Эпилог

За следующие три дня похода настырный старик, которого звали, оказывается, Шелестящий Тростник, вынул из Моторина всю душу, выпытывая каждую мелочь о его пребывании среди жителей Америки. Его интересовало буквально всё, начиная от самого перемещения, и заканчивая устройством самострела. Так ни в чём толком и не разобравшись, старик, однако, сделал для себя какие-то выводы, потому что начал называть Пашу не иначе, как Великий Шаман.

Несколько раз Шелестящий Тростник спрашивал об эффекте омоложения после перемещения во времени, а когда получил полную информацию, то не поленился допросить Моторина и про всю предыдущую жизнь. Паша сначала отвечал с охоткой, потом неуёмный поток вопросов начал его раздражать, а в последний день он отвечал односложно, и вообще, цедил слова через силу, а под вечер, когда племя остановилось на ночь, объявил, что остальные могут идти хоть в Векепуэско, хоть вообще к чёрту на рога, а лично он остановится в Моторино. Иначе дальнейшую жизнь въедливого пенсионера путешественник не гарантирует.

Никакого желания выворачивать себя наизнанку перед незнакомым человеком не было, поэтому Паша был безумно рад, что отделался от любопытного шамана. Но допрос, учинённый Шелестящим Тростником, поднял в душе какие-то ранее нетронутые пласты, на Моторина накатили непрошенные воспоминания, и путешественник последние двое суток почти не спал – пребывал в задумчивости. Перебрал все свои поступки, какие смог вспомнить, отношения со всеми людьми, что встречались на его жизненном пути. Так что в Моторино Паша вошёл молча, с угрюмым видом. И сразу направился к контейнеру.

Посёлок встретил блудных хозяев полным запустением, и тишиной, которую нарушал лишь ритмичный скрип перекошенного водяного колеса. За время отсутствия жителей селение кто-то явно навещал. Об этом говорил и беспорядок в землянках, и сломанное водяное колесо, и пропавшие металлические инструменты в кузницах. Контейнер тоже пытались взломать, но качественная сталь не поддалась грабителям. Любителям халявы пришлось довольствоваться десятком небольших, с сантиметр, дырок в рифлёной металлической стенке и несколькими царапинами на замке. Творение промышленников двадцать первого столетия устояло перед похитителями века шестнадцатого.

Ключ в скважине провернулся без каких-либо осложнений, и уже через минуту перед распахнутыми воротами понемногу вырастала немаленькая куча. Много пришлось повозиться со станками. Пока на другом берегу племя разворачивало шатры и готовило еду, на этом род Моториных, кряхтя и упираясь, выковыривал токарный, фрезерный трёхпозиционник, рейсмус, фуганок… Все дружно освобождали контейнер от станков, инструментов и материалов. А весь следующий день под руководством Паши меняли в колёсах орехи подшипников на шарики, тянули медные провода, заливали подушки из мелкодисперсной глины. Работы хватило всем, но зато станки к концу недели были уже подключены.

Утром, за завтраком, Моторин планировал заняться обучением мальчишек работе по принципам двадцать первого века, но все планы смешала Таня. Она обняла мужа, некоторое время просто стояла, прижавшись и уткнув лоб в его грудь, а затем подняла печальный взгляд.

– Завтра ты уезжаешь? – чуть слышно спросила она.

– Завтра? – Паша даже сначала не понял вопроса.

– Да, – девушка грустно качнула головой и снова уткнулась носом в мужа. – Завтра ровно год, как ты появился. А значит…

Моторин и сам знал, что это значит. Пройдёт ночь и контейнер вернётся в будущее, и произойдёт это ровно в пять часов шестнадцать минут утра. Он непроизвольно посмотрел на часы. У него времени чуть меньше суток. А надо ещё обучить мальчишек хотя бы азам работы с металлом и деревом, да ещё и Емеле показать, где в ноутбуке информация по химии, а Антону – по радио. А Тане… Столько всего не сделано, а без этих знаний индейцам ни за что не отбиться от жадных переселенцев. И ещё!..

Паша кинулся к горе неразобранной мелочёвки и через минуту выудил оттуда белый чемодан с толстым красным крестом.

– Антон! – в голос позвал он.

Мальчик явился неохотно, руки его оказались в чёрной чугунной пыли, лицо серым. Даже под носом лежали две вертикальные чёрные дорожки. Младший брат подошёл, посмотрел на Пашу, резко сморщил нос, и вдруг оглушительно чихнул, выстрелив из ноздрей двумя чёрными крошками.

– Ну вот, – недовольно прокомментировал Моторин. – Ищи их теперь в траве. Там же чугуна на целый топор было.

Антон непонимающе глянул себе под ноги, потом провёл под носом тыльной стороной ладони, перечеркнув оба вертикальных русла, глянул на руку и несколько неуверенно рассмеялся.

– Я тебе говорил, что при обработке чугуна нужно лицо платком закрывать. Это же фреза. Там знаешь, сколько оборотов?

– Сколько? – заинтересованно переспросил мальчишка.

– До фига и больше. Я тебя вообще не за этим звал. Вот, гляди.

Моторин открыл чемодан и вынул из него бумажный рулон, который в руках немедленно развернулся в длинную ленту шириной в две ладони. Через каждые три сантиметра в ленте что-то блестело. Антон непонимающе посмотрел на Пашу.

– Это ваша защита от болезней. Испанцы сюда понавезут всякой гадости, да такой, что вы можете умереть. Причём все. У них как раз сейчас в Европе эпидемия, чума. Вот они эту заразу сюда и припрут.

– Зачем? – не понял мальчик.

Пришлось потратить полтора часа на объяснение причин инфекционных заболеваний и способов их лечения. Потом развести одну ампулу в ста миллилитрах кипячёной воды и вколоть по очереди всем Моториным. А потом ещё учить Антона, Таню, и пяток собравшихся зевак, как делать всё это самостоятельно.

А потом повторить все объяснения, причём дважды. Потому что из-за ручья подтянулись остальные члены племени, и им тоже было интересно. А потом почти до вечера поточным методом устраивать вакцинацию, потому что маскоги в едином порыве испугались маленьких невидимых червячков, которые выгрызают человека изнутри. И вообще, когда село солнце, голодный и уставший Моторин уже жалел, что устроил в племени медицинский ликбез. Нужно было просто привить их всех в приказном порядке, да и всё.

А поздно вечером его забрала Таня, и это была самая лучшая ночь в его жизни. Столько любви, ласки, нежности, он не видел никогда. Девушка, казалась, старалась растворить его в своих чувствах, чтобы пронести память об их недолгом браке через всю дальнейшую жизнь. И в этом ей не мешал даже заметно округлившийся животик.

Когда Моторин, наконец, вернулся к служащему машиной времени контейнеру, небо на востоке уже начало сереть. Он долго вглядывался в часы, прежде, чем разглядел стрелки. Четыре, пятьдесят одна. Скоро уже забираться внутрь. Хотелось уйти тихо, никого лишний раз не потревожив. Все эти долгие проводы только портят настроение и напрочь ликвидируют решимость. А ведь ему предстоит оставить людей, ставших практически его семьёй. Да безо всяких «практически». Они действительно его семья, самые близкие люди за все годы жизни, если не считать детство и родителей. Никогда и ни с кем он не был настолько открыт, никогда никого не любил так беззаветно, как бывшее семейство Сапа. Да и они, два мальчишки и две девчонки, отвечали ему тем же. Паша с уверенностью мог назвать Марата и Антона своими родными братьями, а Дашу младшей сестрёнкой. А Таня была настолько идеальной супругой, что ни о ком другом и мечтать нельзя.

Паша с тонким скрипом приоткрыл дверь, стараясь никого не разбудить. Несколько минут, и он будет там. В старом новом мире. Он попытался вспомнить свою прошлую жизнь, почувствовать дух той эпохи, но вдруг понял, что воспоминания пробиваются с трудом, будто прошёл не год, а целая жизнь. Двадцать первый век воспринимался памятью, как просмотренный когда-то фильм, или прочитанная книга. Гораздо ближе были воспоминания последнего года. О новой семье, о людях племени, что доверили ему свои жизни, об обитателях целого материка, образ жизни которых он уже изменил, и кто знает, как оно пойдёт дальше.

Ведь если индейцам удастся противостоять экспансии европейцев, не будет Соединённых Штатов, Канада не станет частью Объединённого Королевства, а на Кубе не построят те красивые здания, которыми Моторин восхищался тогда, в восемьдесят втором, когда они почти месяц стояли на рейде, возле полуострова Икакос. Единственное, чего в этой ситуации жалко, это Варадеро.

Моторин почесал затылок, затем порылся в сиротливо лежащей на траве куче вещей, и выдернул сначала блокнот, затем короткий, обгрызенный с тупого конца, карандаш. Быстро черкнул несколько строк, вздохнул, и вошёл в контейнер.

Антон проснулся рано, даже раньше, чем вставал обычно на рыбалку. В ужасе мальчик вскочил с лежанки и, как был, босяком, в одних трусах, высунулся из землянки. Всё в порядке, контейнер был ещё на месте. Он уже хотел идти, будить старшего, но это оказалось не нужно – Марат еле слышно дышал за его спиной.

Братья переглянулись и беззвучно выскочили в ночь. Аккуратно прокрасться в обход контейнера не получилось. Оказалось, что в ближайших кустах уже трёт переносицу Таня, а подмышкой у старшей сестры угрюмо хлюпает носом Даша. Антон, глядя в мокрые глаза девчонок, положил окрепшую за год руку с неотмытыми чёрными точками чугуна на плечо старшей сестры.

– Ничего, – еле слышно произнёс он. – Здесь остаёмся мы. А на память о муже у тебя будет ребёнок.

– Что бы ты понимал, – сквозь беззвучный плач прошелестела девушка.

В предрассветной мгле было видно, как Моторин порылся в неразобранной куче, и Антон удивился. Неужели он хочет всё-таки что-то взять с собой? Ведь когда вытаскивали вещи, Паша неоднократно говорил, что всё, что здесь лежит, остаётся, и им ещё не раз пригодится. И что для каждой вещи или процесса есть описания в ноутбуке. Ноутбук! Только бы он не забрал ноутбук! Хотя нет, он на это не пойдёт. Они же братья. Только вот теперь младшие остались без старшего. Не у кого спросить совета, не с кем пошутить. И вообще… Мальчик вытер тыльной стороной кулака внезапно защипавшие глаза.

Моторин закончил писать и бросил карандаш в кучу. Интересно, что это? Наверное, последнее послание им. Какие-нибудь указания, что-то особо важное, о чём не лень лишний раз повторить. А может, наоборот, что-то забыл, и вспомнил только теперь.

Плечо внезапно пронзило болью, и Антон схватился за больное место. И натолкнулся на крепкие пальцы брата. Марат стоял, закусив губу, неотрывно глядя на чернеющий в тёмно-сером небе контейнер. К его груди припала Таня, плечи её вздрагивали.

Моторин вырвал страницу из блокнота и зашёл за угол, туда, где вход. Теперь его было не видно, лишь до ребят донёсся тихий скрип ворот контейнера. Мальчишки непроизвольно дёрнулись.

Потекли невыносимо длинные секунды. Моторин из-за угла не появлялся, поэтому братьям и сёстрам не оставалось ничего, кроме тоскливого томительного ожидания.

В голове Антона против его воли всплывали картинки. Вот он первый раз берёт из рук Паши спиннинг, неловко кидает его… Вон он, этот спиннинг, в землянке стоит. И теперь каждый раз, когда он будет брать снасть, будет вспоминать, как Моторин его учил, с какой эйфорией он тащил своего первого в жизни окуня.

Вспомнилась и первая, неуклюжая, плавка. Как они с Маратом гордились, когда, наконец, получили железо. Сейчас-то это обыденность, Антон, если надо, может целую статью о металлургии написать наподобие тех, что читал в ноутбуке.

А ведь это Паша учил их писать…

Вспышку он чуть не прозевал. Если бы свет не был таким ярким, контейнер мог бы исчезнуть вообще незаметно. А так хоть успел поднять взгляд, как оказалось, зря. По глазам ударил молочно-белый ярчайший сполох и несколько секунд мальчик вообще не мог проморгаться. А когда, наконец, зрение вернулось, то в тусклом свете нарождающейся зари он разглядел лишь пологую вершину холма, на котором раньше стоял контейнер, кучу неразобранных вещей, а рядом знакомую мужскую фигуру. Фигура неуверенно переминалась с ноги на ногу и разводила руками.

– Паша! – воскликнул он, плача от счастья, и крик мальчика потонул в хоре голосов, а изо всех кустов, окружавших место, где раньше располагался контейнер, выскочили не меньше двадцати человек, и кинулись туда, где стоял он – вождь племени маскоги, глава рода, Великий Шаман Паша Моторин.