидели эту процедуру, ненавидели всей душой, каждый раз, когда были вынуждены ее проходить. Чертов прибор на самом деле был предназначен для того, чтобы начисто отмыть песок с нашего снаряжения, которым оно было покрыто каждый раз, когда мы возвращались с пляжа. В этом случае стресс был немного сглажен тем, что мы и так только что вышли из вод Тихого океана. Но прямо с кровати, в четыре часа утра! Ух! Это было совсем необязательно, и я до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю звук этих кричащих, шипящих водных труб.

Замерзшие до костей и мокрые насквозь, мы пришли к тренировочному бассейну, чтобы скатать и убрать крышки, которыми он был укрыт. Потом, незадолго до 05.00, в кромешной тьме мы вышли на плац и сели рядами, спина к груди, очень близко друг к другу, чтобы сохранить тепло. Нас должно было быть 180, но по различным причинам приписано было только 164 человека.

На тот момент у нас уже был старшина – лейтенант Дэвид Исмэй, выпускник Военно-морской академии, ранее обладатель стипендии Родса, который два года провел в море и уже был квалифицированным надводным боевым офицером. Дэвид со всей страстью желал осуществить мечту всей своей жизни – стать «морским котиком». Он должен был пройти все и сразу. У офицеров была только одна попытка в BUD/S. Они должны были понимать, что им не стоит тратить время инструкторов и старшин, если им на самом деле это было не нужно.

Все мы сидели и ждали проктора. Это инструктор, который был приставлен к классу, чтобы обучать нас, пытать нас, наблюдать за нами и избавляться от нас, если это было необходимо. Нашим проктором был инструктор Рено Альберто – гора мышц ростом метр семьдесят, состоящая из спорта, дисциплины и острого ума. Это был жестокий, беспощадный и непоколебимый человек. И все мы в итоге полюбили его по двум причинам: он был всегда справедливым до скрупулезности и всегда хотел для нас только лучшего. Если парень старался, то для него инструктор Рено был просто отличным мужиком. А если кто-то не мог показать свой лучший результат, Рено быстро выставлял его из класса – катиться обратно во флот быстрее, чем тот успевал сказать: «Есть, сэр».

Рено всегда приходил точно в 05.00. У нас был целый ритуал, который никогда не нарушался. Проходил он следующим образом.

«Встать!» – кричал старшина.

«Встать!» – эхом разрывал утренний воздух громогласный рев, когда 164 человека отвечали ему и вскакивали на ноги, пытаясь встать в строй согласно званиям.

«Ин-структор Ре-е-но!» – выкрикивал старшина.

«Уя, инструктор Рено!» – мы рычали в ответ в один голос.

Привыкайте к этому «уя». Мы не говорим «да», или «сейчас», или «спасибо большое», или «понял, сделаю». Мы говорим «уя». Это прикол такой в BUD/S, и откуда это пошло, уже никто не помнит. Существует столько объяснений, что я даже не буду их описывать. Просто чтобы вы знали: именно так ученики отвечают своему инструктору в ответ на приветствие или в качестве подтверждения принятия команды. «Уя» – и все тут.

По какой-то причине Рено был единственным инструктором, к кому, не осознавая этого, все обращались по имени. Всех остальных называли инструктор Питерсон, инструктор Мэттьюс или инструктор Хендерсон. И только Рено Альберто настаивал на том, чтобы его звали по имени. Я всегда думал: хорошо, что его не назвали Фредом или Спайком. Ему больше всего подходило имя Рено.

Когда он вышел на плац в то утро, мы поняли, что перед нами стоит старший по званию. Как я уже говорил, вокруг нас была кромешная тьма, а на нем красовались сферические солнечные очки, полностью затемненные. Иногда казалось, что он никогда их не снимает – ни днем, ни ночью. Хотя однажды я мельком увидел его без очков, и как только он меня заметил, сунул руку в карман и тут же водрузил их на место.

Я думаю, он просто не хотел, чтобы мы видели выражение его глаз. Под этой суровой, безжалостной внешней оболочкой он был невероятно интеллигентным человеком, и его, конечно, веселила эта маска сурового воина Аттилы, которую он ежедневно надевал при нас. Но он не хотел, чтобы мы видели усмешку в его глазах, и поэтому он никогда их не показывал.

Тем темным, немного туманным утром он стоял, скрестив руки на груди, и глядел на тренировочный бассейн. Потом он повернулся и уставился на нас в упор. Мы понятия не имели, чего ожидать. А инструктор Рено сказал сухо: «Упали».

«Упали!» – крикнули мы в ответ. И все мы опустились на бетон и заняли позицию для отжиманий: руки прямые, тело вытянуто и неподвижно.

«Отжались», – сказал Рено.

«От-жимания», – крякнул старшина.

«От-жимания», – ответили мы.

– Вниз.

– Один.

– Вниз.

– Два.

Мы считали каждое из двадцати отжиманий в подходе, а потом вернулись в исходную позицию с вытянутыми руками. Старшина выкрикнул: «Ин-структор Ре-е-но!»

«Уя, инструктор Рено», – прогремели мы.

Он нас проигнорировал. А потом тихо сказал: «Отжимаемся». Мы повторили то же самое еще два раза, а затем инструктор оставил нас с горящими до жути мышцами в исходной позиции на вытянутых руках. Мы простояли так почти пять минут, пока у каждого не затряслись руки. Сначала восемьдесят отжиманий, а теперь эта новая ноющая боль. Закончилось это лишь когда Рено очень медленно произнес: «На исходную».

Мы все крикнули «Встать!» в ответ и каким-то образом поднялись на ноги, никто даже не упал. Потом Дэвид Исмэй назвал неверное число присутствующих. Это была не его вина. Кто-то просто отошел. Через мгновение Рено уже накинулся на Дэйва. Я не совсем точно помню, что он тогда сказал, но его фраза включала очень громкую вариацию слова «неверно».

И он приказал лейтенанту Исмэю, нашему старшине: «Упасть, отжаться». Я помню этот первый день так ясно, будто это было на прошлой неделе. Мы сели и смотрели, как Дэйв Исмэй доделывает отжимания. И когда он, изможденный, закончил, то собрал силы и крикнул: «Уя, инструктор Рено!»

«Отжимаемся», – сказал мягко Рено. Каким-то невероятным образом он выполнил еще двадцать повторений этого убийственного упражнения. Наконец он закончил, с ужасом ожидая команды, спрашивая себя, как и все мы, что еще ему предстоит пережить в наказание. Могу поспорить, что он больше никогда в жизни не оглашал неверное число присутствующих.

Теперь я понимаю, что это одна из базовых установок «морских котиков»: каждый офицер, низшего или высшего ранга, обязан знать местоположение всех и каждого из своих ребят. И не допускать ошибок. На начальной стадии нашей подготовки старшина Дэвид Исмэй еще этого не знал. Рено же, который был с нами всего лишь 15 минут, – знал.

Он еще раз осмотрел свои владения и безучастно сказал: «Большинства из вас через пару месяцев здесь не будет». И, будто ставя в укор всем и каждому неправильный пересчет, он добавил: «А если вы, ребята, не начнете действовать, как команда, то никого из вас здесь не будет».

Потом он сказал, что нам опять придется пройти базовое отборочное испытание BUD/S. Я очень ясно помню, как он напомнил, что мы все уже один раз его прошли и уже зашли довольно далеко. «И если вы не пройдете его сегодня утром, – добавил он, – то вернетесь во флот сразу, как только я смогу вас отправить обратно».

К этому моменту никто не чувствовал себя нужным здесь. На самом деле мы начинали чувствовать себя брошенными в этом военном Колизее, известном во всем мире Колизее, в который скоро приведут львов. Нам предстояло отборочное состязание из пяти этапов:

1. Заплыв на 500 метров – брассом или кролем, за 12 минут и 30 секунд.

2. Минимум 42 отжимания за 2 минуты.

3. Минимум 50 приседаний за 2 минуты.

4. Минимум 6 подтягиваний выше уровня шеи.

5. Пробег 2,5 километра за 11 минут 30 секунд в тяжелых ботинках и длинных брюках.

Только один из присутствовавших не прошел. На самом деле большинство курсантов завершили испытания с заметно лучшим результатом, чем в первый раз. Я помню, что смог отжаться раз 80 и сделать почти 100 приседаний. Я думаю, что видение Билли Шелтона стояло у меня за плечом, пыталось напугать меня до чертиков и выкинуть меня из ВМС, если бы я не справился.

Но гораздо более важным фактором было то, что инструктор Рено наблюдал за нами, словно радар реактивного истребителя. Через несколько месяцев он сказал мне, что знал, что я красовался перед ним. Именно там, уже тогда он составил обо мне мнение и все решил. Сказал, что после уже и не поменял его. Хорошее решение. Я ради этого выложился по полной. И тогда, и каждый раз. Может быть, я не всегда достаточно хорош, но я всегда выкладываюсь на максимум.

Сейчас, оглядываясь назад, я не так уж уверен, что этот первоначальный тест очень уж многое показал. Среди нас было много мускулистых, накачанных парней, которые выглядели довольно устрашающе. Но также я помню, что выбывали они первыми: просто потому, что не могли выполнить поставленную задачу. Их ноги и руки были для этого слишком массивными.

«Морские котики», конечно, ценят грубую силу, но еще больше они ценят скорость. Скорость на воде, скорость на земле и скорость у себя в голове. В Коронадо нет бонусов за сверкающий набор смазанных маслом мыщц. Большая масса лишь замедляет тебя, особенно в мягком песке, а с ним нам приходилось мириться почти каждый день, километр за километром.

В это первое утро наших занятий в классе 226 мы быстро выучили еще одну особенность, присущую бойцам в BUD/S. Мы не гуляем, не ходим и даже не бежим. Мы несемся. Несемся сломя голову. Везде. Целыми днями. Помните великие слова Тома Хэнкса в фильме «Их собственная лига»: «Бейсбол слез не признает»? У нас, в Коронадо, есть своя фраза: «BUD/S ходьбы не признает».

Наше первое знакомство с этим беспощадным правилом состоялось, когда наступило время завтрака. Столовая находилась за полтора километра от нас, так что пришлось пробежать 3 километра – туда и назад – ради тарелки тостов с яйцами и беконом. То же касалось обеда. То же касалось ужина. Для всех, кто умеет считать, несложно сообразить, что на каждый день в сумме получается по девять километров бега – только чтобы что-нибудь перекусить, и это не входило в наши ежедневные беговые тренировки, которые часто добавляли к этому еще километров 12—13.

В то утро мы пробежали в строю через всю морскую десантную базу к Центру обучения специальным боевым действиям. И там инструктор Рено после, наверное, тысячи отжиманий и бог знает чего еще усадил нас и заставил слушать нас внимательно, настолько внимательно, насколько ему было нужно. Нам соответствовать было нелегко, потому что глаз у Рено острый, как у орла, да еще он имел степень высшей школы бизнеса в Лос-Анджелесе, USC. Он прекрасно знал, что было необходимо от нас, и не пропускал ни малейшей детали.

И вот здесь было необходимо помнить урок, который вбил в меня еще в раннем возрасте Билли Шелтон: когда начальник войск специального назначения делает малейший намек на тему, которая может пригодиться в будущем, слушай внимательно, а потом делай это. Даже если это было отклонение от темы, а не четкая команда, которая начинается со слов: «Я думаю…» или «Было бы неплохо…».

Всегда обращай внимание на это и потом выполняй задание – неважно, какой чушью оно сначала может тебе показаться. Билли знал, что инструктора спецвойск всегда ищут среди лучших, а ведь только в мелочах можно отличить просто хороших парней от выдающихся. «Слушай, Маркус, – говорил мне Билли, – всегда слушай и всегда с радостью выполняй то, что говорит тебе инструктор. Быстро выходи вперед всех. А потом внимательно следи за тем, чтобы там и остаться».

Итак, в то утро инструктор Рено поднялся во весь свой рост – мне казалось, он в высоту метров пять – и сказал нам, что хотел бы немного с нами поговорить и лучше нам слушать внимательно. А еще лучше – записывать.

Я тут же полез в рюкзак, доставая сухую тетрадь и пару карандашей, и слова Билли Шелтона зазвенели у меня в ушах: даже намек, даже малейшее предположение – делай.

Я оглядел комнату. Еще несколько курсантов делали то же, что и я, но не все, ох, далеко не все. Многие просто сидели и смотрели на инструктора Рено, который внезапно очень спокойно произнес: «У скольких из вас есть карандаши и бумага?»

Я поднял руку вместе с остальными парнями, у которых они были. И внезапно лицо Рено потемнело, как грозовая туча.

«Упали! Все!» – взревел он. Возникла неразбериха и сутолока, пока мы отодвигали стулья и становились на пол в исходную позицию с вытянутыми руками. «Отжимаемся!» – отрезал он. Мы выполнили двадцатку и встали в исходную.

Он посмотрел на нас и сказал: «Парни, вам же говорили всегда держать при себе карандаш и ручку. Так почему у вас их нет? Какого черта вы их не взяли?»

В комнате повисла гробовая тишина. Рено сердито смотрел на нас. И так как я не мог записывать, пока был распростерт на полу, поддерживая свое тело ладонями рук, я не могу дословно передать, что именно он говорил, но могу поспорить, нечто близкое к этому:

«Это школа для воинов, понимаете? Это самое серьезное дело из всех возможных. И если вы не хотите принимать в этом участие, то убирайтесь отсюда сейчас же».

Он не шутил, и я мог лишь надеяться, что он, мать его, знал, у кого был карандаш, а у кого нет. Через несколько месяцев я напомнил ему о том дне и спросил его об этом. «Конечно, знал, – сказал он, поправляя очки, – это было ваше первое испытание. Я записал имена тех, кто слушал внимательно, еще до того, как вы свою первую двадцатку закончили. И я все еще помню, что ты был в этом списке».

Тем не менее в то первое утро мы выполнили еще пару подходов отжиманий и умудрились даже громко выдать «Уя, инструктор Рено!». Потом он позволил нам снова сесть.

То, что последовало за этим, было, вероятно, самой суровой лекцией об этике и духе SEAL, на которой я когда-либо присутствовал. Я записывал, я помню все, что он нам сказал, и я стараюсь соответствовать всем его словам, как думаю, хотел бы того Рено.

– Эта подготовка предполагает высокий риск. И мы готовы к тому, что есть возможность получить серьезные увечья и даже погибнуть. Если кто-нибудь из вас сочтет какое-то задание или любую ситуацию, в которой вы можете оказаться, опасными или увидите возможность неоправданного риска, тут же докладывайте. Мы не любим ошибки, поняли меня?

– Уя!

– Всегда помните об ответственности – перед самими собой, перед старшими по званию, перед сослуживцами. Узы команды священны. Используйте их. Ставьте в известность начальников своей шлюпочной команды и старшину класса о любых отклонениях от нормы. И всегда оставайтесь рядом со своим напарником. Мне все равно, хоть с крыши кидайтесь – оставайтесь с ним. Ясно?

– Уя!

– Уважение. Я ожидаю, что вы будете выражать полное уважение инструкторскому составу, вашим классным офицерам и старшему офицерскому составу. Вы на военной службе. Вы всегда будете вести себя учтиво. Это ясно?

– Уя!

– Честность, джентльмены. Вы не лжете, не мошенничаете и не крадете. Никогда. Если вы теряете что-либо из снаряжения, то заполняете отчет и докладываете старшим. Вы не берете чужое снаряжение. Я не буду говорить, что в прошлом здесь такого не случалось. Потому что это неправда. Но те ребята, которые это делали, тут же заканчивали свое обучение. Их ноги здесь больше не было. Они уходили. В тот же самый день. Вы будете уважать своих сослуживцев. Так же, как и их вещи. Вы не берете то, что вам не принадлежит. Ясно?

– Уя!

– Я буду надзирателем вашего класса в течение следующих двух недель. И я буду помогать, если вам нужна будет помощь – по семейным, финансовым и другим личным вопросам. Если вы получите травму – идете в медпункт, вас там лечат, вы возвращаетесь на тренировку. Я – ваш надзиратель, а не ваша мама. Я здесь для того, чтобы вас обучать. Если вы придерживаетесь правил, я вам помогаю. Не придерживаетесь – я вас наказываю. Все ясно?

– Уя!

– Наконец, репутация. Ваша репутация начинается здесь. Так же, как и репутация класса 226. И она отражается на мне в том числе. Эту ответственность я воспринимаю очень близко к сердцу, потому что репутация значит все в жизни вообще, но особенно здесь, в Коронадо. Так что сосредоточьтесь на цели. Ваши мысли должны оставаться здесь. Выкладывайтесь всегда на сто процентов, потому что я тут же пойму, если это будет не так. И никогда, ни при каких обстоятельствах не бросайте своего напарника. Вопросы есть?

– Никак нет!

Кто может забыть такое? Только не я. Я все еще слышу в мыслях тот резкий звук, с которым инструктор Рено закрыл свою тетрадь. Для меня это звучало так, словно Моисей захлопнул гранитные плиты, на которых были написаны 10 заповедей. Этот Рено был гигантом при своем росте в метр семьдесят. Он сильно повлиял на наши жизни.

В тот день мы покинули учебную комнату и отправились на шестикилометровый забег вдоль пляжа. Три раза Рено останавливал нас и отдавал приказ зайти в прибой и «искупаться в море и в песке».

В наших ботинках хлюпала вода, каждый следующий километр был в два раза хуже предыдущего. На протяжении всего курса мы не могли отмыть песок из трусов до конца. Кожа была натерта во всех возможных местах, но Рено было плевать. В конце пробежки он приказал нам принять упор лежа и опять отжиматься. Он дал задание на два подхода по двадцать повторений, и к концу первого я заметил, что инструктор делает упражнение вместе с нами. Вот только он отжимался на одной руке, а его дыхание не сбилось ни на секунду.

Этот парень мог победить в армрестлинге полутонную гориллу. И при виде его, выполняющего отжимания бок о бок с нами, мы тут же поняли, сколько физической выносливости и силы необходимо иметь, чтобы пройти курс BUD/S.

Пока мы готовились к полуторакилометровому забегу к столовой где-то в полдень, Рено спокойно сказал: «Помните: здесь всего несколько из вас, кого мы, вероятно, должны будем исключить до того, как вы закончите тренинг. Мы это знаем, и я уже заметил нескольких человек. Я здесь затем, чтобы это выяснить. Кто-то из вас сможет вытерпеть боль, холод и несчастья. Мы здесь для того, чтобы выяснить, кто больше всего желает служить у нас. И только. Кто-то не выдержит, кто-то просто не сможет, ни сейчас, да и никогда – таких мы исключим. Не обижайтесь. Просто не тратьте наше время дольше, чем это необходимо».

Премного благодарен, Рено. Я просто не понимаю, почему все обязательно надо приукрашивать. Почему бы просто не сказать все как есть? Конечно, вслух я этого не говорил. Четыре первых часа с этим верзилой из Коронадо отбили желание отпускать недальновидные остроумные шуточки. Да и, кроме того, он почти наверняка сломал бы мне таз, потому что все равно не смог бы дотянуться до подбородка.

Занятия в бассейне вел другой инструктор, но сначала нам всем пришлось пройти через ледяные лопасти отделения спецобработки для того, чтобы избавиться от песка на коже. Эта чертова штука легко могла бы срезать чешую со свежей рыбы. Потом все курсанты окунулись в бассейн, разделились на команды и начали свой первый из где-то десяти миллионов заплывов, которые нам придется совершить, прежде чем наши годы военной службы подойдут к концу. В первые несколько дней инструкторы уделяли много внимания контролю на поверхности воды и обычному плаванию, заставляли нас растягиваться, засекали время, снова и снова повторяя золотое правило для всех начинающих «морских котиков»: ты должен отлично держаться на воде при любых обстоятельствах. И здесь ребята начали выбывать. Один парень вообще не умел плавать! Другой клялся всеми богами, что врачи ему запретили опускать голову под воду!

Это уже два выбывших. Нас заставляли плавать, не поднимая головы, научили поворачивать голову в воде плавно и таким образом дышать, оставляя при этом поверхность воды спокойной, а не просто молотить головой туда-сюда ради глотка воздуха. Нам показали стандартный метод плавания для SEAL, вид бокового гребка, который наиболее эффективен с ластами. Нас научили технике правильного удара по воде, гребка и проскальзывания вперед, обучили базовым навыкам целой системы движений «морских котиков», которая позволяет правильно оценивать расстояние и плавать под водой с невероятной точностью.

Нас научили плавать как рыбы, нас заставляли нарезать в бассейне круги, используя только ступни ног. Нам продолжали повторять, что для других военных отделений вода – это хуже всего. Для нас это – среда обитания. Нас безжалостно гоняли, заставляя с каждым разом плыть все быстрее, каждый день приходить к финишу на несколько секунд раньше, чем за день до этого. Нам внушали, что грубая сила никогда не является правильным решением, что единственный способ увеличить скорость – это техника и еще раз техника. Больше ничего не работало. И это была только первая неделя.

На второй неделе мы почти полностью тренировались под водой, и так продолжалось до конца курса. Ничего серьезного. Нам просто связали лодыжки, потом связали кисти рук сзади и толкнули на глубокий конец бассейна. Это упражнение вызывает определенную панику, но инструкторы четко объяснили: нужно набрать побольше воздуха и упасть на дно бассейна в позиции «стоя». Потом держаться там по крайней мере минуту, выплыть на поверхность, чтобы вдохнуть, затем снова опуститься вниз еще на минуту или дольше, если это возможно.

Инструкторы плавали рядом с нами в ластах и масках и выглядели как морские свиньи, даже чуть дружелюбно, хотя с первого взгляда и были похожи на акул. Но главной нашей проблемой была паника. Если человек был предрасположен терять самообладание под водой, когда он связан по рукам и ногам, тогда, вероятно, он никогда не будет хорошим водолазом: страх слишком глубоко живет в нас.

Это было для меня большим преимуществом. Мы с Морганом производили серьезные операции под водой с тех пор, как нам было по 10 лет. Сколько себя помню, я умел плавать на поверхности воды и под ней. И меня учили задерживать дыхание минимум на две минуты. Я упорно трудился не жалея сил и никогда не отплывал от своего напарника более чем на полметра. Если только на гонке – тогда он оставался на берегу.

Я был первым в плавании на 50 метров под водой без ласт. Я уже тогда знал секрет: ныряй как можно глубже, как можно раньше. Тебе не заплатят за найденные ключи от машины, если ты не сможешь нырнуть на самое дно и остаться там надолго. В конце занятий нас оценивали, и здесь я был лучшим.

Всю неделю мы брали с собой под воду веревки. Под водой нужно было завязать серию морских узлов. Я не помню, скольких ребят мы потеряли во время этой подводной части тренинга, но нескольких точно.

Эта вторая неделя для многих выдалась нелегкой, но я прекрасно помню, что все инструкторы обращали внимание прежде всего на компетенцию и техничность во всех упражнениях. Потому что на следующей неделе начнется первая часть курса BUD/S, и предполагалось, что мы сможем выдержать все предстоящие испытания. Инструкторы BUD/S будут заведомо считать, что мы можем с легкостью выполнить все упражнения начального курса. Кто не сможет – просто выйдет из игры. Начальников Indoc не поблагодарят за то, что они послали некомпетентных и слабых курсантов на самый выматывающий военный тренинг в мире.

Мы постоянно ныряли то в бассейн, то в Тихий океан, но у нас также был расписан строгий режим физических нагрузок. Сравнительно ровная поверхность плаца – черного квадрата посреди лагеря BUD/S – пока была вне нашей досягаемости. Парни из Indoc были недостаточно подготовлены даже для того, чтобы присоединиться к священным рядам курсантов BUD/S, поэтому мы были изгнаны на пляж, располагавшийся позади лагеря.

Там инструктор Рено и его люди показывали свой лучший уровень подготовки, чтобы улучшить наш. О, эти старые добрые дни, когда в подходе было по двадцать отжиманий! Больше их не было. Теперь их было обычно по пятьдесят за раз, и серия отжиманий обычно прерывалась лишь упражнениями, созданными, чтобы сбалансировать и усилить различные группы мышц. Инструкторы давали много упражнений на укрепление мышц рук, но в особенности брюшного пресса, по причинам, понятным мне теперь: пресс – это краеугольный камень силы воина, он служит основой для лазания по горам и веревкам, гребли, подъема тяжестей, плавания, борьбы и бега.

На начальном курсе мы еще этого не понимали. Мы лишь видели, что инструкторы SEAL заставляют нас переживать адские муки на ежедневной основе. Моим личным адом было упражнение для ног и пресса, называется «кроль»: лежишь на спине, прямые ноги оторваны на 15 сантиметров от песка, носки вытянуты, и ногами необходимо делать движения, как будто плывешь в бассейне на спине. И опустить ноги ни в коем случае нельзя, потому что за тобой зорким взглядом следят инструкторы, прогуливаясь между бойцами туда-сюда, будто выбирая жертву для расстрела.

В самом начале курса всего один раз я позволил своим ногам упасть на песок – из-за сильной боли в нервах и сухожилиях в бедрах и спине. Вообще-то я опускал ноги три раза, и это было равносильно самому жуткому и кровавому преступлению. В первый раз я услышал стон, а потом грозный окрик инструктора; во второй раз кто-то назвал меня педиком, в третий раз снова раздался стон, и кто-то еще раз назвал меня педиком. Каждый раз мне приказывали идти прямо в ледяной Тихий океан, потом выходить и кататься по песку.

Только на третий раз я понял, что почти все ныряли в океан и потом катались по песку. Мы все выглядели как создания из «Черной лагуны». Но инструкторы все еще гнали нас вперед, заставляя закончить эти упражнения. Это было до чертиков весело, но через четыре или пять дней это упражнение вообще перестало доставлять неудобства. Теперь мы все было гораздо более подготовлены, в лучшей физической форме. Все? Ну, почти. Два или три парня просто не выдержали и ушли прямо с пляжа с улыбками облегчения на лицах.

А я? Я оставался на месте, выкрикивал счет для упражнения, изо всех сил старался выполнить задачу и вовсю материл про себя Билли Шелтона за то, что он послал меня в этот сумасшедший дом, хоть это была совсем не его вина.

У меня была отличная мотивация закончить упражнения – но не для того, чтобы произвести хорошее впечатление, нет. Я бы сделал почти что угодно, чтобы избежать купания в ледяном океане и катания по песку. Именно такими были последствия недостаточного старания. Инструкторы никогда не пропускали лентяев. Через каждые пару минут какому-нибудь бедняге говорили: «Искупайся в море и в песке».

Хотя все было не так уж плохо. Сразу после того, как заканчивались занятия по физической подготовке и мы поднимались на ноги, инструктор Рено – этот бог милосердия – посылал нас на шестикилометровый забег по зыбкому песку. Он бежал рядом с нами, вполсилы (для него), и уговаривал нас поднатужиться, выкрикивал инструкции, изнурял нас до крайности. Эти пробежки были неизменно трудными, особенно для меня, и я бежал во второй половине общей массы, пытаясь заставить свои длинные ноги двигаться быстрее.

Рено прекрасно знал, что я старался изо всех сил, но в первые дни он часто выкрикивал мое имя и приказывал мне продолжать бежать. А потом приказывал пойти искупаться в прибое, так что я забегал в океан полностью в ботинках и снаряжении. Потом мне приходилось стараться и нагонять всех в ботинках, полных воды. Кажется, Рено знал, что я могу с этим справиться, но я сам считал, что он от всей души смеется надо мной, пряча взгляд за своими темными очками.

Через некоторое время наступал обед, и нам приходилось пробежать всего лишь еще полтора километра, чтобы перекусить что-нибудь. Нам постоянно твердили про диету – что есть, что не есть и как часто есть. Боже. Было чудом само по себе то, что кто-то из нас хотя бы добирался до столовой – что уж тут говорить о соблюдении диеты.

Был также курс полосы препятствий, известный нам как курс «O». Это место предполагало тренировку высокой интенсивности и напряжения, и даже настоящие «морские котики», ветераны вооруженных сражений из реальных боевых подразделений, возвращались сюда ради дополнительного тренинга, часто готовясь к зарубежным командировкам на арену боевых действий: в джунгли, горы, океан или пустыню.

«О»-курс Коронадо был известен во всем мире. И если он проверял на стойкость опытных воинов из отрядов спецназначения, представьте, чем он был для нас, только что прибывших из лагеря новобранцев – юнцов, которые провели здесь жалкие десять дней, еще слабых и беспомощных, словно младенцы, по сравнению с этими ребятами.

Я глядел на препятствия курса «О» с первого дня, как здесь оказался. Нам показали все: подъемы на гору с веревками, 20-метровую грузовую сеть, стены, подвалы, параллельные балки, колючую проволоку, веревочные мосты, паутинку и подвесной мост.

Впервые за всю свою жизнь я жалел, что не был ниже на треть метра. Мне было очевидно, что эта игра для некрупных ребят. Инструктор Рено пару раз продемонстрировал нам это. Было похоже, что он родился на подвесном мосту. Для меня все, что касается лазания, было гораздо сложнее, ведь в конце концов мне надо поднимать как минимум 100 с лишним килограммов только своего веса. Именно по этой причине все великие скалолазы мира – малюсенькие ребята с кличками типа Муха, Блоха, Паук, и все они весят не более 85 килограммов в мокром состоянии. Как я правильно оценил, для меня курс «О» стал главным испытанием. Но в SEAL много крупных парней, и все прошли его. А значит, и я мог это сделать. В любом случае, настроен я был так же, как и раньше. Я либо сделаю все, что нужно, либо умру в попытках. Хотя последнее было ближе к реальности.

На этой полосе препятствий было пятнадцать различных секций, и нужно было пройти через них, под ними или над ними. Инструкторы засекали время с самого старта, и парни тут же падали, плюхались в лужу, застревали где-то, да и вообще у них что-то шло не так. Как я и предполагал, у более крупных ребят постоянно возникали какие-то проблемы, потому что на данном этапе ключевыми элементами успеха были баланс и проворство. Все олимпийские гимнасты ростом не выше полутора метров. Да и когда в последний раз вы видели фигуриста ростом под два метра и весом в 100 кг?

Именно лазание причиняет крупным парням больше всего неудобств. Одним из наших препятствий было так называемое «скольжение смерти» – это толстая 25-метровая нейлоновая веревка, прикрепленная к башне и привязанная петлей к вертикальному шесту высотой около трех метров. Нужно было взобраться по башне с привязанной веревкой, а потом соскользнуть полностью вниз или спрыгнуть – кому что проще.

Кстати, по поводу инструктора Рено: когда у нас было задание лазать с веревками, он забавлял себя тем, что взбирался на ту же высоту, что и мы, только используя две веревки – по одной в каждой руке, не выпуская их и не теряя хватки. До сих пор мне кажется, что такое просто невозможно и что Рено был каким-то призраком в солнцезащитных очках.

Я боролся с этой веревочной петлей, упрямо добирался до верха и соскальзывал вниз. Один из довольно крупных парней разжал руки и упал прямо на песок, сломав руку и, кажется, еще и ногу. Наше количество снова сократилось. Другое упражнение, которое я особенно запомнил, была грузовая сеть. Вы видели такие сети сто раз: они предназначены для перевозки тяжестей. Состоит сеть из перевязанных квадратами веревок с узлами, подобные на судостроительных заводах используют. Все и каждый из нас обязательно должны были хорошо научиться взбираться по такой сетке, так как SEAL используют такие для посадки и высадки с подводных лодок и кораблей, а также чтобы забираться и вылезать из надувной лодки.

Но для меня это было очень тяжело. Казалось, что, когда я запихивал свой ботинок между веревками и тянулся наверх, точка опоры для ноги тут же сползала вниз, а предполагаемая точка опоры для руки, наоборот, подскакивала вверх. Конечно, если бы я весил 55 килограммов, это не было бы проблемой. Когда я впервые лез по сети, едва засовывая ноги в дыры, то немного застрял в ней где-то в 15 метрах над землей с распростертыми руками и ногами. Наверное, я выглядел, как капитан Ахав, запутавшийся в гарпунных веревках после путешествия на дно океана с Моби Диком.

Но, как и во всех остальных наших упражнениях, выполнение его зависело целиком от техники. Инструктор Рено всегда был рядом, чтобы подсказать это мне. Уже через четыре дня я мог вскарабкаться по сети, словно цирковой акробат. Хотя ладно – я был больше похож на обезьяну. Я добирался до верха, хватался за огромное бревно, на котором висела сеть, перелезал через него и спускался вниз по обратной стороне, как Человек-Паук. Ладно, ладно – как обезьяна.

У меня были подобные проблемы и с веревочным мостом, который всегда казался мне неисправным, потому что раскачивался слишком сильно вправо и влево. Но инструктор Рено лично был рядом и помогал мне восстановить равновесие, частенько посылая меня в океан, где было так холодно, что аж сердце замирало. Потом я валялся в прибое, чтобы весь оставшийся день песок растирал кожу до крови, чтобы все чесалось до тех пор, пока я не попаду в отделение специальной обработки, где напор воды очистит меня тем же способом, которым чистят трактор с засохшей грязью.

Хотя чистый трактор не имеет с нами ничего общего. Ведь никто потом не сваливает его в глубокий конец бассейна и не оставляет его там до тех пор, пока он не начнет отращивать плавники. Это был еще один счастливый день в жизни солдата, проходящего подготовку Indoc. Естественно, класс 226 ежедневно уменьшался, а мы еще даже не начали программу BUD/S.

Думаете, было большим облегчением наконец закончить дневные заботы и вернуться в свою комнату ради отдыха и, возможно, сна? Мечтайте. В Коронадо нет понятия отдыха. Это место – живое и яркое доказательство правдивости слов римского стратега Флавия Вегеция, который сказал: «Хочешь мира – готовься к войне». «Морские котики», правда, обычно говорили по-другому: «Хочешь спокойствия, друг? Лучше надевай-ка форму». Это было почти одно и то же.

Этот римлянин знал, что говорит. Его трактат «De Rei Militari» («Краткое изложение военного дела») был Библией европейской военной истории на протяжении более 1200 лет, и его принципы все еще применяются в Коронадо. Особенно обращается внимание на постоянные отработки навыков, тяжелые тренировки и строгую дисциплину. Флавий Вегеций советовал римским полководцам прилежно собирать разведданные, грамотно изучать и использовать местность, а потом пускать вперед легионеров, чтобы окружить их цель. Почти так же действуем мы и сегодня в заграничных командировках против террористов. Уя, Флавий Вегеций!

Коронадо, как и Нью-Йорк, – город, который никогда не спит. Инструкторы всегда патрулируют коридоры наших казарм – и ночью, и ранним утром. Один из них однажды зашел в мою комнату после того, как я только что вымыл ее и даже отполировал пол так, что в него можно было как в зеркало смотреться. Он тонкой струйкой высыпал горсть песка на пол и устроил мне разнос! Потом приказал мне бежать в Тихий океан вместе со своим напарником и под его присмотром «искупаться в море и в песке». Потом нам опять пришлось идти в отделение специальной обработки, и визг холодных гидравлических труб и яростных водных лопастей разбудил полказармы и поверг нас очередной раз в шок. И никого не волновало, что было два часа ночи и мы все равно снова вернемся под этот же душ уже совсем скоро.

Мой сосед по комнате в ту ночь ушел с курса. У него сдали нервы только от того, что он увидел, как со мной обошлись. Не знаю, понимал ли он, что я чувствовал.

Однажды во время подготовительного курса мы были на ночной пробежке, и один из инструкторов взобрался по стене казармы, через открытое окно залез в комнату одного из парней и устроил там бедлам, раскидал вещи по комнате, высыпал стиральный порошок на его постельное белье. Потом спустился обратно так же, как и попал туда, подождал, пока все вернутся, потом постучал в дверь бедному пареньку и потребовал провести проверку комнаты. Мальчишка так и не понял, как ко всему этому относиться, но почти всю ночь он убирался в комнате, и ему все равно пришлось встать с нами под душ в 04.30 утра.

Я спросил у Рено об этом случае через неделю, и он сказал мне: «Маркус, тело может вынести почти что угодно. Тренировать надо разум. Вопрос, который мы задали этому парню, заключал в себе проверку его моральной силы. Сможешь ли ты пережить такую несправедливость? Сможешь ли ты справиться с такой нечестной игрой, с такой ужасной неудачей? Сила в том, чтобы все равно вернуться в строй со сжатыми челюстями, все еще быть сосредоточенным на цели, поклясться самому себе, что все равно не уйдешь! Вот что мы ищем в людях».

Как всегда, я не утверждаю, что цитирую инструктора Рено слово в слово. Но я знаю, что он имел в виду. Никто после разговора с ним не был разочарован, поверьте.

На тот момент я прошел всего первые две недели подготовки на земле и в бассейне, но я даже описать не могу, как часто нам говорили инструкторы о важности правильно сбалансированной диеты. У нас проводили занятия по этой теме, вбивая нам в головы, сколько необходимо употреблять в пищу фруктов и овощей, сколько тонн углеводов и воды.

Цель этих занятий была проста: объяснить, что нужно заботиться о своем теле, равно как и об остальном снаряжении. Нужно хорошо есть и пить много воды: 3—7 литров в день. Не начинай действовать, хорошо не поев перед этим. Только так твое тело сможет позаботиться о тебе, когда начнешь требовать от него справляться с серьезной нагрузкой. Без сомнения, в грядущие месяцы такой нагрузки будет предостаточно.

По этому поводу возникало много вопросов, ведь даже после первых дней, проведенных здесь, парни чувствовали эффект: нытье мышц, боль и напряжение в плечах, бедрах, и спинах – там, где раньше дискомфорта не ощущалось.

Но инструктор, который отвечал за эту часть нашей подготовки, предупредил нас избегать использования сильных препаратов, например, парацетамола – за исключением случаев высокой температуры. Но он понимал, что нам однозначно понадобится ибупрофен. Он знал, что будет слишком тяжело пройти грядущую адскую неделю без обезболивающих препаратов, и предупредил нас, что медпункт обеспечит нас достаточным их количеством, чтобы облегчить боль, и проследит, чтобы мы ими не злоупотребляли.

Я помню, как он сухо сказал: «Вам будет здесь больно и плохо. Это наша работа – вызывать у вас боль, конечно, не травмировать вас, но боль – необходимость. Это важная часть становления солдата SEAL. Мы должны доказать, что вы можете это вытерпеть. Способ этого избежать – моральный, он у вас в голове. Не сдавайтесь перед болью, усиливайте свою мотивацию, атакуйте изо всех сил этот курс. Решите для себя раз и навсегда, сколько вы хотите здесь продержаться».

Финальная часть тренинга Indoc включала в себя упражнения на знаменитых IBS, говоря простыми словами – на малюсеньких кораблях. Это надувные лодки длиной 4 метра и весом около 80 килограммов. Они громоздкие и неповоротливые, и в течение многих поколений эти суда использовались, чтобы обучать студентов BUD/S толкать весла, грести, как хорошо слаженная команда, проходить через наступающий прибой, правильно обращаться с оснащением, а потом тащить эту лодку на место, в четкую линию для осмотра на песчаном пляже почти каждые семь минут.

В этот момент мы должны были складывать свои спасательные жилеты рядом с лодками. Внутри лодки весла должны быть сложены с геометрической точностью, а снасти с носа и кормы аккуратно свернуты на резиновом полу. Все должно быть идеально до миллиметра.

Обучение мы начали с серии соревновательных заплывов. Но прежде каждая из команд выбрала себе капитана из самых опытных моряков. Они выстроились в линию и встали по стойке «смирно», по-военному, с веслами на плечо. Они поприветствовали инструкторов и объявили о произведенной проверке оснастки лодок и готовности команд выйти в море.

Тем временем другие инструкторы проверяли каждую лодку. Если весло неправильно лежало, инструктор хватал его и швырял подальше на песок. Так случилось в самый первый день. Один из наших парней, который стоял недалеко от меня, кинулся за веслом, чтобы не потерять его и переделать все как надо. К несчастью, его напарник забыл побежать следом. Инструктор был в ярости.

«Упали!» – взревел он. Все тут же очутились на песке и начали выполнять самые ужасные из возможных отжиманий – в спасательных жилетах, ноги закинуты на резиновые борта лодки. Слова Рено звенели у меня в ушах: «Кто-то ошибется – последствия затронут каждого».

Мы соревновались друг с другом на лодках далеко за линией прибоя. Гребли мы до тех пор, пока не стало казаться, что руки скоро отвалятся, мы толкали весла, двигая чересчур неуправляемые лодки вдоль берега. Картина едва ли напоминала соревнования Йеля и Гарварда на Темзе в Коннектикуте, где все студенты толкают лодку вместе. Было больше похоже на плавучий сумасшедший дом. Но это было по мне.

Гребля – игра для больших и сильных мальчиков, которые могут эффективно толкать лодку вперед. Просто толкай изо всех сил. Это также игра для тяжеловесов, которые могут навалиться всем весом на весло и грамотно действовать со своей командой.

Давайте я подробней опишу одну из таких гонок. Сначала мы сбалансировали пустую лодку на воде и наблюдали, как прибой подбирается к нам. Капитан команды начал минутный инструктаж, в то время как мы все наблюдали за сменой разрушительных волн высотой в полтора-два метра. Эта часть заплыва называется «прохождение прибоя», и по команде мы должны поймать свой шанс. Грубо говоря, задача стояла не врезаться в большую накатывающую волну, но у нас было не так уж много времени.

Температура воды в океане доходила всего до пятнадцати-шестнадцати градусов. Все понимали, что мы должны вскочить носом на первую же волну, но самую большую поймать не хотели и поэтому ждали. Потом капитан команды увидел волну поменьше и крикнул: «Сейчас! Давай! Давай!» Мы ринулись вперед, молясь Богу, чтобы нас не унесло вбок и лодку не перевернуло. Один за другим мы забрались в лодку, зарываясь веслами глубоко в воду, пытаясь прорваться через нависающий гребень, который в пену взбил прибрежный ветер.

«Глубже! Глубже! Глубже!» – рычал капитан, пока мы смело неслись навстречу еще двум накатывающим стенам воды. Это был Тихий океан, а не какое-то Техасское озеро. Рядом с нами перевернулась одна из девяти лодок, в воде тут и там плавали парни и весла. Мы не слышали ничего, кроме шума прибоя и криков: «Глубже! Удар! Левый борт… правый борт… выпрямились! Пошли! Идем! Идем!»

Я толкал это весло до тех пор, пока мне не стало казаться, что легкие скоро взорвутся у меня внутри, до тех пор, пока мы не вышли подальше, за убийственные волны прибоя. Потом наш капитан закричал: «Покинуть лодку!», носовой соскользнул за борт, остальные (включая меня) взялись за полотняные ручки, закрепленные на резиновом остове, поднялись со своих мест и прыгнули с того же борта, тем самым потянув и опрокинув на себя лодку.

Когда ее борта ударились об воду, трое из нас схватились за те же ручки и взобрались обратно, на дно перевернутой лодки. Я взобрался первый, я хорошо это помню. Ведь я почти невесомый в воде, разве нет? Просто дайте мне шанс.

Потом мы собрались у одной стороны остова и толкали, протаскивая лодку, но все же перевернули ее и залезли обратно. Все видели, что прилив тянул нас назад, к убийственным волнам. Ощущая что-то среднее между паникой и безумием, мы стали сопротивляться – схватили свои весла и принялись яростно грести по направлению к более тихим водам, нацелившись на финиш. Мы гребли изо всех сил по направлению к финишной отметке, которой служила какая-то башня на пляже. Потом мы опять выпрыгнули из лодки, взяли ее за ручки, пронесли через мелководье на пляж и подняли ее над головами.

С поднятой наверх лодкой мы побежали к дюнам, обогнули какой-то грузовик и потом, насколько могли быстро, понеслись обратно вдоль пляжа к тому месту, откуда начали заплыв. Здесь нас ждали инструкторы, которые отмечали, какие действия нам удалось завершить и за какое время. Они предусмотрительно давали команде-победителю отдых: можно было сесть и немного восстановить силы. Проигравшим командовали отжиматься. Часто мы проходили по шесть таких полных гонок за один день. К концу второй недели Indoc нас стало меньше на двадцать пять человек.

Остальным парням каким-то образом удалось показать инструктору Рено и его коллегам, что они были достаточно сильны и квалифицированны, чтобы попытать счастья в тренинге BUD/S, который начнется на следующей неделе. Оставался только один последний разговор с Рено, прежде чем мы бросимся на амбразуры первой фазы BUD/S.

Я увидел его у дверей кабинета, все еще в неизменных солнечных очках. Он протянул мне руку и тихо улыбнулся. «Отличная работа, Маркус», – сказал Рено. Рукопожатие у него было, как у Терминатора. Его рука, наверное, могла пройти через закаленную сталь, как сквозь масло. Но я пожал ее со всей силы и ответил: «Спасибо, сэр».

Все понимали, насколько сильно он изменил нас за эти две недели тренинга. Он показал нам глубину и серьезность наших будущих достижений, довел нас до самого края грядущей и неизведанной бездны подготовки BUD/S. Он выбил из нас все остатки самоуверенности и надменности.

Теперь мы были гораздо жестче, и хотя я был на голову выше него, Рено Альберто все еще казался мне пятиметровым гигантом. И так будет всегда.