Глава 6
Рыжая милашка и алый красавчик

Лавка глянулась сразу. Кирпич, стальные ставни, крепкая дверь… двери. Металлическая наружная, только прямой наводкой пробивать, дубовая внутренняя, хрен подожжешь просто так. В общем, солидно, уверенно, респектабельно.

Костыля Азамат с собой не взял. Ну его к лешему, чертова подонка. Вступит чего в голову, схлестнется с хозяином, заспорит, не заметишь, как за ножи схватятся. А учитывая профиль лавки, ссоры не хотелось вообще. Когда у тебя за поясом почти пустой обрез двустволки, а хозяин может вооружить взвод, цапаться не стоит.

Внутри оказалось тепло. Достаток измерялся не только сталью и крепким кирпичом стен. Достаток пах свежим древесным срезом и золотился, подсыхая только-только колотыми поленьями у двух буржуек. Да не просто тяп-ляп скроенных из чего попало, шиш.

Печки оказались, если присмотреться, садовыми, старыми, заводскими. По две конфорки, на одной сейчас начинал петь чайник.

Кормил металлических, важных и уже заметно малиновых барышень мальчишка, лет двенадцати, угрюмый и крепкий. На Азамата посмотрел как на говно, выгреб золу и скрылся где-то в глубине лавки.

– Тебе чего, любезный? – поинтересовались сверху.

Угу… Второй этаж все же был. И понятно теперь, почему за дверями не оказалось еще решеток, закрытого узенького прилавка и прочего, привычного и не вызывающего вопросов.

Лавку сторожили два серьезных облома, упакованных просто и удобно, без выпендрежа. Азамат углядел спрятанную кобуру и ремень от чего-то типа «Бизона», но не более. А мужичкам сверху куда как лучше и удобнее смотреть, бдеть и… И стрелять когда надо.

– Патронов. К ружью.

– Понятно, что не к ПК.

Все как обычно. Встречают по одежке, проводить готовы пинком под зад. Виноват Азамат в своем текущем виде? Да. Плохо ли выглядеть оборванной и отмывшейся в луже свиньей, воняющей бойней и коптильней? Еще раз да. Но такое с ним случалось часто. Когда гоняешься за ублюдками и упырями, чистеньким, выбритым, пахнущим баней и чудом найденным туалетным мылом оказаться не выйдет, как ни крути. А вот как быть? Черт знает, хозяина бы увидеть. Вернее, как объяснили, хозяйку. Со странным, явно не русским и не татарским именем Грета.

Двое наверху чего-то сопели и явно собирались выбить неплатежеспособного бродягу пинком под зад. Все как обычно, ничего нового. Один даже начал спускаться.

– Тише, мальчики.

Азамат повернулся на голос. Приятный бархатный женский голос. С еле уловимой хрипотцой, что так нравилось в женщинах.

Пуля любил Бугуруслан. Тот оставался островком цивилизации даже по сравнению с Новой Уфой. Или просто местная цивилизация ему нравилась больше. Своей дикой смесью демократии и анархии, опиравшейся, бывает же такое, на авторитет Лакирева. Лакирев, мягко мурлыкающий сытым котом, на деле всегда оказывался совершенно безумным животным типа росомахи. Но позволял людям многое. И народ этим дорожил.

Ну, где еще можно встретить сейчас такую вот даму, не скрывающую, что она именно дама, и все такое?

Рыжие волнистые волосы убраны на затылок. Шея, плечи и грудь открыты. Открыты, елки-палки, да еще как. Пуля сдержанно кашлянул, заставляя себя не пялиться на открытое и даже поддерживаемое чем-то так приятно для глаз, что… Азамат немного загрустил, прикинув про себя – каким дикарем смотрится в глазах такой милой оружейницы. Ай-ай, братишка, плохо так себя не любить, если смотришь на красивую женщину, как на кусок хорошо прожаренной говядины.

А еще она пользовалась помадой. Где нашла? Но пользовалась. Хотя, чего удивляться, женщины всегда остаются женщинами, даже если Беда на дворе. Ресницы подвести туши нет? Уголек найдется, чуть подточить, чуть послюнявить, вот и красиво. Даже стрелки в уголках глаз… Да-а-а…

Не врали люди на станции. Татуировки на лице издалека смотрелись вуалью. Вблизи оказались именно татуировками. Главное – не коситься на них, потому как женщина. А им шрамы не положены, даже если закрыты тату, и вряд ли хозяйка оценит такое к ним внимание. Особенно если те именно на лице. Не врали… А жаль.

– Вы приехали ночью с Похвистнево.

Не спрашивала, утверждала. Интересно…

– Да. Я и мои друзья.

Она кивнула.

– Если никто и ничего не напутал, то вы – Азамат, хотя часто вас называют Пулей, верно?

Вот так вот… Потому и на «вы», потому и «тихо, мальчики». Ну, скрываться не планировал, в Бугуруслане его знали, понятно. Вопрос – кто и почему донес этой красотке-рыжульке про сталкера Азамата, прибывшего в вольный город Бугуруслан? На фига ей такие данные?

– Приглашаю внутрь, Азамат. Только, пожалуйста, снимите сапоги и воспользуйтесь… вон там есть чистая обувь. И, мальчики, заприте пока лавку. Народа все равно не будет. Обед.

Обед?! Утром? Ну, ее дела…Чистая обувь, о как.

Азамат скинул сапоги, засунул все еще мокрые ноги в обрезанные валенки. И покосился наверх, все же уловив движение. Вот как, значит, угу…

Крутые мужики на поверку оказались не менее крутыми… мутантами. Или просто больными людьми. Слишком уж коротки ноги, потому так странновато и виднеются широченные плечи и сурово хмурящиеся головы. Один стоял на лестнице, уперев руки в бока, косился на Азамата и сопел.

– Не переживай, – Пуля положил обрез на стойку. – Вот если его вдруг… потеряешь, тогда начинай. Переживать.

Сколько скрыто в обычном куске ткани? Очень много. Вход к хозяйке закрывала большая синяя тряпка. От потолка до пола. Подумаешь, кажется, висит чего-то, пыль понизу собирает. Ну да, так и есть, если б не но.

Не просто висит, а величаво, прям королевским штандартом, лениво и тяжело шевелится от легкого сквозняка настоящий бархат. И закреплено все металлическими кольцами на вполне себе целой, кованной не так давно гардине. И о чем оно говорит?

Уют и достаток говорят за себя всем. Эту женщину уважают и опасаются связываться. Посреди Беды, рядом с грабежами из-за починенной старой куртки или трех мяукающих котят, что могут вкусно хрустеть в пироге, такое вот… Серьезно. Бархат, чистые доски на полу, красивая одежда, так и тянущая еще раз посмотреть на ее хозяйку.

– Садитесь. Отличаюсь совершенно немыслимым для нашего с вами времени желанием разговаривать вежливо и чисто.

Грета сидела в кресле. Бархату обивки Азамат не удивлялся.

Он сел, вытянув ноги к… Черт его знает, как оно должно быть на самом деле. Но если огонь трещит поленьями в кирпичном очаге с прямоугольником трубы, убегающей наверх, а угольки плюются через гнутый чугун решетки, как это называется? Да-да, Саныч, любивший потосковать о прошлом, вспоминал и такую штуку. Камин. И, оказывается, ноги греть возле него – само удовольствие.

– Вы появились у меня через час после подъема города. Пришли через три улицы. И сапоги вам стоит поменять. Значит, ноги у вас мокрые. Снимайте чулки, сушите, не смущайтесь.

Азамат поблагодарил. Стыдиться он давно отвык. Вокруг – не куртуазная Франция, а он – ни хрена не мушкетер кардинала. Или гвардеец короля? Какая, на хрен, разница? Фу-у-у… как хорошо.

– А что насчет часа после подъема?

– Вам нужна моя помощь. И, судя по всему, вам нечем заплатить. Ну и, чего уж, вы от кого-то удираете. С чего вдруг так быстро пришли? Друг ваш, Лебедь, сидит в кутузке, сам виноват. Нечего было приторговывать, чем нельзя торговать. Вопрос в другом… С чего мне вам помогать?

Азамат хмыкнул. Ну, права, если разбираться. Чуть ли не во всем.

– У меня ничего не осталось. Что есть… у вас наверняка есть лучше, – Пуля кивнул. – Но вы меня не прогнали, Грета. Вот, сижу, даже шевелю пальцами в мокрых старых носках и радуюсь, что не стал мотать портянки. А вы все равно готовы разговаривать дальше и почему-то ждете от меня каких-то действий. Правильных, само собой.

– Логично.

– Мне несколько неудобно разговаривать в ключе, в котором вам хочется. Но постараюсь. Извините, если вдруг что-то пойдет не так.

Грета кивнула.

– Вы торгуете оружием. Вы торговали головами. Я занимался только вторым, хотя и не очень часто. Хотя, полагаю, это вряд ли играет роль, ведь вы не сентиментальны в таких вопросах. Если, конечно, не обращать внимания на ваших мальчиков. В некоторых поселениях их бы давно сожгли, сделали бы общественными или частными рабами, походя сотворив с вами много непотребного. Но вы их держите здесь, кормите, одеваете… И ведь дело не только в Лакиреве.

Хозяйка смешно потянула носом. Нос ее Азамату нравился. Хороший такой, породистый нос.

– Разрешите продолжать?

– Несомненно. Мне уже интересно.

– Вывод простой. Вы делаете инвестицию в будущее. Вложение, основанное на моем имени и событиях, с ним связанных. Возможно, запишете в дебет-кредит своего гроссбуха на потом. Ну а мне, так как профессия моя крайне связана с людским мнением, никуда не деться когда-нибудь позже. А долги я плачу всегда.

– Ну да, – усмехнулась рыжая, – прямо-таки Ланнистер, ничего не скажешь.

Азамат явно недоуменно посмотрел на нее, та прыснула еще сильнее.

– Не обращайте внимания… Азамат. Отчасти вы правы. С ног до головы одевать вас не стану, время сложное. Но и с пустыми руками не уйдете. Деваться вам, судя по всему, некуда. Удирать надо и, как понимаю, чем дальше, тем лучше. Скажите, Азамат, а мне стоит предпринять дополнительные меры предосторожности после вашего отъезда?

– Десять патронов с картечью.

– Идет. Так?…

– Да. Не высовываться. Если есть возможность, спрятать лишнее или тяжелое, загрузить остальное на ваших гномов и валить к чертовой матери. На неделю. Думаю, вас известят об окончании неприятных ситуаций.

Грета покачала головой.

– Спасибо. Долга не будет…

– Не стоит, – Азамат посмотрел в ее глаза. – Не надо. Долг есть долг.

– Хорошо. Скажите… Азамат. Мой человек сказал о вашей встрече с наемником, Морхольдом. Девушка, что с вами, рассказывала о нем.

– Вашему человеку стоит вылечить насморк, – Азамат скривился. Совсем как от зубной боли. Ведь почуял, прямо почуял падлу, разносившего чай в харчевне. – Да. Морхольд погиб… Либо выжил, пятьдесят на пятьдесят. Нам пришлось срочно бежать оттуда. Но мой… мой друг вернулся. Хотя тоже остался там же.

– Хорошо, – повторила Грета, – спасибо. Не буду предлагать чаю. Думаю, вам пора выдвигаться. Вы же хотите уехать с Хомяком?

– Да. Это тоже так очевидно?

– Конечно. Его машина – скоростная и небольшая. Он возит почту, лекарства, иногда людей. А рейс у него только завтра. Вряд ли получится обернуться, но мало ли… Что вы ему предложили? Или Хомяк должен вам?

– Часы. Оставшиеся «Нестеров». Пойдемте.

Азамат вышел скоро. Загрузили его не особенно тяжело. Много ли получишь в долг? То-то и оно…

Древнее ружье и двадцать патронов к нему и обрезу, два ПММ с полными магазинами, два рюкзака с шестью сухпайками и парой донельзя старых плащ-палаток, по фляге на каждого. Не густо. А, да… Растаявшую грязь месили новые сапоги. Совершенно новые и очень удобные. Портянки шли бонусом. Красота, в общем.

Рассвет давно убежал, уступив место вполне привычному доброму хмурому утру. Жаль снега, было бы хоть отчасти красиво. Хотя… Бугуруслан выгодно отличался от многих других соседей. И не только хищно-умным мэром. Даже внешне тут многое казалось куда как интереснее и ярче. В силу возможностей, конечно.

Всему приходит свое время. Большой город, не меньше тридцати-сорока тысяч человек, если не больше, за Беду сжался до размеров станции и села вокруг нее, как два века назад. Хотя и станция-то теперь находилась у самого моста через Кинель, огороженная стенами форта и широким рвом. Стен у Бугуруслана не оказалось, все же не Кинель… Хватало реки с одной стороны и нескольких укреплений – с другой. Пока городок жил и этим, даже имея на выселках целые хуторки и неплохой такой посад, выросший от берега и до вполне себе кремля городского головы.

Крохотная банда ждала в той же, что и ночью, харчевне «Не продохнуть». Смысла идти куда-либо еще не виделось. К пайлотам без Пули девам и Костылю переться бесполезно, толка не выйдет.

«Не продохнуть» было заведением старым и с традициями. Десять лет исполнилось, если верить патронным донышкам, вбиваемым каждый божий день в различные мутировавшие бошки, украшавшие стены. Головы, в основном все же кабаньи, поставляла охотничья, рейдерская и бандитская братия, любившая «Не продохнуть» за тепло, уют и еду, не звавшую тут же поблевать или скоренько метнуться к трем будочкам во дворе. Канализации, само собой, в городе не водилось.

Правда или нет по поводу патронов, Азамату проверять никогда не хотелось. Десяток лет, так десяток, наплевать. Главное в другом: Леша Исаакович, хозяин «Не продохнуть», кредит ему открыл спокойно и без вопросов. Как мог: комнату, два матраса, четыре одеяла. И поесть. Много ли еще надо в дерьме, творившемся вокруг крохотной группки людей?

– О, наш молчаливый вождь вернулся, – Костыль, сидящий на полу, довольно кивнул головой, – ружбайка моя? Ты смотри, еще старее проданной. Мушкет, надо полагать. Оно стреляет? Точно, моя новая подруга на все времена.

Азамат не ответил. Его, его, как еще-то? Стрелял, сейчас или вообще, Костыль лучше Уколовой. И куда лучше Даши. Особенно теперь, когда после их пробежек в дождь, снег и мороз пальцы старлея воспалились и ныли, порой крючась в судорогах. А Даша после дома Ба так и не пришла в себя. Лежала, закутавшись с головой, и спала. Опять спала. Вместе с Саблезубом. Хорошо хоть, кот дрых просто по своему кошачьему обыкновению.

– Разбирайте барахло, – Азамат осторожно сложил вещи на недавно струганный пол. – Собираемся, надо идти.

– Куда? – Уколова, смотрящая в окно, обернулась. Настроение отсутствовало с самого приезда. Азамат даже начал немного переживать.

– К пайлотам.

– Ась?! – Костыль аж поперхнулся, засмотревшись на плавный поворот Уколовой и всех ее ног в две трети роста. – К кому?

– Пайлоты? – Старлей улыбнулась. – Почему именно так?

Азамат пожал плечами. Ну, хотелось так бывшим курсантам Бугурусланского летного гражданской авиации, так и что? Пилот, пайлот, какая разница?

– Хомяк сейчас в клубе.

– Мать моя женщина… – Костыль присвистнул. – Прям клуб? Прям вертеп разврата, алкогольных и половых излишеств?

– Вот все это вместе называется бордель, – Уколова нахмурилась.

Азамат вздохнул. К сожалению, клуб и бордель находились рядом. На двух этажах «Красного Барона».

– О-па… – Костыль ухмыльнулся. – Судя по лицу нашего невозмутимого предводителя, я угадал. Батюшки мои, как я люблю цивилизацию.

Старлей присела рядом с проснувшейся Дашей. Тоскливо посмотрела на Азамата:

– Они хоть летают, твои пайлоты?

Азамат замер, глядя в ее ореховые глаза. Ему даже стало стыдно.

– Твою… Азамат, они не летают, называют себя пайлотами, бухают и бедокурят в кабаке «Красный Барон». На кой они нам, скажи, пожалуйста? Что твои друзья умеют?

– Скользить. По земле, по снегу, по грязи. Со скоростью хорошего внедорожника. Как? Сами увидите.

Саблезуб лениво зевнул, явно желая еще немного отдохнуть.

Красный огромный пропеллер, вместе с обтекателем и крыльями биплана, собранного, склеенного и слепленного умельцами из всякого дерьма с палками, виднелся издалека. Даже из-за высокого автобуса, переделанного в ворота-ДОТ. Даже из-за бетонных плит, увитых колючкой, частокола перед ними и башен с пулеметами по углам укрепления.

Серый горбатый ангар высился над городом, как Салават Юлаев – над Белой, не иначе. Блестели гребни кровли, отполированные временем и степными суховеями. Красный кирпич на фасаде, решетки, стальные щиты.

– Стоять! – рявкнули с башенки. – К кому?

Азамат вышел вперед, откинул капюшон.

– А, Пуля. А с тобой кто? Кроме кота, никого не знаю.

Ответить не вышло. Костыль, скучающий с самого поезда, смачно и жирно харкнул под ноги. Стоя рядом с Азаматом и наплевав на его просьбу не высовываться.

– Трындец, умник… Спецотряд по захвату вашей долбаной богадельни, не иначе. Ты приглядись, зёма, внимательно приглядись…

Уколова опасливо отступила, прикрывая Дашу, еле стоящую на ногах. Азамат шмыгнул носом, прикидывая варианты. Оба казались плохими… Если не сказать больше. Часовой, то ли ошалевший от наглости, то ли запнувшийся при перезарядке ПК, молчал.

– Пригляделся? – Костыль присвистнул. – Думаешь, внизу коротышка-башкир, красивый и приличный блондин, длинноногая, замученная и чуток покалеченная милашка? А, да, и еще полумертвая девонька, недавно переставшая кукол нянькать и пока еще без сисек? Болт те на воротник, совсем ошибся. Мы – чертова спецкоманда из Башмена, Человека-Матюгальника, Мадам Смертельный Поцелуй и… и просто девки с неопознанными способностями. Знаешь, почему Мадам Смертельный Поцелуй? Да она просто кончает, только откусывая языки жертвам… Так что, мил-друг печено яблоко, или пуляй по нам всю ленту, спасая друзей-товарищей, или запускай нас уже, а то я остохренел топтать грязь и мокнуть.

Азамат тихо выдохнул, нащупав за спиной обрез. Может, и выгорит, если выстрелить в стену, не покалечив часового, потом уйти в мертвую зону и ждать Хомяка. Может, получи…

– Ой, не могу! – с вышки неслись всхлипывания и гогот. – Ну, ты, чудак-человек, рассмешил. Пуля, ты откуда его такого взял?

– Взял… – Костыль, выкобениваясь, отставил ногу, упер руку в бок. – Эт я твоего знакомца с гаремом взял довеском, чтоб не скучно ехать было. Смекаешь?

– Типа того. Слышь, юморист, ствол сдать не забудь. Пуля, ты тоже. И девушки. Откатывай, свои.

Серая громада, грохочущая наваренными и наклепанными листами, скрипнула. Вздрогнула, поддаваясь силе двух огромных воротов, вращаемых изнутри десятком бедолаг в цепях. Пайлоты с людьми не церемонились, как и все в округе.

– Пуля!

Азамат обернулся к вышке.

– Чая нету?

Пришлось развести руками. Даже стало чуть стыдно. Но чай теперь, после смерти Зуича, шиш когда увидишь.

– Хомяк в едальне. С утра сидит, квасит.

– Спасибо.

Оказался внутри форта пайлотов – и свободен. Сдай оружие, делай что хочешь. Никто не станет лишний раз коситься. Они шли к ангару, пропеллер и сам биплан становился все больше, неожиданно нависая над головами.

– Костыль?

– А?

– Не делай так больше.

Глаза в глаза. Карие в прозрачно-серые. Костыль, чуть дергая щекой, нехорошо ухмылялся. Азамат фирменную ухмылку пока придержал. Вдруг дойдет?

– Хорошо.

– Спасибо.

Даша бледнела на глазах. Что случилось в чертовом доме? Девчонке совсем не лучшало. Саблезуб, стоя рядом с ней, мяукнул, глядя на Азамата. Переживал, морда усатая. И скажите потом, что просто зверь. Ну да, точно.

– Тут у тебя тоже кредит?

Азамат не ответил. Потянул на себя дверь, вошел первым. Хватит выступлений Костыля и неприятностей. Не все такие веселые, как Жора, голос которого Азамат не признал из-за насморка. Мало ли, вдруг новые лица, не знающие его собственного. Или кота.

– Пуля!

Не, лица те же. Сергеев, сидя за своей стойкой, радостно скалился во весь набор зубов, подходивший панде, а не человеку. Зубов у Сергеева было ровно через один. Но оттого улыбка не становилась менее дружелюбной.

– Здорово, Сергеев. Мне Хомяк нужен.

– Всем нужен Хомяк, – совершенно философски рассудил Сергеев, – умеет, паскудник, находить клиентуру. Жрет он, Пуля, в едальне. И квасит.

– С утра?

– С ночи.

– Это хорошо.

Уколова толкнула в плечо.

– А?

– Чего хорошего в колдырящем с ночи пайлоте чего-то, скользящего над землей?

Сергеев хохотнул.

– Дак он сейчас уже не в дым. Всего лишь в грибы. Особенность организма, понимаешь. Под хмельком так ведет, залюбуешься. Какие кружева выписывает, стервец…

Азамат лязгнул обрезом по стойке. Кивнул остальным. ПМ Даши выложил сам. Девчонка еле держалась на ногах.

– Сергеев?

– Чего?

– Ей бы отлежаться…

Сергеев вздохнул. Покосился под стол. Азамат знал, куда смотрит старый пес. Нога у него осталась одна. И слава Всевышнему, а могла бы остаться половина тела, не подоспей он, Азамат, вовремя. Сергеева он тогда знать не знал. Но когда человека на твоих глазах дербанит страхолюжина, получившаяся из многих потомств кавказских овчарок, не до знакомств. Сергеева он спас. Ногу – нет. Но благодарен тот оказался навсегда. Даже в нарушение кое-каких правил.

– Щас… Петя! Петя-а-а!! Штопаный ты ленивый ган…

– Чо ругаишься?

Костыль аж крякнул. А Саблезуб заурчал, на всякий случай, блеснув клыками.

Роста в Пете было не так и много. Ну, метр восемьдесят, чего там больно. А вот веса и богатырской силушки – явно больше. Куб на ногах-столбах. Ручищи до колен, толстенные, обезьяньи, густо поросшие черным вьющимся волосом. Макушку природа волосами обделила, щедро вернув бородой и прочим, уходившим под видавший виды тельник.

– Ой… – Петя покосился на кота. – А можно погладить?

– Ёксель-моксель… – Костыль хрюкнул от удовольствия. – А петушка сахарного на палочке не надо, юноша?

– А есть? – обрадовался Петя. – Дашь?

Костыль потерялся. В отличие от Сергеева.

– Петя, возьми девочку и отведи ко мне, пусть полежит.

– Обеих девочек, – буркнула Уколова, – и пусть принесет горячего попить, если можно.

– Ох, Пуля-Пуля… Девочку и тетеньку. Потом сходи на кухню, возьми чайник взвара, меда и поесть. А себе потом возьми сгущенки. Полбанки, в шкафу. И не вылизывай, пожалуйста, потом мы тебе усы с бородой не отмоем. Понял, Петя?

Петя закивал, продолжая смотреть на Саблезуба с затаенной надеждой на «погладить».

Азамат положил руку коту на голову. Тот муркнул, удивленно глядя на здоровяка-дебила.

– Друг, иди с Женей. Охраняй, хорошо? Иди, иди, друг.

Сергеев помотал головой.

– Вани сын. Совсем головой звезданулся еще в детстве, когда мать с отцом не успели доскользить домой. Шли по прямой, автопилот выставили, машина дотянула до окраины. Кровищи было, кишки выдерганные, все в крови и дерьме, кабздец просто. Вот Петька и того… звезданулся. На всю голову. Все у бабки жил, да та недавно померла, ну, вот… забрали. Ладно, Пуля, идите уже. И нож с топором сдай, пожалуйста.

– С каких пор холодное сдается, Сергеев?

Сергеев издал непонятный звук. То ли подавился чем, то ли кашель подавил. Покраснел, надулся, но сдержался. Костыль присвистнул, глядя на малиновое лицо.

– Дядя, смех продлевает жизнь на пять минут. Понятно, что хорошая бабенка с сиськами продлевает на еще дольше, но ты б не сдерживался, поржал.

– Ай, ну тебя, звездун.

– Краснобай, елы-палы, инвалид Куликовской битвы. Я ж только из-за уважения к твоему статусу калеки сейчас люлей пачку свежих и горячих не распечатываю. Тоже мне, капитан Сильвер, ага. Звездун я, смотри, чего. Это тебе – попугая на плечо и шарманку, вылитый…

– Помолчи, – Азамат пнул того в лодыжку. – Сергеев, почему сдавать?

– Охренеть не встать, дорогой друг Азамат!!! – взорвался Сергеев. – А кто, позволь спросить, о прошлом разе, с полгода назад, идя в Уфу с товарами, изволил расслабляться здесь в компании Кваски? Я?

– И чего?

– Ничо. Через плечо, за ногу тебя, да в ухо. Кто не поделил с Тощим Тройку и ее три молочных железы, а? Ты? Да и шиш с ним, не поделил – и ладно. На фига надо было, молодой человек, демонстрировать навыки стиля кунг-фу а-ля пьяный мастер на Тощем и его команде? И потом убедительно доказать свое превосходство городскому патрулю?

– Я?!

– Обалдеть… – Сергеев, вскочивший и брызгавший гневной слюной ему в лицо, хлопнулся назад. – Надо ж было так нализаться… А говорили тебе – не пори с Кваской его непонятные суспензии с эмульсиями, настоянные на грибах этих чертовых! Чего тебе самогона или спирта не бухалось? Ты, Пуля, ты решил показать патрульным, как надо брать языка в группе из трех часовых. Пуля, через колено тебя, да об коромысло! Да никто у нас патрульных не любит, не хрена им тут делать! Но и калечить ребят на кой шиш?

– Сильно?

Сергеев скорчил рожу и покрутил рукой. Мол, ну… Вспоминай сам, и все такое.

– А в ходе разборки с Тощим именно ты отломил ножку у самого красивого стола, гордости нашего клуба. Единственного, Пуля, настоящего деревянного стола! И этой самой деревяшкой… Пуля… Тощий же потом месяц не выходил на машине. Из-за переломов, думаешь?

Азамат вздохнул, предчувствуя что-то плохое. И вопросительно уставился на Сергеева.

– Ты ж, чертов садист, натурально показал ему всю неправоту в его отношениях со шлюхами, совмещенную с патологической любовью к противоестественному способу сношения. И разломал ее в щепки об, понимаешь…

– Задницу, ага… – Костыль гоготнул. – Слышь, Ункас, последний из могикан… Ты теперь будешь Чингачгук Великий Змей, вождь делаваров. Вот ты крут, братишка… Клево, блин. Мне жутко интересно забухать в твоей компании. Только, чур, без ломания мебели и разговоров по душам. Мало ли, чего тебе не понравится в моих хобби и увлечениях. Я, брат, тот еще озорник и оригинал.

– Помолчи.

Азамат без возмущения сдал имеющееся оружие. И пошел в накатывающие шум, запах кухни, сладкого женского пота, масляной кожи и спирта. В сам клуб «Красный Барон».

Много надо человеку для счастья? Не особо. Наесться от пуза, выспаться в сухости и тепле, одеть-обуть чистое и целое и не опасаться за завтрашний день. Разве что с последним сложилось немного по-другому. Ну, последние двадцать лет – уж точно. Другое дело, у всех по-разному.

Коли не знаешь, найдешь ли чего завтра поесть, или там босиком снежную кашу месишь, воды рядом нету, зуб сгнил и болит – мочи нет, да вдруг жар начался, и чего-то помирать собрался… это одно. Особенно когда ты – никто и звать никак. Самый обычный погорелец после пожара, спалившего к чертям собачьим всю планету.

И совершенно иначе ощущается завтрашний день, если ты пайлот. Мужик ли, баба, какая разница. Умеешь вести машину, рисково, в любую погоду, в любое время – завтрашний день окрашен другими цветами. Удачи и благодати вместе с… Выделанной новой кожей куртки, шлема, сапог или унтов, сумки-планшета и теплых перчаток. Всегда ждущей на базе, на точке, куда несешься сквозь мглу и ночной вой, на хуторке, где застрял из-за поломки… всегда ждущей горячей жратвой, сковородкой со шкворчащим мясом, теплой сладкой красоткой, подкладываемой под бок отцом-дядей-хозяином, чьего отпрыска ты завтра покатишь в город, к суровому и безумно дорогому врачу. А этот самый врач тебя так же встретит, обслужит, приголубит, вкатит ампулу с поистине золотой жидкостью, если вдруг решит все же выдрать к чертям подгнивший зуб. Каждому – свое.

Так что… Свободное время пайлоты проводили лихо, с огоньком, в излишествах и грехах. А «Красный Барон» давал все возможное. За исключением, пожалуй, чего-то совсем уж… своеобразного. И то не особенно верил Азамат в такие расклады.

Так что…

– Это рай, браток, точно тебе говорю, – Костыль оскалился, оглядываясь. – Чтоб мне пусто было, чтоб мне никогда не проснуться в собственной постели, чтоб мне… Вощем, тупо, чтоб мне. И почаще вот так, как здесь.

Пайлоты скользили в разные стороны. Докатывались до Абдулино и Асекеево, цеплялись за Бузулук и Октябрьский. В сторону Кинеля и Самары не шастали из-за суровости железнодорожников. Хотя, поговаривали, бывали они и в Курумоче. Про него Азамат слышал мало и не верил, что можно летать. Не верилось ему. Несмотря на серебристый аэростат, всегда торчавший в небе над Бугурусланом. Так то, считай, просто наблюдательный пост, и не больше. Но мало ли…

Платили заносчивым сволочам хорошо. Так хорошо, что хватило обшить стены «Красного барона» необходимыми красными цветами, вперемежку с черными и серыми. Азамату цвета не нравились, но в чужой монастырь, как говорится…

Душно. А как еще, если соляру любители кожаных теплых комбезов и летных курток предпочитали заливать не в генераторы, а вовсе даже в баки машин? То-то и оно, потому так душно.

Свечи, свечи и еще раз свечи. Накрытые стеклянными колпаками, огромные, стоящие вдоль стен. Аккуратные и не очень, в подсвечниках, шандалах и просто стеклянных банках по столам. Оплавившиеся и капающие вниз с деревянных колес под потолком. Как клуб не погорел за все время своего буйства? Да черт знает, как… Но не погорел.

Низкие столы, широкие разномастные кресла и диваны, обитые, само собой, только всеми оттенками красного. Сцена в дальнем конце, обтянутая пурпурными кусками ткани, с тапером и диксилендом рядом. Красотки в хрустящих и блестящих кусочках ткани, чистенькие, пьяные и выплясывающие черт-те что, выбрасывая стройные, полные, плотные и даже пару вполне себе толстеньких ног выше головы. И вусмерть бухущие пайлоты, гомонящие и наливающиеся до белочки в компании чертей из-под стола.

– Отличники ГБО, – констатировал Костыль. – Чудесные люди.

– Кто?

– Грабь, бухай, отдыхай… Специальные дисциплины новой олимпиады нашего отрезка Кали-Юги. Для тех, у кого каждый день – последний.

Интересоваться Кали-Югой Азамат не стал. Он сам, может, и дремучий мещеряк-следопыт, точно. Только человек может учиться – сам или с помощью друзей. А Саныч человеком был образованным. И про эпоху гнева, страстей, страха, опасности и страдания по календарю каких-то там индусов рассказал запросто так. Во время философского диспута, проходившего после штурма чего-то там нужного и отмеченного найденными канистрами со спиртным. Саныч тогда вообще много чего наговорил, треща без умолку, вдруг решив поделиться всем подряд. Еле уняли и отправили спать. Мишка смеялся, закусывая очередную порцию собственным рыжим усом. Азамат расслабился, сидел и слушал… Да, сидел и слушал. И все были живы. Все его настоящие друзья.

– Хомяк, – Азамат ткнул в дальний стол. – Почти готов.

– Ну да, – Костыль понимающе кивнул. – Смотрю и гадаю, он в дым или в грибы?

– Почти готов прийти в себя… Значит, в шишки. Или в сопли. Пошли.

По дороге Азамат остановил девчушку-разносчицу. Попросил принести жирного и мясного. Желательно не особо горячего. Обжигаться Хомяку не нравилось.

– Пуля!

На таком расстоянии трезвеющий пайлот его бы и не рассмотрел. И вряд ли бы доорался через «Беги, ниггер, беги», вдруг накрывшую все вокруг. Костыль, недовольно фыркнувший, даже привлек внимание окружающих.

Да, Хомяк пока все еще пребывал в своих личных фантазиях и мечтах, сотканных спиртовыми испарениями и приемом внутрь. И голос оказался женским. Пусть и хриплым до схожести с мужским.

Пустельга очень любила свое типа имя. Еще она просто обожала обтягивающую кожу и всякие металлические финтифлюшки. Могла позволить. Ее «Кречет» работал как часы, а скоростью мог потягаться с Хомяком. Вот только Азамату она куда больше нравилась Леной, а металл в ушах, носу, подбородке и губах делал ее, в его глазах, похожей на одомашненную буренку. Звяк-звяк, и все такое.

А еще Пустельга крайне сильно котировала свое положение и статус. И ненавидела, если их пытались ущемить. Как сам Пуля – в последнее посещение пайлотов. Хотя всего лишь помешал в меру красивой, пусть и сильно тощей девке забить хлыстом уборщицу, еще и придушивая ее цепью отошейника. За испачканные мокрой тряпкой новые сапожки. Поломойка уже даже не орала, а молча похрипывала, пальцами раздирая шею и безрезультатно пытаясь разодрать плотный широкий ошейник. Так вот и не сложилось у Азамата с Пустельгой. Неудивительно, учитывая сломанную руку последней. Хотя ее-то он сломал в самый крайний момент перед тем, как та собиралась разрядить в затылок Пули всю обойму ТТ. Но зло пайлот с черными волосами затаила.

– Да?

Пустельга, посасывая через соломинку пойло из пузатого стакана на ножке, поднялась. Величественно и неровно. Качнулась, выбросив несколько интересных матюгов, устояла. Костыль покачал головой, скорчил рожу.

– Вам стоит чем-то помочь, красавица?

Пустельга хрипнула носоглоткой, уставилась на него бессмысленно блестящими глазами.

– А ты чо за хрен с горы, придурок?

– Фу… Как некрасиво, когда такие слова срываются с настолько красивых, полных, идеальных в своей несимметричности, зовущих и манящих своим блеском губ… – не обращая внимания на ругань, Костыль оперся о спинку дивана пайлотов, замолчавших и изумленно пялившихся на него.

Сивый нахал повел хищным носом, вдыхая что-то, явно отсутствующее в воздухе клуба. Азамату сейчас ощутимо воняло в ноздри подгоревшим салом, табаком с коноплей, разлитой сивухой, приторной сладостью из бокала Пустельги и еще более приторной – из расстегнутой куртки и немалого выреза на груди. А вот Костылю…

Не иначе как ему чудились запахи свежескошенного луга, детства и яблок, если судить по довольно блестящим глазам, блаженной улыбке и взгляду, мягко ласкавшему высокую и злющую красотку.

– Ии-и-щ-щ-о раз пвввтри! – решительно потребовала пайлот. – Э? Чо ты там про мой эбблет скза-а-ал, а?

Как сивый оказался рядом, как приобнял, пощекотав щетиной, лебединую ее шею? Азамат даже не понял. Но сообразил другое.

Костыль, наглая и хитрая скотина, одним выстрелом своего трепачевика сделал дуплет. Укокошил зараз двух вполне себе упитанных зайцев. Отвлек злющую, пьяную Пустельгу от Азамата и подарил тому возможность без помех поговорить с Хомяком.

Прям бинго. И ведь зауважаешь его после такой жертвы… Хотя… Азамат посмотрел на Пустельгу, внимающую шепоту Костыля. Пайлот именно внимала, с совершенно странным для нее видом. Замерев, не хлопая чудеснейшими густыми ресницами, остекленело смотря куда-то в пустоту и не прекращая облизывать губы. Вот так вот… Прям чудо какое-то.

Стоило воспользоваться, что Пуля и сделал, разом пройдя оставшиеся метры.

Сел, откинувшись и дав отдых спине. Пару минут молчал, надеясь перестать слышать мерный храп и уже увидеть мятую небритую морду. Не вышло…

Пришлось применять неспортивный прием. Поднять со стола и шлепнуть под ухом мирно спящего Хомяка его же собственную планшетку. Результат вышел очень и очень… Годным.

Хомяк отлепился от столешницы мгновенно, потянув за собой тоненькую ниточку слюны и щелкнув предохранителем.

– Эй, друг, тихо… – Азамат усмехнулся. – И часто ты так в людей стволом тычешь?

– А?! – ошалелые глаза уставились на него. – Пуля, твою-то…

– Точно, я. Здравствуй, Хомяк.

Пайлот убрал ствол, выдохнул. Нашарил где-то в кармане куртки бумагу, кисет, начал сворачивать самокрутку. Глядя на трясущиеся пальцы, пришлось забрать и помочь. Прикурил Хомяк сам, от свечки, чуть не подпалив отросшие усы.

– Ты как тут?

Азамат пожал плечами.

– Мимоходом. Помощь нужна.

– Не-е-е… я завтра на маршрут, сегод…

– Хомяк!

– Чего?

– Поешь. В себя быстрее придешь. А я пока все расскажу.

Разносчица, вся такая милая, в мехах, прикрывающих ее от груди и до… до начала бедер, довольно улыбаясь Азамату, грохнула подносом.

– Ух, ты ж, ё… – Хомяк подскочил. – Дура!

Девица огорчилась и намылилась уходить. Пайлот поймал ее за цепку, идущую по спине от ошейника.

– Сюда иди… Как зовут? Леночка? Ты, Леночка, будешь извиняться передо мной за это, ясно?! И…

– Хомяк! – Азамат начал злиться. Время убегало.

– Что?! – пьяный пайлот начал наливаться злобой. – Что не так, дружище?!

– Поешь, – Азамат подвинул тарелку с густой похлебкой, пахнущей самым настоящим мясом. Девчушка, может быть, и ела подобное… со дна котла, что собакам не дают. А этот нос воротит, забавляется с беднягой. – Поешь, надо поговорить.

Хомяк уставился на него. Смотрел долго, не отпуская девчушку. Та потихоньку начинала багроветь. Пайлот дернул щекой, все еще злясь. Азамат наклонился вперед, вспомнил про…

Могло ли прошлое отражаться в глазах? Хомяку явно лучше знать. Разносчица убежала, на ходу растирая шею и размазывая сопли напополам со слезами. Пайлот пододвинул еду, взялся за ложку. Шумно хлебал, закидывая жирное и горячее, краснел и потел. Но не останавливался. Уже даже ему стало ясно насчет переноса маршрута и прокладки нового. Да, долг – дело неприятное. Азамат никогда не напоминал ему про спасение у Богатого. Сейчас пришлось бы… Но Хомяк был честным пайлотом. Испорченным, наглым, злым, но честным.

Если ты не держишь слово, данное в Беду, многие ли доверятся тебе? То-то.

– Мне надо в сторону Белебея. Есть же прямая дорога?

– Есть… – Хомяк сделал перерыв. – Снег еще слабо лег, быстро не выйдет.

– Всяко быстрее, чем ногами. Я заплачу.

– Не надо.

– Надо. Это опасно.

– Опасно?! – Пайлот хохотнул. – Опасно, друг, сунуть руку в пасть любимому кавказцу нашего мэра. А это… А это – самоубийство. И ты меня тянешь в ту сторону.

– О, речь как раз о нашей прогулке! – Костыль бодро шлепнулся рядом. – И что я слышу? Речь про опасность, смерть, выпотрошенные тела глупцов и про кого-то из них же, подвешенного на собственных кишках? Жутко занимательно и щекотательно для нервов. Так о чем вы, мужчины?

Хомяк хмуро покосился на довольно скалящегося сивого тощагу. Будь лицо Костыля чуть проще и улыбайся он по-настоящему радостно, вид был бы совершенно дебильный. А так… А так почему-то хотелось проверить наличие ножа на поясе. Или кастета в кармане. И кошеля за пазухой.

– С тобой?

– Да, – кивнул Азамат, – Костыль, это Хомяк. Хомяк, это Костыль.

– Безумно приятно, – буркнул пайлот, возвращаясь к похлебке, – веселитесь, не отвлекаю. Смотрю, вам здесь у нас понравилось, чем вы нас как гостеприимных хозяев несказанно радуете.

– Не женщина, мечта… – Костыль кивнул на бумагу и кисет, Хомяк пожал плечами. – Спасибо, добрая душа. Нет ничего лучше, чем вот так расслабиться после такого горячего… разговора по душам. Наизнанку вывернула себя эта кожаная красота. Ух просто. А вы, гляжу, уже договорились?

– Типа того, – Хомяк доел, крякнул, рыгнул, вытер усы ладонью. – Когда тебя долгом прижмут к стенке, не так договоришься.

– О, как… – Костыль кивнул. – Согласен. Особенно если не пошлешь кредитора. Да? Или пошлешь? Я б послал.

– Пошлешь его, пожалуй.

– Как скажешь… Но вообще, если задуматься, отказаться можно от всего и всегда. Тут же вопрос выбора, не больше и не меньше. Хотя, понимаю, слово есть слово. Молчание – серебро, а слово – золото. А уж в нашем прочно свихнувшемся мире цена его даже выше, полагаю, и меряется совершенно иначе. Так что, монсир военлет, или как вас там по должности, вы все же правы… к моей обалденной радости от самого этого факта. Но вот что меня пугает, джентльмены…

– Ну? – Азамат иногда уставал от этого странноватого попутчика.

– Довелось мне как-то отсиживаться в одной сараюшке с подвалом. И было там ровно три книги. О вкусной и здоровой пище – а это, честно вам скажу, на третий день стало хуже проводков от полевого телефона, наброшенных, скажем, на… зубы, и с раскрученной динамкой… Та еще палаческая ерунда – эта книга, всякие там беф-строгановы, колбасы такие и сякие, а рядом даже мышка не пробежит, и наружу нельзя. Еще пылился Большой советский энциклопедический словарь, но он все же оказался скучным. А вот третья книга… О крестном отце всей итальянской мафии где-то в Америке, и вот там, если память не изменяет, позвал он как-то чувака и говорит: должен ты мне, браток, так мол, и так, иди и законопать, к лешему, того-то. Вот, именно так, за должок. Прям как у нас, здесь и сейчас. Дежавю, о как.

– Ну, ты и языком трепать горазд, чертов ты балабол… – Хомяк, на глазах становящийся нормальным, присвистнул. – Заболтал зубы, вторую уже свернул и смолит, а я сижу. Уши развесил. Дежавю, ага.

– Не балабол, – Азамат усмехнулся. – Краснобай. У него хорошо получается. Так чего там опасного?

Хомяк дернул шеей. Автоматически прижал руку к теплому белому шарфу, не снятому даже в духоте клуба. Свежий шрам? Точно, рваный, как от рыбацкого крючка.

– Мне тебя быстрее туда надо доставить. Довезу с одной заправкой и до половины баков на второй кусок. Еще назад надо…

– Это понятно. И?

– Скользнем почти напрямую к Северному, там степь, скорость хорошая, и машина пройдет. Но там… у Бавлов, снежные.

– Кто?!

Спросили одновременно. И Азамат, и Костыль. Снежные?

– Люди снежные. Людоеды хреновы. Ну, говорят так.

– Кто говорит?

– Люди говорят, Пуля, люди. Зря трепаться о таком тоже никто не станет. Там же трасса рядом, остатки, вдоль нее караваны ходят, всяко надежнее, чем по степи шарашить. Было надежнее. Пока не нашли парочку караванов – то, что осталось. Вот ровно как ты говорил, дружище… Кровь повсюду, кости раздробленные, кишки выпущенные. На березе лица выдранные прилеплены.

– Выдранные?

– Снятые, мать твою, Азамат! Не срезанные аккуратно, а прямо вырванные с головы… Блин! И ты меня туда тащишь… Может, ну его, а? Отсидишься, за мой счет, само собой, через неделю снег уляжется, рванем – никто не догонит, а я тебя схороню, точно не найдут… М? Не?!

Хомяк стукнул по столу. Скрипнул зубами. Пуля шмыгнул носом, сунул руку в карман. Глупо, конечно, раз пайлот решил держать слово и рассчитаться с ним за спасенную жизнь. Но…

– Бери.

«Нестеров» лег на дерево, благородно лязгнув звеньями браслета. Костыль издал непонятный звук и потянулся к хронометру. Подумал и убрал руку.

– И вот эту штуковину ты таскал с собой все время?

Азамат кивнул. Все – не все, какая разница? Предпоследние часы, украденные у Дармова из стола и спрятанные на самом дне вещмешка. Как-то хотелось расстаться с ними более правильно. Даже покупка оружия вышла бы дорогой.

– Зачем? – Хомяк смотрел на не померкнувшую нержавейку жадно. – Договорились же…

– Бери.

Второй раз отказываться тот не стал, кто ж не хочет халявы? Глядишь, и скользить станет веселее, не думая о бездарном риске самым дорогим. То есть машиной. Жизнь свою Хомяк ставил чуть ниже, такие уж взгляды на мораль и общечеловеческие ценности.

– Спасибо. А про какую красавицу ты тут ляпнул?

Костыль широко и масляно расплылся.

– А такая, знаешь, вся в коже.

Хомяк присвистнул.

– А знаешь, в чем секрет, братишка?

– В чем?

– Не давать им говорить. Пьяная женщина великолепна и страшна. И если уж присядет на уши, то все, туши свет. Так что поговорить ей я не дал. А то потом началось бы… я тебе открылась полностью, все-все из себя вытащила наружу, а ты…

– А чего ты?

– Да ничего. Хочешь поговорить о своей несчастной жизни и как тебя никто не любит – потрынди с подругой. Нет подруги? Редкостная ты… редкостная, значит, вот и все. Ты ж со мной что, по душам поговорить хотела или попытаться поймать немного удовольствия? Вот, и я о том же. Не давайте им трепать языком, мужики. Открыла рот, так займи чем-нибудь.

– Железная логика, – Азамат встал. – Через сколько выкатываемся? Готовить машину надо?

Хомяк сплюнул.

– Кому готовить? Мне? Обижаешь, дружище. Она у меня готова сразу по возвращении, в течение двух часов. Забирай товарища краснобая и…

– Своего кота и двух женщин.

– Баба на судне – к беде…

– У тебя ни шиша не судно, чего травишь?

– Ну… – Хомяк почесал затылок, – тоже верно. Вощем, Пуля, я пью взвар, а ты веди их сюда. Вместе и пойдем.

– Я не удивлялась боевому трактору Золотого. Мне понравилась яхта твоего друга. Потом мне довелось краем глаза увидеть танк… – Уколова прикусила губу. – Но вот это… Я даже не знаю. Оно хотя бы как-то может передвигаться?

– Это аэросани… Почти.

Хомяк довольно стукнул по обтекателю. Кабина Ан-2, куцая и грубая, с перенесенным назад двигателем и пропеллером. Дополнительные баки с горючим по бокам, на обрезках обоих крыльев. Лыжи, матово-серые, непонятные, на восьми стойках-амортизаторах. И алый цвет всего корпуса. Черная лошадиная голова под остеклением.

– Р-э-э-э-д бути.

– Бьюти, – поправил Хомяк, – красавчик, то есть. Весь в меня.

– Офигеть, – Уколова присвистнула. – Азамат, а больше никак? Что-то как-то тревожно на сердце от этого сарая с пропеллером… даже слов не подобрать.

– Не бойся, женщина, – Хомяк сплюнул, – Красавчик домчит, куда надо. Моргнуть не успеешь.

– Ну да, точно. Я ж моргаю куда как долго. По полдня, бывает.

– На борт, пассажиры… – Хомяк поглядел на черный чугун неба. – Погода портится.