Глава 7
С добрыми намерениями
Женя ворочался на жестком матрасе, мучаясь болью в натруженной спине. Не получалось ни спать, ни бодрствовать, на душе было пусто и муторно. Короткие мгновения сна не приносили отдыха и успокоения, юноша с криком просыпался от кошмаров, вскакивал и ложился обратно, глядя на смутно белеющий потолок, и там ему виделся укоризненный профиль Марины.
– Она предала меня тоже. Предала. Предала, – шептал осужденный, и от этой мысли ему хотелось умереть. – За что все так со мной? Что я сделал, где ошибся? Я не виноват.
«Смотри на себя! Ты – сильный. Ты – смелый. Ты все выдержишь!» – звучал в голове знакомый голос. Чем больше парень думал, тем больше удивлялся самому себе. Его уже не тревожило мнение отца, мнение людей, он страстно желал, чтобы его защитил, ему поверил лишь один человек, одна женщина, и от этой мысли становилось жутко. Почему она, зачем все это? Почему ему так важно, чтобы Марина верила ему?
– Она верит, она знает всю правду, всю! Но она не хочет мне помочь! – с тоской шептал Женя в темноту. – А я не виноват!
Юноша вышел в темный коридор. Ночная смена дежурных уже спала, утренняя еще не заступила. Самый тихий предрассветный час, около четырех. Бункер мирно спал, окутанный каким-то особым подземным уютом и безопасностью. Евгению подумалось, что все убежища немного похожи одно на другое, и каждое из них становится для выживших домом. Но для него весь этот маленький мирок после Катастрофы, столько лет бывший родным, знакомым и понятным, в одночасье стал враждебным и чужим. Двадцать лет толстые стены защищали его, звали домой из тяжелых вылазок, обещали безопасность и покой, но сейчас они стали казематом, последней тюрьмой осужденного, откуда хотелось бежать, не останавливаясь. Куда угодно, на расстрел, на съедение мутантам – только бы не оставаться здесь. Тусклый свет ламп угнетал, сводил с ума. Парню казалось, потолок опустился еще ниже, грозясь раздавить того, кто вдруг стал чужим для мира выживших.
– Они все этого не понимают, – бормотал Женя, кусая губы. – Не понимают, не видят, они сплотились в ненависти ко мне, я один против них, против всех…
Он нуждался в совете, поддержке и помощи, юноша знал, что ему сейчас этот нарыв не вскрыть, – это конец, безумие, смерть. В этих мыслях он замер у одной из дверей, не решаясь постучать. Посчитал до десяти, выдохнул. Эхо от стука заплясало по коридору, Евгений вжался в стену, подумав, что теперь он точно перебудил все убежище.
Но бункер по-прежнему спал. Лишь дверь приоткрылась тихонько, и возникшая на пороге Марина кивком пригласила юношу войти.
В крохотной комнатушке было темно, на столе горел одинокий ночник. На металлической кровати лежала смятая простыня и шерстяное одеяло, на тумбочке – открытая книга, небрежно заложенная листком бумаги, на стуле по-военному аккуратно висела одежда.
Женщина щурилась от света. Сонная, беззащитная, сейчас она была совсем не похожа на равнодушную и холодную Алексееву, которую бункер видел днем. На ней была длинная рубашка на голое тело, в неярком свете лампочки было заметно, что ее неестественно худые ноги покрыты страшными зажившими шрамами – следами мутации и экспериментов полковника. Марина поежилась, устало потерла виски, жестом пригласила Женю сесть, но тот остался стоять.
– Доброе утро, – недовольно проворчала Алексеева. – Что случилось?
– Ответь мне – почему я? – без приветствия начал парень.
– Ты за этим меня разбудил ни свет ни заря?
– Ответь!
– Что ты хочешь знать, Женя? Почему тебя унижают и мучают? Потому что ты осужден за поджог бункера, и Егор отдал тебя народу на расправу. Почему именно тебя? Потому что все улики были против тебя. Что еще тебя интересует?
– Ты знаешь, что я не виноват, – парень смотрел на нее исподлобья, почти с ненавистью.
– Кто тебе это сказал? – удивилась Марина, но явно притворно.
– Это был не вопрос, – мрачно процедил Евгений. – Ты знаешь, что я не виноват.
Алексеева склонила голову набок, пристально наблюдая за ним.
– И чего же ты хочешь от меня? – наконец спросила она.
– Помоги мне!
– Нет.
Парень шагнул вперед, его затопила ярость и обида, казалось, он готов был броситься на женщину с кулаками, избить, уничтожить, только бы не видеть этого равнодушного, усталого взгляда с примесью унизительной жалости.
– Ты… ты… – юноша задохнулся от возмущения.
– Сядь! – строго приказала Марина.
– Ты должна мне помочь! – крикнул парень, замахнувшись на нее.
Алексеева встала – бесстрастная, невозмутимая. Она была на голову ниже его – худая, изможденная – но куда сильнее.
– Ну, бей, – тихо сказала она, не отводя взгляда. Женя замер, но руку не опустил. – Бей же, ну! Ты же за этим сюда явился, выбить из меня правду, выплеснуть гнев и обиду. Если тебе станет легче, ударь меня, я ведь причина всех твоих бед, так ты думаешь?
Он вдруг смутился, сделал шаг назад. Ее спокойствие выводило из равновесия, запал иссяк, рука бессильно упала вниз.
– Остыл? – продолжила Марина. – Теперь сядь. Я не могу тебе помочь. Ты знаешь, что я здесь – никто, у меня нет никаких привилегий. Да, Олег и твой отец хорошо отнеслись ко мне, да, моя помощь во время пожара и по пути сюда помогла мне завоевать их расположение. Но подумай сам, что будет, если я выскажусь в твою защиту. Да и что я скажу?
– Правду, – чуть слышно проговорил парень. – Всю правду, какой бы она ни была.
– Какую правду, Женя? Ты обвиняешь меня?
– Ты врешь всем. Ты знаешь куда больше нас. Что происходит? Почему ты была уверена, что Олег примет нас? Почему ты, именно ты разбудила отца, когда начался пожар? Почему ты знала, что побег от военных удастся? Почему?! – вопросы посыпались бесконечным потоком, юноша задрожал, не в силах себя контролировать, вцепился побелевшими пальцами в спинку стула.
– Я ничего не знала, дружочек. Я надеялась на удачу. Побег был нашим последним шансом на спасение, во время пожара я первая услышала крики о помощи. Рыбаков принял нас из сострадания, он добрый человек, разве он мог бросить на произвол судьбы женщин и детей? Хорошо, если предположить, что это не ты поджег бункер, то кто? Кого ты поставишь на свое место? Никто не поверит ни тебе, ни мне.
– Ты не хочешь мне помочь. Я помогу себе сам. Завтра же скажу при всех, что я не поджигатель, не сволочь! Буду просить о милосердии, умолять отца, чтобы он разобрался во всем! – запальчиво воскликнул Женя.
– Сделаешь только хуже, – грустно заметила Марина.
– Хуже?! Куда уж хуже?! – парень вновь сорвался в крик. – Они плюют мне под ноги, они все ненавидят меня! Да лучше сдохнуть, чем так! И ты, ты… За что? Твое безразличие мне больнее, чем презрение отца!
Алексеева вздрогнула, ее глаза расширились, и в них проскользнуло что-то человеческое, несвойственное ей.
– Не надо так. Я – чужой человек, не привязывайся ко мне, дружочек. Будет хуже. Пожалуйста, – лицо Марины на мгновение стало совсем детским, из-за холодной маски опытной, повидавшей многое женщины вдруг показалась юная девчонка, когда-то давно, в день Катастрофы взвалившая на себя непосильную ношу. Алексеева испугалась самой себя, этих чувств, ей захотелось оттолкнуть этого наивного мальчишку, прогнать его прочь, чтобы он не смел, не смел искать у нее поддержки и защиты!
– Уходи. Пожалуйста, уходи, – попросила она, отворачиваясь.
– Я обязательно узнаю правду, – пообещал Женя, вставая.
Он вышел в коридор и добрел до своей каморки. Бросил взгляд на часы, показывавшие без пятнадцати шесть. Долгая беседа не принесла ничего, только растравила раны. Юноша поднял ведро и швабру и вышел в общий зал. Его терзали сомнения.
Завтрак принес свою череду унижений. Парня по-прежнему не принимали за общим столом, презрительно отворачивались, когда случайно встречались с ним взглядами. У Жени внутри ширился и зрел мучительный протест, готовый в любой момент вырваться наружу. Отчаяние поднималось волнами, душило, терзало. Наконец этот гнойник лопнул.
Евгений в сердцах пнул ведро ногой, и оно со звоном покатилось по полу, плеснуло грязной водой. Разговоры мгновенно стихли, и весь зал уставился на парня.
– Я не виноват! – крикнул он. – Меня подставили! Вы не хотите понимать, вы сделали меня жертвой! Затравили! Нелюди!
Олег Семенович поднялся было с места, чтобы вмешаться, но Егор опередил его.
– Кто тебя подставил? – мрачно спросил отец, глядя в сторону.
Женя отбросил швабру и с внезапной смелостью и поспешностью заявил:
– Алексеева!
В зале стало совсем тихо, все присутствующие затаили дыхание, ожидая продолжения.
– Ты обвиняешь Марину Александровну в поджоге? – недобро спросил Коровин-старший, опираясь руками на стол.
– Нет, я… – начал было парень.
– Я повторяю вопрос: ты обвиняешь Марину Александровну в поджоге? Ты хочешь сказать, что это она вылила бензин в шахту генераторной и подожгла его? – перебил осужденного отец.
– Нет, – выдохнул Женя. Правды он не знал. Ему вдруг стало ясно, насколько глупым и безнадежным было его положение. – Но…
Слова кончились. Никаких резонных аргументов не было, Марина была права. Своей выходкой он сделал только хуже. Опозорился при всех, закопал себя еще глубже.
Егор Михайлович тяжело дышал, справляясь с собственной яростью.
– Тогда закрой свой поганый рот и продолжай мыть пол. Не смей позорить честное имя женщины! Мало того, что ты – преступник-поджигатель, так еще и лжец! Пытаешься оправдаться за чужой счет! Ты должен быть благодарен за то, что тебе сохранили жизнь, но нет! Ты решил нагло врать при всех! – боль начальника бункера, тяжкое напряжение последних месяцев претерпели странные метаморфозы и превратились в ненависть к собственному сыну. Ненависть горячую, злую.
– Отец… – с мольбой прошептал Женя. – Отец, поверь мне.
– Закрой рот! – рявкнул Коровин. – За клевету ты будешь наказан. Марина Александровна, преступник обвинил вас в том, чего вы не делали. Решайте, как поступить с ним.
Алексеева не взглянула на юношу, скрестила руки на груди.
– С моей стороны не будет больше никакой помощи осужденному. Я проявила милосердие, пытаясь облегчить его тяжелую судьбу, но ошиблась. Пусть Евгений продолжает выполнять исправительные работы, к которым его приговорили, – хладнокровно ответила она.
Жене показалось, что на него вылили ведро ледяной воды. Он хотел кричать, оправдываться, но не мог выговорить ни слова. В зале снова стало шумно, послышался смех и обидные выкрики. Юноша, как в тумане, побрел к выходу.
– Тебя не отпускали, – раздался в спину голос Егора Михайловича.
Парень не помнил, что было дальше, перед глазами стояла пелена. Когда он очнулся, в зале почти никого не осталось. Женя бесцельно возил тряпкой по полу, не видя и не слыша ничего вокруг.
– Я тебя предупреждала, – одними губами сказала Алексеева, поравнявшись с ним, и пошла прочь.
День тянулся медленно и тяжело, но наступившая ночь была еще хуже. Сон не шел, в голове крутилась сотня мыслей, горестных и мучительных.
Юноша безуспешно пытался лечь поудобнее. Спина ныла от каждого движения. На ладонях вздулись кровавые мозоли. Женя хотел было подложить руку под голову, но тут же в нос ударил омерзительный запах грязной тряпки, который уже не отмывался едким коричневым мылом. Шел третий день монотонной, однообразной работы и унижений.
Парень сел, глядя на полоску света, пробивавшуюся из-под двери. На мгновение ее закрыла тень, раздались знакомые торопливые шаги. Евгений выждал несколько секунд и выглянул в коридор, стараясь не шуметь.
Марина куда-то торопилась. Она была одета в теплую куртку на меху, наряд явно не подходил для прогулок по бункеру.
Женя тихонько крался за ней. Женщина не заметила слежки, спеша к выходу. Парню показалось странным, что обычно осторожная Алексеева ни разу не обернулась, уверенная, что все уже спят, но он отбросил эту мысль, подгоняемый любопытством.
Часовой у выхода, кажется, совершенно не был удивлен ее визитом.
– Рыбаков в курсе, – коротко сказала ему Марина, кивая в знак приветствия.
– Да-да, он меня предупредил. Когда вас ждать обратно? – спросил мужчина, раскручивая вентиль гермодвери.
– Через полчаса. Я ненадолго. Пожалуйста, сделай так, чтобы никто не знал о том, что я выходила на поверхность, ладно? Олег Семенович очень просил, это его личное задание.
– Конечно же. Бона менте!
– Бона менте, – эхом откликнулась Алексеева и исчезла за дверью.
Фразой «Бона менте!», что по-латыни означало «С добрыми намерениями», напутствовали разведчиков, выходивших на поверхность. Эти слова давно стали своеобразным ритуалом. Считалось, что после этой фразы вылазка пройдет спокойно. «Бона менте» прижилось в трех бункерах, стало неким кодом, по которому узнавали своих. Сказавший эту фразу – уже друг. Мытищинец. Только военные этой фразы не приняли, придерживаясь собственных, особых порядков. Да и не считали их в городе своими, хотя прожили бок о бок двадцать послевоенных лет.
Женя затаился за поворотом коридора. Он вдруг вспомнил, что отец не сказал ему этих слов, когда напутствовал перед вылазкой. Он вообще не пришел проводить его. И все тогда забыли про традиционное «Бона менте». С тех пор все пошло наперекосяк. Полетело к чертям собачьим. Парень думал, что слишком давно не слышал этих слов. А из уст Марины они показались насмешливыми и чужими. Не было у нее добрых намерений. Даже невинная фраза традиционного ритуала обратилась в ложь. Вот и не верь потом в приметы!
Куда это собралась Марина глухой ночью? На полчаса на поверхность – что ей там нужно? Вопросов, как всегда, было больше, чем ответов.
Женский голос оторвал его от мрачных мыслей, парень вздрогнул.
– Ты что тут делаешь? – перед юношей стояла Светлана. – Отбой давно был. Иди спать.
Ее появление почему-то больно задело Женю: «Неужели я все-таки прав, и они с Мариной заодно?»
– А ты что здесь делаешь? – угрюмо спросил он.
– Я, в отличие от тебя, свободный житель бункера. Психолог, между прочим. Если тебе интересно, шла к часовому, он просил побеседовать с ним. А вот твое присутствие здесь удивляет. Следишь за кем-то? – подозрительно спросила Света.
– Слежу, – вдруг с вызовом сказал парень, сам от себя не ожидая такой наглости. – И очень хочу знать, куда это Алексеева шастает по ночам!
– Не твое дело, – слишком поспешно оборвала его Светлана. – Она получила секретное задание от Олега Семеновича.
– И откуда же тебе это известно? Марина только что сказала часовому, что никто не должен знать, что она выходила на поверхность. Мне гораздо интереснее, почему ты с ней общаешься, как давняя подруга! – Женю прорвало. Он сейчас ненавидел эту женщину всей душой. Такая же лживая и лицемерная, как Алексеева. Но он не мог заставить себя испытывать то же чувство к Марине, и собственное бессилие выводило его из себя.
– Потому что она мне симпатична. Если ты заметил, женщины вообще склонны дружить и секретничать.
– Вы познакомились не в бункере! – высказал свою внезапную догадку парень, сжимая кулаки от переполнявшего его негодования.
– В чистом поле, где волки воют! – съехидничала Света.
– Отвечай!
– Не наглей, – женщина предостерегающе подняла руку. – Иди отсюда, пока я не разозлилась.
– Я все равно узнаю правду! – зло прошипел Женя.
– Да всегда пожалуйста, ничего нового не найдешь. Ты переутомился. Иди, – чуть мягче сказала Света, подталкивая парня.
Женя выругался сквозь зубы и пошел прочь. В душе у него бушевали странные и страшные чувства. Что-то зрело, готовилось в бункере, но он не мог понять, что.
С этими мыслями он провалился в черный, тревожный сон.
* * *
Утро снова было холодным и безрадостным. Волна народного гнева утихла, в глазах товарищей осталось лишь презрение.
Женя бесплотной тенью сновал по убежищу, натирал шваброй полы, отжимал серую грязную тряпку, уже не пытаясь согреть окоченевшие пальцы.
Кожа на ладонях потрескалась и кровоточила, за ночь покрываясь коркой. От ледяной воды она лопалась и сочилась сукровицей.
К парню никто не обращался, казалось, он стал невидимкой. Прежние друзья проходили мимо, не замечая его. Анна Ивановна порой давала поручения и снова уходила, оставляя Женю наедине с его мыслями и тревогами.
Юноша мыл коридор, когда из комнаты появилась сонная и недовольная Марина. Время близилось к обеду, а женщина только встала.
– Доброе утро, – бросила она, проходя мимо.
Больше всего парню хотелось прижать ее к стене и вытрясти из нее всю правду – чтобы ее невозмутимое лицо исказилось болью, чтобы она страдала так же, как и он! Картинка в сознании получилась настолько яркой, что заставила Женю вздрогнуть.
Из ее кармана выпал скомканный листок бумаги. Юноша хотел ее окликнуть, но вдруг передумал, поднял записку и сунул себе в карман.
Дождавшись, пока Алексеева скроется за дверью, он развернул послание и прочел кривые строки.
«Декабрь, 19. Жди сигнала, Олег откроет дверь. Устрани Егора. Операция в 23:00. Рябушев».
– Девятнадцатое декабря, – в ужасе прошептал парень. – Завтра! Марина в сговоре с полковником! Этого не может быть!
«Что же делать, что делать?!» – металась в сознании отчаянная мысль. Нужно было спасать положение, но как? Олег тоже среди заговорщиков, Алексеева, единственный человек, который в последнее время мог что-то посоветовать, оказалась предателем. Бежать к отцу? Тот не послушает его. Он уверен, что это его сын поджег бункер, полон ненависти, которая застилает ему глаза.
Женю обожгла страшная догадка, которая давно крутилась где-то в мыслях, но он не решался высказать ее даже самому себе. Марина! Она устроила пожар! Она подставила его! Обезоружить ее, связать, убить… Нет. Поверят ей, слишком уж хорошо сыграна эта пьеса. «Как же тонко сыграла эта стерва! Она специально изображала равнодушие и дружбу, расшатала меня, вывела из равновесия, она знала, что я устрою истерику, пытаясь доказать всем свою невиновность, знала и обезопасила себя! Теперь никто и никогда не поверит мне. Я – идиот. Я – дурак! Что же я натворил… Как помочь, как все исправить? Куда бежать, что делать? Что задумали они с полковником? Что за операция начнется завтра в двадцать три часа? Почему Алексеева потеряла эту записку, она же должна была спрятать ее, сжечь и съесть пепел! Она хочет, чтобы я почувствовал свое бессилие, – решил юноша, прижавшись взмокшей спиной к холодной стене. – Не дождется! Что же делать, что делать?»
Парень бросился по коридору, еще сам не зная, куда, и налетел на Сергея, показавшегося из-за поворота.
– Выслушай меня! – крикнул Евгений, хватая его за руку.
– Не прикасайся ко мне!
Товарищ грубо оттолкнул его, Женя не удержался на ногах и упал на пол.
– Пожалуйста, Серега, выслушай! Я умоляю тебя! – он схватил друга за штанину, не отпуская. Лицо осужденного было перекошено таким ужасом, что Сергей не смог ему отказать.
– Говори. По старой памяти, у тебя минута, – процедил юноша, стряхивая его руку.
Евгений поднялся.
– Замышляется диверсия. Марина в сговоре с военными. Это она устроила пожар, я здесь ни при чем, Алексеева подставила меня! Прошу тебя, поверь. Нужно бежать отсюда. Я не знаю, что они задумали, но уверен, что скоро тут будет кошмар! – горячо зашептал он, протягивая записку. – Ты не знаешь, на что способны военные, что может сделать эта женщина, она не человек, она – чудовище! Нам нужно быстрее убираться отсюда!
Сергей пробежался глазами по листку, недоверчиво посмотрел на товарища. Во взгляде его отразилось внезапное сомнение и страх.
– Почему я должен тебе верить? Тебя осудили, всем ясно, что это ты.
– Меня подставили, как ты не понимаешь! – воскликнул парень. – Серега, послушай, надо сматываться отсюда. Собирать молодежь, всех, кто нам поверит, и валить!
– Куда? Если ты забыл, в этом городе остались всего два бункера – вояки и теплоцентраль. А им мы не нужны. Даже если я тебе сейчас поверю, не факт, что остальные поверят мне.
– Прошу тебя, помоги! Куда угодно, только не оставаться здесь! Надо бежать сегодня ночью. Завтра уже будет поздно. Собери всех, кто поверит, в этом коридоре к полуночи, я придумаю, как разобраться с часовым у двери, – глаза Жени лихорадочно блестели, руки тряслись.
– Что может случиться? Даже если Олег откроет дверь воякам, нас все равно больше. Вдруг это переговоры? – недоверчиво протянул Сергей, однако видно было, что он напуган.
– Ты не знаешь, на что способен полковник Рябушев, – прошептал Евгений. – С ним в сговоре Алексеева. Быть беде, задницей чувствую, быть беде!
Товарищ молчал, сомневаясь, но почему-то ему казалось, что Женя сейчас говорит правду. Где-то на подсознательном уровне он верил – а интуиция помогала выживать после Катастрофы. Когда в мире стало слишком много такого, чего не могли придумать даже самые изощренные фантазеры, только собственный внутренний голос иной раз спасал от смерти. Разведчик, не слушающий свое шестое чувство, был обречен. Разум Сергея тоже оказался на стороне осужденного. В конце концов, когда-то они дружили, и Коровин-младший был неплохим парнем, верным, надежным, он всегда был готов подставить плечо, выручить в беде. «Марина – чужая, Жека – свой, хоть женщина и кажется преданной общему делу. А что, если и правда она его подставила? Тогда все в корне меняется, и Алексееву стоит опасаться. А если он врет, решив снять с себя подозрения? Нет, такого ужаса не сыграет ни один актер. Неужели это правда? Неужели убежищу грозит страшная опасность? Женя был в плену у военных, он знает, о чем говорит», – товарищ напряженно думал, не в силах решиться.
– Хорошо, – наконец, сказал он. – Я не знаю, что будет дальше, но почему-то верю тебе. Попробуем свалить на теплоцентраль. С тебя химза и оружие, я приведу людей.
Евгений посмотрел на него с благодарностью и не смог сдержать вздох облегчения. Хоть кто-то ему поверил. Не все потеряно. Он непременно уведет хотя бы нескольких человек, не отдаст их на растерзание полковнику и его верной шавке – Алексеевой.
– Спасибо тебе, Серега! – с жаром воскликнул парень.
* * *
За ужином Женя то и дело ловил на себе пристальный взгляд Марины. Он сидел на полу, ковыряя ложкой в грибной похлебке, и поминутно поднимал голову. Заметив, что Алексеева снова смотрит на него, он встретился с ней глазами. Она покачала головой, поджала губы, будто предупреждая о чем-то, и снова отвернулась. У парня по спине пробежал предательский холодок. Подсознание тревожно шептало: «Что-то здесь не так!» Или это был страх перед неизвестностью? В любом случае, решение о побеге было принято. Лучше быть сожранными мутантами, чем попасть в лапы полковника. Даже смерть лучше, чем плен у Рябушева. Очень хотелось предупредить отца, но это означало – обречь свой план на провал. Егор не поверит сыну, и тогда все пропало.
В одиннадцать вечера заступила ночная смена дежурных, сменились часовые у дверей. Женя затаился в коридоре возле оружейной, старательно натирая тряпкой дверной косяк, выжидал, пока станет тихо. Наконец, жители разошлись по комнатам, в коридоре потушили основное освещение, оставив тусклые резервные лампы.
К полуночи в коридоре послышались торопливые шаги, показалась большая группа молодых людей. Взволнованные, испуганные лица, полные, однако, безрассудной юношеской решимости. Они поверили Евгению – единственные в этом мире. Жене хотелось обнять каждого из них, его переполняла бесконечная благодарность. «Нет времени на сантименты. Надо торопиться!» – одернул парень сам себя.
– Готов? – спросил Сергей, забирая из рук товарища автомат. – Нас восемнадцать. Шесть девчонок, остальные – парни.
– Из тех, с кем ты говорил, кто-то отказался от побега?
– Нет. Все, кому я доверяю, здесь. Предателей среди них нет, нас никто не видел.
– Хорошо. Одевайтесь, только тихо. Я сейчас вернусь, – пообещал Женя и поспешил по коридору.
Он замер у двери детской, прислушиваясь. Малыши мирно спали, в углу на матрасе посапывала Валентина, дежурная ночная няня. Юноша прокрался к кроватке, поднял на руки сына Марины. Мальчик даже не проснулся, причмокивая во сне губами.
Стараясь не дышать, Евгений на цыпочках вышел в коридор. Ребята стояли наготове, в костюмах химзащиты, с автоматами в руках. Девушки – бледные, но решительные, истинные девы-воительницы, с непривычки неловко держали в руках тяжелое оружие, на спинах некоторых были рюкзаки. Женя испытал гордость за них – непросто решиться бежать в никуда. Они, в свою очередь, смотрели на него, как на героя-спасителя. Коровин не знал, что Сергей говорил друзьям, но было видно, что его слова были приняты и поняты. По лицам беглецов было заметно, что они больше не считают Женю предателем и поджигателем. Теперь им тоже стало ясно, что это не так. В одночасье Евгений превратился из осужденного в руководителя отряда повстанцев, и эта мысль была бы приятной, если бы не сковывающий внутренности страх перед неизвестностью и огромная ответственность за жизни тех, кто поверил ему. Малейшая ошибка, один неверный шаг – и тогда они все окажутся в руках полковника. А Рябушев не простит им этого побега, и наказание будет страшным. Только бы все получилось. Только бы получилось.
Парень передал ребенка одной из девушек, она укутала младенца в одеяло, не задавая вопросов.
– Ребята, готовы? – шепотом спросил Женя. – По моей команде бежим и не задерживаемся. Ждите сигнала.
Он подхватил ведро и швабру, приоткрыл дверь, ведущую из коридора к выходу.
– Мне тут помыть бы, Анна Иванна приказала, – залепетал он с порога, стараясь не смотреть на часового.
Тот поднял голову от книги, благосклонно кивнул, не ожидая подвоха, и вновь углубился в чтение. Двадцать лет, проведенных в убежище, приучили его жителей к тому, что опасность кроется снаружи, а не внутри, поэтому дежурный у внешней двери совершенно не насторожился, увидев уборщика в столь поздний час.
Юноша повозил тряпкой по полу, оказался за спиной караульного. В считанные секунды он заткнул ему рот и сдавил горло.
Не ожидавший нападения мужчина захрипел, пытаясь вырваться, но Женя держал крепко.
Когда часовой потерял сознание, парень раскрутил вентиль на двери и бросился в коридор. Впопыхах натянул защитный костюм, опустил на лицо резиновую маску противогаза. Руки дрожали от волнения, Евгений не с первого раза сумел застегнуть ремень поверх куртки, теряя драгоценные секунды и от этого нервничая еще больше.
– Теперь бегом! – приказал он, справившись, наконец, с застежками.
В гробовом молчании группа покинула бункер, гермодверь захлопнулась за их спинами, отсекая путь назад.
Караульный лежал лицом вниз, не двигаясь.
Марина вышла из-за угла, устало огляделась вокруг, скрестила руки на груди.
– Идиот, – тяжело вздохнула она, обращаясь в никуда. – Женя, ты идиот.
Женщина подошла к часовому, похлопала его по щекам, приводя в чувство. Мужчина закашлялся, растирая горло, ошалело озираясь вокруг, пока Алексеева закручивала вентиль.
– Ты как, в порядке? – спросила она, помогая ему подняться. – Извини, что так вышло, ладно? Иди, попей чаю, я подменю тебя на дежурстве. Никому пока не говори о том, что произошло.
– Я обязан… доложить! – сдавленно прохрипел караульный.
– Все идет по плану. Рыбаков в курсе, он уже спит, не тревожь его. Утром я сама сообщу Олегу. Отдыхай. Доброй ночи.
* * *
На улице было холодно, ночное небо затянулось серыми тучами, но снег прекратился. Отряд беглецов пробирался по сугробам, оставляя глубокие следы. – Женя впереди, по центру – девушки с младенцем, окруженные парнями с автоматами.
Парень тревожно размышлял. Куда идти дальше? На теплоцентраль? А кто сказал, что там не найдется предателей, сговорившихся с военными? Евгений был уверен, что Марина и полковник не простят ему этого побега, и если ребята попадутся им в руки, на милосердие можно не рассчитывать. Тем более, он украл сына Алексеевой, такое не прощают. Парень уже и сам не знал, зачем он взял с собой малыша, на пути в неизвестность младенец будет обузой. Но почему-то ему казалось очень важным не отдать ребенка в руки Рябушева. Только бы получилось. Только бы снег успел замести следы, прежде чем в убежище обнаружат пропажу.
Отряд бежал в сторону станции, девушки тяжело дышали сквозь фильтры противогазов, но не жаловались. Беглецы торопились, оскальзывались на выбоинах в асфальте, поддерживая друг друга под руки. Женя поминутно оглядывался назад, боясь погони, но все было тихо. Город спал, укутанный белым одеялом, мутанты не тревожили случайных путников. Ребята перешли запорошенные снегом ржавые рельсы, обогнули громаду поезда.
– Жень, нужен привал, – окликнул его Сергей, поддерживая под локоть одну из девушек. Настя, его боевая подруга, хромала и морщилась от боли, она поскользнулась, упала и подвернула ногу.
– Понял, – коротко кивнул парень.
Впереди показался уже знакомый торговый центр. От входа свернули вниз, в подвал, по стертой от времени лестнице. Женя высветил фонарем влажные своды, нервный, дрожащий луч зашарил по углам.
– Все чисто, за мной!
Беглецы расположились на отдых, не снимая противогазов, двоих юноша оставил у выхода с автоматами наизготовку, остальные сели у стены. Девушки перешептывались вполголоса, собравшись в круг. Подруги помогали Насте расшнуровать берцы и наложить на ногу повязку.
Сергей сел рядом с Женей, достал из рюкзака карту.
– Куда дальше, командир? – серьезно спросил он.
Юноша смотрел жестко и уверенно. В голове было ясно, тревога и страх исчезли на время, уступив место сосредоточенной решимости. Прежний, сломленный издевательствами полковника Женя, жалкий поломойка, остался в прошлом, за толстыми стенами бункера, в безопасности и тепле. На смену ему пришел суровый, решительный молодой мужчина, который теперь отвечал за девятнадцать невинных жизней. Парень не узнавал сам себя, но времени на рефлексию не оставалось. Его занимали куда более важные мысли, и почти принятое решение ему очень не нравилось.
– Я не уверен, стоит ли нам идти на теплоцентраль, – наконец, сказал он, разглядывая карту в свете фонарика.
– А куда еще?
– Возможно – по железной дороге, в сторону Москвы. Будем стучаться в метро, там нас не достанут. Ближайшая отсюда – станция Бабушкинская, вот она. Если поторопимся, успеем до рассвета.
– Хрен его знает, дойдем ли, – задумчиво протянул Сергей. – А если не откроют? Тогда как?
– Я не знаю. Знаю только, что обратно нам точно нельзя. На теплоцентраль – тоже. Это глупо, наверное, но меня наизнанку выворачивает от этой мысли. Нам туда нельзя. Никак. Совсем.
Товарищ внимательно взглянул на Евгения – он понимал, о чем речь. Тот же внутренний голос советовал ему поверить, и он больше не имел права сомневаться.
– Бабушкинская, говоришь? Хорошо. Попробуем туда. Запасов еды хватит дня на три, а потом нужно будет что-то выдумывать. В рюкзаках – медикаменты, какие удалось уволочь: активированный уголь, анальгин и две ампулы промедола. И все. Еще с собой консервы – шесть банок, да пакет сушеных грибов. Эх, знал бы ты, как я эти консервы с кухни тырил, – вдруг засмеялся Сергей, пытаясь разрядить напряжение, буквально физически ощутимое.
– Мне гораздо интереснее, как ты народ уболтал поверить, что не я бункер поджег, – устало улыбнулся Женя, тепло глядя на друга.
– Ну, как? Девки, как услышали, что тебя подставили, чуть слезу не пустили, бабы всегда жалостливые. А парням сказал – сам верю, значит, и вы поверьте. Да и надоело всем тебя лицом в грязь тыкать. Думаешь, мы – звери? Да нет, ты нам друг, сомнения все же были. Да и никогда ты никому плохого не делал, всегда помогал только. Ну, ссорились порой, а кто не ссорится? Ты не держи зла, у нас все сгорело к чертовой матери, все вещи, все книги. Нужно было пар спустить, ты под горячую руку попался. А как пришли в себя – начали думать, что да как, кто прав, кто виноват. И вышло – зря над тобой издевались. Мы все на твоей стороне, все заодно. Теперь у нас общее дело, мы должны выжить. Все вместе. Мы верим тебе и пойдем за тобой, куда скажешь, – серьезно произнес Сергей, склонив голову в знак уважения.
– Спасибо тебе. Нужно двигаться сейчас. Чем скорее, тем лучше. Всего десять километров. Два часа ходу по прямой. До рассвета доберемся, – устало ответил Женя, но в его глазах светилась радость.
Он скомандовал отряду отправление, сам присел рядом с Настей.
– Ты как, идти можешь? Есть ампула с обезболивающим, как совсем тяжко станет, поставим укол.
– Могу, но с трудом. Пока не нужно. Я справлюсь, – Анастасия изо всех сил пыталась не показать свою слабость, но глаза за окулярами противогаза выдавали ее.
– Если что, понесем на руках. Мы дойдем, непременно дойдем и спасемся. Ты мне веришь?
– Я верю, – вымученно улыбнулась девушка.
– Отряд, вперед! Девушки – в центре, ребята – по трое по краям, двое со мной впереди, трое с Серегой сзади. Замыкающим внимательнее, автоматы наизготовку. Ну, с богом!
Женя поспешил к выходу из подвала, замер у провала двери, вглядываясь в темноту.
– Все спокойно, идем, – скомандовал он. Беглецы молчаливым строем последовали за ним.
Ожидание опасности дисциплинировало, шли в полном молчании, две девушки поддерживали под руки хромающую Настю, одна прижимала к себе младенца. Еще две шагали рядом с замыкающими, решительно сжимая в руках автоматы. Юные, напуганные до предела, уставшие, но ни словом, ни взглядом этого не показывавшие. Их окружили кольцом, ощетинившись оружием, молодые люди – привычные к вылазкам на поверхность, бывалые разведчики. Они сосредоточенно глядели в ночной сумрак, готовые любой ценой защищать своих боевых подруг.
Отряд снова вышел на железную дорогу. Это был самый безопасный путь, все время по прямой, впереди и позади ничего не загораживало обзор. Под ногами замелькали заснеженные шпалы, потянулся бесконечный серый забор, ограждавший пути.
В свете фонарей блеснула темная гладь реки Яузы, не замерзшая, бурлившая пузырями. Женя остановил товарищей и первым прошел по железнодорожному мосту, проверяя его на прочность. После моста река убегала в коллектор и текла по территории «Метровагонмаша» под землей. Юноша осторожно ступал по выщербленному бетону. Ноги по щиколотку проваливались в снег, один неверный шаг – и конец. В какой-то момент ступня провалилась глубже, чем обычно, разведчик отпрянул, пошатнулся и упал навзничь. Один из ребят бросился ему на помощь, помог подняться. В провале плеснула река, Женя завороженно глянул вниз, пытаясь унять бешеное сердцебиение.
– Осторожнее, – предупредил командир, помогая девушкам обойти препятствие. Беглецы поторопились вперед, кожей ощущая опасность, скрытую под черной водой.
Впереди показалась станция Тайнинская. Между деревьями стояли почти по крыши вросшие в землю деревянные домики, похожие на огромные сугробы. Мрачные и страшные, они утопали в черной чаще, с каждым годом все больше сливаясь с лесом. Разведчики напряженно вглядывались в темноту, больше всего на свете боясь увидеть знакомые тени в зеленоватых отсветах. Но все было тихо. Слишком тихо и спокойно. Отряд шел быстро, насколько позволял глубокий снег и хромающая Настя. Город провожал их ледяным безмолвием, но каждому казалось, что спиной он ощущает чужой и зловещий взгляд. Нет, не мутантов, не погони, это было другое чувство. С таким просыпаешься посреди ночи в тишине, без причины, разбуженный будто бы чьим-то пристальным взором, и до боли вглядываешься в темные стены своей комнаты, которая вдруг становится жуткой и враждебной. Это были глаза мертвого мира, а он не любил погубивших его людей. С каждой минутой их шаги все замедлялись, будто неведомая сила мешала идти.
– Ребята, нам нужно вперед! Нам нужно идти! – с мольбой прошептал Женя, оборачиваясь к друзьям. Как и всем, каждое движение давалось ему с огромным усилием, ощущение опасности давило, сковывало отчаянным ужасом.
– Нам нужно идти! – громче повторил командир. Еще несколько неуверенных, усталых шагов. И еще громче: – Нам нужно идти!
Евгению показалось, что в воздухе со звоном лопнула невидимая струна. Мучительная, тяжелая жуть отступила, скрылась в ночном небе, даже дышать стало легче. Это почувствовали и его товарищи. На душе вдруг стало радостно и легко, хотелось скорее идти вперед. Отряд поспешил покинуть неприятное место.
Позади осталась платформа с рухнувшим навесом, а впереди уже был виден мост кольцевой дороги, Мытищи заканчивались, начиналась Москва. По обе стороны путей серыми заброшенными коробками стояли дома, они провожали путников провалами окон, смотрели вслед, как живые, но беглецов это уже не пугало. Их охватила странная эйфория, все тревоги растворились в морозном воздухе, неизвестность больше не казалась большой бедой. Каждый был уверен, что все будет хорошо. Очень хорошо.
Женя первый почувствовал неладное, тревожно оглядываясь вокруг. Его волнение передалось товарищам, девушки остановились, приглядываясь и прислушиваясь, младенец проснулся и заворочался на руках. Парни сняли автоматы с предохранителей, готовые стрелять в любую секунду. Вокруг было тихо и темно, фонарики освещали рельсы на десять шагов вперед, а дальше все тонуло в чернильном сумраке. Радость последних минут испарилась без следа, уступив место напряженному молчанию. Разведчик еще раз оглянулся назад, высветил убегающие в сторону Мытищ рельсы. Нет, ничего.
– Идем, – тихо скомандовал Женя.
Несколько минут шли молча, было слышно лишь тяжелое дыхание сквозь фильтры противогазов и скрип снега под ногами.
Свора собак появилась тихо и как будто из ниоткуда. Они выследили свою добычу и атаковали, мгновенно и безжалостно. Загремели запоздалые выстрелы, истошно завизжала девушка. Твари с рычанием бросались на людей, раздирали клыками химзащиту, сбивали с ног. Перепуганные, не ожидавшие нападения беглецы бросились в разные стороны, парни закрыли собой девушек. В темноте полыхали вспышки беспорядочных очередей, взвыл раненый пес, уползая во мрак. Хрустнули под натиском беспощадных челюстей человеческие кости, полный боли крик оборвался, заметался эхом и стих. Отряд отступал, продолжая палить наугад, в панике промахиваясь.
Женя оступился, запнулся об рельсы и полетел в снег. Над ним нависла оскаленная морда собаки, под спутанной жесткой шестью перекатывались стальные мышцы. Парень извернулся ужом, не ожидая от себя настолько молниеносной реакции, ударил тварь прикладом по горлу. Пес зарычал от боли, отскочил и вдруг упал, подстреленный. Забил огромными лапами, истекая кровью, заметался в предсмертных конвульсиях. Евгений вскочил, не зная, кого благодарить за свое чудесное спасение, несколько раз выстрелил наугад в темноту.
Вдруг послышался отчаянный женский вопль и надрывный плач ребенка – и вновь все стихло. Свора исчезла так же быстро, как и появилась, утаскивая с собой добычу.
– Нет… Нет! – Женя первым понял, что произошло, бросился следом за стаей, но через несколько шагов остановился. О погоне не могло быть и речи. Да и никакого смысла в ней не было. Твари унесли с собой младенца, и, скорее всего, он был уже мертв. Командир безнадежно опустил автомат.
«Теперь, если Марина и полковник поймают меня, моя смерть будет долгой и мучительной», – мрачно подумал парень.
Собаки лишили жизни четверых. Погиб Борис, оставшись лежать в луже горячей крови, блестевшей темно-красным в свете фонарика. Где-то дальше, на путях, в темноте нашел свое последнее пристанище растерзанный Андрей. Свора утащила Ольгу и младенца, которого девушка пыталась любой ценой защитить. У Жени в ушах до сих пор стоял их предсмертный крик.
Юноша вернулся к отряду. Беглецы окружили лежавшего на земле товарища, он был еще жив. Девушки судорожно всхлипывали, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания, парни молчали, безнадежно глядя на друга. Он был уже не жилец. Острые клыки тварей вспороли ему живот, внутренности дымились паром на морозе. Несчастный стонал от невыносимой боли, вцепляясь пальцами в снег. Жене подумалось, что так, наверное, цепляются за жизнь.
– Не хочу… не хочу умирать… – шептал парень. У него на губах вздувались кровавые пузыри, противогаз валялся рядом, ненужный.
Беглецы смотрели на командира, ожидая его решения, а тот отдал бы все на свете, лишь бы сейчас не принимать его.
– Прости меня, если сможешь, – горько прошептал Евгений, поднимая автомат. Одинокий выстрел громыхнул в тишине, обрывая жизнь.
Отряд замер в молчании, с трудом осознавая страшную потерю. Пятеро из двадцати человек. Слишком много для несчастливой случайности. Из-за бетонного забора слышались возня и лай, звуки разрываемой плоти. Псы поделили свою добычу и отправились прочь, оставив беглецов в покое.
– Нужно идти дальше, – наконец, выговорил Евгений. Его мутило, перед глазами стояло перекошенное от боли лицо друга, которого ему пришлось добить. «Сейчас не время. Не время. Дойдем – тогда ты обдумаешь все, оплачешь погибших. Ты должен довести живых! Ты в ответе за них!» – сам себя уговаривал юноша.
Двинулись молча, до рези в глазах всматриваясь в темноту. Снова потянулись по сторонам безрадостные пейзажи мертвого города, серый бетонный забор и полуразрушенные коробки домов.
За спинами путников небо медленно светлело, близился рассвет. На пару минут устроили привал, не спуская настороженных взглядов с темных провалов в заборе. Сергей остановился рядом с Женей, в свете фонарика сверяясь с картой. Оставалось немного, в паре сотен метров была видна станция, откуда можно было выйти в город и двинуться по прямой.
Отряд поднялся на платформу Лосиноостровская, через разломанные турникеты вышли в город. Вперед, насколько хватало взгляда, уходила длинная улица. Пятнадцать минут ходу – и метро Бабушкинская.
Настя хромала и морщилась от каждого шага, по ее лицу под противогазом текли слезы, но девушка мужественно продолжала идти вперед. Она не жаловалась, молча терпела боль, но быстрее двигаться не могла.
– Сильно болит? – участливо спросил Женя, поравнявшись с ней.
– Терплю пока, – она попыталась улыбнуться.
– Серега, иди вперед, – скомандовал парень. – Залезай.
Он присел, помогая Насте влезть к нему на спину, охнул, выпрямился.
– Спасибо, – прошептала девушка. Она была бесконечно благодарна ему и сейчас со стыдом вспоминала, как отворачивалась тогда, в убежище, когда парень появлялся в общем зале, как лично плюнула в него после суда.
– Прости меня. Я ошибалась на твой счет, – тихо сказала она.
Евгений не ответил. Ему было тяжело, но выглядеть слабым в глазах тех, кто доверился ему, он не мог. Ужасы плена и унизительное наказание в бункере лишили его последних сил. Юноша с отвращением к себе думал, что раньше он мог бы бежать с такой ношей больше часа, а теперь едва переставлял ноги, задыхаясь в противогазе. Жалкая оболочка – тело, оно казалось теперь чужим, раздражало своим бессилием. Хорошо хоть, идти оставалось совсем немного.
Шли медленно, осторожно, внимательно глядя на дорогу и в темные глазницы окон, ожидая худшего. Одни в незнакомом районе, усталые, напуганные и замерзшие.
Покосившуюся красную букву «М» беглецы увидели издалека, ускорили шаг. Темнота вокруг становилась серой, светало.
Вниз по короткому эскалатору спускались, окрыленные радостью, позабыв все правила безопасности. Дошли, дошли! Вот оно, спасение, наконец-то, всего пара минут – и можно будет больше не бояться. Ветхие ступени скрипели – вот-вот рухнут вниз, унося с собой незваных гостей, но путники, казалось, не замечали этого, спеша к заветной цели.
Станция встретила их закрытой гермодверью.
– Откроют. Не могут не открыть. Не зря шли, надо подождать, совсем немного! – слышались обрывки фраз.
Женя торопливо выстукивал азбукой Морзе сигнал SOS. Повторил трижды. Тишина. Еще раз. Еще. В ответ – по-прежнему молчание.
У Сергея сдали нервы, он заколотил по толстому металлу изо всех сил, сбивая кулаки до крови. Эхо заметалось под сводами, отразилось от стен и стихло.
Отряд замер в молчании. Нет, ни звука. Никто не откроет двери незваным гостям. Станция Бабушкинская была мертва уже очень давно.
Одна из девушек всхлипнула – жалко, обреченно. Безнадежность навалилась на людей тяжелым, неподъемным грузом. Все кончено. Дальше некуда, спасительная цель оказалась недоступной, впустую потрачены время и силы, ни за что погибли пятеро товарищей.
– Что дальше? – спросил один из ребят, пристально глядя на командира, ища поддержки и определенности. «Ты знаешь, что делать дальше! Спаси нас!» – глаза товарища были красноречивее слов.
– Переждем день, а там посмотрим, – ответил Женя, опускаясь на пол. У него не было сил.
Ему казалось, с того злополучного дня, когда его отряд вышел на поиски дневника Алексеевой, все пошло не так. Каждое его действие было неправильным, он рвался, бежал, выбиваясь из сил, но ошибался и падал, загоняя себя в тупик.
На парня навалилась бессильная злоба.
– Да как так-то?! – выкрикнул он, ударив кулаком в гермодверь. Нет, ничего. Молчание в ответ.
– Ты не виноват, не кори себя. Никто не мог знать, что так выйдет. Ночью мы вернемся назад, – тихо, ободряюще сказал Сергей, садясь рядом. – Будем проситься в убежище теплоцентрали. Пару дней переждем в Мытищах и пойдем. На Новомытищинском проспекте есть церковь, там глубокий подвал, наши кода-то давно там сделали захоронку, может, чего еще осталось. Спрячемся там, оставим парней охранять девчонок и сходим на разведку. Зря мы сюда пришли. В метро нам делать нечего. Но кто же знал, что все так будет?
– В подвале церкви? У вояк под носом? – безнадежно возразил Женя.
– Хочешь что-то спрятать – положи это на виду. Им не придет в голову искать нас так близко к своему бункеру. Ребят, у нас привал до темноты. Вадик, Миша – с автоматами наверх, через пару часов сменю вас. Виталий, ты со мной в караул здесь. Остальные – отдыхайте, набирайтесь сил, – скомандовал Сергей. Женя с благодарностью взглянул на него. Ему нужно было отдохнуть. Он устроился у гермодвери, прижавшись головой к холодному металлу, и тотчас провалился в тяжелое забытье.
* * *
Сергей разбудил его, когда на улице стемнело. Женя растер окоченевшие руки, тряхнул головой, прогоняя остатки сна. Поднялся по короткому эскалатору, согреваясь, на улице огляделся. Ночь уверенно вступала в свои права, с неба сыпались мелкие колючие снежинки. По сугробам мела поземка, следы беглецов за день исчезли, будто их и не было. Наконец парень спустился вниз и скомандовал отправление.
Настя не смогла подняться. Ее нога, синяя, распухшая, не влезала в ботинок, девушка стонала, ее мучил жар.
– Жень, нужно обезболивающее, – попросил Сергей, с мольбой взглянув в его глаза.
Командир покусал губы под противогазом. Эти две ампулы с промедолом могли бы очень пригодиться, если вдруг что-то случится. Почти мгновенно действующее обезболивающее можно было вколоть в мышцу прямо через химзащиту, и терять последние ампулы было жаль. Женя взглянул на Настю и устыдился своих мыслей. С девушки сняли противогаз, несчастная лежала у стены, иссиня-бледная, и тяжело дышала.
– Сделай ей укол. Понесем по очереди, – решил юноша.
По тому же маршруту, вдоль путей, отряд возвращался обратно в родной город. На этот раз ночь была благосклонна к беглецам. Шли быстро, без препятствий, спешили скорее оказаться в Мытищах. Там было проще. Там все было знакомо. С затаенной тревогой ребята оглядывали место их встречи с собаками, на пару мгновений остановились в молчании, отдавая последнюю почесть погибшим друзьям. Тела Бориса на рельсах уже не было, собаки сожрали свою добычу. Снег за ночь скрыл следы крови. Мир без людей тщательно оберегал свои тайны.
Дорога заняла всего пару часов, показавшись куда короче, чем путь в метро.
Знакомый торговый центр выступил из темноты, приветственно подмигнул красными облупившимися панелями. Беглецы облегченно вздохнули. Сергей передал Настю товарищу, пошел рядом с Женей впереди. Вдалеке уже показался черный купол храма. Совсем чуть-чуть. Еще каких-то несколько минут. Только бы добраться без приключений.
Анастасия давно была без сознания – горячая, слабая. Ее несли на руках по очереди, безжизненную и жалкую. Евгений оглянулся. «Не выживет», – грустно подумал он. Без медикаментов, без нормальной еды и тепла Настя была обречена. Сергей заметно нервничал, то ускорял шаг, уходя вперед, то возвращался. Он молчал, но движения, суматошные, дерганые, выдавали его истинные чувства.
«А ведь он любит ее. Может, надежда еще есть?» – горькие, тоскливые мысли роились у командира в голове. Не хотелось думать о смерти. Но она была рядом, стояла за плечом.
Высокие стены храма белели в темноте, строгий лик Христа сурово взирал на путников.
«Ты не помог мне, Боже. Какой от тебя толк?» – про себя попенял ему Женя. И тотчас ужаснулся своему богохульству.
– Защити нас. Пожалуйста, – прошептал он.
В церкви было тихо и сыро, ветер не мог пробраться сюда, за толстые стены, но сквозь рухнувшие перекрытия купола на пол нанесло снега. Высокие своды темнели над головой, такие же далекие, как небо. На стенах сохранились остатки росписи, растрескавшиеся от времени, кое-где потекшие. Фигуры архангелов причудливо изогнулись на вздыбившейся от влаги штукатурке и теперь казались сюрреалистическими монстрами. Новые святые нового мира. На восточной стене кое-где по-прежнему висели иконы, но позолота с окладов отвалилась, изображения почти стерлись. Некоторые упали на пол и остались лежать навсегда, никому не нужные. В новом мире верили в другое, а старая вера была забыта, вычеркнута и доживала свои последние дни здесь, в густой темноте давно заброшенного алтаря.
Женя вспомнил вдруг, как мама в детстве учила его креститься перед иконой, и как сильно отругал его отец, увидев это. И сейчас юноше неосознанно захотелось повторить этот ритуал родом из детства, а потом упасть на колени и молиться со слезами, прося о помощи высшие силы. Ему стало до боли жалко брошенные, умирающие от времени и влаги образа, так ведь нельзя, неправильно, они должны быть рядом с людьми, они должны помогать жить, а не догнивать, никому не нужные.
– Господи, помоги! – в безотчетном порыве воскликнул Евгений. Товарищи обернулись к нему, но в их глазах были понимание и поддержка.
Парень закрыл глаза на пару мгновений, чувствуя, как ему становится легче и спокойнее. Вдвоем с Сергеем они подняли тяжелую крышку подвала и спустились вниз. Из сырого и темного помещения пахнуло затхлостью. Парни освещали фонариками кирпичные стены, покрытые белесым налетом, кольцом окружив спутниц.
– Отбой. Все тихо, – наконец, скомандовал Евгений, обойдя подвал по периметру.
Двое заняли позицию возле лестницы, остальные положили автоматы на пол, устало усаживаясь у стен. Не было сил на разговоры, нелегкий путь измотал беглецов.
– Ребята, сюда, помогайте, – крикнул из дальнего угла Сергей.
В полу обнаружилась еще одна крышка. Втроем удалось ее поднять. Несколько лет назад разведчики из бункеров автоконструкторов и «Метровагонмаша» устроили здесь что-то типа склада на случай непредвиденных обстоятельств, и вот они настали.
– Одеяла, сменные фильтры, пара мотков проводки, три ружья, правда, скорее всего, нерабочие и ржавые насквозь, – перечислял парень, вытаскивая из захоронки простые сталкерские богатства.
Беглецы снимали противогазы, почувствовав себя в безопасности, располагались на ночлег, сооружая из найденных покрывал спальные места. Девушки вскрывали консервы. Потихоньку уходило напряжение, послышались разговоры.
Сергей опустился на колени возле Насти, что-то шептал ей. Она открыла глаза, попыталась сесть, но не сумела.
– Холодно, – простонала несчастная. – Больно.
– Держись. Пожалуйста, держись, – уговаривал парень, укрывая подругу одеялом.
Он перевязал ей ногу – огромную, распухшую и страшную, гладил по волосам, положив ее голову себе на колени.
Когда девушка уснула, Сергей подошел к Жене, сел рядом с ним, прямо на пол.
– Нам нужны медикаменты. Чем скорее, тем лучше. Я вколол ей последнюю ампулу обезболивающего. Где-то надо достать антибиотики, – он говорил быстро, взволнованно, но в голосе сквозило отчаянье. Разведчик прекрасно понимал, что в городе давно уже негде взять нужные лекарства. Их утащили под землю, в убежища, и единственным спасением мог стать только бункер теплоцентрали.
Евгений зябко поежился от мысли о нем, интуиция по-прежнему шептала, что не стоит туда ходить, но выбора не оставалось. Нужно было успокоить ребят, обнадежить Серегу, оправдаться перед самим собой:
– Знаю. Как стемнеет, я пойду в разведку.
Евгений встал и пошатнулся от усталости.
– Тебе нужно поспать. Я приму караул, ложись, – кивнул товарищ, забирая у него автомат.
Парень взглянул на него с благодарностью и устроился у стены. Ему показалось, он едва успел закрыть глаза, как Сергей разбудил его.
– Уже ночь, – сообщил он, отдавая Жене открытую банку консервов. – Кстати, это – последняя, тебе оставил чуть-чуть.
– Спасибо. Что-нибудь придумаем. Ты останешься здесь за старшего. Если что-то случится, уходите на теплоцентраль сами, не ждите нас, – парень запустил руку в банку и жадно облизал пальцы. Только сейчас он понял, насколько голоден, вспомнив о том, что не ел больше суток.
– Вернись живым, ладно? – как-то по-детски жалобно попросил товарищ.
– Как Настя?
– Ей хуже. Не приходит в сознание, – тихо сказал Сергей. Его взгляд был умоляющим, полным ужаса и боли. Женя не мог смотреть ему в глаза. Анастасия была обречена. Но не хватало духу сказать это вслух.
Юноша поднялся.
– Никита, ты со мной, – скомандовал он. – За меня останется Серега. Надеюсь, скоро вернемся. Бона менте!
Те, кто не спал, откликнулись – «Бона менте!» – и в этом напутствии была вся их надежда и тревога. «Я должен их спасти! Как угодно, хоть сам сдохнуть, но спасти!» – упрямо подумал Евгений, оглядывая свой маленький отряд.
Разведчики торопливо натянули противогазы и вышли в холодную ночь. На улице снова было тихо, шаги казались слишком громкими в спящем городе. Снег предательски хрустел под ногами, даже напряженное дыхание было отчетливо слышно.
Женя шел впереди, внимательно осматриваясь вокруг. По спине бегали нехорошие мурашки тревожного предчувствия. Не мелькнет ли тень, не послышится ли вдалеке странный, непривычный звук? Нет, показалось, почудилось. Тишина.
Никита не отставал ни на шаг. Шли в темноте, не включая фонарей, по длинному прямому проспекту в сторону городского парка, надеясь отыскать короткий путь до теплоцентрали. Впереди чернел лес, но даже за все блага этого мира ребята не приблизились бы к нему. На перекрестке Евгений остановился, задумался. Если свернуть правее, на улицу Колпакова, через какое-то время можно выйти на шоссе, которое ведет вдоль ограды ТЭЦ. Путь неблизкий – несколько километров по узкой дороге, через разрушенные кварталы. Какие твари там водятся, одному богу ведомо. Но Женю пугали сейчас совсем не мутанты.
Парень нервничал. Совсем рядом был бункер военных. Территория части заканчивалась как раз там, куда они направлялись.
– Последи за дорогой, – кинул Женя через плечо, разворачивая карту. Никита не ответил. Вокруг царила тишина, было слышно, как с ветвей деревьев падает снег.
Хлопок, раздавшийся сзади, показался неприлично громким в безмолвии города. Евгений запоздало повернул голову. Его спутник лежал ничком на земле, в капюшоне плаща химзащиты дымилась кровью аккуратная черная дырка. Разведчик в панике обернулся, сердце зашлось в сумасшедшем галопе.
Она стояла у забора, спокойная, в своей неизменной теплой куртке, без всякой защиты, и насмешливо смотрела на юношу.
– Ты! – в ужасе прошептал Женя, пятясь назад. Спиной наткнулся на что-то, почувствовал, как сильные руки схватили его.
Пленник метался, пытаясь вырваться.
– Будь ты проклята! Ненавижу! Ненавижу! – кричал он, до боли выворачивая запястья.
Марина неторопливо подошла к нему, обняла за плечи, свободной рукой сдернула с него противогаз и приложила к его лицу кусок ткани.
– Тише, дружочек, тише, – зашептала она.
Женя непроизвольно вдохнул сладковатый запах.
– Нет… – последним усилием выговорил он и провалился в черное небытие.
