Глава 15. Мы не рабы!

– Самоуверенные щенки!!! – орал чуть позже Гай так, что, казалось, вот-вот усы отвалятся. – Терминаторы сопливые!!! Какого хера сразу не сказали, терпилы вы гребаные, мать вас за ногу, через вагон и в дерьмо стигмата носом?!

Крыс и Квазимодо смиренно сидели рядом на одной из металлических солдатских коек, служивших обитателям Атриума спальными местами, и подавленно молчали.

Причиной всесокрушающего гнева тренера была вовсе не дерзкая выходка Кости, в результате которой оба новичка очутились на цепи. Гладиаторы, обсудив по пути из трактира случившееся, единогласно решили, что, несмотря на все отягчающие обстоятельства и наивный мальчишеский «книжно-киношный» героизм, черкизонец был, в общем-то, по-своему прав. Гай, правда, на правах умудренного опытом отца-командира с тяжким вздохом предрек подростку трудности во взрослой жизни – если он и далее будет столь же принципиальным и «высоколобым» в вопросах «отстаивания рыцарской чести». Но эти вздохи пресек Кевлар, сказав:

– Я думаю, Квазимодо и сам не дурак, со временем разберется, что к чему, и научится придерживать характер на опасных поворотах. А мы, если что, поможем на первых порах – чтоб совсем уж дров не наломал. Не боись, Славка, выгребет парень! А то, что они оба упрямы, как ишаки – ну, так в нашем деле это иногда даже полезно! Вот погоди, начнутся тренировки, упрямство им пригодится!..

Однако с данным качеством обоих новичков гладиаторы столкнулись тут же, по пути домой. В трактире освещение было не слишком ярким, поэтому нездорово покрасневшее, с капельками пота на лбу и висках, лицо Крыса и его неловкие, осторожные движения были замечены взрослыми далеко не сразу. Да и то исключительно после того, как на это обратил внимание глазастый и много чего примечающий Костя.

– Тебе что, плохо? – шепотом осторожно осведомился он у друга, когда вся их команда уже почти выбралась из паутины ходов, соединяющих Чкалу и Атриум.

Терпеть и изображать героя перед тем, кто уже не раз видел твою боль и унижение, было глупо.

– Спина… – еле слышно просипел Крыс.

– О, ччерт… – озабоченно прикусил губу мигом просекший, что к чему, черкизонец. – Я же должен был это предвидеть… С непривычки-то…

– Ты о чем? – не понял скавен.

Но тут к ним повернулся Шаолинь.

– Делитесь впечатлениями? – поинтересовался он. И увидел выражение лица Марка, которое подросток не успел спрятать.

– Крыс, ты чего, все еще переживаешь о том, что произошло? Да плюнь ты на них всех, и на Мазюкова в том числе! Зажравшиеся тараканы, что б они понимали в дружбе!..

О’Хмара только вяло отмахнулся. Реагировать как-то по-другому уже не было ни сил, ни желания. Даже поддерживающее его последние пару часов упрямство куда-то подевалось. Хотелось лечь прямо тут же, прижаться голой спиной к холодному бетону и так лежать, пока не уйдет эта надсадная, режущая кожу на ремни боль.

– Мазюков тут ни при чем, – тихо откликнулся вместо него Костя, опасливо косясь в спину шедшего впереди Гая. – Просто у нас… то есть у Марка… э-э-э… небольшие проблемы.

Он заставил гладиатора наклониться и что-то еле слышно шепнул ему на ухо.

Лицо корейца вытянулось.

– И ты все это время молчал и терпел?.. – выдохнул он, глядя на скавена.

– Кто молчал и кто терпел? – повернулся к ним Гай, а за ним – и остальные. – Чего это вы там шепчетесь?

Пришлось подросткам признаваться и рассказывать про торг, драку и последовавшее за ней наказание.

Их выслушали с хмурым спокойствием грозовой тучи, а по приходе «домой» безжалостно загнали в жилой отсек, заставили раздеться до трусов и осмотрели. Обоих.

– Ни… струя себе… «небольшие» проблемы! – узкие глаза Шаолиня расширились, а Бур присвистнул, увидев исполосованную, измазанную выступившей из вспухших алых рубцов кровью, спину Крыса. Тот, тихо морщась и кусая губы, машинально комкал в руках заляпанную красным майку и не замечал этого. Мысли были только об одном: скорее бы все это закончилось, господи, стыд-то какой!

– Квазимодо, а ты-то сам? – развернулся ко второму парнишке Гай. – Про друга не забыл – молодец, хвалю. А у самого – вон, тоже вся спина полосатая!

Черкизонец неловко отмахнулся:

– Меня-то меньше лупили, чем Марка… уродовать не хотели, чтобы больше патронов огрести. Да и не впервые такое… я привык.

– В смысле – привык? – насторожились гладиаторы.

Костя подавил вздох.

– Я с Черкизона, – нехотя признался он. – Родился рабом, потом еще несколько раз… переходил из рук в руки… Сбегал раз шесть, попадался… В общем, моей спине к колотушкам не привыкать, – и со смешком закончил: – Она у меня, можно сказать, уже дубленая.

Вот тогда ребята в полной мере и ощутили на себе всю ураганную сокрушительность тяжелого гнева Гая. Тренер, едва ли не одним движением бровей услав товарищей – кого за холодной водой и чистыми тряпицами, кого – за медиком и лекарствами, повернулся к притихшим, почуявшим грозу новичкам и…

В общем, досталось им крепко! Из всех взрослых знакомых Марка так мог ругаться только сам Кожан в минуту крайнего раздражения. Так что юному скавену было, с чем сравнивать! Поэтому он благоразумно затихарился и теперь с запоздалым раскаянием думал, что зря он все-таки не признался Гаю или хотя бы одному из Сказочников, что на торгу был подвергнут жестокой порке и теперь испытывает после нее нешуточный дискомфорт и боль. Со здоровьем все-таки не шутят – особенно сейчас, во время тотального дефицита лекарств!

С другой стороны, откуда он мог знать, как бы отнеслись к его признанию эти пока что плохо знакомые ему «чистые»? Мог ли он, Марк О’Хмара, скавен из Алтуфьево – мутант! – им довериться?

Марк не знал этого. Пока еще не знал.

C минус второго уровня, где в Атриуме располагался Зверинец, пришел местный медик. Как потом узнали ребята, ему было все едино, кого штопать – получивших в бою раны гладиаторов, или же их зубастых и когтистых противников. Ко всем своим подопечным Дмитрий Александрович, или Дим-Саныч – так звали врача, – относился с равной степенью участия и заботы, приправленной доброй дозой специфического, как у всех медиков, юмора.

– Что у нас тут нового и интересного? – с порога осведомился он.

На что Гай, уже немного остывший после устроенной подопечным выволочки, буркнул:

– Да вон, два юных героя-одиночки… Посмотри, что можно сделать с их спинами, Саныч. Особенно у того, который потемнее и повыше.

И что-то еще сказал ему на ухо – тихо и неразборчиво для слуха «героев». Должно быть, пояснял подробности.

Брови медика чуть шевельнулись, лицо на миг стало хмурым и озабоченным. Но вскоре на него вновь вернулась доброжелательная полуулыбка.

– Ну что ж, молодые люди, давайте посмотрим, что тут у вас, – сказал он, ставя на тумбочку потертый пластмассовый сундучок с нарисованным на его боку красным крестом в белом круге.

На то, что один из подростков – мутант, Дим-Саныч, кажется, не обратил никакого внимания. Хотя, как показалось Марку, глаза его на миг блеснули любопытством и явным исследовательским интересом. Тем самым, который юноша не раз наблюдал дома в глазах Алхимика, когда тот в процессе своих опытов вдруг сталкивался с чем-то новым и необычным.

Спустя примерно час все ссадины, рубцы и раны на спинах ребят были обработаны, заклеены самодельными пластырями, а два лопнувших, особо проблемных рубца у Марка – зашиты. Обезболивающих средств у Дим-Саныча то ли не было, то ли он их экономил для более серьезных случаев, поэтому Крысу пришлось стоически терпеть все «портняжные работы», что называется, на живую. Что он и проделал, закусив зубами угол подушки, вцепившись пальцами в край матраса и отвернувшись к стене. Даже при его опасной и рискованной профессии охотника настолько серьезных ран – чтобы вот так, без какой-либо анестезии, зашивать по живому телу – ему получать до сих пор не доводилось. Потому с непривычки подростку было больно. Очень больно, аж до слез… которые не хотелось показывать никому. Даже Косте.

Черкизонцу повезло – он отделался куда легче, и зашивать его не пришлось.

– Ну, вот и все! – закончив свои манипуляции, объявил Дим-Саныч и повернулся к Гаю, который все это время играл при нем роль молчаливого ассистента. – Слава, ты их пока что не загружай работой и тренировками, особенно его, – врач показал на Крыса. – Пусть все более-менее затянется. А вы, юноша, денька через три зайдите ко мне, посмотрю, как у вас идет заживление… Вы, кстати, случайно, повышенной способностью к регенерации не обладаете?

– Нет, – буркнул Крыс, которому это мудреное слово уже давно было известно. – Я не настолько монстр!

– Ну-ну, не обижайтесь! – осторожно и примирительно похлопал его по плечу медик. – Я просто подумал, что если вы… э-э-э, немного отличаетесь внешне от людей, то, возможно, у вас есть и какие-то внутренние отличия?.. Откуда вы, могу ли я поинтересоваться?

– С севера, – ответил скавен после недолгого молчания, в который уже раз сомневаясь, стоит ли называть свою родную станцию. Решил все же, что на всякий пожарный не стоит.

Дим-Саныч хотел было еще о чем-то его спросить, но натолкнулся на хмурый и недоверчивый взгляд юного мутанта и понял, что тот больше ничего ему о себе не скажет.

– Ну ладно, – сказал медик, поднимаясь. – Вы тогда отдыхайте пока, молодые люди, а если что – ваши коллеги меня позовут. Желаю вам скорейшего выздоровления!

– Спасибо! – весело отозвался со своего места Костя; Марк, помедлив, тоже поблагодарил. В конце концов, этот «чистый» оказал ему медпомощь – хотя мог бы брезгливо отвернуться от мутанта. И было бы невежливо оставить его без признательности за это.

Дим-Саныч кивнул им и вышел, позвав за собой Гая. Тот зачем-то погрозил подросткам кулаком – мол, чтоб никакой больше самодеятельности у меня тут! – и удалился следом за врачом.

– А теперь – рассказывай! – велел Крыс, подождав, пока за ними не закроется дверь.

– Что? – не понял Костя. – О чем?

– Да все о том же! Какого хрена ты сунулся к этому Мазюкову – за меня вписываться? Я разве тебя просил об этом?

– Не просил, – признал черкизонец.

– Тогда какого…

– Ну, я же тебя там, в клетке, тоже не просил спасать меня от продажи в бордель для педиков!

Марк поперхнулся следующей фразой и некоторое время пытался откашляться. Как-то из головы совсем вылетело, что Костя – мастер неожиданных и порой весьма прямолинейных сюрпризов. Причем преподносимых с абсолютно непробиваемым видом, как будто так и надо!

– Врезать бы тебе как следует!.. – отдышавшись, просипел скавен, наконец озвучив свое недавнее желание. – Чтоб не борзел, где не надо, и не лез в бутылку…

– Врежь, – улыбнулся черкизонец. – Моей смазливой роже это, думаю, будет только на пользу. Да и прозвищу буду больше соответствовать.

– Ой, дурак…

– Ага…

Некоторое время они лежали молча на отведенных им Гаем местах. Затем Марк, резко выдохнув, сгреб в охапку свое одеяло и подушку и, как был босиком и в трусах, прошлепал к койке друга.

– Подвинься! – буркнул он.

– Кому-то, кажется, было велено лежать тихо и не выступать… – сказал в пространство вредный Квазимодо. Но отодвинулся к стенке, давая место, сразу же и не колеблясь.

– Кто бы еще говорил… Артист, блин… погорелого цирка…

Скавен улегся рядом с другом на живот и положил подбородок на сложенные руки. Некоторое время оба молчали.

– Я все хочу тебя спросить… – наконец начал Марк. – Вот тебе все твоя, как ты говоришь, «смазливая» ро… внешность покоя не дает. А ты не пробовал ее как-то… ну… вообще изменить? Так, чтоб не цеплялись всякие озабоченные сволочи?

– То есть изуродовать себя? – Костя почему-то не удивился вопросу и даже понимающе кивнул. – Знаешь… я хотел. И даже пытался. И не раз. И не только изуродовать, но и… совсем… В смысле – убить себя, – он как-то безнадежно махнул рукой и со странной смесью беспощадной горечи, удивления и ненависти к себе закончил: – Представляешь – не могу! Не могу поднять на себя руку, страшно становится… Марк, я трус, да?

Скавен посмотрел на расстроенного, кусающего губы «чистого». Все, что за это столь короткое время он успел узнать и понять о своем новом друге и товарище по несчастью, в слово «трус» ну никак не укладывалось!

– Да никакой ты не трус! – стараясь казаться спокойным и небрежным, возразил он. – Ты просто… Просто зверь.

– Че-го?

– Чего слышал, Квазиморда! Зверь. С обостренным ис… тьфу ты, как же там его?.. А! Обостренным инстинктом самосохранения. Он-то тебе и не дает причинить себе вред… Хотя то, как ты спорил с Мазюковым, – Марк хмыкнул, – заставляет меня все же усомниться в том, что этот инстинкт у тебя имеется!

– Видимо, он же мне и драться мешает… – погрустнел Костя, кажется, не обратив ни малейшего внимания на очередное упоминание о его словесной стычке с хозяином. – Этот самый инстинкт… Только он почему-то как-то странно мешает. Как подумаю, что мой удар причинит кому-то боль… или вообще убьет… Сразу страшно так… за других…

Лицо Крыса расплылось в широкой улыбке, темные глаза блеснули короткими алыми сполохами в тусклом свете лампы.

– Что-то говорит мне, что ты совсем не думал об этом в тот раз, когда мы с тобой сцепились в клетке на торгу! И потом, с Мазюковым. А это значит, что ты вовсе не безнадежен!

Костя вздохнул, потянулся потрогать заплывший лиловым фингалом глаз:

– Тогда у меня просто не было другого выхода… В обоих случаях.

Крыс приподнялся на локтях и некоторое время разглядывал его лицо, словно впервые увидел. Квазимодо вспыхнул, на миг отгородился длинными ресницами, но потом снова вскинул упорный и строгий взгляд.

– Принципиальный ты наш… – совсем по-взрослому вздохнул скавен, почему-то снова ощутив щемящий, совершенно иррациональный страх за этого безбашенного. А потом, быстро оглядевшись, придвинулся ближе и, хоть в комнате, кроме них, больше никого не было, горячо зашептал ему на ухо: – Я сбегу отсюда! Не знаю, правда, когда и как я это сделаю, но сбегу! И тебя с собой заберу, слышишь? Потому что мы не рабы! Я не хочу быть рабом! У нас на станции все по-другому, там каждый живет, как хочет! И у нас – просто мировой вождь! Он никому не даст нас в обиду! У нас, правда, «чистых»… ну, людей без мутаций… не любят, но мне пофиг, что ты «чистый»! Пусть только кто вякнет чего против!.. Ты пойдешь со мной на мою станцию?

– Пойду! – не колеблясь, отозвался Костя. И улыбнулся: – Мы же теперь на одной цепи, не забывай.

О’Хмара радостно засмеялся и легонько ткнул друга кулаком в бок. Тот ответил – но чуть более осторожно, помня о его ранах. Скавен притворно-хищно оскалился и скрючил пальцы наподобие когтей, но тут же не удержался и, прыснув, уткнулся носом в подушку.

– Крыс, – вдруг сказал черкизонец. – А ты мне расскажешь про свою станцию? И про свое… племя?

Марк посерьезнел и посмотрел на него долгим изучающим взглядом. А потом кивнул:

– Расскажу. Тебе – расскажу. Тебе можно.

…Спустя некоторое время зачем-то заглянувшие в жилой отсек Сказочники увидели обоих подростков крепко спящими на одной койке лицом к лицу. Лицо Кости, доверительно склонившего голову на плечо друга, дышало покоем и безмятежностью. Марк, наоборот – был хмур и напряжен, словно заботы и проблемы не отпускали его даже во сне. Рука скавена уверенно и твердо лежала на плече человека, словно оберегая его от опасностей внешнего, изменившегося до неузнаваемости мира. Мира, в котором такие, как он, мутанты теперь чувствовали себя гораздо увереннее и комфортнее, чем «чистые» люди вроде Кости. Крыс и лежал-то с краю, как будто и правда ограждал, защищал… заслонял своим телом… Собой…

– Буратино, ты только глянь! – тихо позвал Шаолинь, остановившись над ними.

Бур некоторое время смотрел на спящих, и на лице его на этот раз не было привычной дурашливой ухмылки до ушей.

– Мы с братом в детстве тоже часто так спали… – проговорил он. – Со старшим… – И добавил. – Ладно, Валер, пойдем, не будем их тревожить.

Дверь даже не скрипнула, закрываясь за двумя друзьями-гладиаторами.