В эту ночь на карауле возле туалетов стояли другие солдаты. Молодой парень и девушка лет двадцати. Столик исчез. Должно быть, его упаковали и увезли. Джемма потеряла счет фургонам, отъезжающим от аэропорта. Хотя в здании все еще было полно разного барахла – матрасов, импровизированных перегородок и ширм, медицинского оборудования, – в воздухе уже витала атмосфера запустения. Словно они оказались на затонувшем корабле, от которого остался только каркас.

За окнами по-прежнему барабанил дождь, наполняя терминал глухим эхо.

Как только девушка в камуфляже их заметила, она резко замерла, а затем, будто по команде, исчезла. Парень был старше ее. Двадцать четыре или двадцать пять. У него была крупная квадратная челюсть и широкий лоб, нависающий над глазами.

– Это Уэйн, – сказала Каллиопа и снова схватила Джемму за руку, чему та была отчасти рада. – Это он рассказал мне про Пиноккио, и как его выплюнул кит. На лице Каллиопы появилось странное выражение, похожее на восторг.

Им пришлось подождать, пока Уэйн их узнает. Дурацкое имя, теперь из-за этого парня оно нравилось Джемме еще меньше. Каллиопа казалась расслабленной. Ее совсем не смущало, что Уэйн откровенно пялился на ее грудь и ноги, на место между ног. Она привыкла к такому. И это, наверное, самое страшное. Это тело в действительности никогда не принадлежало ей самой, ни единой секунды.

Доктор Саперштайн сказал, что они животные. Но у животных есть инстинкт защищать себя и друг друга. Реплики были словно негативы, как будто они вовсе и не жили, а лишь служили легким отпечатком. Этой ночью, пробираясь между спящими на полу девушками, Джемма подумала, что, возможно, и это лишь иллюзия. Никто из них на самом деле не спал. Пока тела отдыхали, их души блуждали где-то, голодные и встревоженные.

– Ладно, – наконец сказал Уэйн, – но недолго. Пятнадцать минут.

Они уже входили в туалет, когда солдат их снова окликнул.

– Зайди ко мне потом, – сказал он Каллиопе.

Джемма была удивлена и обрадована, обнаружив, что Пит уже поджидает ее внутри, прислонившись к стене. На секунду она попятилась. У него было такое серьезное и печальное выражение, что смотреть было больно.

Но, когда Пит поймал ее взгляд, его лицо вновь стало таким, каким его хорошо знала Джемма. Злость и страх мгновенно слетели с нее. Если они просто будут вместе, все наладится.

Она была рада, что Каллиопа наконец отпустила ее руку и даже отступила назад, позволив Питу ее обнять. Он мягко поцеловал ее в губы, в нос, в лоб и снова в губы. Забавно, с тех пор как у нее появился парень, она стала тщательнее следить за своей внешностью: выпрямлять волосы, наносить тушь, пользоваться блеском для губ, тщательно выбирать одежду. Она говорила себе, что хочет, чтобы Пит ею гордился, но на самом деле было не совсем так. Она скорее хотела быть уверена, что он не будет ее стесняться. Но именно здесь, в этом месте, несмотря на то, что она давно не принимала душ (вымыться, как и сдать в стирку белье, позволялось лишь раз в неделю, когда реплик дюжинами загоняли в темное сырое помещение с бетонными стенами и дырами в полу для слива), несмотря на то, что ее зубная щетка этим утром куда-то исчезла, несмотря на то, что она была без лифчика и к потной груди прилипала футболка, она наконец поняла, что все это не имеет никакого значения. Она любила его по-настоящему и чувствовала себя любимой. С ним рядом Джемма ощущала облегчение, безопасность, словно вернулась домой с какой-то ужасной вечеринки, смыла макияж и сменила тесные колготки на любимую мягкую пижаму.

– Еще один день в раю, да? – с улыбкой сказал Пит, прикасаясь к ее лицу.

Она чувствовала, что Каллиопа по-прежнему смотрит на них не отрываясь. Она казалась неподвижной и отрешенной. Точно так же коты Джеммы, Бин и Эндер, устраиваются на подоконнике и, замерев, наблюдают за гусями, которые время от времени приземляются на лужайке перед домом, чтобы передохнуть по пути на юг. Словно во всем теле реплики остались лишь одни глаза, в которых горело странное желание поглотить.

Наверное, Джемма просто начинала сходить с ума. В таком месте несложно лишиться рассудка.

– Ты в порядке? – спросил Пит.

Она хотела выдавить улыбку, но снова увидела позади свое собственное отражение.

– Нормально, – ответила она. – Я сегодня виделась с доктором Саперштайном. – Она понизила голос и вцепилась в ворот футболки, чтобы ощутить хоть что-то свое, собственное, реальное. – Все кончено. Они закрываются.

– Да уж… Я, в общем-то, уже догадался. Странно только, что они еще туалеты не упаковали. – Затем он неожиданно добавил: – Сегодня несколько реплик умерли. Я видел, как их тела паковали в пластиковые мешки. Их погрузили на каталку, словно… какое-то мясо.

Его голос сделался тонким, надрывным, словно истертая ткань, готовая вот-вот порваться.

– Здесь есть дети, которых привязывают. Медсестры говорят, что иначе они будут грызть собственные пальцы или раздирать кожу до крови. Эти медсестры… – Ткань все же не выдержала, голос сорвался. – Сестры, врачи, солдаты… Обычные люди, хорошие люди. Словно они все ослепли. Словно это место ослепляет их всех. Как они могут это выносить?

– Пит, – вряд ли она могла чем-то помочь. Или что-то объяснить. Объяснения просто не было. Им нужно выбраться отсюда, пока это место не отравило их окончательно. Когда она взяла его за руки, ладони оказались очень холодными. – Послушай, Пит. Доктор Саперштайн сейчас договаривается с моим отцом, – сказала она быстро. – Нас скоро отпустят.

Он резко закрыл глаза, словно захлопнул ставни на окнах. Джемма чувствовала вокруг странное напряжение, словно где-то глубоко под землей зародилось и набирало обороты мощное землетрясение, угрожающее сокрушить всех и все.

– У нас нет выбора, – добавила она. В воздухе запахло дымом. На нее вдруг нахлынули образы, которые не были ее собственными воспоминаниями. Пожар в Хэвене. Весь остров в огне. Кругом – истекающие кровью тела. Может, это не Каллиопа питалась ее чувствами и воспоминаниями, а наоборот – она проникала в сознание реплики? – Самое главное, что мы сможем уйти отсюда. Нас отпустят.

Он отвернулся. Мускулы его челюсти напряглись.

– Когда? – наконец спросил Пит.

– Завтра.

Он все еще не смотрел на Джемму. Она проследила за его взглядом и поняла, что он уставился на отражение Каллиопы в зеркале. Но реплика не обращала на него внимания. Она стояла неподвижно, уставившись в потолок, со странной улыбкой на лице, будто прислушивалась к отдаленным звукам любимой песни.

– Я точно не знаю когда. Саперштайн напуган. Думаю, ему придется вести…

Она едва не сказала «переговоры», но это слово застряло у нее в горле, обжигая.

– Я не поеду, – сказал Пит. – Не могу.

Ей вдруг показалось, что земля у них под ногами разверзлась и они полетели в зияющую пустоту.

– Ты не можешь их спасти, – сказала она, чувствуя внезапный приступ паники. Словно нечто, большое и темное, протянуло к ним свои лапы. Она слышала свой голос приглушенно, словно издалека. Слова доктора Саперштайна эхом звучали в ее голове: «Все уже решено».

– Я не могу просто взять и уйти, – он повернулся к ней, но Джемма уже с трудом его узнавала. Глаза из карих превратились в серые. Будто их заволокло дымом. – Я не могу просто забыть.

– Я не прошу тебя забыть, – ответила она. Пришлось быстро проглотить подступившие слезы. – Но другого выбора нет.

– Есть, – резко бросил он. – Всегда есть. Должен быть.

– Ты предпочтешь остаться здесь? – Ее бросало то в жар, то в холод от мысли, что она может его потерять. – А как насчет твоих родителей? Только представь, как они волнуются.

Пит на шаг отступил от нее.

– Так, значит, да? Мы просто уходим, а твой отец настоящий герой?

Теперь он казался совсем чужим, старше и тверже. Прежде Джемма всегда видела его с улыбкой на лице и уже решила, что это его отличительная черта, как светлые волосы или веснушки, разбросанные по коже, словно брызги коричневого сахара.

– А дальше что? Просто вернемся в школу? Будем держаться за руки после химии, я буду отвозить тебя домой и тискать на подъездной аллее. И все? Вот и все, что нас ждет? Все, что…

Он резко замолчал, словно ему не хватало воздуха.

– Прости, – вдруг сказал он совсем другим голосом. Повернувшись, он попытался положить руки ей на плечи. – Я не хотел. Мне очень жаль.

– Не прикасайся, – ответила Джемма. Если только Пит дотронется до ее кожи, она сгорит, мгновенно превратится в горстку пепла. Все это время она ошибалась. Все это время он действительно стеснялся ее. И лишь скрывал свое разочарование, потому что в тот момент не мог найти кого-то получше.

– Джемма, прости. Не знаю, что на меня нашло. – Он выглядел по-настоящему расстроенным, но Джемме уже было все равно. Она не испытывала жалости. – Ты же знаешь, я не хотел…

Теперь она шагнула назад, чтобы избежать его прикосновения.

– Я просто хотел сказать, что не могу уйти вот так. Я не смогу отмотать все назад. Понимаешь? – Его голос становился все выше, уступая панике. – Я не смогу притвориться, что ничего не видел и не знаю. Просто не смогу.

– Тише, – попросила она.

Что-то действительно горело. Джемме не показалось. Теперь она явно различала запах дыма. Она предположила, что, возможно, Каллиопа зажгла сигарету, но та по-прежнему стояла неподвижно с загадочной улыбкой на лице. К тому же запах все равно был слишком сильным.

Пит то ли не слышал, то ли не придавал значения. Он продолжил еще громче. Слова словно вырывались помимо его воли.

– Я не могу просто выйти отсюда и знать, что эти люди – люди, Джемма, не объекты исследования, не эксперименты, а человеческие существа! – все они умрут. Я…

И тут он замолчал, потому что наконец почувствовал то же, что и она. Странное напряжение, приближение опасности, словно надвигающийся шторм беззвучно предупреждал о своем прибытии грозовыми облаками на горизонте.

Джемма быстро обнаружила источник напряжения, это был странный смех Каллиопы.

Как-то раз, когда Джемма была маленькой, родители взяли ее с собой на лето в Аутер-бэнкс. Однажды ночью она слышала в лесу койотов. Отец потом объяснил, что они смеются, когда убивают. Но она и без того догадалась. Их смех звучал словно гимн жестокости. В нем выражалось даже не удовольствие от убийства. Скорее радость от созерцания боли, наслаждение тем, как медленно умирает слабый.

Здесь и сейчас, в этом заброшенном аэропорту, воплощавшем, возможно, сам ад на земле, Каллиопа смеялась именно так.

– Ты не прав, – сказала реплика, и в ее голосе смутным эхом звучало нечто забытое, древнее, хищное и голодное. – Ты все перепутал. Все наоборот.

Она все еще стояла, слегка запрокинув голову и задумчиво глядя в потолок. Но к тому моменту Джемма уже догадалась. Реплика не вглядывалась, а вслушивалась. И тогда она тоже прислушалась и уловила крики, резкие отрывистые возгласы и грохот шагов, сотрясающих пол.

Не зря у Джеммы запершило в горле. Дым уже завис в воздухе, сделав его плотнее. Где-то в здании что-то горело, заполняя пространство едким дымом.

– О чем ты говоришь? – спросил Пит, и по его тону Джемма поняла, что он тоже напуган.

– Ты сказал, что мы умрем. И что ты не хочешь нас оставлять, – она покачала головой. На ее лице появилась улыбка, какой Джемма никогда не встречала прежде. Эта улыбка словно поглотила все лицо девушки. – Но ты все перепутал. Нас не умрут, – она закусила губу, слегка задумавшись, и Джемма узнала собственную привычку. Она тоже так делала, когда поправляла сама себя. – Мы не умер.

В голове Джеммы вновь всплывали странные образы. Над Хэвеном вздымаются клубы дыма. Вокруг суетятся вооруженные люди. В кровавое рассветное небо с треском вздымаются фейерверки. Бах, бах, бах. Но это были не фейерверки, а пули, которые вырывались из длинных стволов и, наделав много шума по пути, беззвучно убивали.

Кричали люди.

– Что происходит? – спросила Джемма. Собственный голос доносился как будто издалека, словно с другого конца тоннеля.

Каллиопа наконец посмотрела на нее. Она вся сияла. На долю секунды Джемма подумала, что, должно быть, оба – и Пит, и доктор Саперштайн – ошибаются. Каллиопа – не животное, но она и не человек. Она древнее, страшнее и опаснее. Она – материя и пространство, сжатые до крохотной точки. Само средоточие жизненной энергии. Лишенное эмоций, чувств или мышления. Глубокая воронка, которая долго закручивалась и наконец взорвалась. Она была черной дырой, которая могла поглотить целую планету и заставить ее медленно двигаться по печальной орбите вечно.

– Начинается, – сказала реплика и коснулась лица Джеммы. Ее пальцы пахли металлом.

И кровью.

Пуля пробила дверь туалета, отрикошетила от стены и оторвала мизинец на левой руке Джеммы.

Это был какой-то кошмар. Еще секунду назад все ее пальцы были на месте, и вот уже не хватает мизинца, и кровь алыми пятнами расползается по линолеуму. Она осознала случившееся, только услышав, как кричит Пит. Целую минуту она блуждала где-то, отделившись от своего тела, и со странным любопытством смотрела на кровь, оторванный палец и обрывки мышц.

А потом пришла боль, такая огромная и нестерпимая, что она в одно мгновение вернулась в туалет и в свое тело. Такой боли Джемма еще не испытывала. Боль вибрировала, угрожая побить стекла вокруг, отдавалась в каждой клеточке тела, угрожая сжечь даже кости. Джемма даже не могла кричать, не могла попробовать остановить кровь, не могла двигаться. Просто стояла, как идиотка, наблюдая за лужицей, которая все увеличивалась у ее ног.

В конце концов она как-то очутилась на полу. То ли сама присела, то ли просто на секунду потеряла сознание. Сил стоять больше не было.

Все это длилось каких-то три секунды или меньше. А когда речь вернулась, она принялась повторять «мой палец» снова и снова. К тому моменту Пит уже раздобыл где-то рулон бумаги, которой в женском туалете никогда не было. Он с отчаянным усилием отмотал огромный кусок и с усилием прижал к ране. Давление вызвало новый приступ боли, такой сильный, что Джемму едва не вырвало.

Чтобы остановить кровотечение, он зажал ее руку в кулак. Было так больно, что она хотела вырваться, крикнуть, чтобы он отпустил ее, но из-за странного шокового состояния просто не могла.

– Все нормально, Джем, с тобой все будет в порядке, – повторял Пит, хотя вид у него был, словно он вот-вот заплачет. – Дыши глубже. Все хорошо. Я знаю, тебе больно, но скоро все будет в порядке…

Еще пуля влетела из коридора и разбила один из светильников на потолке. Сверху на них посыпался град стеклянных и пластиковых осколков. Каллиопа нырнула под раковины. Все еще крепко сжимая ладонь Джеммы, Пит обхватил ее свободной рукой и втолкнул в одну из туалетных кабинок. Она прислонилась к его груди и услышала, как он шепчет «все хорошо, хорошо, все хорошо». В какой-то момент в голове Джеммы слова Пита смешались со стуком его сердца, и она перестала их различать.

Первый шок прошел, и ее тело принялось работать над тем, чтобы уменьшить боль и принять реальность. После стольких визитов в больницы, операций и шрамов она была близко знакома с этим процессом. Внезапно она затосковала по маме, и это чувство было острее, чем физическая боль. Раньше мама всегда сидела у ее постели в больнице и шептала «все будет хорошо, я здесь, не бойся», прямо как Пит сейчас. Как она забиралась на соседнюю кровать, сворачивалась калачиком и обе они засыпали одновременно. Она соскучилась по маме и в эту секунду больше всего на свете хотела попросить у нее прощения. Она так злилась на Кристину, что несколько недель с ней почти не разговаривала. И Джемма видела, что это сбивало с ног, убивало ее мать.

А теперь было слишком поздно. Они умрут здесь. Девушка закрыла глаза и попыталась вызвать в памяти голос матери.

– Тише, тише, – прозвучал совсем рядом тихий голос Каллиопы.

Реплика пробралась к ней во время перерыва в стрельбе. Она быстро перебирала ладонями и скользила животом по полу с грацией извивающегося угря. Ослепленная болью и страхом, Джемма отшатнулась от реплики. В ее фантазиях одна из пуль раскалывала голову Каллиопы надвое. Или случайная пуля могла бы просто заставить ту исчезнуть, как исчез мизинец Джеммы. Каллиопа втиснулась в их кабинку и попыталась утешить ее, прикасаясь к запястьям, плечам и бедрам.

– Тише, тише… Не плачь. Не стоит плакать. Это всего лишь палец. Один маленький пальчик.

– Нам нужно выбираться отсюда, – сказал Пит. Он ни на секунду не отпускал ее раненую руку, но комок туалетной бумаги уже полностью пропитался кровью. – Ей нужен врач.

Каллиопа выглядела немного раздраженной.

– Ей не нужен врач, – возразила она. – Я сама о ней позабочусь, как только все закончится. Не переживай.

– Это не одна из ваших долбаных игр! – закричал Пит. – Она ранена, разве ты не видишь? Ей нужна помощь.

Джемма хотела сказать, чтобы он не кричал, что их услышат, найдут и убьют. Но не могла. Она даже не понимала, кого бояться. Она боялась Каллиопы с ее улыбочками и легкими прикосновениями не меньше, чем солдат с винтовками, которые все еще стреляли.

Она вновь услышала крики и представила сотни спящих реплик, которых просто пристрелили на месте, и поток крови, угрожающий затопить их всех.

– Это не игра, – повторила Каллиопа, отстраняясь от Джеммы. Похоже, слова Пита ее задели. – И никогда не было игрой. Но вы все равно не можете уйти, пока все не закончится.

– Пока что не закончится? – хрипло спросила Джемма.

Каллиопа молча жевала щеку изнутри. Она злилась из-за того, что Пит на нее накричал.

– Пожалуйста, Каллиопа.

– Это как Пиноккио. Я же тебе рассказывала, – сказала Каллиопа без всяких эмоций. – Его проглотил кит, и он разжег костер, чтобы выбраться.

Она подняла левую руку и, поворачивая ее, с восхищением разглядывала под разными углами. Затем она прикоснулась к своему мизинцу, пощупала его, согнула и разогнула несколько раз, с интересом наблюдая, будто ожидала, что он может исчезнуть – теперь, когда у Джеммы больше нет мизинца. И каждый раз, когда реплика шевелила мизинцем, Джемма чувствовала новые приступы фантомной боли.

– Это ты устроила поджог? – спросила Джемма. Она пыталась сфокусироваться, уловить хоть какой-то смысл в этом непрекращающемся кошмаре, из которого они почти выбрались.

– Не я, – ответила реплика, все еще немного обиженная. – Это сделали другие оно.

Джемма вспомнила свое интуитивное ощущение чуть раньше этим вечером, которое испытала, пробираясь вместе с Каллиопой через лежащих на полу. Ей тогда показалось, что они не спят, а только притворяются. Она почувствовала головокружение. Сколько реплик в аэропорту? Пятьсот? Шестьсот? Больше?

А охранников всего три или четыре дюжины. Врачей и медсестер и того меньше.

– Уэйн думал, что это он открыл мне огонь, – заявила она с новой пренебрежительной интонацией в голосе, которая делала ее старше, – но я всегда знала. Когда я была маленькой, видела огонь на кухне.

– Это… это была твоя идея? – спросила Джемма. Ей вспомнились слова Саперштайна. «Реплики не чувствуют грусти, любви или сострадания. Для них есть только выживание или смерть. Вот и все».

Каллиопа проигнорировала вопрос.

– Люди всегда думают, что мы ничего не запоминаем, – сказала она. – Не обращаем внимания, не слушаем. Что все мы слабоумные. Но я-то слушала. Я многое знаю. Даже умею пользоваться оружием.

В ту же секунду, словно в ответ на ее слова, прямо рядом с туалетом прозвучала еще одна очередь, отозвавшись гулким болезненным эхом в голове и зубах Джеммы. Она снова услышала крик (кажется, какой-то мужчина звал на помощь), а затем выстрел.

Но Джемма успела узнать голос. Сердце ушло в пятки от ощущения безнадежности и собственной беспомощности.

Это был голос Уэйна. Это Уэйн лежал на полу и умолял о помощи. И хотя Джемма не чувствовала жалости к нему, она понимала, что это значит. Контроль над аэропортом перешел к репликам.

Теперь они мстили.

– Всегда есть огонь, правда? – сказала Каллиопа. – Во всех сказках всегда есть огонь. Как ты думаешь, гореть больно? – Она обернулась к Джемме и взглянула на нее своими большими, горящими любопытством глазами.

Нужно было уходить. Дым, который и без того уже клубился в углах и под потолком, теперь проникал в маленькое помещение тяжелыми сплошными волнами, отравляя воздух. Джемма читала где-то, что во время пожаров большинство погибает не от самого огня, а от того, что вдыхает слишком много дыма. Ее легкие уже казались тяжелыми и влажными, словно пропитанное дождем полотенце.

– Теперь все в порядке, – сказала Каллиопа. Слова были такими абсурдными, что до Джеммы не сразу дошел их смысл, словно они были произнесены на незнакомом языке. «Теперь все в порядке». Рука ритмично пульсировала болью, и, возможно, с каждым ударом пульса вытекала ее кровь. Когда они встали, она увидела пропитанную алой кровью бумагу на ладони и следы крови на полу. Как странно, что вся эта кровь вылилась из нее, что в ней вообще было столько крови.

Джемма замерзла. В ее голове вдруг возникло одно воспоминание. Однажды, когда ей было лет восемь-девять, она из ванной услышала, как ругаются родители. Она стояла под ледяной водой, не шевелясь. Вспоминая об этом сейчас, девушка не могла понять, почему просто не выключила кран. Но тогда она не думала об этом. Она решила, если не будет двигаться – не будет существовать, а если не будет существовать – перестанет слышать их крики.

– С тобой все в порядке, Джем, – сказал Пит и обхватил ее за талию, кашляя. Глаза у него слезились. – Обещаю, все будет хорошо.

Он говорил то же, что и Каллиопа, произносил тот же набор звуков, смысл которых до нее не доходил. Она смеялась без остановки, смеялась и дрожала.

– Ей нужен врач, – закричал он сквозь дым, словно кто-то мог его услышать.

Каллиопа уже была у двери. Она тронула пальцем ручку, чтобы проверить, не нагрелся ли металл.

– Врачей больше нет, – ответила она.

Только тогда Джемма осознала, что вокруг все стихло. Не было слышно ни криков, ни стрельбы. Только треск огня, жадно поглощающего все на своем пути: штукатурку, потолочные панели, грязные ковры и матрасы. Вот чего никогда и нигде не пишут про огонь – какой он громкий. Словно все, к чему он прикасается, кричит.

Когда они вышли из туалета, Джемма с облегчением увидела, что поблизости огня нет. Хотя она могла слышать его неподалеку. Звуки, которые издавала искореженная мебель. Предметы, резко меняющие форму, взрывающиеся, обращающиеся в пепел. Звук самого ужаса. Но дым был еще хуже. Она почти ничего не видела, каждый вдох вызывал приступ кашля.

– Вниз, – сказал Пит, но, чтобы она поняла, пришлось повторить еще раз. Присев на корточки, он снял футболку и обвязал ей запястье. Так они и пробирались на четвереньках во главе с Каллиопой. Хотя Джемме не терпелось от нее отделаться. Она мечтала, чтобы реплика исчезла, просто растаяла в дыму, как мираж. И вместе с тем боялась ее потерять. Сами они никогда не найдут выход. Она не была способна думать в таком состоянии, понятия не имела, где искать лестницу. Она боялась, что все уже сгорело: двери, окна и все пути. Что они ползут к выходу, которого уже нет.

Пол был скользким от крови, повсюду лежали тела. Возможно, одно из них принадлежало Уэйну. Ей хотелось закричать, заставить всех проснуться, бежать, выбраться на волю, хоть она и знала, что все они мертвы – реплики и солдаты, рожденные по воле случая или произведенные в лабораториях. Теперь все они спали вместе, укрытые слоем дыма. Она была рада темноте, которая скрадывала очертания тел, уже теряющих реальность.

Джемме пришлось проползти мимо тела реплики, которой пулей снесло полголовы. В руке у нее все еще был пистолет, и Джемма увидела ее пальцы: тонкие, бледные и изящные.

Они оказались отрезаны от лестницы. Даже дверь с надписью «Только для персонала» раскалилась. Джемма слышала, как за ней бушует огонь, пожирая все на своем пути. Каллиопа потрогала ручку, быстро отдернула пальцы и положила их в рот.

Ловушка. Они ждали слишком долго.

Пришлось снова пробираться через лежащие на полу тела, сквозь сплошную завесу дыма. Все вокруг почернело от пепла. А когда они наконец добрались до окна, огонь прорвался на второй этаж, разрушив часть стены рядом с лестницей, и охватил залитый кровью пол.

Джемма едва не расплакалась, ощутив дуновение свежего ветра, который проникал через разбитые окна. Видимо, люди выпрыгивали, спасаясь от пожара и бойни. Джемма, Пит и Каллиопа высунулись в них, чтобы глотнуть ночного воздуха, влажного от дождя. В отдалении Джемма заметила множество темных фигур. Высыпав за ворота, те петляли между деревьями. Сотни сбежавших реплик. Фургоны горели. На стоянке повсюду лежали тела. Полдюжины, не меньше. Солдаты и реплики, словно куклы, забытые беззаботным ребенком. Большая часть джипов и грузовиков исчезла. Наверное, военные увезли на них своих раненых или отправились за подкреплением. А может, они сопровождали Саперштайна и остальных в безопасное место.

– Нам придется прыгать! – закричал Пит. – Другого пути нет.

Джемма кивнула. Высота не меньше двадцати футов. К тому же внизу, прямо под ними, лежали под порывами ветра и струями дождя полуобнаженные тела реплик с застывшими взглядами. Наверное, их застрелили, или, может, они просто неудачно приземлились. Но будь тут хоть в два раза выше, она бы прыгнула. Полетела бы в пустоту, не оглядываясь назад, лишь бы спастись от удушающего дыма и подбирающегося к ним огня, который мог запросто спалить кожу и сжечь волосы.

Джемма прыгнула.

Закричала, и ее легкие едва не разорвало потоком чистого воздуха. Через мгновение она тяжело упала в грязь рядом с кустами. Девушка сразу поняла, что вывихнула лодыжку, но эта боль не шла ни в какое сравнение с адскими муками, которые ей пришлось испытать, когда, пытаясь сохранить равновесие, она оперлась о землю раненой рукой.

Пит приземлился намного удачнее. Первым делом он подальше отодвинулся от распростертых на земле тел. Оказавшись ближе, Джемма увидела, что те все же застрелены. Судя по следам крови на стене, в них стреляли с воздуха.

Забавно, но именно Каллиопа последней осталась на карнизе. Она колебалась, не решаясь прыгнуть. А дым уже клубился за ее спиной. В эту секунду она уже не походила на монстра, как тогда, в туалете. Скорее на сестру, о которой Джемма всегда мечтала.

– Прыгай! – закричала Джемма, хотя еще каких-то пару минут назад мечтала, чтобы реплика просто исчезла из ее жизни, растворилась в воздухе. – Прыгай! – в горле все еще першило от дыма. Она попыталась вдохнуть поглубже и закашлялась.

Каллиопа прыгнула и на секунду показалась Джемме парящей в воздухе птицей: руки широко расставлены, словно крылья на фоне мерцающего дождя. Затем она приземлилась, без особой грации, зато на ноги. Девушка даже ощутила силу удара, то ли по вибрации земли под ногами, то ли из-за этого странного эффекта близнецов. Когда она попыталась встать, лодыжка вновь напомнила о себе.

– Что случилось? – Пит сразу же направился к ней, потянувшись к раненой руке, но она быстро отстранилась. Было слишком больно, слишком ужасно. Она едва не поверила, что можно вернуть все назад и забыть обо всех этих кошмарных событиях.

– Неудачно приземлилась, – объяснила она, – ничего страшного.

– Следи за рукой, – только и сказал он.

Пит всегда был стройным, но в эту секунду в неровном свете оставшихся фонарей, весь покрытый чужой кровью, он казался болезненно худым.

Они пересекли парковку, оставив позади руины старого аэропорта. Джемма все ждала, когда же их остановят. Она представляла, как услышит стрельбу и пули одна за другой вонзятся ей в ноги. Но, не считая звуков пожара и редких отдаленных криков, было тихо. Почему так тихо? Такой пожар наверняка виден на мили вокруг. Где же тогда сирены? Где «Скорая помощь»? Почему никто не заметил и не поспешил на помощь? Разве что…

Разве что на мили вокруг никого нет. Казалось, территория аэропорта бесконечна. Есть только серый асфальт с едва различимой разметкой парковочных мест и тела, тут и там лежащие лицами вниз. Наконец они добрались до леса. Лес укроет их, спрячет от лишних глаз. А за лесом обязательно будут дороги, и заправки, и телефонные провода. И помощь.

Затем раздался взрыв. Он породил волны такой силы, что под ногами задрожала земля, отозвавшись вибрацией даже у Джеммы в зубах. Она обернулась и увидела, как обрушилась часть крыши и столб огня устремился прямо в небо, подсвечивая красным брюха низко висящих облаков. Джемма и Пит, замерев, наблюдали, как величайший научный эксперимент всех времен пожирает сам себя.

Спустя мгновение Джемма заметила неподалеку небольшой седан со спущенным колесом и разбитыми стеклами. Он явно направлялся к воротам, но так их и не достиг. Рядом с машиной уже стояла Каллиопа. Джемма не видела лица реплики, но странная неподвижная поза говорила о том, что нечто внутри машины захватило ее внимание. Сама не зная зачем, Джемма направилась к ней, прихрамывая. Спустя время она не могла ответить на вопрос, что заставило ее приблизиться к седану и заглянуть в окно.

Когда до машины оставалось не больше двадцати футов, Джемма увидела, что реплика наклонилась внутрь через разбитое стекло. Что она там делала, видно не было. Но девушке показалось, что она услышала крик. И все же она не была в этом уверена.

Когда Каллиопа выпрямилась, Джемма была уже рядом. Стало светлее. Аэропорт полыхал вовсю, освещая окрестности, словно восходящее солнце. Когда та обернулась, девушка с трудом сдержала крик. Вся одежда реплики была пропитана кровью. Руки и запястья тоже были испачканы.

– Я пыталась помочь ему, – быстро проговорила Каллиопа, – но было слишком поздно.

Джемма не сразу приняла увиденное. Осколки стекла, обломки металла вперемешку с кровью, жуткое застывшее лицо и торчавшая прямо из его лба труба. Было похоже на картины кубистов, которые коллекционировал ее отец. Странное и бессмысленное нагромождение форм.

Затем, через пару мгновений, до нее дошло. Кровь, струйкой стекавшая из уголка его рта. Подушка безопасности, прижавшая его к сиденью. И обломок железной трубы, который, вероятно, оторвался от здания за секунду до взрыва, пробил лобовое стекло и вонзился доктору Саперштайну прямо между глаз. Его очки исчезли. На лице застыло удивление. Он казался озадаченным чем-то неожиданным, словно на знакомой дороге вдруг появился новый поворот.

– Бедный доктор Саперштайн, – прошептала Каллиопа. Звучало почти искренне.

Что же она делала в машине, наклонившись к нему? И почему она вся в крови?

Джемма обернулась, чтобы взглянуть на нее. Реплика быстро изобразила на лице отвращение. Она, как зеркало, отражала все, что видела. Получалось быстро и убедительно, но Джемма опередила ее. Застала врасплох. Успела заметить правду, обитающую под ее кожей, словно насекомое.

С симуляцией всегда есть одна проблема. Она не может подменить реальность.

Джемма не знала, сколько они прошли той ночью в поисках дороги. Может, несколько миль, а может, всего ничего. Они все нарезали круги в темноте. С собой у них не было ни воды, ни фонаря, ни спичек. Никаких шансов найти еду или убежище. Правда, кровотечение удалось остановить. Пит снова туго перевязал ее руку своей футболкой, уже пропитанной кровью насквозь. Теперь она запросто могла подцепить инфекцию, если, конечно, они не погибнут раньше – от голода и жажды. И если их не съедят дикие волки или медведи… или кто там еще из хищников обитает в этих лесах.

В конце концов им пришлось остановиться. Лодыжка Джеммы опухла так, что нельзя было наступить.

Они спали сидя, расположившись между корней старого дуба. По-прежнему шел дождь. Земля была мокрой и холодной. Джемма прижалась к Питу, чтобы хоть немного согреть: на нем не было даже футболки. Она боялась кошмаров, но сон пришел к ней, словно онемение при наркозе. Она просто провалилась в темноту.

Когда Джемма очнулась, показалось, что прошло всего несколько минут. Ее сны, тягучие кошмары с темными птицами, липкими от крови, еще блуждали в памяти. Ночью Пит отодвинулся от нее. Он лежал на земле, свернувшись клубком, словно спящее животное. Легкий ветер играл его волосами.

Каллиопы нигде не было.

Рука Джеммы снова пульсировала от боли. Пару секунд она силилась вспомнить, что произошло. У нее больше нет мизинца. Пуля, которая отсекла ее палец, заполненная дымом ванная, побег. Доктор Саперштайн, мертвый. Сбежавшие реплики.

А в мире все шло своим чередом. Птицы щебетали высоко в ветвях. Солнечный свет струился сквозь бледно-зеленую листву поздней весны.

Джемма позволила себе немного поплакать, уткнувшись в сгиб локтя, чтобы заглушить звук. Она устала и замерзла. Горло, опухшее от дыма, которым пришлось дышать накануне, саднило так, что невозможно было глотать. Хотелось есть. Она видела море крови и выпрыгнула со второго этажа, чтобы спастись от огня, но плакала из-за того, что ей до смерти хотелось хлопьев. А за тосты со сливочным маслом она, наверное, убила бы.

Но Джемма быстро справилась с этим. В голове звучали слова отца: «Никто еще не решил своих проблем, проливая над ними слезы». Было у него и еще одно выражение в стиле хозяина жизни: «Все люди мира делятся на овец и волков. И я точно знаю, к какой категории я отношусь». В данном случае он, пожалуй, был прав. Они все же выбрались из того жуткого места, и поблизости должно быть хоть что-то. Какой смысл строить аэропорт в центре безлюдной пустыни? Значит, где-то рядом есть кофе и бутерброды. Нужно только выбрать направление и придерживаться его.

Пит ворочался и бормотал во сне. Губы у него посинели. Кожа казалась такой бледной и хрупкой, словно пергамент. Джемма внезапно испугалась.

– Пит, – она наклонилась и коснулась его лица. – Пит, проснись.

Он почти мгновенно открыл глаза, и она успокоилась.

– Что, уже пора в школу? – спросил он хрипло с вымученной улыбкой. Джемма засмеялась. Если уж ей придется умереть, хорошо, что он рядом. Пит медленно сел. – Как твоя рука?

– Порядок, – Джемма быстро отдернула ладонь, чтобы не дать ему прикоснуться. Слишком страшно было увидеть, что там, под повязкой. – Каллиопы нигде не видно.

– Что ты хочешь сказать? Как это нигде? – Голос Пита изменился. Он оперся о дуб, чтобы подняться на ноги, придерживая ребра так, словно они болели. Она заметила порезы на его ладонях. Должно быть, они появились, когда он пробирался через разбитое стекло. – Куда она могла подеваться?

– Не знаю. Я проснулась и увидела, что ее нет.

Джемма вновь вспомнила, как реплика стояла у той машины, глядя на доктора Саперштайна. До того, как Каллиопа успела натянуть соответствующую случаю маску, ее лицо выражало не радость, но увлечение, полную поглощенность, словно в том автомобиле ей открылись все тайны вселенной. От этого воспоминания и от ощущения безнадежности Джемму затошнило. Каллиопа и остальные реплики все это спланировали.

Она понимала желание убежать. Даже желание отомстить. Но это… эта резня в аэропорту… и то, что Каллиопа сделала с доктором Саперштайном… это другое. Это было ради удовольствия.

Какое-то время Пит молчал. В утреннем солнце его глаза казались золотыми, и Джемме внезапно захотелось купаться в этом золоте, тонуть в его глубине.

– Мы не можем ее ждать, – сказал он наконец. И, к своему удивлению, Джемма испытала настоящее облегчение. – Нам нужна помощь. Боже… – Его голос надломился. Пит снова попытался улыбнуться, но не вышло. – Гребаные мобильники, да? Полцарства за мобильник…

– Где-то должен быть город, – сказала Джемма, стараясь по большей части удивить саму себя. – Это же Америка, а не Сибирь.

Еще одно любимое выражение ее отца: «В Америке можно рассчитывать только на две вещи: налоги и «Макдоналдс» в радиусе километра».

– Правда, – согласился Пит. – Точно, – но лицо его вовсе не выражало уверенности.

Видеть Пита напуганным было еще хуже, чем бояться самой. Она хотела бы взять на себя его боль и страх, запрятать где-то глубоко у себя в желудке, чтобы ему стало легче.

Но она еще не забыла, что он сказал ей в ванной и как смотрел, словно раньше он все время смотрел на нее через телескоп. И был очень удивлен, какой маленькой она была в реальности.

Пит углубился в заросли, чтобы найти ей палку вместо трости. Ее лодыжка по размеру и форме по-прежнему напоминала грейпфрут. В какой-то момент Джемма осознала, что больше не слышит шорохов в кустах, куда он ушел. Она вдруг так испугалась, что он оставил ее одну, и уже хотела позвать его, но услышала крик. В ответ над деревьями зазвучал голос Каллиопы.

– Это всего лишь я, – сказала реплика. – Все в порядке.

Они вышли из зарослей вместе: Пит и Каллиопа. Словно кадр из ее собственной жизни.

Реплика увидела Джемму и устремилась к ней в искреннем порыве радости. Она схватила девушку за обе руки, вызвав очередную ослепляющую вспышку боли.

– Внешний мир такой большой! – воскликнула она. – Я все шла и шла, а потом набрела на стену.

На ней было длинное хлопковое платье и шлепанцы. Она раздобыла где-то новую одежду. И не выглядела усталой. Или напуганной. Казалось, солнце вселилось в нее и подсвечивает кожу изнутри. Джемма не могла избавиться от ощущения, что реплика питается ее энергией, выкачивая жизненные силы.

Джемма отшатнулась.

– Бедняжка, – сказала Каллиопа, но прозвучало не очень искренне. – Ты больна.

– Я не больна, – возразила девушка, хоть в действительности и чувствовала себя ужасно. Ее трясло, голова кружилась так, словно дым, которым она надышалась, еще не до конца вышел из ее легких. – Я ранена. Но скоро поправлюсь.

– Ты скоро поправишься, – эхом отозвался Пит. От этого ей стало только хуже. Словно он надеялся, что все сбудется, если скажет это вслух.

– Оно голодное, – сказала Каллиопа, не в силах скрыть свою радость.

Джемма заметила, что Каллиопа путает местоимения, когда взволнована.

– Я нашла деревянный дом. Там есть одежда и кровати. Есть еда и вода. Мы могли бы жить там. Втроем, – сказала она. – Мы можем сделать новый Хэвен. Но в этот раз мы будем Богами. Я вылечу тебя, – добавила она, заметив гримасу на лице Джеммы. – Я умею.

Джемма хотела возразить, когда реплика коснулась ее лица, но не стала. Она нашла дом. Дом значит люди, а значит – телефоны. И безопасность.

– Ты можешь показать дорогу?

Возможно, она задела Каллиопу. Та отступила на шаг.

– Наверняка, – ответила реплика и принялась изучать свои ногти, словно внезапно потеряла интерес к разговору.

– Пожалуйста, Каллиопа, ты нужна нам. – Голос Пита был так нежен, что Джемме стало больно. Так он говорил с ней в подвале, когда задрал ее футболку и без колебаний сказал «красиво». Теперь она задумалась, не было ли это простой игрой, чтобы польстить ей, как он сейчас пытался польстить Каллиопе.

Было ли в этом мире вообще что-то без притворства?

Притворялся он или нет, но это сработало. Реплика снова улыбнулась.

– Я протоптала тропинку, – сказала она, обращаясь только к Питу. – Следуй за мной.

Джемма шагала медленно, тяжело опираясь на палку. Она отстала почти сразу. Время от времени Пит останавливался, чтобы подождать ее, а реплика уходила далеко вперед, исчезая между деревьями, так что им приходилось окликать ее.

Каллиопа старалась прикоснуться ко всему, что встречалось ей на пути: к коре деревьев, тонким, бледным молодым веткам. Время от времени она наклонялась и зарывалась пальцами во влажную землю, в массу подгнившей листвы. Джемма и представить не могла, чем заняты мысли реплики, которая получила наконец свободу и оказалась в незнакомом мире, но удивлялась, что та вовсе не кажется напуганной.

Джемма и сама в каком-то смысле пребывала в заключении все это время, связанная по рукам и ногам отцовскими правилами и материнской опекой. Но теперь она поняла, почему, освободившись, люди иногда испытывают желание вернуться в тюрьму. Сейчас ей не хватало надежных стен и запертых дверей. Она мечтала вернуть свою прежнюю жизнь со всеми острыми углами и четким пониманием, кто прав, а кто виноват.

А в этом новом мире все было призрачно и зыбко: предметы двоились и меняли форму. Люди носили одни лица поверх других. Доктор Саперштайн был и в то же время не был монстром. Она боялась, как бы его суждения о репликах, выращенных в Хэвене, не оказались правдой. Каллиопа была сделана из того же материала, что и она сама, и тоже была монстром. Когда они встречались взглядами, реплика всегда расплывалась в улыбке, но все же на долю секунды позже, чем должна бы. Она все еще помнила слова Саперштайна: «Для них есть только выживание и смерть. Больше ничего».

Каллиопа сказала, что пометила тропинку, чтобы найти обратный путь к жилью, которое обнаружила. Но Джемма никаких отметок не замечала. Ей все в лесу казалось одинаковым. Солнце стояло все выше, а вместе с ним в воздух поднимались насекомые. Они вились, назойливо жужжа, вокруг ее раненой руки, и девушка уже начала думать, что реплика либо заблудилась, либо намеренно водит их кругами по узким тоннелям из деревьев. Она была так измотана, что перед глазами периодически опускалась непроницаемая темная завеса. И почему только Эйприл всегда так активно выступает за посадку новых деревьев. В мире их и так явно больше чем достаточно. Просто до хрена.

И вот, когда она уже хотела просить об очередном привале, Пит вскрикнул. Доковыляв до него, Джемма увидела старый полусгнивший плетень. А за ним поля. Пастбища и огороды. Коровы, сонно моргающие на солнце.

Огороды. Значит, поблизости есть люди. А значит, они спасены.

– Видите? – сказала Каллиопа. – Я же говорила, что смогу найти обратную дорогу.

Забыв обо всем, Джемма засмеялась от счастья, готовая расцеловать реплику. С ветвей тут же сорвались несколько птиц, словно их потревожил внезапный звук ее смеха.

– Ты великолепна, – сказала Джемма и сжала реплику в объятиях, как обычно поступала с Эйприл.

Реплика напряглась. И внезапно она показалась такой маленькой, хрупкой и взволнованной, что девушка устыдилась своих мыслей. Каллиопа так и стояла руки по швам, и Джемма вдруг осознала, что ее, наверное, никто и никогда не обнимал раньше.

Она ведь не виновата, что появилась на свет таким путем. Что вынуждена была наблюдать и копировать. Может, ее можно было бы научить. Возможно, она могла бы измениться.

Может быть, именно Джемма могла бы ее изменить.

Девушка отстранилась, и Каллиопа улыбнулась. На этот раз улыбка была настоящей и осветила все ее лицо. Глядя на нее, Джемма снова увидела отражение, но уже не свое, а той потерянной сестры, которая была «до». Увидела Эмму, словно эхо из давнего прошлого. И поняла, что реплика – ее шанс соединить прошлое и настоящее. Она могла бы любить Каллиопу и через эту любовь, через факт существования реплики, заменяющей Эмму, смириться с тем, что сделал отец.

Казалось, Каллиопа прочла ее мысли. Она положила руку на грудь Джеммы и надавила, пытаясь нащупать ее сердцебиение. Это был единственный известный ей способ проявить заботу.

– Ты можешь стать моей, – сказала Каллиопа. – Моей репликой.

Казалось, они попали на картину, запечатлевшую сельский пейзаж. Красный амбар с приоткрытыми дверями. Опрятный белый домик с линялыми занавесками. Круглый каменный колодец, и ведро в траве рядом с ним. А вокруг – поля, столько полей, что эта маленькая ферма казалась кораблем в море зелени.

Джемма не могла избавиться от ощущения, что порог этого дома уже сотню лет не переступала ни одна живая душа. Перед домом не было машин. Не видно было ни проводов, ни спутниковой тарелки на крыше. Только лопаты и грабли, словно бы отполированные невидимыми руками после исчезновения хозяев. Коровы таращились на них большими печальными глазами. Они тоже казались древними, словно паслись здесь уже не один десяток лет. В сознании Джеммы облегчение сменилось беспокойством.

Что-то здесь было не так, словно на картинке с переизбытком фотошопа. За показной яркостью всегда угадывается реальность – вовсе не такая привлекательная. Пит направился к дверям амбара, рассчитывая, видимо, обнаружить там местных жителей, занятых работой, но Каллиопа схватила его за запястье и покачала головой.

– Не ходи туда, – прошептала она. Пожалуй, впервые за все время реплика казалась по-настоящему испуганной. – Туда загоняют животных на смерть.

Забавно, она не знала многих простых вещей.

– Туда загоняют животных на ночь, – поправил Пит, но позволил ей утянуть себя ко входу в дом.

Когда они обошли дом и увидели телегу, все встало на свои места.

– Амиши, – сказал Пит.

– Телефона не будет, – отозвалась Джемма, стараясь подавить страх, который овладел ею без видимых причин.

Где же семья, которая здесь живет? Уехать они явно не могли – не на чем. И в кино они уйти не могли. Вокруг зеленели поля, но их никто не обрабатывал. Почему никто не копает, не сажает, не окучивает? Она точно не знала, что положено делать в огороде, но была уверена, что работы там хватает всегда.

Каллиопа, которая уже была у входной двери, обернулась и жестом пригласила их внутрь.

– Сюда, Джемма-Пит, – позвала она, словно их имя было единым словом, – заглянем.

В этом платье она действительно походила на местную. Будто могла, как хамелеон, менять свою кожу и подстраиваться под среду.

– Что ж, кто бы тут ни жил, рано или поздно они вернутся домой, – сказал Пит. – Мы можем отдохнуть, перекусить и дождаться их, – он вымученно улыбнулся. – По крайней мере, мы точно знаем, что они не улетели в отпуск.

Он был прав. Кроме того, Джемма понимала, что дальше идти пешком она просто не в состоянии. Ее лодыжка опухла до неузнаваемости.

Дверь оказалась не заперта. Внутри было чисто и очень солнечно. Джемма заметила газовую плиту и холодильник, работающий от аккумулятора. Но никаких микроволновок, электронных часов или небрежно брошенных на стол телефонов и айпадов. Все освещение составляли газовые фонари на стенах. Ее вновь поразило тягучее спокойствие, неподвижность этого места, словно время накрыло его своей отяжелевшей рукой.

На столе обнаружилась тарелка с надкусанным тостом и чашка недопитого кофе. Это тоже казалось странным. В таком ухоженном доме не станут оставлять на столе недоеденный завтрак.

Каллиопа перехватила ее взгляд.

– Здесь был мальчик, – сказала она. – Он сбежал, увидев меня.

– Почему? – спросила Джемма, но реплика лишь пожала плечами в ответ.

С чего бы парню испугаться и сбежать при виде девчонки, которая зашла на его территорию? Это тоже не укладывалось в голове. С другой стороны, она так мало знала об укладе жизни амишей… Может, он побежал за помощью и в эту секунду к ним на подмогу спешат люди, готовые доставить их в город или хотя бы указать дорогу туда.

– Он совсем ничего тебе не сказал?

– Просто убежал.

Они напились холодной воды с приятным глубоким привкусом земли, которую нашли в старомодном умывальнике, и Джемме стало чуть лучше. Они ели хлеб и жареные яйца с яркими оранжевыми желтками, и она едва не расплакалась. Никогда еще девушка не была так голодна, чтобы сводило все внутренности. Ее даже не мучили угрызения совести за еду, которую они практически своровали. Они все оплатят, как только вернутся домой. Она сама за этим проследит. В погребе Пит обнаружил ледник, а в шкафу льняное полотенце и соорудил для Джеммы холодный компресс. Она приложила лед к лодыжке.

– Еще нам нужно сменить тебе повязку.

Ей ужасно этого не хотелось, но выбора не было.

Пит присел на колени и начал разматывать футболку, которой перетянул ее руку, чтобы остановить кровотечение. Джемма была шокирована видом своей кисти, которой не хватало мизинца. Словно она не знала, куда он мог подеваться.

На глазах выступили слезы, и девушка закусила губу. Пит молчал. Не похоже было, чтобы он испытывал отвращение, но и утешать подругу не спешил. Он просто намочил чистое полотенце и отер им застывшую кровь с ладони и пальцев. Когда парень коснулся раны, ей пришлось так сильно прикусить щеку, что во рту появился металлический привкус. Боль была резкой и казалась невыносимой, но отступила довольно быстро.

– Грязь не должна попасть, – произнес он, но Джемма знала: на его языке это значит «мне очень жаль».

Как же они смогут пережить все увиденное? Он и она всегда будут друг для друга опухолями, болезненным напоминанием обо всех мрачных ужасах, которые необходимо забыть.

Им уже не вернуться к тому, что было раньше. А чтобы жить дальше, придется избавиться от опухолей. Тогда вся боль останется в прошлом. Они похоронят ее так глубоко, что больше никогда ничего не почувствуют.

Никто так и не пришел. Времени прошло немного, но Джемма уже начинала волноваться всерьез. Ей отчаянно хотелось двигаться, приближаться к конечной цели, чтобы услышать наконец мамин голос, увидеть заправки, парковки, телефонные провода и все то, что ей раньше казалось таким уродливым. Теперь эти же самые вещи представлялись ей идеалом красоты. Знаки, дороги, столбы, линии электропередачи. Ей ужасно не хватало неоновых вывесок, скучных телепередач и нормальной жизни. Между тем они наверняка милях в десяти, а то и больше, от ближайшего поселка.

Но Пит прав: нужно подождать.

Когда он отправился в старомодную душевую, чтобы привести себя в порядок, Джемма и Каллиопа остались наедине. Интересно, чувствует ли Пит то же, что и она: что смерть словно бы прилипла к ним и отмыться все равно не удастся.

Сидя на кухне, она наблюдала за кружащимися в воздухе пылинками и боролась с ощущением того, что они вторглись на чужую территорию. Нет, это была не история про Машеньку, которая забралась в дом к медведям и поела из их тарелочек. Скорее она чувствовала, что здесь дремлет некая темная тайна, которую им лучше не будить. Страшно было даже дышать как следует.

Каллиопа же, напротив, по-хозяйски сновала по комнатам, выдвигала ящики и трогала разные вещи. То любовалась ложками, щипцами для сахара, кувшинами, вазами и консервным ножом, то переходила к игольницам и лоскутным коврикам. Она исчезла ненадолго и вернулась, напялив еще одно платье поверх первого и вязаный свитер, доходящий ей до середины бедер. На голове у нее красовалась широкополая шляпа. Джемма хотела остановить ее, попросить не прикасаться к чужим вещам, но слова застряли в горле. В голове вертелась сумасшедшая мысль, что реплика меняет не одежду, а кожу.

Каллиопа не была больна. Этот факт Джемма осознала с опозданием. Она действительна была худой, даже слишком, голова ее была побрита, зубы кривоваты. Но она не болела, как Лира, состояние которой бросалось в глаза, как ни скрывай. Реплик заражали разными вариантами прионов. Некоторые действовали быстрее, чем другие. А еще были контрольные группы.

Мысль о том, что Лиру заразили, а Каллиопа оставалась здоровой, отравляла Джемму, хоть она и не понимала до конца почему. Она ведь почти не знает Лиру. И она здесь из-за Лиры. А та поблагодарила ее лишь однажды. И наверняка ей плевать, жива Джемма или нет.

– Не стоит трогать все подряд, – наконец сказала девушка.

Каллиопа уже сбросила платье на пол и принялась изучать густую метлу, прислоненную к печке. Она запустила пальцы в щетинки и потянула, выдернув несколько штук.

– Почему?

Джемма почувствовала, как вся накопленная усталость разом навалилась на ее плечи.

– Потому что они тебе не принадлежат, – ответила она. – Это не твой дом.

Тень легла на лицо реплики.

– Почему не мой?

Джемма уставилась на Каллиопу. На самом деле она понятия не имела, как объяснить подобное.

– Мы можем жить здесь, – добавила реплика. Похоже, она совсем не понимала, что значит «собственность».

– Потому что… тут живут другие люди. И они вернутся. Им нужны эти ложки, шляпы, кружки и… все остальное.

Каллиопа сняла шляпу и повертела в руках.

– Но нам они тоже нужны, – сказала она через пару секунд. – Не значит ли это, что они теперь принадлежат нам?

– Нет, – Джемме пришлось напомнить себе, что реплика многого не понимает и это не ее вина. – Дело не в том, кому вещи нужны, а в том, что… Просто это их дом. Он им принадлежит.

– Почему? – нахмурилась Каллиопа.

– Просто потому что, – отрезала Джемма. – Потому что дом их. И всегда был их. Наверное, они сами его построили.

– То есть, если ты что-то создал, оно автоматически принадлежит тебе? – резко спросила реплика, и Джемма поняла, что зря затеяла этот разговор.

– Нет, – осторожно ответила она, – не всегда.

Каллиопа опустила глаза. Костяшки ее пальцев, сжимающих край шляпы, побелели.

– Ты не принадлежишь Хэвену. И никогда не принадлежала.

С минуту они молчали.

– Я просто никогда не видела столько вещей сразу, – сказала реплика так тихо, что слова донеслись до Джеммы легким дуновением ветерка. Ей немедленно стало стыдно. – Мне всегда хотелось иметь что-то свое. Нам всем хотелось. Ведь только настоящие люди могут владеть вещами.

– Мне очень жаль, – искренне сказала Джемма. Как же она сможет исправить Каллиопу, когда даже не понимает, с чего начать? – Но человек определяется не имуществом. Совсем не в этом дело.

– В чем тогда? – спросила реплика. – В чем же?

Джемма снова оказалась в тупике. Каллиопа вертела шляпу в руках.

– В Хэвене медсестры иногда забывали вещи. Например, заколки для волос. Хотя у нас-то все равно нет волос, это запрещено. Номер Сорок любила ручки. Ей нравилось их сосать. Язык всегда был черный от чернил. Может, поэтому она была идиоткой. Я однажды нашла целую пачку жвачки, а у Кассиопеи был браслет. Мне он так нравился, но она спрятала его, чтобы не отобрали, – реплика покачала головой. – Но в итоге у меня есть кое-что получше. Потому что я всегда наблюдала. Другие оно не обращали внимания. А я внимательная. Я замечала, как люди говорят и что делают.

Легкий ветер всколыхнул занавески, которые отбросили на скатерть бледные тени. Словно лица всплыли на поверхность и вновь исчезли.

– Медсестры прятались в туалете, чтобы поговорить по мобильнику, – она говорила «мобильник», как другие говорят «церковь», словно это слово обладало некой особой силой. – Это было запрещено, но они все равно болтали. И однажды я нашла телефон. Кто-то забыл его, а я спрятала. И была очень, очень осторожна. Когда Большую Медведицу застукали с кошельком сестры Максин, нас всех обыскали. Ее избили так, что все лицо опухло, а потом еще и в Коробку отправили.

У Джеммы во тру пересохло.

– Весь первый день я была ужасно счастлива и пряталась на другой стороне острова. Пропустила обед и Осмотр. После мне, конечно, влетело, но оно того стоило. Время от времени экран мобильника загорался и играла музыка. А еще я набирала разные цифры и нажимала на все кнопки подряд, и один раз мне даже кто-то ответил. «Алло», – сказал женский голос. Но я побоялась ответить. Хотя слушать было приятно. А потом как-то раз музыка заиграла слишком громко, и медсестры нашли его у меня, – Каллиопа насупилась. – Медсестра Максин сказала, что, если еще поймает меня на воровстве, отрежет пальцы. Я так радовалась, когда Хэвен сгорел, – добавила она ни с того ни с сего резким тоном. – Когда крыша взорвалась, я чуть не умерла от счастья. Надеюсь, она была там вместе со всеми остальными медсестрами. Надеюсь, на них заживо сгорела вся кожа.

Джемма сделала глубокий вдох, борясь с приступом тошноты.

– Но представь себе, сколько людей погибло в том пожаре, – возразила она. – Подумай о детях, о всех тех малышах, которых тебе так нравилось навещать. Вспомни, ты рассказывала мне. Они ведь умерли.

Лицо реплики не изменилось.

– Что-то всегда умирает, – сказала она. – В Хэвене все время что-то умирало. Большинство Розовых и Желтых умерли. Коричневые тоже. Они все равно начали болеть, у них что-то с головой было. Забывали, где их кроватки, и вообще были бестолковые.

– Вот как, значит, – Джемма едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик. Каллиопа нахмурилась, словно ей не понравилось сказанное. – И ты не сожалеешь об этом? Тебе их совсем не жаль?

Каллиопа долго стояла молча, пристально глядя на Джемму. Костяшки ее длинных бледных пальцев, сжимающих краешек шляпы, которую она нашла в одном из шкафов, побелели.

– Если не вещи, которыми ты владеешь, делают из тебя человека, – наконец сказала она задумчиво, – и не умение создавать, то, может, умение разрушать?

И прежде, чем Джемма успела хоть что-то сказать, реплика оторвала бант от шляпы и, бросив на пол, принялась топтать каблуком. Выражение холодной злости придавало ей сходства с рептилией. Она бросилась к полкам и принялась бить посуду: чашки, тарелки, кружки.

– Хватит, – закричала Джемма, пытаясь ее остановить, – перестань, Каллиопа!

Но это не подействовало. Напротив, она устремилась в гостиную. Там сорвала со стены зеркало и бросила о стену. Вывалившись из рамы, оно разлетелось на мелкие осколки. Джемма хромала по комнате, припадая на одну ногу.

К беде. Джемма знала, что разбитое зеркало – это очень плохая примета.

– Ну вот, – сказала Каллиопа, когда стекла захрустели у нее под ногами, – теперь оно никому не нужно. Разбито. Теперь оно ничье.

– Не нужно было этого делать, – сказала Джемма сквозь слезы. Во рту появился привкус крови. Оказывается, она сильно прикусила губу.

Реплика рванула к ней, и Джемма закричала. Но та просто схватила ее за запястье и сильно сжала, оставляя на коже отпечатки ногтей.

– А что, если они не вернутся? – еле слышно спросила Каллиопа.

У Джеммы по спине пробежал холодок, словно кто-то провел по позвоночнику ледяной рукой.

– Что? – прошептала она.

Реплика избегала ее взгляда.

– Ты сказала, что люди, которым принадлежит этот дом, скоро вернутся, – объяснила она. – А что, если не вернутся? Что, если они ушли навсегда?

– Какого черта тут происходит? – изумленно произнес Пит. Он переоделся в свободные брюки и чистую рубашку. И хотя глаза у него все еще блестели, словно при лихорадке, бледность уступила место нормальным краскам. Джемма даже удивилась тому, какое сильное облегчение испытала при его появлении.

Каллиопа застыла на секунду, тяжело дыша. Затем она выскочила из дома, громко хлопнув дверью.

– Что-то тут не так, – сказала Джемма, вспомнив взгляд Каллиопы, ее цепкие пальцы и горячее дыхание.

– Это еще слабо сказано. – Пит попытался улыбнуться, но вышло неуклюже, словно он уже забыл, как это делается.

– Нет же, – он ничего не знал. Он же не видел, как реплика смотрела. Не слышал, что она говорила. – Я хочу сказать, кто бы здесь ни жил, они должны были уже вернуться домой. Так почему их нет? Где они?

– Эй, – парню приходилось ступать очень аккуратно. На нем не было обуви, а пол в комнате был усыпан осколками. – Дыши глубже, ладно? Ты просто напугана.

– Что, если… Что, если она с ними что-то сделала?.. – Слова застревали в горле от одной мысли об этом. Если бы Пит вовремя не подхватил ее, Джемма, наверное, упала бы.

– Да ладно, – успокаивал он, – перестань. Не выдумывай. Ты просто устала.

– Ты не слушаешь, – настаивала она. На секунду ей показалось, что реальность ускользает, зыбко колеблется на ветру, словно парус. – Она спросила, что, если они не вернутся.

– Она никогда не выходила за пределы Хэвена, – ответил он. – Она сбита с толку.

Джемма покачала головой. Во рту был неприятный привкус. Это она была напугана и сбита с толку.

– Где же тогда хозяева? – продолжала она. – Ты же сам сказал, что в отпуск улететь они не могли.

Волосы у Пита были мокрыми, и, когда он запустил в них пальцы, ладонь заблестела от влаги.

– Может, они пошли в город.

– Какой город?! – Джемма перешла на крик, и ей было все равно. – Что-то я не заметила никакого города. А ты, Пит? На самом деле мы, наверно, и сидим тут только потому, что никакого гребаного города тут нет!

Он резко опустил руки.

– Ну, может, они ушли на пикник. Или на фестиваль укулеле. Варить мыло из щелока. Откуда мне знать?

Пит сдерживался изо всех сил, но было заметно, что он уже теряет терпение. Раздражение проступало сквозь его обычное спокойствие, словно острый угол, выпирающий из пакета и угрожающий вот-вот прорвать тонкий пластик.

– Я хочу сказать… Черт, да она даже не знает, что такое амбар. Что она может сделать?

– Она прекрасно знает, что такое амбар, – огрызнулась Джемма. Глупо спорить, но она уже была готова расплакаться. – Она же сама его так назвала. Каллиопа умнее, чем кажется.

Пит нахмурился. Джемма боялась, он опять скажет, что она сходит с ума, и она начнет плакать. Но парень просто покачал головой.

– Слушай. Я и представить не могу, каково тебе… – Он не смог договорить. И снова покачал головой. – Я имею в виду, находиться рядом с ней. Видеть свое лицо… – Он вымученно улыбнулся. – Даже мне не по себе, когда вы стоите рядом… – Он резко ударил по столу ладонью, словно хотел прихлопнуть невидимое насекомое. – Я бы тоже съехал с катушек.

Джемме показалось, холодный ветер дохнул ей в лицо. И сама она превратилась в полупрозрачную дымку, готовую вот-вот рассеяться.

– Ты считаешь, я съехала с катушек?

Пит молча смотрел на нее. Бледные ресницы. Веснушки, губы, форма носа. Она так часто изучала его лицо, каждый раз убеждаясь, что оно прекрасно и принадлежит ей. Но лицо – это всего лишь мозаика, случайный набор физических характеристик, который еще ничего не значит.

– Любой бы съехал с катушек, – произнес он и попытался взять ее за руку, но она резко сжала ладонь в кулак. Странно, но это движение отозвалось болью во второй, раненой, кисти. – Она – не ты. У вас нет ничего общего. Не бойся.

– Я и не думаю, что мы похожи, – ответила Джемма. – Мы абсолютно разные.

Но, произнеся это вслух, девушка сразу поняла, что ее слова не были до конца правдивыми. Разве не в этом заключалась проблема? Она могла быть Каллиопой, а Каллиопа – ею. Людям достаются разные тела по воле случая, судьбы или Господа Бога – кто во что верит. Но если тела, голоса, волосы, глаза, пальцы и даже ногти одинаковые, как понять, в чем разница? Ей пришлось бы все время отделять себя от Каллиопы, словно вторую голову из сказки про Змея Горыныча. И все равно она бы чувствовала эту странную двойственность внутри.

– Пойди лучше ополоснись, – сказал Пит тоном, который она ненавидела. Так говорил ее отец, подразумевая свое вечное «уж мне-то лучше знать». – Тебе станет легче, обещаю. А когда ты вернешься, мы тут же отправимся в путь на местной телеге, обратно в двадцать первый век.

Джемма понимала, что он пытается помочь, но не смогла улыбнуться. Она не позволила Питу отвести ее в ванную, хотя из-за опухшей лодыжки пришлось цепляться за мебель, чтобы устоять на ногах.

Ванная была очень старой и местами заржавевшей. Она увидела ободок крови, оставшийся после Пита, там, где вода стекает в сливное отверстие. Вода оказалась нестерпимо холодной. С другой стороны, ей это даже понравилось – запах, напоминающий о весне и о свежевскопанной земле.

Она стащила с себя одежду, которую выдали в центре, и неуклюже забралась в ванну, старательно избегая нагрузки на опухшую ногу и раненую левую руку. Ногам стало так холодно, что она инстинктивно потянулась к ручке смесителя, которого, само собой, там и в помине не было. Тогда Джемме снова захотелось плакать, не из-за смесителя, а из-за всех тех вещей, которыми она привыкла пользоваться, из-за ее прежней жизни, простой и понятной, и из-за возможности стоять, погрузив ноги в ледяную воду. Она жива. Она выкарабкалась. По рукам и ногам побежали мурашки. Кожа побледнела от холода. Она была измученной и безобразной, но в эту самую секунду ее это не заботило. Она была жива. Ребра целы, сердце бьется, и мир вокруг не рухнул. Напротив, он обнимал ее, словно обещая что-то. Пит был прав: ей стало лучше, несоизмеримо лучше. Она смыла с себя кровь и грязь, а с ними словно бы ушли и воспоминания обо всем произошедшем. И все же спокойнее ей не стало. Джемма не слышала, чтобы кто-то входил, значит, дом по-прежнему стоял пустой. В воздухе витало напряжение.

На стене висели полотенца, и она сняла одно с крючка. В смежной комнате обнаружился шкаф, набитый платьями. Они были похожи на то, что надела Каллиопа, поэтому Джемма покопалась в ящиках и нашла пару брюк, хлопковую рубашку и черный жилет, предназначавшиеся, очевидно, для молодого мужчины. Но пара сандалий, найденная под примитивной кроватью, пришлась ей как раз впору. И она едва не засмеялась, обнаружив в кармане жилета пачку легких сигарет и зажигалку с узнаваемым логотипом.

Значит, кое-кто здесь тоже не против нарушить правила.

Пит смел стекло, но в кухне его уже не было. Каллиопа тоже еще не вернулась. Все хорошее настроение мгновенно улетучилось. Джемма стояла посреди пустой комнаты совсем одна.

Внезапно ей стало жутко. Она устремилась к двери, игнорируя острую боль в лодыжке. Позади нее возникло нечто страшное, нечто столь ужасное, что она не смогла обернуться. Казалось, сам ее страх обратился в монстра.

Снаружи ее ослепил солнечный свет. Вид мирно пасущихся коров немного успокоил. Но она была по-прежнему одна и не решалась закричать, чтобы позвать Пита. В какой-то момент она заметила едва уловимое движение в амбаре, быстрый всполох цвета, и направилась туда. Протянула руку, чтобы распахнуть дверь…

– Не надо. Нет! – ее остановил голос Пита. Никогда прежде она не слышала таких интонаций. В эту секунду, хоть она и стояла по-прежнему на солнце, тень монстра добралась до них и поглотила свет. – Не входи! Не надо!

Сначала она ничего не видела. Только Пита, который стал вдруг сам на себя не похож. Он вынырнул из липкой темноты амбара, и Джемма ринулась навстречу, чтобы быстрее коснуться его, схватить, помочь выбраться. Но когда он выступил на свет, за его спиной сквозь приоткрытые двери она увидела ботинок. И лодыжку. И руку, маленькую руку, неподвижно лежащую в полумраке. Но даже если бы Джемма ничего не увидела, она все поняла бы по лицу Пита. Он выглядел так, словно с него содрали кожу. Словно страх захлестнул его и смыл все остальные краски с лица.

Он схватился за нее, и Джемма почувствовала, что в этот раз ему нужна опора, чтобы удержаться на ногах.

– Мы не можем здесь оставаться, – сказал он. – Нужно выбираться. Прямо сейчас.

На его ботинках была кровь.

Джемма не могла пошевелиться. Даже мысли ее застыли.

– Что случилось? – спросила она, хоть и знала ответ. Наверное, она все еще не могла поверить в происходящее. Бледная детская ручка в солнечном луче. Неподвижная мужская нога. Тела.

– Господи, – Пит заплакал. – Господи боже. – Он согнулся, обхватив колени руками, задыхаясь.

Он все повторял это «господи» снова и снова, а Джемма смотрела в бездонное безмятежное небо над ними, как никогда ощущая его пустоту и бесконечность.

– Она их убила, – наконец произнесла девушка. Даже сами слова не казались ей реальными.

Пит просто кивнул в ответ. Она хотела положить руку ему на спину, но тело ей не подчинилось.

Где она теперь? Куда ушла? Джемма снова застыла, захваченная страхом. В отдалении под легким ветром покачивались деревья. Кажется, там кто-то кричит? Но мыслить ясно не получалось. И все же ей снова померещились приглушенные расстоянием голоса.

– Нам нельзя здесь оставаться, – сказала она, вторя Питу. Но ни один из них не пошевелился. Они словно находились в кошмарном сне, слишком ярком, слишком реальном.

Голоса. Теперь она их четко слышала. Никаких сомнений – это голоса реальных людей. Сначала Джемма заметила вдалеке облако оранжевой пыли. Затем смогла различить лошадей и телеги. Три штуки. И толпу людей. Они приближались быстро, и девушка сначала обрадовалась их появлению. Теперь они спасены.

Но тут Пит схватил ее за плечи и сильно встряхнул.

– Тебе нужно бежать. Как ты не понимаешь? Тебе нельзя оставаться. Они не должны тебя тут застать.

– О чем ты говоришь? – голова по-прежнему отказывалась соображать.

Повозки приближались. Земля под ногами уже вибрировала от топота множества копыт. Теперь она видела мужчин на телегах. Там были только мужчины. Все в черном. Все кричали.

Среди них был один мальчик, лет тринадцати-четырнадцати. Он направлял остальных, стоя на телеге и балансируя, словно морячок на носу корабля. Он куда-то указывал пальцем.

– Слушай меня, Джемма – Пит кричал, но она по-прежнему плохо его слышала. – Беги! Давай! Беги, вперед!

Она уже подняла руку, чтобы помахать этим людям в ответ, ведь и они махали ей руками, а морячок указывал пальцем на нее.

Они кричали, махали руками и, кажется, были… в ярости.

В этот момент она вспомнила слова Каллиопы.

Остывший кофе с бледными разводами молока. Недоеденный тост.

Мужчины уже выбирались из повозок, а мальчишка все еще стоял, бледный от гнева, с поднятым пальцем. Стук собственного сердца оглушал Джемму, и все же она его услышала.

– Это она! – кричал он.

У мальчика было бледное узкое лицо и редкая юношеская щетина, но больше всего пугали его глаза. Огромные и ужасающие, словно два глубоких провала.

– Это она! Вот она. Это она!

Пит подтолкнул ее. Когда Джемма наступила на больную ногу, все тело пронзила острая боль. И это вернуло к реальности. Каллиопа убила людей и исчезла. А она, ее реплика, будет за это отвечать.

– Беги!

Толпа уже устремилась к ней. Куртки мужчин хлопали на ветру, придавая им сходство с насекомыми. С библейской саранчой, явившейся покарать виновных.

Джемма бросилась бежать.

Пит почти сразу исчез из виду.

Каждый раз, когда приходилось наступать на опухшую лодыжку, боль затуманивала сознание. Время от времени нога подводила ее. Тогда Джемма падала на колени. В какой-то момент она потеряла одну из сандалий, но даже не заметила этого. Она падала, поднималась, снова падала и опять вставала на ноги. Она все время слышала крик позади. Толпа нагоняла ее, словно волна, угрожая захлестнуть, но девушка боялась обернуться, чтобы проверить, как близко подобрались преследователи.

Она давилась собственной слюной. Паника и боль ослепляли. Она снова упала. Поднялась рывком и побежала дальше. Коровы удивленно косились в ее сторону, лениво помахивая хвостами. До леса все еще было очень далеко. Но она все равно продолжала бежать, потеряв счет падениям. Каждый раз Джемма вновь вставала на ноги, превозмогая мучительную боль.

В конце концов она пересекла поле, с размаху, не замедляясь, врезалась в ограду и перекатилась через нее. Быстро поднявшись на ноги, она нырнула в спасительную тень деревьев. Опираясь на здоровую руку, девушка петляла между стволами, пока не споткнулась и не скатилась с крутой насыпи вниз, в кучу гнилой коры. На дне оврага обнаружилось огромное поваленное дерево, устремившее к небу свои гигантские корни. Вывороченная земля вместе с корнями образовывала подобие небольшого тоннеля, и Джемма сразу поняла, что это ее единственный шанс: спрятаться, подождать, надеясь, что ее не найдут. Она, не раздумывая, нырнула внутрь, в темную прохладу этого убежища. Здесь пахло сыростью, гнилыми листьями и надеждой на спасение.

Обхватив колени руками, она ждала, прислушиваясь к голосам своих преследователей. В какой-то момент они оказались прямо над убежищем, и у нее от страха скрутило желудок. Но они прошли мимо.

Джемма потеряла счет времени. Ужас превращал каждую секунду ожидания в часы бесконечной агонии. Но в какой-то момент она осознала, что в лесу все стихло. Никто больше не кричал. Вокруг давно воцарилась полная тишина.

Девушка осторожно выбралась из тоннеля, ежесекундно прислушиваясь, не раздадутся ли шаги или звуки голосов. Тишина. Теперь, когда паника немного ослабла, боль в лодыжке удвоилась. А путь до вершины холма, с которого она скатилась за пару секунд, занял у нее минут двадцать.

Наверху она остановилась, чтобы отдышаться. Приходилось все время отмахиваться от назойливой мошкары. В лучах вечернего солнца стволы отбрасывали элегантные тени. Значит, прошел не один час. Остается надеяться, что ее преследователи сдались.

Знать бы, куда исчезла Каллиопа. Возможно, она тоже прячется в лесу.

Джемме казалось, она помнила, откуда пришла. Значит, чтобы не вернуться к амбару, она должна идти в противоположном направлении. Раз они наткнулись на одну ферму, значит, здесь есть и другие. По крайней мере, так она себя успокаивала. И лучше бы там оказались все блага цивилизации и никто не считал ее убийцей. А еще лучше будет, если она найдет трассу, где полно машин и нормальных людей: мамашек, везущих своих отпрысков на футбол, испуганных начинающих водителей и дантистов.

Она поклялась самой себе, что, если каким-то чудом вернется домой, никогда в жизни больше не пожалуется на скуку. Она мечтала скучать каждый божий день до конца своих дней и в конце концов умереть от скуки. Буквально.

Итак, Джемма снова пустилась в путь, прихрамывая и опираясь на палку, которую нашла в подлеске. Дважды ей пришлось останавливаться, чтобы перемотать повязку на ноге. Получалось очень неуклюже, ведь нужно было обходиться одной дрожащей рукой. Отек не спадал, и это пугало.

Мили оставались позади одна за другой, но Джемму по-прежнему окружали лишь крепкие стволы дубов, кленов и берез. Их ветви плотно сплетались над головой, с трудом пропуская солнечные лучи. Как-то раз вдалеке мелькнул олень. Время от времени на ее пути встречались старые каменные фундаменты, оставшиеся здесь, должно быть, с незапамятных времен. Она все твердила себе, что скоро, скоро, совсем скоро выйдет к дороге.

Наступил вечер. Тени приобрели синеватый оттенок. Несколько раз ей мерещился отдаленный шум трассы. Вот там, за той группой деревьев, она точно слышала автомобильный гудок. Жутко болела голова, и отчаянно хотелось пить. Она уже давно плакала на ходу, и сквозь слезы верхушки деревьев порой казались ей крышами домов или проводами. В наступающих сумерках обмануться было еще легче. Она где-то потеряла и вторую сандалию, но снова ничего не заметила.

А потом стало темно.

Джемма кричала и громко звала на помощь. Уже не заботило, кто ее найдет, и она жалела, что пустилась в этот побег. Она кричала, пока не охрипла, но никто так и не отозвался.

А потом она увидела в отдалении настоящий дом. Крыша его поросла травой, и все же это было жилище. Нет… даже не один дом. Три домика теснились на небольшой поляне, словно сказочные избушки, по мановению волшебства возникшие в лесной чаще.

Не будь она в таком отчаянии, сразу бы заметила заколоченные окна, сорвавшиеся с петель двери и прогнившее дерево. В этом селении никто не жил уже много лет или даже десятилетий.

Не будь она смертельно уставшей, она бы заметила и старый колодец, едва прикрытый ветхими досками.

Но она страшно устала и совсем отчаялась, а в лесу было так темно.

Джемма наступила на край круглой кладки и взглянула под ноги, но было слишком поздно. Прогнившие доски не выдержали ее веса, и девушка рухнула вниз, в раскрытую пасть темного тридцатифутового колодца.