16
Я проснулась

Я проснулась после полуночи от телефона, который, казалось, звонил уж довольно давно.

Это был не мой телефон. Я отодвинула дверь и выглянула в коридор. Телефон был где-то близко, его жалобный звонок эхом отскакивал от незаконченных стен и потолка с торчащими проводами. Дверь в комнату Руби в конце коридора была закрыта, и телефонный шнур тянулся по ступенькам лестницы, через ворота, мимо моей двери, мимо двери в ванную и мимо встроенного шкафа, у которого вообще не было двери, и заканчивался в каких-то дюймах от ее спальни. Это был кухонный телефон, такой древний, что даже не был беспроводным, и этим все сказано.

Он звонил и звонил. Даже если Руби была у себя, она не собиралась выходить и отвечать на звонок.

Наверное, я еще не отошла ото сна, только этим можно объяснить, почему я подняла трубку и сказала:

– Алло?

Кто-то вздохнул, и голос произнес:

– Наконец-то. Можно было и побыстрее.

– Простите? – Наверное, человек на том конце провода подумал, что я Руби; немногие могли различить наши голоса, до сих пор.

– Тебе нужно установить голосовую почту. Или автоответчик. Или типа того.

– Кто это?

Снова вздох. А потом голос пробубнил:

– Я, э-э-э… люблю тебя.

Потом раздался щелчок – этот кто-то повесил трубку.

Это было начало.

Исполнялись и другие указы, которые Руби написала на наполненных гелием воздушных шариках, иногда даже по нескольку раз, как будто шарик приземлялся в одном месте и его сразу же уносило ветром в другое. К середине дня у нас в холодильнике стояли два огромных противня с лазаньей, накрытых фольгой, хотя сейчас было слишком жарко, чтобы пользоваться духовкой, но моя сестра сказала, что у нее пропало настроение есть лазанью и что ей действительно нужно было попросить – так это домашний торт.

Воздушные шарики отвечали ей, один за другим, но Руби, казалось, этому даже не удивлялась. В ее вселенной – которая простиралась в пределах нечетких, но обширных границ нашего городка, поднималась в горы и опускалась в самую низкую точку долины, погружалась в водохранилище и прыгала по порогам Эзопуса в другие маленькие городки, похожие на наш, – она просто попросила то, что хотела, и все, кто здесь жил, старались выполнить ее просьбу. Словно это был их долг.

Ближе к концу дня я нашла на ступеньках крыльца сложенное платье – белое, с дырочками, открывавшими кожу – и отнесла его на наш этаж.

Я нашла сестру перед зеркалом, в странной позе. Она нашла седой волос и вытягивала его к свету, чтобы получше рассмотреть.

– По-моему, это тебе, – сказала я, положив платье на кровать. – Карточки нет.

Руби посмотрела на платье.

– Классное, – рассеянно произнесла она. – Но, по-моему, в темноте оно будет смотреться лучше.

Сестра снова повернулась к зеркалу, напряженно сдвинув брови.

– Посмотри на меня, Хло. Внимательно посмотри и потом скажи, что не видишь этого.

– Я ничего не вижу.

– Но ты видишь. Ты смотришь прямо на них.

– Ты сама сказала мне…

– Ты видишь их?

Я мрачно кивнула. Седой волос ярко выделялся на ее темных волосах. Я увидела еще один, у нее за ухом, но не стала говорить.

– Возьми пинцет. Нам придется выдернуть его с корнем.

Мы вместе провели эту операцию, а потом осторожно завернули длинный волос – приглядевшись, я увидела, что он не был седой, а идеально белого цвета, от корня до самого кончика, и мерцал со всех сторон, как шерсть королевского персидского кота, – в салфетку, чтобы спустить в унитаз. Руби смыла воду, убедилась, что сверток исчез, потом еще раз смыла, чтобы уже наверняка – мы словно избавлялись от доказательств преступления перед появлением ФБР.

Потом сестра села на пол и произнесла:

– Что-то не так.

– Это просто седые волосы.

– У меня такое ощущение, словно я увядаю. Как будто я устала от того, что все время стараюсь, и это, – она показала на унитаз, куда мы смыли седой волос, – только начало. Что же дальше? Пятна от солнца?

– Зачем ты стараешься?

Руби смотрела на платье.

– Все в этом мире требует хотя бы грамма стараний, – загадочно ответила она. – Я не волшебница, знаешь ли.

Я так и не смогла понять, была ли эта последняя фраза шуткой.

Сестра же продолжала:

– Я как выжатый лимон. Напоминает мне, как мы карабкались на самую верхушки горы Оверлук, – помнишь, сбегали из школы и лазили туда?

– Да.

– Помнишь, как мы поднимались на самую верхушку, подъем туда казался целой вечностью, а потом, отдышавшись, смотрели вниз, и оттуда можно было увидеть весь город?

Я кивнула.

– Я чувствую себя примерно так же. Как будто мы на вершине, и все должно быть видно, как на ладони. Но набежали тучи, начался дождь, все такое, и я больше не вижу наш город. То есть зря мы карабкались наверх. И я слишком устала, чтобы спускаться вниз. Вот как я себя чувствую. Что-то стоит у меня на пути, а я никак не могу понять что.

Наши взгляды встретились, и это вынудило меня убежать из ее комнаты, подальше от нее – мне стало страшно от того, что она может увидеть. Может, у меня на лбу было написано, что я сделала, как будто невидимый палец написал что-то на запотевшем стекле машины.

Когда дело касалось моей сестры, не было ничего невозможного, думала я, раз воздушные шарики собирали для нее одежду и еду.

Я спустилась вниз. Она за мной. Мы прошли мимо Джоны в гостиной, не сказав ему ни слова, и свернули в кухню.

Я подошла к холодильнику, она – к столу и стала играться солонкой. В раковине возвышались стопки грязных мисок из-под хлопьев. Казалось, чистые ложки исчезли во всем мире и никогда больше не появятся, поэтому нам придется научиться хлебать хлопья без них.

Руби скрывала что-то от меня, а я от нее, и поэтому мы словно танцевали друг вокруг друга. Почти настало время ужина, и я взяла фруктовый лед со вкусом вишни, она взяла со вкусом тропических фруктов, который почему-то был синим, сестра развернула свой, я свой, мы по привычке лизнули лед друг у друга и вышли из кухни через разные двери.

Вскоре она постучалась в дверь моей спальни. Если Руби стучалась, она никогда не дожидалась ответа – просто стучалась и сразу входила, противореча всей логике. И вот она постучалась и сразу же отодвинула дверь в сторону.

– Привет, – сказала она и села на краешек моей кровати. У меня во рту был кусок льда, поэтому я не смогла ей ответить, пока не проглотила бы его. От мороженого губы Руби стали синего цвета. – Так ты расскажешь мне? Или придется побороться с тобой? Ты же знаешь, я сильная. И необычайно гибкая.

Она шутила и даже высунула синий язык, чтобы это доказать, но я уже больше не знала, чего ждать от своей сестры, когда она что-то задумала.

Мне очень хотелось рассказать ей об Оуэне. А может, это Руби заставляла меня хотеть открыться ей, а мне на самом деле этого совершенно не хотелось. Заставлять слова подниматься по горлу, толкаться на кончике языка за сомкнутыми зубами – вот что она делала. Я стиснула зубы. Мой окрашенный в вишнево-розовый цвет язык не пострадал.

Обычно ей не нужно было вытаскивать что-то из меня клещами. Сестры рассказывают друг другу все на свете, особенно младшие старшим. У младших сестер не может быть секретов. Она была той, кем была, потому что появилась на свет первой.

Руби ждала, когда я все выложу ей. Она знала: что-то произошло.

Но если бы между нами стояло только это – какой-то мальчишка – может, я и рассказала бы ей. Но мне мешал кое-кто еще. Я видела ее в этой комнате, хоть и не во плоти. Невольно представляла себе ее тощие ноги, длинную руку, согнутую у бедра. Ее вены просвечивали, синие, как фруктовый лед Руби. Обесцвеченные волосы отросли, а уши все равно торчали.

Поэтому я решилась на полуправду:

– Я волнуюсь из-за Лондон.

– Почему?

– Она показалась мне какой-то отстраненной, когда мы виделись в последний раз…

Руби задумчиво полизала лед.

– Правда? С чего бы это?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Но не могу перестать думать, – Руби слушала меня с нарастающим интересом, – что, если она исчезнет?

– Никуда она не исчезнет.

Холодная рука со скользкими пальцами обхватила ее узловатую лодыжку, потянула ее вниз, на глубину, навсегда в этот раз. Кошмар, оживший этим летом, но моя сестра словно надела на себя лыжную маску.

Руби продолжала лизать свой лед, обдумывая мои слова.

– Иногда я поражаюсь этой девчонке, – сказала она. – Все эти наркотики. Неприятности, на которые она вечно нарывается… делая то, чего бы я тебе никогда не позволила. Интересно, может, есть такие люди, на которых можно положиться, и есть такие, на которых, ну, ты понимаешь, нельзя?

– Ей шестнадцать, – тихо ответила я. – Как мне.

– Вот именно, – сказала Руби. – Как тебе.

Казалось, в ее словах звучала угроза.

– Она никуда не денется, ясно? – продолжала Руби. – Я уже рассказала тебе, что пошла на обман, чтобы вытащить ее оттуда – сказала им, что это лишь на один день, что она просто сходит в гости. Но Лондон все время возвращается, чтобы поздороваться. Так часто, что они даже не понимают, что она вообще уходила. И к тому же она ночует… О боже, Хло! У тебя такие красные губы! Как в тот раз, когда у тебя выпал зуб, а я подумала, что кто-то ударил тебя и мне придется отделать первоклашку! Я уже даже собралась доставать свой кастет.

Я вытерла рот рукой, но вишневый цвет никуда не делся. Она продолжала скармливать мне крупицы правды, отвлекая другими вещами. И где же Лондон ночевала?

В этот самый момент замигал мой телефон.

– Кто-то пишет тебе, – сказала Руби.

И тут, как в режиме «слоу-мо», как будто время стало вдруг вязким и тягучим, я потянулась за телефоном, чтобы опередить ее, но она успела вперед меня.

«Оуэн, – подумала я. – Пожалуйста, не пиши ничего, чтобы моя сестра не узнала».

Руби прочитала сообщение с равнодушными видом. Потом хмыкнула и закрыла сообщение.

– Кто это был? – Я хотела забрать свой мобильник, но он лежал у нее на коленях.

– Кто-то, кто тоже думает о тебе, если ты так интересуешься, – ответила она.

Пришло время объясниться с ней, выложить ей все, что произошло, пока ее не было дома, а значит, шлюзы откроются и она поймет, что мне нельзя доверять. Мне придется…

– Чего ты так испугалась? Это всего лишь Лондон. А ты думала кто?

Она улыбнулась и бросила мне телефон.

– Я тоже сначала подумала, что это твой отец. Но он старый. Наверное, даже не знает, как отправлять сообщения.

Сообщение было таким:

Приезжай в город. На Грин. Есть кому тебя подвезти?

– Как думаешь, чем они занимаются на Грин? – спросила сестра.

– Просто тусуются, как обычно.

– По-моему, тебе стоит поехать. Ненадолго. Просто не задерживайся до поздней ночи.

Я не ожидала, что она это скажет.

– Наверное, сегодня тебе не помешает немного развеяться. Заметила, что Джона ходит с унылым видом? У меня такое ощущение, что он хочет поговорить со мной. У тебя тоже такое ощущение?

Я кивнула.

– Ответь ей. Напиши, что я скоро привезу тебя. – Руби подошла к окну. – Хло, посмотри! Там, на улице… Это что, воздушный шарик?

Она показывала на застрявший в кустах терновника ярко-розовый шарик. Он так мягко приземлился туда, что даже не лопнул.

– Думаешь, это один из моих? – спросила сестра.

На шарике виднелась ее надпись.

– Определенно.

– Похоже, ветер решил разогнать их в разные стороны. Глупый ветер. Кто сказал, что ему это можно? Я не давала такого разрешения.

Она, должно быть, увидела выражение моего лица: я поверила ей, потому что любила ее безоговорочно, неважно, что она делала, потому что Руби делала все, что хотела, и я никогда не смогла бы возненавидеть ее за это. Я восприняла ее слова буквально. Подумала, она действительно может управлять ветром.

Руби начала хохотать.

– Этот шарик для тебя, – сказала она. – Пойди и забери его.

– Что… прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас. Я отвезу тебя после того, как ты достанешь шарик, Хло.

Не успев опомниться, я, словно по команде, вышла из комнаты, спустилась вниз, прошла мимо Джоны, который, похоже, действительно дулся на нас, и вышла на улицу к колючим кустам, чтобы спасти воздушный шарик. Чем дальше я отходила от нее, тем больше прояснялось в моей голове. Руби была как статическое поле, но я уже добралась до его края. Я ступила на ровную, гладкую землю под чистым голубым небом. Я больше не видела ее в окне.

Даже Руби была не в силах контролировать все элементы мира, в котором мы жили. Что-то должно было проскользнуть мимо нее. Кому-то нужно было дать по зубам.

Я достала розовый шарик из терновника, осторожно, чтобы он не лопнул. На нем поблекшим маркером было написано:

Этот шарик был для меня, сказала она. Сестра как будто уже знала, что я сделала.