Глава 7
Ярко-красный снег

«Красный красавчик» был у Хомяка жеребцом норовистым, но ходким. Из-за урезанной кормы механик в команду не входил. Один только пайлот – и все.

Сидели плотно, но не друг на друге. Трясло знатно, но то не беда. Тепло, сухо, воздух свистит в щели, выносит пары керосина и масла. А так-то единственное неудобство – именно они. Перебивают все, даже давно не стиранные онучи.

Разговоры не клеились. Совершенно. Но Пуля не жаловался. Все идет своим чередом.

Даша дремала, закутавшись в старый тулуп Хомяка.

Кот дремал вместе с ней, потихоньку забравшись под овчину почти полностью.

Уколова чиркала огрызком карандаша по карте и думала про маршрут.

Костыль нацепил маску на рожу и выпал на какое-то время… И хорошо.

Азамат забрался в корму «Красавчика» и следил за тылом.

А Хомяк тупо вел. Вольготно раскинувшись в кресле, расстегнув кожаный, на цигейке, комбинезон и почесывая клочкастую бороду. Перло перегаром, но «Красавчик» летел, как по маслу. И это – несмотря на только-только легший снег.

Настороженность не покидала. Потому Азамат и торчал в тесноватом закутке на корме. Был бы пулемет, было бы спокойнее. Но сволочное «бы» опять вносило корректировки.

Гнали с самого полудня. Старались уложиться в короткий осенне-зимний день. Пока небо даже не хмурилось, отдыхая от двух суток снежного ужаса. Здесь зима вступила в права полностью, задушив серо-золотую сестру-осень белыми цепкими объятиями. Для «Красавчика» такая нелюбовь оказалась лучше некуда.

Аэросанями машину назвать ему всегда было сложно. Машина – она и есть машина. Как пайлоты и механы умудрились приспособить старые учебные самолеты к такой эксплуатации? Нет предела человеческому гению, когда деваться некуда. Вот и весь ответ.

Залей керосина и наподдай газу. Алые, рыжие, голубые и желтые, все десять штук скоростных машин резали белое тело земли с первым снегопадом. Туда и обратно, вперед и назад, выжимая все возможное и даже больше из плюющихся маслом и паром двигателей. Только скорость, только безумие гонки, невозможной в Беду. Ох, да, именно так.

Стыдно… Но Азамату нравилось. Безумие скольжения машины, и мелькающие за стеклом деревья, и редкие живые поселения. Да, будь он другим по характеру, остался бы сразу после первого захода и знакомства с пайлотами. Предлагали остаться? Да еще бы… Но он отказался. Люди в ошейниках ему не нравились. А бороться с этим – себе дороже. Он не герой, он просто Пуля, сталкер, контрабандист и охотник на мутантов. Все.

Да уж…

Хомяк кайфовал. Придерживал штурвал одной рукой, лениво и как бы нехотя порой добавляя вторую. Лениво и по-кошачьи щелкал тумблерами и рычагами. Лениво и философски рассматривал неожиданно возникший горб, прятавший останки грузовика на пути. И, незаметно для неопытного глаза, уходил от опасности куда раньше, чем понимали пассажиры.

Пайлот – он и есть пайлот. И машина, пусть и не в небе, остается машиной. Скорость и свобода, ветер и выхлопы, крошка и снежная пыль позади… Единое целое из человека и механизма.

Иногда Азамату становилось плевать на феодальные наклонности знакомца… И хотелось, чтобы все разом изменилось. Ну, не все.

Чтобы Хомяк так и сидел за штурвалом, чтобы ровно стучал двигатель, чтобы едва заметно покачивались крылья… Чтобы за стеклом лежала небесная синь и белые хлопья облаков. И встающее солнце окрашивало небо, рассекаемое пилотом и самолетом, в персиковый цвет.

Да. Иногда ему хотелось невозможного. Даже не для себя. Для этих двоих. Живого и металлического, сроднившихся полностью и, пусть и на земле, но обретших крылья.

Азамат улыбнулся. Обернулся назад, понимая – что-то поменялось. Неуловимо и сразу.

Плоская, лишь в выпуклых шрамах курганов, степь. Бело-серое пока еще одеяло, от края до края. Черно-серо-белая нитка оставшейся трассы, убегающая в стороне вдаль. Что, что?!

Точки. Точки, выросшие у горизонта, на невысоком кургане. Точки, явственно сливающиеся сейчас со снежным полотном. И бегущие к ним. Прямые точки, высокие, на двух ногах. Бегут сюда?

Азамат обернулся.

– Хомя…

Хруст. Звон. Хрип.

– Твою мать!

Костыль оказался рядом почти прыжком. Как сумел, когда только лежал?!

Штурвал на себя, в сторону, двигая отяжелевшего Хомяка, за каким-то хреном закрепившегося толстыми ремнями по поясу.

Хомяк хрипел, шипел выходящим воздухом и плевался алыми брызгами. Да и не выйдет его скинуть…

Толстая длинная стрела не стрела – почти рыболовный гарпун – прошила насквозь стекло кабины, шею, под углом прошла через грудь, впилась в кресло, заставляя пайлота мотаться взад-вперед. И умирать.

– Держитесь!

Костыль ожег белыми от страха глазами, навалился, как мог, на штурвал, дергал рычаг топлива. «Красавчика» несло по дуге, отводя от нападавших и нацеливая на рыхлый, почти плоский холм.

– Даша!

Уколова прижала к себе ничего не понимающую спросонья девчонку.

Саблезуб, мяукнув, растопырился между сиденьями.

«Красавчика» ощутимо трясло и закидывало набок.

Три…

Два…

Один…

Скрип, скрежет, треск, вой умирающего движка, свист выдранного и держащегося только на честном слове пропеллера. Хруст ломающегося дерева остатков фюзеляжа и кабины. Звяканье разлетающихся стекол. Крик оторванных лыж. Стук земляной шрапнели от взрытого бока кургана. Чад занявшегося керосина, пока потрескивающего на переплетенных топливопроводах.

– Быстро! – Костыль выбил переднюю часть фонаря кабины. Вывалился на обломок крыла, не забыв прихватить мешок со своим мушкетом. Присел, водя стволом по сторонам. Сивого шатало, даже стоящего на коленях. – Азамат, быстрее!

Даша выбралась сама. Слепо хваталась за все, что попадалось под руки. Уколова помогла ей спуститься на землю с задравшегося носа. Саблезуб выскочил следом, мягко приземлившись на лапищи. Азамат, прихватив первые попавшиеся вещи, скатился последним. Подхватил Уколову, запнувшуюся на борту. Оглянулся назад.

Точки бежали. Те, убившие Хомяка, сидевшие в засаде, они самые. Остальные тоже не за горами. Пят'ак, прокатились в край снежных людей…

– Валим, – Костыль приземлился. – Щас полыхнет. Там лесок, за холмом, надо туда. Россыпью!!!

Воздух загудел, рассекаемый новым гарпуном. Азамат оскалился, глядя, как сильно и точно снаряд воткнулся там, где секунду назад стоял Саблезуб. Покосился на фигурки вдали, на поднятую руку одной с чем-то, крепко сжатым в кулаке.

– Копьеметалки… – Уколова всхлипнула. – Использовались в двадцать первом веке рядом племенных туземных групп австралийского континента, известны человеческой цивилизации с каменного века… Копьеметалки, блин…

– Ты не только красива, моя леди, но еще и просто справочное бюро. Сколько рецептов самогона знаешь? Где золото Колчака? А?

Костыль смеялся, но глаза дергались бешено, ожидая врага. Азамат кивнул, потащил с собой Дашу, подальше, как можно дальше.

Полыхнуло, когда они оказались с другой стороны. Жахнуло, тут же взявшись высоким жирным столбом пламени и дыма. «Красавчик» и Хомяк уходили так же красиво, как жили. Сразу возносясь на недосягаемое при жизни небо. Если Бог есть, то так оно и было. А уж грехи Хомяка рассудят.

– Прощай, друг, – Азамат вздохнул. – Легкой дороги тебе.

И побежал, как мог, подгоняя и помогая Уколовой тащить забранную у него Дашу.

Низкое небо смеялось над людишками внизу. Начало бросаться мокрым и липким. Воздух, вот только что колко-морозный, тяжелел сыростью, давил прелым запахом подснежных трав. Белое на глазах текло, мешалось с черным и желто-серым, превращаясь в серое.

Шаг за шагом – вперед, снова вперед. Не жалея себя, надрывая мышцы, вытягивая жилы и разгоняя сердце до стука ПК, палящего длинными очередями. Острая неровная чернота темнела впереди, лишь чуть приблизившись. Шаг за шагом, быстрее, еще быстрее…

Земля, раскисшая под неглубоким снегом, недовольно чавкала. Липко цепляла ноги, не хотела отпускать. Прижавшийся к ней осенний сухостой портил не меньше. Незаметно и сразу потеплело, короткие стебли, выбравшись из-под белого одеяла, покрылись тонкой водяной пленкой. Подошвы разъезжались. Несколько раз Даша падала, подхваченная под руку Азаматом. За капюшон ее дергала Уколова. Встряхивала, как кошка – котенка, заставляла бежать дальше. Останавливаться нельзя. Остановишься – умрешь.

Девчонку заметно трясло. Такую болезнь, жрущую ее душу и сознание, из тела просто так не выгонишь. Особенно сейчас, когда кругом Беда. Азамат шел ходко, не сбивая дыхания. Уколова подстраивалась, длиннющими ногами за один шаг перекрывала два Дашиных. Пока ее не приходилось тащить. Если придется…

Костыль, идущий первым, не смотрел назад. Мелькал, пропадал, появлялся. Костыль пер прямиком к бурелому впереди. За буреломом проглядывала рощица. Небольшая, эдакий предбанник самого леса. Вот только неизвестно, где хуже. В лесу или здесь, в открытой степи.

Саблезуб, широченными рысьими лапами скользящий по снегу, оглядывался и шипел. Страшно и зло. Чуя скорую пролитую кровь. Зверя не обманешь.

Азамат, смахнув пот, выдохнул. Оперся руками о колени, нагнувшись вперед. Ну, да, друг, так. Все верно. Пот капал на брюки, расползался темными пятнами. Ткань парила теплом чересчур разгоряченного тела. Бой, снова он, накатывал с воем рогов охотников. Оттуда, позади, где еще чадил факел «Алого красавчика».

О-у-о-у-у-у…

Азамат поправил топорик за спиной и сосчитал точно сухие патроны. Негусто. Ничего, справится. Должен справиться.

Никакие тренировки и практика не сделают тебя лесовиком. Настоящим, родившимся в лесу. Или, как сейчас, в лесостепи. И чего такого, казалось бы… Да. Совсем ничего. Не считая охотников, висящих уже почти у них на плечах. Выросших именно здесь.

О-у-о-у-у-у…

Азамат все же обернулся. Сплюнул. Точки, чуть темнее горизонта, шли за ними. Не отставая, упорно, загоняя людишек. А патронов с собой практически нет. Магазин в одном ПМ, столько же – в другом. И у Костыля для ружья где-то… пять, шесть, семь? Для боя накоротке хватит. Только охотники точно не дадут им такой возможности.

Загонный лов на крупного зверя будоражит кровь и разгоняет аппетит. Жрать после него хочется неимоверно. Азамат это знал, как-то загоняя случайно встреченного лося. Вполне нормального лося, как определил перед ужином Саныч. Загоняли они его только из-за раненой ноги зверя. Так-то он бы ушел и класть на них хотел. Поди, подстрели такого в лесу. Тем более, был экзамен, и из оружия были ножи, топор и самолично выжженные из веток типа копья.

А теперь сам – как тот лось. Вот они, четыре человека, в аккурат как у лося ноги. И одна нога еле идет. И охотятся на них тоже без патронов. Только от того не проще. И аппетит у ловцов сейчас все сильнее. Это Азамат знал точно.

Зачем нужна та рощица? Для преимущества. Убежать не получится. Это Азамат понимал хорошо. Снежные люди далеко? Ненадолго. Остается драться. А рощица?

Немного отдохнуть, встретить врагов более свежими. Защититься стволами и буреломом, отстрелять, сколько получится, скотов-охотников. Да и не шибко повоюешь количеством посреди берез и разлапистых редких елок. На руку все это. И лишь бы у тех не оказалось огнестрельного, лишь бы не оказалось.

Костыль вломился в низкие кусты, как медведь после спячки. Рано вставший, злой, тощий и ищущий, кому бы дать звездюлей, мишка. Кусты встопорщились, прогнулись, пропустили человека, так и пышущего яростью.

На остальных сивый не плюнул. Засев за широким пнем, взял наизготовку тот самый древний мушкет с накладками. Устроил его на обгрызенном дереве. Двустволка смотрелась почти смешно, если не присматриваться к калибру.

Азамат подхватил Дашу, почти понес ее вперед. Уколова, ходулями передвигая совершенно одеревеневшие ноги, вцепилась ему в плечо. Даже через бушлат Азамат почувствовал дрожь ее пальцев. Плохо, ай, как плохо!

Бег выжал из них все возможное. Только вот старлей выжалась куда больше. Азамат скрипнул зубами, таща на себе обеих. Ох, и дерьмово же оно все как, а?

Уколова упала у первой же, молодой и свилеватой березки. Рухнула, уткнувшись лицом в тающий снег. Стащила варежки, ладонями загребая белый хрусткий холод. Спина под курткой парила белыми клубами, тут же осаживаясь искрящейся изморозью.

Дашу Азамат пристроил чуть дальше. Посадил на поваленное светлое деревце у пары корявых широких елок. Присел на корточки, взглядом уткнувшись в глаза девчонки. Те чернели, но не опасно, как тогда, у Кинеля, сотворив бойню между их преследователями. Хрена. Пистолет… где опять? Пят'ак!

Блестящие вишни Дашиных глаз дергались от усталости и боли. Ждать помощи от ее спящего таланта… не стоило. Совсем.

Десять патронов к обрезу. Нож? Азамат вложил рукоятку своего Даше в ладонь. Та сжала, не понимая и не видя ничего. Плохо.

– Сколько у тебя? – Азамат двинулся к Костылю. – Слышь, герой?

Тот не ответил, просто показал на пальцах. Пять, мать их, патронов… Куда дел свою половину, сволочь?… Пят'ак!!!

– У меня магазин в ПМ, – Уколова встала на карачки. – И все.

И все. Азамат кивнул. На безрыбье и головастики – караси в уху.

Осталось дождаться. И начать.

– Друг, спрячься. Жди. Потом убивай.

Саблезуб ткнулся головой в ладонь. Взвыл, глядя на близящихся врагов. Скакнул с места в бурелом, мелькнул огрызком хвоста и пропал. Как обычно, просто взял и растворился.

Даша залезла в елки. Спряталась среди полуголых желто-серых лап, без каких-либо следов зеленого. Забилась между колючими ветками и почти растворилась в них. Разве что так снежных вокруг пальца не обведешь. Найдут.

Точки мелькали ближе. Пока еще не разберешь, сколько и кто, но с горизонтом уже не сливались. Вот так вот и не верь байкам со сказками. Подводила рациональность, подставлял собственный опыт. А уж после темного дома и Ба, после Черкасс, после всего мрака и тьмы, встреченных на собственной дороге… Азамат остановился. Хватит. Не время злиться. Голова нужна чистой и спокойной.

Ждем… ждем…

Небо точно веселилось. Белая рваная стена протянулась с него и до самого низу на глазах. Из ниоткуда. Почти в один миг. Дела…

Снег под ногами охотников не хрустел. Но подкрасться он им не дал.

Костыль выстрелил первым. Попал в кого-то из лыжников, выстрелил второй раз, промахнулся…

В ответ саданули чем-то серьезным. Еще, еще. Огнестрел и у этих есть…

Азамат, скакнув из укрытия, подобрался ближе, увернулся от свистнувшей стрелы. Ответил дуплетом, заметив еще одного, прикрывавшего лучника. Пригнулся, уходя от замаха копьем, вставил новые патроны, выбрал спуск разом… Порох лишь зашипел, взметнулся дымком. Сволочная жизнь!

Отбил бесполезным металлом удар костяного топора, не успел выхватить свой. Ударил кулаком в висок, не думая, на вбитых инстинктах. Попал, жестко, до смерти, несмотря на капюшон, слетевший с головы не полностью.

Щелкнул выстрел, чмокнуло в ствол рядом. Азамат нырнул вниз, стараясь уйти от стрелка. Да, все же у них не только железки с костями…

Прижался к березке, хватаясь за патронташ. Похолодел, поняв мерзкую вещь. Его срезали. Незаметно, прямо вот сейчас, но срезали. Пят'ак…

Мягко шлепнулось. Азамат посмотрел на звук. Патронташ лежал на взрытом снегу. Пустой. Ясно… Хорошо. Так – значит, так. Встать и выйти. Прятаться не стоит. Так шансов больше. Охотник желает сразиться с добычей честно? Какой охотник самоуверенный… Да и хрен с ним.

Выбеленная дубленая кожа. Зимний заячий мех и светлая шерсть окантовок. Выкроенные куски белой ткани и вставки «цифрового» зимнего камуфляжа. Тканая светлая маска на половину лица. Серо-черные полосы у глаз и переносицы. И захочешь – не сразу разглядишь в снежной круговерти, оседавшей поверх бурелома.

Широкий пояс украшен… высушенными пальцами и кусками челюстей. Кости чуть поблескивали металлом окантовки. Желтые сморщенные останки фаланг прятались в небольших пучках меха.

Смерть бывает разной. Смерть, стоящая в паре шагов, не казалась холодной. Она такой и была. Ожившим кошмаром ядерной Зимы, родившимся посреди страха, боли, отчаяния и выживания. Смерть убрала за спину старенькую СВТ, обмотанную белой тканью и пахнущую въевшейся кровью напополам с беззвучно вопившим ужасом. Ужасом десятков душ, летавших рядом со своим убийцей.

Патронов нет? Закончилось везение? Похрен… Осталось драться руками, зубами, яростью и валяющимся под ногами. Азамат сплюнул, потрогав острый обломок зуба. Когда сломал?… Кровь из прокушенной щеки останавливаться не желала. Совсем.

Снежный опустил маску. Оскалился через изъеденные болячками синие губы. Не наврали про безумие и кишки. Только у тронутых такие вот зубы… подпиленные. Острые треугольники поблескивали слюной. В правой руке нож – длинный, старый, сточенный наполовину. В левой – дубинка из кости, украшенная затейливой резьбой. Разглядывать только недосуг.

Снежный ударил первым. Подпрыгнув и рубанув сверху дубинкой. Метя ножом в шею. Азамат успел отшатнуться, вскинуть топорик, гулко стукнувший по желтой прочнейшей кости. Клинок пришлось отбить рукой. Больше никак не получилось.

Принимать сталь, не имея защиты или оружия в свободной руке… сложно. Будь на нем такой же короткий тулуп, было бы проще. Рукав старого бушлата – явно не щит. Остается работать, как учили.

Нож встречать только внешней стороной предплечья. Кисть сжата в кулак и прижата к запястью. Если сталь рубанет по нему, так жить останется недолго. Кровь, разрезанные сухожилия, неработающие пальцы. Минимум три. Нерв тут близко, перехватить его пополам ничего не стоит. А предплечье? Кровь будет, боль – тоже, может, и кость повредится. Но зато есть шанс.

Сталь взрезала ткань, выпустила ватин, добралась до мяса, скрипнув по кости. Разом стало горячо. Только вот Азамат оказался где надо.

Отбивать нож рукой? Бредово… Да. Только не сейчас.

Боль? Жизнь дороже.

Левая, брызнув алым на снег, ударила в цель. В висок снежному. Тот дернул головой назад. Молодец, пятерка.

Колено впечаталось снежному в бок. Точно в тазобедренный сустав. Заставило того охнуть и отступить. Чуть забыв про преимущество в оружии. Совсем немного. Азамату хватило.

Топорик ударил косо, сверху вниз, перечеркнул лицо, разрубив скулу, верхнюю челюсть и подбородок. Пуля, не останавливаясь, добавил правым плечом, отталкивая охотника, и тут же обратным взмахом добавил симметрии раскроенному лицу. Совершенно не эстетично. Зато практично. Одним снежным меньше.

Дубинку пришлось вырубать. Хрипящий снежный, умирая, никак не хотел с ней расставаться. Сволота, задержал.

Костыль хрипел и харкал за невысокими елками. Судя по всему, помощь ему если и потребуется, то чуть позже. Пока тощий вполне уверенно отмахивался от двух снежных, ловко орудуя невесть откуда взявшейся «саперкой» и чем-то, очень напоминающим топор из коровьей челюсти, насаженной на кривоватый сук. Поодаль плескал кровью из развороченного горла третий охотник. Хорошо, Пуле нужно заняться девочками.

Через сугробы, выросшие, как зимой, Азамат прыгал кузнечиком. Задирал ноги, чтобы не увязнуть по пояс. Холодную кашу из сапог выгребет после. Сейчас важнее добраться к опушке, откуда доносился Дашин крик. Саблезуб-то где, когда нужен?!

Прыжок, прыжок, вырваться из обжигающе-ледяного рыхлого капкана. По пояс провалиться, руку вперед, прямо за ветку ближайшей березы. Подтянуться, выбраться, оставив широкую полосу. Просвет впереди, крик оттуда бьет по ушам. Вперед-вперед, солдат!

Азамат коротко выдохнул-выхрипнул воздух, вывалившись из рощицы. Упал лицом в черно-белые тающие комья. Землю как взборонили, боролись прямо здесь. С кем? Нехитрая загадка. Ответ только ему не понравился. Из двух его, Азамата, баб, видел одну. Младшую. Примотанную, как сайгу, к жерди, лежавшей на плечах двух снежных. Охотники убегали вперед, к вновь сгущавшемуся бурану. Ага, пят`ак, так и убежали…

Он не побежал. Только время потеряешь и снова дыхание собьешь. Двадцать метров, не больше. И сто, даже больше, до основной группы удирающих – с Уколовой. Хорошо, пусть так. Решаем задачи по порядку.

Не думать, не взвешивать – действовать. Иногда так полезнее. Азамат не стал пытаться целиться. Время утекало, как тающий снег – с воротника. Топорик лежал в руке ее продолжением. Так что…

Воздух коротко взвыл, разрезанной сталью и деревом, смазанным кругом полетевшими к крайнему из снежных охотников. Чмокнуло, хрустнуло, тот упал разом, даже не всплеснув руками. Жердь с Дашей ударила его по лицу, задрожала. Азамат бежал следом, надеясь, что справится костяной дубинкой против копья, и еще больше надеясь на отсутствие лука.

Напрасно. Лук, выхваченный снежным из чехла на бедре, уже гудел натянутой тетивой. От первой стрелы Азамат смог уклониться, заметив мелькнувшую бело-блестящую точку. Расстояние позволило, следующая…

Мерцающая снежная стена за спиной снежного взорвалась серо-рыже-черным. Саблезуб молча и страшно вылетел из снега, упал на человека. И заурчал, раздирая клыками шею. Когтищами кот драл спину, разбрасывая ошметки кожи и меха, но пока не добравшись до тела.

Снежный голосил, не в силах справиться с четырехлапой смертью. Саблезуб урчал, треща раздираемой плотью и влажно чавкая разлетающейся кровью. Снег на глазах становился красным.

Азамат остановился, видя, что помощь другу не нужна. Занялся Дашей, таращившейся на него испуганными глазами. Свой нож заметил на поясе первого убитого. Срезал веревки, растирая девчонке шиколотки. Запястья она терла сама, неслушающимися пальцами, посиневшими из-за перетягивавших пут.

Азамат ни о чем не спрашивал. О чем? И так все ясно. Цыкнул на кота, отгоняя от парящего тела, чуть брызжущего кровью из вспоротого горла. Сейчас ему все пригодится. Оглянулся… Из рощицы за ними никто не шел. Стало быть, Костыль справился. Наверное…

Даша уставилась на него, ожидая… Чего?

– Помоги Костылю. Если выжил. Возьми копье у того. Кричи, если что. Иди.

Так… Нож нашелся, хорошо. Стрелы? Переломаны, когда снежный катался по земле, пытаясь сбросить кота. Лук бесполезен. У второго в кармашке пояса капсюли? Точно. И… Вот идиот. Зачем таскать с собой пустые, использованные патроны? Что еще? Огниво, веревка, небольшая. Огрызок, оставшийся после примотанной Даши. А это… Вот оно как.

Лыжи. Короткие и широкие, обитые или обклеенные мехом понизу. Понятно. У второго почему-то не оказалось, у этого же – в чехле за спиной. Спасибо присматривающему за Азаматом там, на небесах. Встань снежные по-другому, фига топорик смог бы так попасть. Отлетел бы – и все. А тут у нас? А тут варежки Уколовой. Приметные черно-белые шерстяные варежки с простеньким шахматным рисунком по самой ладони.

Азамат цыкнул, подзывая кота. Саблезуб нюхал варежки с интересом, все понимая. И тут же настропалился бежать и искать. Рано, друг, подожди. Возвращаться все равно придется. Одежда нужна такая же, как у этих. Только целее и не так изгвазданная кровью. Если получится найти.

Костыль сидел у самого края рощи. Пуля покосился на буран, уходящий в сторону. Если тот сильно зацепил убегавших охотников, то… Думать о пропавшей совсем Уколовой Азамату не хотелось. А вот о буране – приходилось. Белое крутящееся месиво шло по кругу, обещая нагрянуть назад через час.

– Что с ногой? – Азамат кивнул на бережно уложенную на вещмешок Костыля его же ногу.

– Вывихнул, – сухо, через зубы, скрипнул тот. – Уже назад вывернул. Вон, у того деревца.

Понятно, чего Даша бледная, аж зеленая. Хорошо, если остатки завтрака наружу не выпустила.

– Понятно. Я иду за старлеем. Даша, найди мне шубу и штаны. Не сильно запачканные. Сними и принеси. И мне нужно копье. Это оставишь у себя. Вода, давай обе ваши фляги. Себе снимешь с убитых. С тех снял. И захвати наши вещи. Палатки понадобятся.

Кожаные бурдюки Азамат положил рядом с Костылем. Вода – золото. Тот понимал, вцепился в один, но глотал не жадно.

Так… Азамат покрутил головой по сторонам. А палатка у них одна осталась. Как раз на его, Азамата, мешке. Чертова беготня после Бугуруслана. Всего лишила.

Нужную ему березу нашел быстро. Ее даже рубить не пришлось, сломалась сама, лишь вытащи из бурелома. Не особо длинная, метра два, самое то, с короткой рогулькой на конце.

Ее Азамат опер на деревце рядом, верхушку примостил в развилку стволов. Дубок раскидывался не особо широко, молодой, но крепкий. Обломанная березка легла, как родная, накрепко застряв и упершись в землю рогаткой.

Еще три толстые жердины пришлось тащить из глубины рощицы. Они легли верхушками туда же, веером раскидавшись по сторонам от первой. На этих-то четырех подпорках Азамат и построил шалаш для оставшихся здесь Костыля с Дашей. Натаскал с девчонкой веток, еловых лап, накрывая плотным слоем. Дырку входа, смотрящую на рощу, закрыли палаткой. Перетащили внутрь Костыля, матерящегося и пыхтящего. Ногу ему бинтовала Даша, под, само собой, присмотром Азамата. Все это время Саблезуб недовольно фыркал вокруг. Верно, друг, теряем время. Но они умрут, если буран не успокоится. А тот явно и не собирался. Небо чернело все больше. Вот будет задачка бежать через снежную стену, ища следы в надвигающихся сумерках.

Короткий тулупчик с капюшоном, более-менее целый, Даша приволокла, когда Азамат заканчивал укладку веток. Костыль уже устраивался внутри, ворочался, ворчал.

– Они старые, – буркнула девчонка, – все, кроме тех, что меня тащили.

Азамат кивнул.

– Это хорошо.

– Чего хорошего?! – Даша вскинулась. – Мне с тобой идти надо, Женю спасать. Они же ее… Они…

– А ничего они, – Азамат вздохнул, – вряд ли сразу. Хотя…

– Сожрут!

Он вздохнул. Сожрут, как же…

– Не будут они ее жрать, – авторитетно заявил Костыль, – не поняла, что ли? Ну, ты, милая, даешь…

– А что тог… – Даша вдруг прикусила губу, наливаясь багровым. – Они ее…

Костыль хмыкнул. Несколько огорченно. Да уж, глаз-то на старлея тощага положил сразу. А тут такая дрянь, не уследил.

– Они вырождаются. Живут тесно, – пояснил Азамат, – свежую кровь берут в набегах. Брали… вернее. Сейчас их обходят за десяток километров, в поселки соваться тяжело. А тут такая удача, сразу две девки. Так что есть Женю точно никто не станет.

Даша села. Прямо на принесенную теплую одежду, снятую с ледяных тел. Правильно, нечего брезговать. В мороз и снег с ветром любое тепло дорого.

– Следи за ним. Не дурак вроде, но все же. Костыль!

– Чего?

– Язык вытащу. Через выдранный кадык. Понял?

Костыль кивнул. Поверил. Объяснять Даше, что беспокойство только о ней, Азамат не стал. Глупо. Не маленькая, поймет. Глядишь, и в себя придет все-таки. А когда Даша придет в себя, Костылю к ней лезть – все равно что голышом мед в бору у шмелеморфов собирать. Весело, с огоньком, только сдохнешь минут через пять от укусов.

Хотя Дарья-то – уже совсем другая. Бодрее и живее. Пят'ак, девочка, как же плохо, что плохо с тобой. Вряд ли пришлось бы удирать, будь по-другому. Жаль… Да и не может она пока делать, как хочется. Два раза раскрылась, и оба раза потом валялась чуть ли не пластом.

Буран, закрутившись спиралью, обходил рощу с восхода. Хорошо, Азамату ж как раз на запад, на закат. Глядишь, что-то друг-кот и найдет. Саблезуб, вертящийся под ногами и ждущий, когда человек-друг нацепит лыжи, урчал. Яростно так, коротко, как всегда перед охотой.

Азамат улыбнулся. Теплая радость кольнула в глаз, заставила зажмуриться. И даже придумать для самого себя, как будто что попало. Дружище, лохматый, усатый, вот он, вертится рядом… Как ничего и не случилось.

Снег, ветер, холод, слякоть, что точно будет уже скоро, лед поутру, враги… Не привыкать. Он снова не один. Их двое.

Саблезуб взял с места сразу, не дожидаясь команды. Взял уверенно, как хорошая легавая, виденная Азаматом пару раз. Главное теперь – что? Верно, не отставать.

Ход вышло поймать где-то минут через пятнадцать. Пока снег лег, не тая, следует пользоваться. Бегите, ребятки, убегайте. Азамат не опасался. Знал – догонит. А там им самим поймется, что лучше бы бежали без украденной Жени Уколовой. Именно так Азамат и думал. Хватит, намиротворился. Слишком давно не делал, что умел и знал. Слишком много шансов дал всяким ублюдкам. Хотя вряд ли кто такое про него бы сказал. Но Азамат считал иначе.

На лыжах бегать в ОСНАЗе учили люто. Как и всему остальному. Навыки не вытравить. А форма? Азамат не на печи валялся, ватрушки с варениками треская. Так что лыжи скользили хорошо. Ших-ших, сколько-то метров за спиной, ших-ших, сколько еще впереди?

Немного. Это Азамат знал точно. Бежать налегке в погоню – одно. Тащить на себе взрослую бабу в буран – другое. В загон снежные ушли далеко, эт точно. А сейчас где-то рядом. Километров десять, не больше.

Саблезуб стелился впереди, чуть дергая коротким хвостом. Не оглядывался, лишь прядая ушами, развернутыми назад. Следит, сволота пушистая, не хочет снова один оставаться.

Удача оказалась на их стороне. След, то теряющийся, то вновь появляющийся, вел и вел вперед. Буран как жалел Азамата, дарил подсказку за подсказкой. Кусок кожи с шерстью, зацепившийся за куст. Размазавшаяся полоса, оставленная в редких пятнах грязи. Следы, то ли от палки для лыж, то ли от копья, что вероятнее. Оторванная пуговица от армейского бушлата. Точь-в-точь как у старлея. Или сама лыжня, еле заметная, но… Саблезубу ее хватало по самые обгрызенные уши.

А потом помог ветер. Донес с собой все сразу. Собачью вонь и собачий же лай. А где собаки так воняют? Правильно, на псарне. Если тощих лишаистых тварей стоило считать собаками. Крысы-переростки, не больше.

Азамат упал в снег, затаился. Даже дышал через раз, чтобы парком не выдать. И вглядывался в сумерки, пока еще что-то было видно.

Вот оно как, значит…

Логово снежных пряталось посреди небольшой посадки, совершенно одичавшей. За ней виднелся холм. Вот там-то, судя по пару, снежные и жили, не особо скрываясь. Не, а чего? Какой дурак попрется через буран за убийцами и ужасом округи? То-то, что один нашелся.

Часовых Азамат заметил. Да, лесовики есть лесовики. Снежные знали, как жить здесь. Только сам Азамат знал другое.

Как убивать. По-разному. Громко да с треском или бесшумно и без пыли. Вот как сейчас.

Трое сидели по периметру. Ныкались в норы-глечики из снега, незаметные неумелому глазу. Собаки, чертовы твари, рычали и визжали сбоку от холма, в загоне из валежника и бревен. Ветер? Ветер дул от них. Хорошо, не помешают.

Друг толкнулся под руку, блеснул глазом. Азамат кивнул на дальнего, у самого холма. Псы с другого края, а оставшихся двоих… Он знает, как убрать. Уже знает.

Саблезуб исчез, слившись со снегом. Как это получалось у серо-рыжего кота? Да черт знает, но получалось. И за того часового Азамат больше не беспокоился.

Он двинулся вперед. Вжался в снег, врос в него, пропустил его через себя. Серо-белый сугроб полз вперед, к среднему снежному, выглядывающему из-за низкого тальника. Десять метров, больше не нужно. Никаких выпендрежных сломанных шей или перерезанного из-за спины горла. Не время и не место.

Часовой нюхал воздух, всматривался, искал врага. Надо ж как, не в каждом серьезном форте-поселке такого бдительного встретишь. Ну-ну…

Нож, снятый с одного из мертвых товарищей снежного, казался удобным. Топориком рисковать Азамат не стал, хотя куда привычнее. Умеешь метать нож – метнешь хоть столовый… Разве что толку не будет.

Сталь вспорола воздух и плоть. Снежный осел, шипя, выпуская воздух. Не хрипел, бросок вышел сильным, нож попался острым и крепким, пробил горло до самого позвоночника. Любоваться результатом времени не было. И прятаться уже не стоило. Саблезуб добрался до своей цели, свалил ее и вроде как побеждал.

Стрела третьего вжикнула мимо кота. Азамат вскочил, понимая – успеет. Должен успеть. Время замерло.

Снежный заметил, развернулся, накладывая стрелу на тетиву. Тетива-то кожаная, вощеная, вон как звонко щелкнула по рукавице в прошлый раз, плевать ей на снег.

Азамат подкинул копье, отводя руку, и кинул, не целясь, направляя лишь инстинктом и добавляя точности гневом.

Стрела скользнула вперед, отпущенная сильными пальцами. Тетива, загудев, бросила острое жало в неожиданного врага и…

Копье ударило первым. Пролетело на секунду раньше. Ужалило в грудь, мягко пройдя через кожух и ребра.

Лук тенькнул, выбросив стрелу в совсем потемневшее небо. Азамат выдохнул, побежал добивать.

Собаки? Убивать, чтобы заткнулись, – только время тратить. Выход он нашел быстро. Топор пригодился. Такие твари всегда голодны. А хозяина либо пленного жрать… этим все едино.

Саблезуб притрусил со стороны дальнего снежного. Брезгливо мотнул башкой, глядя на тварей, жадно рвущих мясо с отрубленной руки. И задрал ногу, пометив загородку и самих собак. От еды те так и не оторвались.

Изнутри холма тянуло давним живым теплом. Странная смесь, жутковатая, вызывающая дрожь. Пахло не просто людьми. Пахло людоедами. Не скрывающимися, опасными, спокойно охотящимися и разделывающими добычу. Даже та вонь, что остается после постоянной работы мездровальными ножами и дубления, угадывалась сразу. А что за кожи здесь чистили и дубили, Пуля не сомневался. Здесь жила смерть.

Внутреннего часового кот уловил сразу. Прижался, оскалил пасть. Спасибо, друг.

Азамат скользнул внутрь, бережно пришпилив караульного к стенке и обломав древко. Не упадет, на время кого-то даже обманет. Издалека, конечно. Хотя наружу он никого выпускать не собирался. Смерть здесь живет? Ничего. Эт нормально. Он сам-то похуже будет.

Если человек оборачивается зверем, так непременно должен выть, рычать, крушить и ломать. Ну, если смахивать на бешеного кабана, ищущего свинью, то да, наверное. Азамат, ощущая звериную ярость внутри, становился другим. Крадущимся, бесшумным и готовым ударить один раз. Но наверняка, чтобы не добивать. Именно так.

Что здесь было раньше? Не вопрос, бомбоубежище, не иначе. Только очень старое. Остановившись перед первым поворотом, Азамат покосился на кусок стены, не заросший плесенью, корнями и мхом. Бетон, крепкий и не крошащийся, проглядывал с трудом. В свете факелов почти и не различишь. Только вот красноватый блик отразился от чего-то, потому и заметил.

Буквы угадывались с трудом. Да и не нужно оно ему, но…

«Народный Комиссариат Обороны… год… проверил капитан Куминов». Азамат кивнул. Хорошо строили. До сих пор живо. Только ему придется выжечь к чертовой матери все. Прости, капитан Куминов.

Стены и потолок казались живыми. Сквозняк колыхал взад-вперед густые наросты паутины и спрятавшегося от холода вьюна. Трещали большие тараканы, мелькающие под ногами. Воздух стал еще теплее и тяжелее. Жившая в рукотворной пещере стая воняла сильно. Саблезубу не нравилось. Широченный горбатый нос недовольно подергивался.

Белое и заметное Пуля снял, скинул у самого входа. Топор – за спиной, тесак – в ножнах с левой стороны, узкий граненый клинок Костыля – в сапоге, копье – в руках. Костяная дубинка – во втором сапоге. Живое оружие, тенью идущее чуть впереди, изредка останавливалось и смотрело на него. Факелы превращали единственный глаз кота в алую стеклянную точку.

Звуки накатывали из глубины подземелья. Выдавая жизнь, прячущуюся под оледеневшей землей. Сейчас очень жалел об отсутствии огнемета. И гранат. Желательно пяти стареньких «эфок». И хотя бы АКСУ. В тесноте ему бы хватило. Но придется работать имеющимся. Выбор невелик.

За углом негромко что-то шепнули. Смех, чистый и звонкий, девичий, рассыпался жемчугом. Нормальная человеческая жизнь. Так смеются только чему-то и кому-то хорошему. Любовь, не иначе. Ну, что поделать, всякое бывает. Азамат вжался в стену, втянув сухой едкий запах, увидел мелькнувшие силуэты. И впрямь, девчушка и паренек. Мужик-то всяко кряжистее был бы. Да и женщина – тоже. Парочка, не заметив тени в коридоре, пропала в каком-то проеме.

Простая человеческая страсть хороша многим. Радостью, самой жизнью, взрывающейся сполохами жидкого огня в крови, ласковым упругим теплом под руками… Да много чем, включая спокойные нервы и полноценное функционирование организма. Сейчас для Азамата страсть оказалась хороша своей глубиной. Той, откуда выныриваешь с неохотой и где ничего не замечаешь. Не слышишь и не видишь. И не чувствуешь.

Стеклянная лампа с фитилем и маслом света давала едва-едва. Ровно чтобы заметить блеск пота на тугой молодой коже. А уж кто блестел голой спиной к нему и коту… неважно. Саблезуба пришлось останавливать. Кот вошел в раж и точно начал бы урчать, дорвавшись до вражин.

Копье ударило два раза. Молниеносно и точно. Пробило сердце, войдя в спину, и, тут же вернувшись, змеиным жалом ударило в горло хозяина острых коленок, торчавших вверх. Звуков они не издали, удача прочно держалась Азамата. Счет начался.

Лампу он прихватил с собой. Выкрутил фитиль больше, вполне понимая – как лампа пригодится. Главное, чтобы вся семейка сейчас оказалась в сборе. Положившись, само собой, на часовых. А посчитать он их посчитал, насколько смог.

Пятеро ушли к пещере. Часовые точно менялись после их прихода. Так что внутри – еще трое крепких мужиков. И, наверняка, один какой-то старый пень – за главного. Без такого не обойдется. И бабы. Раз в набег не ходили, то их мало. И дело не в патриархате ни шиша или там – женщине очаг с кошкой, мужику собака с двором. Просто маловато здесь баб, вот и все. По одной на каждого-то вряд ли приходится. То-то тот, зарезанный в боковом ходе, радостный такой был. Дорвался до женщины, угу.

Саблезуб еле слышно загудел. Огромным и ужасно опасным шершнем. Или как остатки проводов на ЛЭП в бурю. Низко и страшновато… Кто-то еще идет? Нет… Хомяк.

Хомяк смотрел на него. Широко раскрытые глаза смотрели насквозь, не видели и обвиняли одновременно. Свет факела, трещавшего на стене, прыгал, метался по лицу, искажая и без того неровные его черты. Азамат скрипнул зубами, отводя взгляд. Не стыдно и не больно, лишь напитаться злобой еще больше. Сколько их тут? Много. Считать он не стал, глупо. Их беззвучные крики, висевшие в темноте, говорили громче любого точного числа. Много. Много страшных мук, горя, агонии и огромная бездна боли. Снежные твари не любили убивать быстро. Хомяку повезло.

Лица, те самые, содранные, а не срезанные. Их было меньше. Присохшие остатками крови и лимфы, распятые древнегреческими орущими масками. Сухие, со шрамами морщин, бледно-желтой и коричневатой кожей. Какой силищей нужно обладать, чтобы сдирать их с черепа?

Так… так… так… жилка на виске колотилась уже непривычно. В ОСНАЗе она просыпалась чаще. Тогда Азамат считал неверно, думал, увидел все на свете, и горем-бедой не удивишь. Ошибался, как и во многом другом. Жилка первое время волной жизни колотилась частенько, потом спала, привыкла, приучилась видеть смерть в любых обличьях. А вот прямо сейчас взяла и проснулась.

Так… так… так… Не вовремя, подружка, ох, не стоило. Азамат несколько раз вдохнул-выдохнул, стараясь успокоиться. Ярость полезна и хороша, но не безумная, до алого в глазах, и класть болт на железяки, торчащие из собственного тела. Он один, все умерли, Саныч не вылечит. Стоять, боец. Не проваливаться, стоять!

Получилось… Сдержал сам себя. Азамат выдохнул, смахнул пот, не понял, когда успел упереться руками в стену, упереться до дрожи в сведенных мускулах. Держись, малай, ты молодец. Кот, стоя на задних лапах, заглядывал в лицо, беззвучно мяукал, переживая. Азамат погладил теплую башку. Хватит падать в обмороки, курсант, собрался…

А экзамен-то, если вдуматься, серьезный. Не стоит думать и вспоминать, но так Азамат еще не пытался победить. Один против скольких? Какая разница.

Коровьи черепа-то им зачем? Да большие, смотри-ка чего. Двух– и трехглазые, лобастые, с черными гнутыми копьями рогов. Не иначе как бычьи. Быки сейчас вымахивали такие – куда там легковушкам прошлого до их размеров. Да и некоторым внедорожникам – тоже. Да и хрен с ними, так-то. А это что?

Пришлось поднести лампу, откинуть тряпку, накинутую на колпак.

Хренотень какая-то… Пят'ак… Азамат не особо верил глазам.

В Беду чего только не случается. Иногда кто-то пытается донести увиденное до других. Чаще всего его принимают за идиота.

Если к бычьему черепу белым пририсовывают мощное мужское тело, глупо оно? Для двадцати лет Беды – черт знает. Но пока таких вот, с рогами на голове, Азамату встречать не приходилось. Не нравилось одно. У обоих страшноватых силуэтов, намалеванных по сторонам прохода, были одинаковые татуировки. Череп и кинжал. Четко прорисованные на плече, левом. Азамат почесал собственное. Интересно…

Уколова крикнула. Кот зашипел, развернувшись к ее голосу.

Тактактак?… – поинтересовалась жилка. Так… – ответил Азамат, закрывая глаза. Черт с ним. Все получится. И шагнул вперед.

Прямо через плотные шкуры, завешивающие вход.

В смрад и духоту большущей полости бывшего бункера.

К женщине, ставшей ему другом.

Думай холодной головой. Бей горячим сердцем. Работай твердыми руками. О, да. Так и говорили наставники. Голова, курсант, – твое главное оружие. Азамат даже не спорил. Так и есть. Но если чуток добавить злобы и дикой ярости, родившейся очень давно? И даже не на этих ублюдков, жрущих человечину? Да. Аллах велел забивать таких камнями. Всевышний и Мухаммед явно знали, о чем говорили. И вряд ли их не поддерживал Иса и остальные. Азамат улыбнулся. Беда, ее он и ненавидел. Беда делает людей зверями. Но, даже становясь зверем, Пуля не ел людей. А они жрали. Все. И смерти не избежит никто.

Пуля влетел в сам бункер пулей. Такой же четкой и такой же раскаленной. Только снаряд полыхает от скорости и трения. А Азамат горел из-за бешенства. Уколова закричала еще раз.

Вырытая яма – посередке. Котел на треноге. Костер. Баба мешает варево половником. Факелы по стенам. В углу – нары, накрытые мехом. Два голых тела в углу на шкурах. Еще одна девка, молодая. Сидит в кругу трех мужиков. Двое рядом с сухим седобородым упырем с ножом. Зачем нож? Странный вопрос.

Срезать одежду со стреноженной и примотанной к косому кресту Уколовой. Из одежды на ней остались майка и теплые кальсоны. Карие глаза впились в Азамата. Вспыхнули радостью. Ожгли надеждой. Все верно, подружка, наши пришли.

Лампу в тот угол, так живо пахнущий страстью собачьей случки. Горите, мать вашу!

Копье в деда. Не повезло. Один из снежных обернулся, шагнул вперед, принимая острие в себя. Чертовы твари с их верностью новообразованным вождишкам.

Саблезуб добрался до трех, лапающих девку. Увернулся от ножа, полоснул по глазам ударившего, рванул ляжку соседу и воющей пружиной вцепился в горло третьему.

Топорик ударил удачнее. Прокрутил сверкающую дугу, впился в голову второго охранника старого хрыча. Тот хрюкнул и подох. Сразу.

В углу полыхало и орали. Сухие меха занялись не хуже бензина или шпал. Туда вам и дорога, скоты.

Ослепшего и его товарища, начавшего помирать от кровопотери, Азамат дорезал походя. Пробегая мимо. Саблезубу помощь не требовалась. Кот уже разодрал артерию третьему и урчал, скальпируя клыками заживо. Пусть выпустит пар, а то явно переживал за понравившуюся ему Уколову.

Девке Азамат сломал ключицу. Вогнал ударом ладони внутрь, сместив верхние ребра и пробив легкие. Задыхайся, падла, захлебывайся кровью. Среди голов были детские. Ты их тоже жрала, зубы-то подпиленные.

Засапожник, крутнувшись, вошел в затылок кухарке. Та, почти убежавшая, осела, завалилась на бок.

Седой? Азамат подкинул выхваченную костяную дубинку. Дед почти добрался до незаметного хода в дальнем углу. Кость просвистела не хуже стали. Попала точно в нужное место. В крестец. Хруст донесся даже сюда. Хриплый кашляющий вопль докатился даже сильнее. Больно, отец? Потерпи, скоро станет еще хуже.

– Азамат… – старлей расплакалась. Сильная, несгибаемая Женя просто разревелась. – Азамат, они…

– Все хорошо, Женька, я тут.

Азамат резал сыромятную кожу ремней, как горло деда, упорно уползающего дальше. Рез-рез-рез… хорошо, когда любишь свой нож. Он тебя любит в ответ. Хоть брейся, хоть кромсай кого, все едино, ровно и легохонько, аки скальпелем кромсать пациента на хирургическом столе. Рез… и старлей свободна.

Нет времени? Сейчас ему оказалось наплевать. Азамат просто обнял вздрагивающую Уколову и немного постоял с ней вот так. Просто и тепло, по-человечески.

– Все хорошо. Выберемся. Веришь?

Уколова кивнула. Хорошо… Азамат чуть сильнее прижал к себе и начал заниматься делами. Время не ждет.

Одежда? Вон куртки свалены в углу и теплые штаны. Нормально, сойдет, вшей выведем потом. Один черт, Азамат и сам чесался с Похвистнево, после поезда. Вша прыгает не хуже блохи, когда чует нового скакуна. Хренов белесый жокей…

Ага, ай-ай, чуть не забыл. Топорик подался легко, прыгнул в руку, обрадовавшись человеку-товарищу. Хорошее оружие не подводит, помнит и знает своих.

– Эй, дед. Ты куда?!

Старый упорно пытался уползти куда-то в темноту прохода. Шипел, крякал от боли, но полз. Вот же гнида, позвоночник почти перебит, а прет вездеходом. Разве только медленно.

Саблезуб дернулся было к нему, Азамат остановил. Цыкнул, кивнул на старлея. Женя успокоилась, лишь чуть дергались плечи и сопел нос. Охраняй, усатый, следи. Саблезуб мяукнул и полез к Уколовой гладиться. Затарахтел движком трактора, подставил умную голову с рваными ушами. Гладь, успокаивайся и снова радуйся жизни… а я, мол, посторожу. Чуткий нос и глаз уставились на оставленный вход. Хорошо.

Азамат отпихнул в сторону ноги дедка, сломал локоть левой руки, прячущей под грудью острый короткий нож-ухорез. Дед взвыл. Поделом, старче, ну-ка, перевернись.

Острые карие глаза встретились с такими же, только моложе. Ишь, как смотрит, нагнись – зубами горло порвет. А зубы-то целые, не подпиленные. Шаман, пят`ак, надо ж так было помершим голову засрать…

– Куда полз, дед?

– Рожа ты нерусская…

Азамат вздохнул. Тоже мне, ариец настоящий.

– Полз, говорю, куда, дедушка? Тебе перед смертью желательно тихонько поваляться и сразу копыта откинуть, или желательно, чтоб с болью и страхом? Я могу. Я ж нерусь, чего мне…

Дед оскалился, блеснул ровными острыми зубами.

– Ну да? Уж верю. Ну, ниче, сволочь, недолго тебе тут радоваться. Да и баба твоя… сама пожалеет, что свободна.

– Полежи пока… – Азамат пнул дедка в пах. Убивать рано, пусть покорчится. Подхватил ближайший факел, густо чадящий шнурами, пропитанными жиром. И пошел вперед.

Можно ли превратить бункер в пещеру? За двадцать лет, даже если тот был заброшен еще полвека? Можно, прям как здесь и сейчас. Краска на стенах не проглядывалась, они сплошь заросли темными корнями от верха до низа. Потолок густо покрыт мхом, светящимся и еле слышно шуршащим. Люди строили, люди и убили.

Провалы-проходы Азамат пропускал. Кислый запах жилых нор, все, чем веяло в сухом воздухе умершего бункера. Пуля шел по едва заметным следам одного-единственного человека, много лет подряд ходившего куда-то вглубь холма. До стальной, большой и запертой двери. Вот так, значит.

Что здесь? Замочная скважина… никаких простейших замков с набором цифрового кода. Хорошо, хоть так.

Азамат замер. Его нюх не шел ни в какое сравнение с носом Саблезуба, утробно урчавшего позади. Кот боялся. А такое случалось редко. И, да, обоняние человека не сравнится со звериным. Но даже Пуля ощутил странную нотку, вплетшуюся в густой подземный букет.

По спине пробежали холодные иголки странного предчувствия.

– Нашел, ублюдок? – задыхаясь, едва слышно поинтересовался дед. – Да и хрен с тобой. Бык здесь. Пришел за своим, слышь, тварь смуглая?

Азамат побежал назад, побежал как можно быстрее. Старлей должна почувствовать и ощутить надвигающуюся беду. Иди-ка сюда, старый ты пердун!

Церемониться Пуля не стал. Свернул дедку шею, та треснула, худющая и жилистая, как у куренка. И тут же нащупал ключ. Саблезуб, вздыбив шерсть, задом-задом отступал на прямых палках лап. Уколова, подхватив видавший виды СКС в углу, прижалась к Азамату.

– Назад, в коридор! На ключ!

Взревело сиреной тревоги. Воющий рык вбил людишек в пол, заставил вцепиться в корни на стенах. Вибрирующие раскаты плыли тяжелыми волнами, зубы во рту мерзко ныли и стучали друг о друга. Топот они не услышали, оглушенные чуть ли не до кровавых слез из едва выдержавших глаз.

Азамат перехватил СКС, снял с предохранителя. Умница Уколова, ухватив совершенно не сопротивлявшегося кота за шкирку, тащила того в темноту. Быстрее, быстрее, старлей!

Шкуры разлетелись, запуская внутрь черно-рыжее чудовище. Приземистое, широкое, с мохнатой шкурой, блестящее кончиками рогов. Чудовище взревело, тряхнув бородой, убегающей вверх и превращающейся в гриву. Топчась на месте, шумно выдохнуло, выпустив пар. Втянуло воздух, громко и отчетливо хрустнув ногой по голове ближайшего трупа. Ножищей, обутой в лохматые унты. Пусть и большой, но самой обычной ступней. Вот так…

Оно заворчало, оглядываясь.

Девка, та самая, еще живая, не удирала. Булькая и шипя плохо проходящим воздухом, так и тянулась к нему. Смотрела прямо с мольбой во взгляде.

Каркнув, внутрь нырнула огромная черная странная птица. Ворон, черных и огромных, Азамат видел вдосталь. Только вот ни одна не обладала второй головой. Эта же так и зыркала по сторонам двумя парами темных бусинок.

– Где девчонка?! – рыкнуло чудовище.

Девчонка?!

– Буль-буль-буль…

Да, милая, нормально ты теперь точно не поговоришь. Еще где-то час. Пока совсем не сдохнешь, захлебнувшись собственной кровищей.

– Где?!

– Бульбуль угрнигглхельвеггррр… – или что-то типа того.

Чудовище фыркнуло. Сквозь свою искусную мохнатую маску из головы быка. Но человеком Азамат его не считал. Люди не ревут так громко. И с ними редко летают двухголовые птицы. Мутант? Так… Но кое-что он понял еще.

Но верить не хотел.

Азамат не уходил, лишь крепче вжимался в стенку. Глупо, ох, пят`ак, как глупо, говорили ноги. Стой и слушай, братишка, говорил разум. Надо, слушай, девчонок в округе точно много, явно штук десять есть. Но почему-то, думалось Азамату, речь про одну его подружку со странными способностями.

– Тупая ты тварь… – глухо ухнуло чудище. Бык, точно, вот он и есть тот Бык, что так ожидал старикан.

Девка смогла заголосить. Пробилась через курлыкающие кровью легкие, завопила…

И попыталась отползти.

– Тварь!!! – рявкнула лохматая груда мускулов и мокрой шерсти.

Отползти той удалось от силы на метр. Тварь с рогами лишь наклонилась, выбросив длинную, крепкую руку. Вцепилась прямо в шею, вздернув вверх. Девка лишь шипела, плюясь через губы темным и блестящим.

Большой палец свободной руки своим черным ногтем-когтем прошелся по лицу. С хрустом, от подбородка до лба, описав полукруг, и назад. Девка крикнула еще раз, прежде чем треснули ее позвонки. И тут же, влажно и страшно чавкнув, Бык поддел кожу ногтями и сорвал ее. Всю. Все лицо. Полностью.

Выдохнул и повернул башку. Прямо к Пуле.

– Здравствуй, братишка…

– Узнал?

Азамат не выглядывал. Но ответить пришлось.

– Узнал. Ты поменялся, Бык.

– Да уж… Я не Бык, я Минос.

Бык не снимал маску. Чуть поднял, голос шел не так глухо. Не нравилась Азамату его бледная провисшая кожа. Мутация, подхваченная, как зараза, в давней операции ОСНАЗа у Бирска, зашла очень далеко.

Минос… Как был Быком, так и остался.

– Ты меня искал, Бык?

Бык хохотнул. Получилось хрюканье. Под него-то он сдвинулся. Чуть-чуть, но сдвинулся. Правильно, тяжелый, массивный, но если разгон возьмет…

– Где девчонка, Пуля?!

– Какая девчонка?

Бык засопел. Терпением он не отличался. Не то что яростью и желанием сразу забрать свое. Даже если оно совсем не его. А уж сейчас-то…

– Зубы не заговаривай.

– Это ты мне зубы заговариваешь. Стой, где стоишь, братишка. Мы же с тобой росли вместе, учились, воевали.

– Ха… вспомнил. Что ты меня не догнал и не остановил?

Пуля хмыкнул. Незаметно передвинул СКС.

– Ты ушел, и тебя не отдали санитарам СБ. Чего больше?

Они помогли ему уйти. Все Саныч, добрая душа… Старик, что с него взять. Он помнил мир до Войны. А теперь Азамат сильно жалел о сделанном.

– Ты татуировку с руки не спорол? Только лица сдираешь?

Бык фыркнул. Окутался паром. Ох, и не то у него что-то с организмом. Душно тут, а из него пар прет…

– Череп с ножом? Со мной… а, видел на входе. А свою не боишься носить? Нас не особенно любили.

Не любили… Ненавидели. И боялись.

– Я людей не убиваю и своей своре жрать их не даю. А остальное… Похуже дела творятся вокруг.

– Нам… Мне нужна девчонка, Пуля. Она точно должна быть с тобой. И бабой новой тут пахнет. Но бабой, не девкой. А еще пахнет твоим гребаным котом, хотя его ни разу и не видел. Если убью тебя, убью ту бабу и его. А потом пойду по округе искать девчонку.

– Чего сразу сейчас не пойдешь?

Бык забулькал, как в бочку, глубоким смехом.

– С тобой за спиной? Ты ж не зря не стреляешь. Или нечем, или сумничал, как всегда, понял, что не пробьешь меня спереди. Ты ж меня никогда не любил, братишка…

– Зачем тебе девочка?

Бык снова хохотнул. Совсем безумно и чуть быстрее, чем раньше. И пар стал гуще. Сволочь…

– А не скажу!

Бык взорвался с места. Мощным мгновенным рывком, хрупнув ребрами бедняги, попавшегося под ножищи.

СКС бахнул пару раз подряд, третий, четвертый… Шанс был только такой.

Пули впивались в мохнатую броню. Чуть снова не оглохший Азамат всей кожей чуял, невозможно и явственно, как они мясисто чпокали дальше, входя в плоть, и… И все.

Он успел сделать дикий прыжок назад, таща разом нож и топор, отбросив в морду чудовищу СКС. Успел сделать шаг, запнулся, упал, яростно и дико крикнув в гневе на самого себя, глупого и такого беспомощного.

Бык снес кусок стены, содрав мох и плющ. Пыль взметнулась во все стороны, медленно оседая. Так медленно, что Азамат понял простую вещь: не врали, когда говорили про смерть. Что перед ней видишь всю жизнь. Вот только ему выпала хренова пыль с грязищей.

Маска почти слетела, капюшоном упав за спину Быка. Растопыренные руки-лапы, пар и рык. Бледная кожа растянулась вслед мускулам нечеловечески меняющегося лица, оттягивающим челюсть все ниже и ниже. Рев… рев…

Позади клацнуло. И чуть зашелестело. Очень знакомо металлически зашелестело лентой с семь шестьдесят два.

Загрохотало тут же. До боли в стонущих уже ушах – знакомой очередью ПК. Старого доброго ПК.

И с ним справиться Бык не смог. Даже попытавшись прикрыться мускулистыми ручищами. Пулям из пулемета насрать, что крошить. Дерево, тонкую сталь, плоть здоровенного мутанта.

А Пуля все же оглох. На одно ухо. И ни шиша не понял из слов Уколовой.

– А? Откуда?

И ткнул пальцем в отброшенный ПК.

– Еще ленты есть?

Уколова села рядом, вытерла ему лицо рукавом. Кровь? Точно, весь в крови Быка. Тоже мне, братишка…

– Не ори, – пробилось через гул, – горло сорвешь.

– Так есть?

– Даже цинков нет. Одна коробка была. И пулемет. Последний довод короля.

Азамат вздохнул. Спасибо, конечно, но как бы им пригодилась половина коробки, а?

– Там только окорока развешаны, в той каморке, и все. Больше ничего не нашла. Мы же их есть не станем?

Повезет же кому-то с ней, подумалось Пуле. Вдуматься если, так не женщина, мечта.