Глава 14

Он молча обошел трупы наших врагов, совершенно не смущаясь обилия крови и мяса, устилавшего пол, подошел к двери, за которой прятались Роксана со студентом, без видимых усилий открыл её, несмотря на то, что она была заперта силовым полем и вывел за руки Володю, по-прежнему прибывающего глубоко в себе, и Роксану, очень слабую и пошатывающуюся от усталости. Она потеряла много сил, отражая атаки главного Балака. Я пригляделся к её лицу, Роксана сильно постарела, на вид ей было под шестьдесят.

Мальчик жестом показал нам, следуйте за мной, и пошел на выход из подземелья. Проходя по коридору, я обратил внимание на растяжки, струны были аккуратно срезаны. Тела спецов так и лежали снаружи, раненых не перевязывали, их добили.

Мы погрузились в Игорев Мерседес, спрятанный в одном из складских помещений. Мальчуган, ничуть не смущаясь, залез к Роксане на колени на переднее сидение и пристегнул ремень безопасности. В полной тишине мы выехали с территории монастыря.

– К тебе домой. – сказал мальчик Игорю, и мы помчались обратно в Москву.

Начался снег и дорогу покрывала тонка снежная пленка, что заставляло внимательно следить за дорогой и не давало развивать очень большую скорость. Роксана с Олегом тут же заснули. Я ощупывал свой живот, но так и не нашел никаких следов от проникновения двух сабель. Успокоившись я расслабился и стал смотреть в окно, снова прокручивая в голове только что прошедший бой.

Через несколько минут уснул и я.

Уснул и тут же очнулся. Глазам моим предстала странная картина. Глаза смотрели сквозь какой-то приближающий прибор на расположенную метрах в пятистах небольшую поляну, окруженную со всех сторон лесом. По насечкам на стеклах прибора я определил, что смотрю в обычный полевой бинокль, армейского типа. Я попытался убрать бинокль от лица, однако понял, что я не чувствую руки. Я начал судорожно пытаться пошевелиться, но ничего не происходило. Я не чувствовал ни рук, ни ног, ни тела ни головы. Я не мог ничего сказать и даже моргал не тогда, когда мне хотелось, а в каком – то другом ритме, мной не контролируемом. Тут на опушке поляны я увидел осторожно двигающиеся три фигуры.

– Вот они, на одиннадцать. – сказали мои губы и рука передала бинокль кому-то, находящемуся справа. Глаза продолжали держать фокус на движении на поляне.

– Вижу. Трое… И еще трое правее… Выходят. – услышал я знакомый голос. И тут же понял, что это голос Виктора Крутикова, лейтенанта из моего взвода, погибшего на второй чеченской. И тут я узнал происходящее. Мое сознание находилось внутри меня же, только много лет назад, во времена второй чеченской воины. Однако я был, так сказать, наблюдатель. Я все видел изнутри своей головы, своими глазами, но тело подчинялось мне тому, жившему тогда и руководившему операцией много лет назад. Осознание моего положения, места и времени происходящего повергло меня в шок. Я судорожно пытался что нибудь сделать но ничего не получалось. Я чувствовал дыхание, чувствовал жесткость веток, на которых лежал, чувствовал тяжесть амуниции и грязь на своем теле, а так же навалившуюся усталость, однако я не контролировал себя, свои движения, свои реакции. Я как будто смотрел кино из своей собственной черепной коробки, своими глазами, но абсолютно не мог ничего предпринять. Не мог я и проснуться, хотя несколько раз попытался. Все происходило наяву и в то же время, как то… со стороны что ли.

Я вспомнил тот летний день, вспомнил, где нахожусь, что происходит и главное, чем это все закончится. Это был мой последний день службы в армии. В тот день меня ранило и контузило, после чего, я был благополучно списан на пенсию. И на той операции погиб Сашка Васильев. Тогда, летом двухтысячного года группа боевиков подложила фугас на горной дороге, недалеко от маленького дагестанского села, не помню уже, как называется, Кара-Махи, по моему. В селе расположился 502 мотострелковый полк, к которому была прикомандирована и моя рота спецназа. На фугасе подорвалась «девяносто девятая» Лада, с двумя полковниками из военной прокуратуры и водителем. Все погибли. Боевики издевались над трупами: отрезали им конечности и головы. Затем скрылись в зеленке. Я с первым взводом пошел по следу, чтобы найти их и уничтожить. В момент, когда я подключился к этому странному сну-воспоминанию, мы их выследили, спустя двенадцать часов преследования. Они не знали о нашем существовании, поэтому не ожидали нападения. Я еще раз попытался взять контроль над своим телом – безуспешно. После этого стал наблюдать за развитием событий, не оставляя мысли овладеть ситуацией. Я прекрасно помнил, чем закончится тот бой, и не терял надежды как – то повлиять на него, раз уж судьба и мои новые возможности дали мне шанс снова прожить этот день.

Итак, боевиков было девять, нас – четырнадцать. Мы дождались, когда они соберутся в группу, и начали готовиться к операции. Наблюдение показало, что здесь у бандитов лежбище: законспирированный пункт, землянки, склад и точка связи. Все это располагалось в лесу, на опушке той самой поляны, где мы их засекли. Я разделил группу, и мы стали спускаться к их лежбищу. Мы взяли лагерь в кольцо, метров сто – сто пятьдесят. Ближе подойти не удавалось. Караульная служба была у боевиков на высоте. Они расставили по периметру четырех караульных, остальные рассредоточились по землянкам отдыхать. Мой взвод разделился на четыре группы. Связь держали с помощью биноклей и условных жестов. Решили напасть в двенадцать часов ночи. Сверили часы. Они были давно и точно синхронизированы именно для таких вот случаев. Четыре снайпера, ровно в полночь, секунда в секунду, начинали снимать караульных, после чего все аккуратно и бесшумно приближались к лагерю. Три группы атаковали. Каждая берет по землянке, последняя оставалась в резерве на заранее просчитанной точке, с которой контролировала всю территорию лагеря во избежание эксцессов. Без двух минут полночь, мы приготовились. Игорь Перезвонников ровно в 00.00 закричал лесной птичкой, Завирушкой, чтобы заглушить четыре синхронных выстрела. Стреляли из винторезов, которыми были вооружены четверо выдвинутых на позицию снайперов. Хоть они и были оснащены бесшумными стволами, но ночью, в полной тишине, натренированное ухо могло цепануть или свист полета пуль, или шелест падения тела, или крик умирающего.

Так и получилось. Трое попали точно в головы, а вот Ваня Смирнов промахнулся и попал в шею, когда боевик нагнул голову. Караульный захрипел и начал беспорядочно стрелять из автомата.

Я выругался и выстрелил из подствольника по входу в ближайшую землянку. То же сделали и остальные мои бойцы по собственным целям. И хотя до входа в землянки было еще прилично, метров по семьдесят, и стреляли мы набегу, большинство попали. Однако наши противники были весьма и весьма профессиональными бойцами. Это позже мы узнали, что имеем дело не с простыми бандитами, а с профессиональными наемниками, прошедшими обучение в арабских военных лагерях. В двух других подземных укреплениях спало по два человека. Взрывы их оглушили и вывели из строя, подоспевшие бойцы забросали их гранатами и уничтожили. В землянке же, доставшейся мне, Александру Васильеву и Виктору Прохорову, был один бандит, но, этот один был самым главным в группе и самым опасным. В его землянке была труба, которая, как оказалось, служила не только дымоходом. Из этой трубы через две секунды после моего выстрела гранатой, вылетел мощнейший светошумовой взрывпакет и сразу же за ним, дымовая шашка. Мы мгновенно ослепли и оглохли. Тут же посдирали с лиц вышедшие из строя ноктовизоры (приборы ночного видения) и готовы были уже рухнуть на землю, но у нас за спинами, метрах в семи раздался взрыв. Я хорошо помню тот взрыв. Взрыв – это последнее, что я помню из той ночи. Тогда мне посекло осколками ноги и спину сквозь бронежилет, я потерял сознание. Все, что произошло после взрыва, мне уже товарищи рассказывали. У землянки, которую мы атаковали, был запасной лаз, выходящий метрах в трех левее входа. Ибрагимбек, тот самый старший их отряда, успел вылезти из лаза. Вылезая, он заметил наши силуэты и саданул по нам из подствольного гранатомета. Снаряд врезался в дерево в нескольких метрах у нас за спинами. Прохоров успел залечь, и его не задело. Меня посекло. Я секунду стоял, потом грохнулся мордой вниз. А Сашка Васильев, тоже раненый и контуженный, задержался в вертикальном положении чуть дольше. Его – то и нашла прицельная очередь Ибрагимбека в грудь в упор, четыре пули, калибра 7,62.

Ибрагимбек кинулся левее и убежал бы, но бойцы из резервного отряда сняли его короткой очередью – позвоночник, лопатка, затылок.

Но это было тогда, в прошлый раз. А сейчас я заново переживал эту злополучную секунду. За спиной прогремел взрыв. Я почувствовал боль от попавших в спину и ногу осколков, но сознание не потерял. Более того, я понял, что тот я, который сейчас участвует в бою, перестал контролировать тело, и оно в полном моем распоряжении. Единственное, что я успел сделать за оставшийся миг – это резко кинуться в право и сильным ударом плеча завалить Васильева на землю.

Прогремела автоматная очередь, я почувствовал мощнейший удар в левое плечо и… провалился в бездну темноты и отсутствия сознания.

Проснулся я уже в подземном гараже Игоревской многоэтажки. Яркие картины моего сна как-то быстро потухли, посерели, отдалились и почти испарились из памяти. Я чувствовал сильнейшую усталость, голова гудела, и во рту пересохло. Я помнил, что мне снилось, но помнил так, как помнят обычные, невыразительные сны. Помнил, что снилась Война, последний бой. Но больше никаких особых подробностей. Мальчик Серафим с интересом посмотрел на меня.

– Что? Мучают призраки прошлого?

Я неопределенно пожал плечами и окончательно переключился на реальность. Мы вылезли из машины. Игорь открыл багажник, достал оттуда большой брезентовый чехол и накрыл им побитый, расстрелянный, но все еще крепко стоящий на четырех колесах автомобиль. Мы поднялись наверх и снова разбрелись по комнатам: отдыхать, спать, зализывать раны. На улице светало.

Проснулся я далеко за полдень, последним. Роксана снова помолодела, теперь ей было приблизительно пятьдесят. Видимо это реакция организма такая, теряя энергию она стареет, подзарядившись молодеет, наконец то додумался я. Интересно, а я так смогу? И насколько можно помолодеть? До подросткового возраста или еще дальше? Вернуться в детство? Я решил как-нибудь потом спросить у друзей об этом феномене.

Вся компания сидела за столом, завтракала, странный мальчик уплетал печенье с молоком. Я присоединился. После вчерашнего все тело болело, особенно живот, те места, куда пришлись удары саблями, но не было шрамов. Я протестировал организм. Все органы были в полном порядке, никаких повреждений не было, за исключением наружных синяков и ссадин. Скорее всего, испытывал фантомные боли. В целом же я чувствовал себя достаточно сносно.

Паренек допил свое молоко, потом улыбнулся и сказал:

– Как вы уже, наверное, догадались, я Серафим. Мое предыдущее тело погибло, и мне пришлось использовать это. Душа этого тела, к сожалению, умерла, два года назад, а тело поддерживалось в одной из больниц Ростова-на-Дону, поэтому я так долго не мог присоединиться к вам. Мне пришлось переместиться, занять это тело, подчинить и активировать его. После чего добираться до вас на попутном транспорте. Слава богу, я поспел вовремя. А теперь задавайте вопросы, скопившиеся у вас за этот промежуток времени.

– Что значит Чомбо? – хором сказали я и Роксана. Остальные молча ждали продолжения.

– Чомбо, на одном из древних языков означает, буквально-сосуд. В мифологии Проявленных, это сосуд, содержащий что-либо или кого-либо очень сильного. Чомбо – это сосуд содержащий матрицу посланника.

– Посланника Бога? – спросила Роксана.

– Посланника бога или посланника дьявола, или еще кого – нибудь… необычного. – ответил мальчик-Серафим.

– А наш чей? – спросил я.

– Вот в этом и заключается основная загадка: никто не знает, чей посланник зреет внутри Чомбо, и не узнает, пока посланник не созреет и не выйдет в наш мир.

Повисла пауза. Серафим продолжал:

– За всю историю человечества, Чомбо появлялся не более десяти раз. Восемь, по – моему. И каждый раз это происходило в преддверии каких-либо глобальных событий, способных сильно повлиять на развитие человеческой цивилизации. Иисус Христос был Чомбо. Он стал им в тридцать лет и был посланником Господа. Последним в истории, Чомбо был Адольф Гитлер. Он был посланником дьявола и стал им в тридцатых годах прошлого века. Никто не знает, как человек обретает суть Чомбо. Великие сами выбирают путь посланника, и проследить или как – то повлиять на его появление невозможно. Так же как и невозможно заранее выяснить, кто придет в наш мир? Кем был создан новый Чомбо, Господом или Люцифером? В каком качестве он явится? Будет ли это Великий Проявленный или простой человек? Встанет он на путь, предопределенный его создателем, или нет? Араис и Адольф Гитлер были простыми непроявленными, а по ним не поймешь, от Бога он или от Дьявола. У них аура обычная, по действиям в миру выясняется. Иисус обладал великой силой и не стеснялся показывать её перед простыми людьми, объясняя её чудесами Господними. Евдокия и Ингвар были оба Чомбо, оба Великими Проявленными: Евдокия Черная, Ингвар Белый. Оба явились в мир одновременно, нашли друг друга и полюбили, хотя должны были друг друга уничтожить. Они не встали на путь им предопределенный, заняли нейтральную позицию. На том и удалились в неизвестные дали, не стали вмешиваться в жизнь цивилизации. Да, и вообще, в этот раз, впервые в истории удалось встретить Чомбо в несозревшем состоянии. Мы будем первыми, кто сможет лицезреть созревание. Кроме того, я должен предупредить вас, что за нашим Чомбо началась настоящая охота, и в ближайшие недели нас ожидают очень сложные дни. Балаки ищут и приложат любые усилия, что бы захватить Его.

Я подумал о несоответствии слов Серафима с произошедшими событиями. Трижды на нас нападали, и трижды силы противника были сопоставимы с нашими силами. Каждый раз нам давался шанс победить. Если Черные так заинтересованы в поимке Чомбо, то что мешало использовать в секретном метро не отделение спецназа, а взвод или даже роту? Что мешало на трассе использовать вертолеты и помощь силовых подразделений? Что мешало в монастыре задействовать более многочисленные силы? Нет, что-то тут не так. Что-то не договаривает наш юный друг. Однако встревать я не стал, рано пока еще, да и… по статусу не положено.

Мы помолчали, подождали продолжение. Оно не последовало. Тогда Роксана задала вопрос:

– А что случилось в штабе московской епархии? Что за нападение, в котором уничтожили всех и даже вас?

– Это была давно спланированная операция. Мы знали о ней заранее и постарались принять меры. Большинство погибших были простыми людьми, спрятанными под наведенными нами белыми аурами. Погибло не более десяти Проявленных. Весь штаб был заранее эвакуирован, и разыграно сражение, после которого московское подразделение Балаков считает, что они одержали Великую Победу и наша организация уничтожена и рассеяна. Из Виттов участвовали только добровольцы, готовые погибнуть ради общего дела. А вот простыми людьми пришлось пожертвовать. Иногда это приходится делать, несмотря на то, что мы стараемся не задействовать Непроявленных в наших войнах. Предстоит новое, глобальное противостояние. Черные уверены в скором приходе самого Дьявола в мир. Возможно, это и будет наш Чомбо. Во всяком случае, многие из Балаков думают, что это действительно так.

– А это не так? – спросил Игорь.

– Я уверен, что это не так, и мы охраняем посланника Господа. – ответил мальчик.

– Откуда такая уверенность?

– Мне было видение. – пожал плечами Серафим.

Хороший ответ, подумал я, впрочем, откуда мне знать, может, и было. Ангел, например. Я его, то есть её, сам видел… если это, конечно, настоящий ангел.

– Что нам теперь делать? – спросил Игорь.

– Ждать. – тем временем отвечал мальчик. – Скоро к нам прибудет один человек. – Серафим как-то загадочно улыбнулся и пошел к закрытым бронированной шторой окнам. Он стоял и смотрел через небольшие бойницы на панораму Москвы, а мы сидели и размышляли над услышанным. «Посланник… Посланник Господа…» Надо же. Действительно, большие перемены. В моей голове ворочались миллионы мыслей, и я все никак не мог поверить, что все, что происходит, это реальность, и происходит это именно со мной. Во истину, пути господни неисповедимы!