Сказать, что свой кабинет в здании облпрокуратуры Казарин не любил – было все равно что преуменьшить масштаб бедствия для жителей Хиросимы и Нагасаки после падения на их головы бомб «Малыш» и «Толстяк» до уровня последствий прорыва канализации у соседей сверху. Тоже дерьмо, конечно, но не полное. В случае с Артемом дерьмо было полным, густым и на редкость вонючим.

Когда, полгода назад, Казарин только-только перешел из гособвинения в отдел по расследованию особо важных дел облпрокуратуры, его удивило, что ему сразу предоставили отдельный кабинет. Ведь даже сотрудники старше Артема по званию теснились в узких каморках по двое человек за стоявшими впритык столами.

Также ему никто толком не мог объяснить, куда делся предыдущий хозяин кабинета. Точнее, хозяйка. Никаких женских штучек в кабинете он не обнаружил – даже забытой заколки или тюбика с помадой, но понял это по протоколам допросов, осмотров мест преступления и прочим материалам уголовных дел, которые были заполнены аккуратным округлым женским почерком. Все бумаги находились в образцовом порядке, но в то же время в них ощущалась какая-то незавершенность – словно в книге, резко оборванной на полуслове. Как подумал сначала Артем, женщина-следователь, которая вела эти уголовные дела, то ли ушла в декрет, то ли пошла на повышение – вот на ее место и назначили Казарина, передав ему расследование этих дел.

Зато он очень быстро почувствовал, что вокруг кабинета и его прежней хозяйки существует некий заговор молчания. Все его коллеги по отделу словно воды в рот набрали. Наконец он все-таки решил узнать, что же произошло с его предшественницей. Для этого пришлось отжалеть из скудной зарплаты следователя пять рублей двенадцать копеек на подорожавшую супротив прежних трех шестидесяти двух бутылку водки.

Товарищ, верь, придет она – на водку прежняя цена! – посмеивался пьяненький следователь Горелов по прозвищу Перегарыч, обитавший в соседнем с казаринским кабинете.

Накачав собрата по цеху правоведов и законников дурманящей «андроповкой», которую, по слухам, гнали из отходов нефтепроизводства, Артем был вознагражден занимательной историей, признаться, даже пощекотавшей ему нервы…

– Все заседаешь? – просунулась в кабинет голая, как девчачья коленка, голова следователя Козлюка.

– Сижу за решеткой в темнице сырой вскормленный в неволе орел молодой, – ухмыльнулся Артем, покосившись на квадрат окна, заштрихованный густой решеткой. Там уже смеркалось.

– Как выходные? – не отставал Козлюк, которому, видимо, хотелось поболтать.

– Какие выходные? – удивленно отвечал Казарин. – После пятницы сразу понедельник идет. А выходные – это городская легенда. Вроде крокодилов в канализации.

– Ладно… объебон по Свинолупову оставь мне на утречко. А я домой рванул, – проговорила лысая башка и проворно скрылась в дверном проеме.

Объебоном на прокурорском жаргоне звалось обвинительное заключение. Свинолуповым по паспорту значилось гнусное чудище в мужском обличье, которое расчленяло бомжей с помощью бензопилы и откармливало человечинкой своих охотничьих собачек. Такой необычный рацион, по утверждениям самого злодея, пробуждал в песиках отменную злобность и отличные охотничьи инстинкты. Обычно, вопреки расхожим киношным представлениям, следователь не «втыкает» в одно-единственное дело, а ведет добрый десяток разных дел и делишек одновременно. Далеко не все из них – преступления века, раскрытие которых обеспечит следователю славу если не Шерлока Холмса, то, по крайней мере, Глеба Жеглова и Володи Шарапова в одном лице. Большинство – рутинные надзорные производства по делам, давно раскрытым и не требующим приложения каких-либо сыскных талантов. Но высокое начальство, которое, как известно, думает долго, а решает мудро, наконец додумалось освободить Казарина ото всех других производств, чтобы он мог сосредоточить все силы на раскрытии резонансного и даже по-своему оскорбительного для советской власти дела о светлопутинском маньяке. Артему даже позволено было сколотить на свое усмотрение межведомственную следственную группу, куда он первым делом включил майора Стрижака и старшего эксперта-криминалиста Лунца. И вот сейчас следователь-важняк Казарин сдавал дела.

За делом Свинолупова следовала жалоба от члена Коммунистической партии с 1905 года тов. Втупикина, из коей явствовало, что вышеозначенный член приобрел в городском универмаге рубашку в клетку, к которой прилагалась этикетка с указанием цены и фабрики-изготовителя – швейного объединения «Красный пролетарий» (г. Ленинград). И вот в Ленинграде-то и оказалась вся закавыка: в напечатанном на этикетке названии города отсутствовала буква «р», что, по мнению товарища Втупикина, является происками врагов народа, дискредитирующими имя основателя Советского государства. Донос заканчивался энергичным: «Прошу подвергнуть самой суровой каре виновных и членов их семей!»

Героически борясь с желанием выкинуть паскудную писульку в мусорную корзину, Казарин, внутренне презирая самого себя, напечатал на машинке представление с требованием провести проверки во всех торговых точках Черногрязинской… тьфу, Светлопутинской области, реализующих швейную продукцию, и изъять из продажи изделия ленинградской фабрики «Красный пролетарий».

Дальше было хуже. На очередном конверте с олимпийским мишкой значилось: «Самому главному начальнику в личные руки!». Артем ухмыльнулся: в должности его повышать не спешат, а вот дела, предназначенные для самого главного начальства, на него сваливают. Он разорвал конверт и сразу же пожалел об этом. За время беспорочной службы в прокуратуре Казарин научился разбираться в людях, и не только в тех, которых видел живьем. По корреспонденции также можно было многое сказать о ее отправителе. По странным речевым конструкциям, тайный смысл которых, судя по всему, был понятен только самому автору, склонности к рифмованию в тексте, обилию неологизмов, подчеркиваний и вычурно нарисованных буквиц Артем сразу понял, что имеет дело с шизофреником. Общий смысл послания, от которого респондент постоянно отклонялся в сторону, но затем вновь возвращался к нему с завидным упорством, сводился к тому, что ведущая телепередач «Спокойной ночи, малыши!» и «От всей души» (автор не преминул подчеркнуть рифмующиеся окончания), Валентина Леонтьева, завербована ЦРУ. Далее с помощью множества рисунков и схем доказывалось, что в кукле Хрюше американская шпионка тётя Валя прячет ультразвуковую установку, которая воздействует на сознание советских людей, делая их педерастами, а в зайце Степашке скрывает радиопередатчик, с помощью которого держит связь с Пентагоном через антенны, спрятанные в заячьих ушах. Завершалось письмо требованием расстрелять американскую шпионку и членов ее семьи (дались им эти члены семьи!), а также виршами следующего содержания:

Казарин страдальчески вздохнул и подшил выдающееся послание в папку входящих, надписав в уголке конверта регистрационный номер. Ничего не поделать – таков порядок, регистрировать необходимо любую корреспонденцию, даже если ее содержание – бред шизофреника. Затем он написал отказ в проведении прокурорской проверки. Тетя Валя могла спать спокойно – все же не тридцать седьмой год на дворе. Вот в тридцать седьмом, пожалуй, по такому доносу могли и шлепнуть. Из коридора донесся звон ключей друг о друга и о железную дверь, а затем щелчок запираемого замка. Следователь Козлюк запер вход на этаж. Это означало, что другие кабинеты тоже пусты. Артем остался один на огромном темном этаже бывшего доходного дома, в котором ныне размещалась облпрокуратура. Он открыл предусмотрительно принесенную в кармане пиджака бутылку кефира, отодрав серебристую крышечку из фольги, и отхлебнул кисловатой жидкости. Ему вдруг почему-то вспомнился давний разговор со следователем Гореловым.

Следак Горелов по кличке Перегарыч с фырканьем засосал стакан «андроповки», щедро, до краев наполненный Артемом, и проговорил заплетающимся голосом:

– А дело было так. Пришла года три назад к нам в отдел новая девушка-следователь, по имени Аня. Девица красоты неописуемой, слышь, Артемка! Фигурка, ножки, локоны золотые до жопы! И вся из себя умная, образованная, не то что мы, лапти лыковы, с нашим заочным. Ну ребята, понятно, зенки вылупили и стали по очереди к ней клеиться. Да только куда там – с суконным рылом в калашный ряд! Анечка та всех очень грамотно отшила. И стала дальше ждать своего прынца. – Перегарыч, видя, что Казарин не спешит ему наливать следующую, сам потянулся за бутылкой «андроповки» и вновь набулькал в граненый стакан еще полста. Ловко опрокинув в себя очередную порцию горючего, он крякнул, утер губы тыльной стороной ладони и не очень внятно продолжил: – Но вот прынц нарисовался. Смазливый, чернявый да наглый – все, как бабам нравится. В общем, Джеймс Бонд в зампрокурорском чине. В одной из районных прокуратур работал – не буду говорить в какой, да и мужика того уже нет в живых – в прошлом году его какие-то уголовники грохнули при невыясненных обстоятельствах. Теперь к нему вся Сортировка на могилку какать ходит! И тому есть свои причины. – Перегарыч ухмыльнулся, показав Артему сизые стальные зубы, и покосился на ополовиненную бутылку.

– Я догадываюсь, о ком ты, – отозвался Казарин, который был наслышан о темной истории про убийство зампрокурора Краснознаменского района Светлопутинска. – А что все же с бабой-то произошло?

– С какой бабой? – Перегарыч не вытерпел и вновь ухватился за бутылку, но Артем отнял ее у него, красноречиво дав понять взглядом: не будет продолжения истории, не будет и водки. – А, с бабой! С Анькой то есть, – продолжил Перегарыч, не сводя глаз с «андроповки». – В общем, угораздило её влюбиться в этого выродка. Она с ним и по работе везде уединялась, и ночевала у него, когда тому удавалось жену куда-нибудь сбагрить. В общем, амур-лямур. Но ненадолго её, голубушку, хватило. Узнав, что у этого красавца-мужчины руки в крови не то что по локоть, а по самую задницу, она дала ему отставку. Не смогла, значит, дальше с ним быть. Очень правильная из себя была бабенка. И тут началось: и шантаж, и всякие гадости по работе, и откровенная клевета начальству. Мужик-то этот был со связями наверху, да еще, по слухам, и с мафией якшался. Но это, Артем, молчок – в СССР мафии нет, ты же знаешь, – заржал Горелов.

– Знаю, знаю, как не знать, – поддакнул Казарин. – А что дальше было?

– А то и было, что бабенка эта, не выдержав такого давления, взяла и повесилась в своем кабинете. То есть в твоем, Артемка! Вот в этом самом. Прямо туточки. – И Перегарыч, пьяненько похохатывая, ткнул желтым от никотина пальцем в потолок, в котором еще, наверное, с дореволюционных времен торчал ржавый крюк для люстры.

Казарин зябко повел плечами, покосившись на тень от крюка, падавшую на портрет Андропова, который висел на облупившейся стене, удачно маскируя пятно плесени. То ли дело было в этой трагической истории, то ли еще в чем, но доставшийся ему кабинет навевал на Артема какую-то чёрную тоску. Особенно по вечерам, когда солнце покидало мрачный колодец двора старого, еще дореволюционной постройки здания, в котором раньше был доходный дом, а потом размещалась губернская ЧК. По слухам, в которые Казарин, конечно же, ни капельки не верил, в подвалах здания до сих пор можно было найти закованные в цепи скелеты и черепа с дырками от пуль в затылке. Да и соседнее с Артемовым кабинетом помещение – туалет, из которого вечно несло, – также не могло добавить рабочему месту следователя по особо важным делам Казарина А. С. ни комфорта, ни очарования. К тому же прошлым летом тут, на этаже, в одном из дальних кабинетов умер сотрудник. Лето выдалось аномально знойным, духота в здании стояла страшная, вот у бедняги сердце и не выдержало. Недели две все ходили, принюхивались к невесть почему усилившейся «вони из туалета». Обнаружили труп, лишь когда с потолка кабинета этажом ниже стали капать продукты гниения. Еле отскребли потом от пола то, что осталось от покойника. Но в коридоре до сих пор иногда чувствуется легкий трупный запашок…

Казарин вздохнул и с трудом ухватил за хвост мысль, прерванную сначала появлением лысой башки, а затем воспоминаниями о разговоре с пьяным следователем Гореловым.

Она, равно как и все другие размышления Артема в последнее время, была на редкость невеселой. Следствие самым откровенным образом село в лужу.