Команда Красной Линии во главе с капитаном Романом Третиным упорно продвигалась вперед. Теперь краснолинейцы бежали, практически не останавливаясь. Возможно, Трёшка потерял бдительность, стал менее осторожен, но ему, откровенно говоря, надоело шугаться каждой тени. В конце концов, победить без риска невозможно. Его напарники были молоды и здоровы, имели косую сажень в плечах и неудержимую волю к победе. Рома невольно усмехнулся, вспомнив картинку из детской книжки с забавным текстом: «Двое из ларца, одинаковых с лица».

Да, команда Красной Линии была объективно сильнейшей на Играх, и даже ганзейцы во главе с Грабовым ей в подметки не годились. Однако Трёшка хорошо знал, что быть сильнейшим вовсе не подразумевает быть победителем. Скорее наоборот, лучшие всегда отправляются в небытие, ибо они опасны для менее талантливых, но более подлых и коварных соперников. Рома подумал о легендарном команданте Эрнесто Че Геваре. На Красной Линии ценили героев прошлого, особенно приверженцев коммунистического пути. И подрастающему поколению краснолинейцев знаменитого латиноамериканского революционера ставили в пример. Он был лучшим, но отчего-то прожил недолго. И кто знает, как бы его чтили, если бы он не погиб смертью бесстрашных.

«Интересно, – подумал Рома, – если бы Че Гевара жил на Красной Линии, здесь и сейчас, как бы относился к нему наш председатель товарищ Москвин? Был бы Че все еще героем или превратился бы в предателя и изменника?»

Трёшка не был уверен в однозначности ответа, – он вообще в последнее время мало в чем был уверен. Как бы ни превозносились на его родной линии свобода, равенство и братство, ни того, ни другого, ни третьего он не замечал. Достаточно посмотреть, как живут приближенные к товарищу Москвину толстомордые номенклатурщики и как – все остальные. Да, в отличие от ганзейских бонз начальники Красной Линии как бы стыдятся своего богатства, не выставляют его напоказ. Но волки в овечьей шкуре все равно остаются волками. Трёшка опасался, что настанет момент, когда самые ярые ревнители коммунизма в мгновение ока сбросят маски добродетели и превратятся в наглых, жирующих нуворишей, во имя выгоды продающих за гроши собственных сограждан в рабство и орущих до хрипоты, что они, мол, всегда были антисоветчиками. И если так произойдет, то получится, что все было зазря, что кровь многих, в том числе и его отца, погибшего при защите от проганзейских банд станции Площадь Революции, была пролита напрасно.

Такие вот скверные дела. Но где лучше? Все остальные микрогосударства, претендующие на гегемонию в метро, Роме тоже не нравились. И потому ощущение безысходности все чаще посещало его. Раньше, живя в вечном подземном сумраке, он был тем не менее убежден, что человечество Московского метрополитена, объединившись под руководством Красной Линии, справится со всеми невзгодами и выйдет на поверхность в обновленном виде. Теперь же у Ромы создавалось впечатление, что ни товарища Москвина, ни его соратников борьба за светлое будущее остатков хомо сапиенс совсем не интересовала. Им бы просто выжить и не потерять свои привилегии, а что будет после – не важно. Пусть хоть все сгинет к чертовой матери…

Трёшка с трудом отогнал от себя черные мысли. Не хватало еще из-за депрессии попасть впросак и завалить дело. Он и его спутники мчались по перегону между Белорусской и Краснопресненской. Уже преодолели более половины пути – а обещанные мутанты так и не появились. Может, агенты Красной Линии ошиблись, и ганзейцы не готовили никаких провокаций? Может, и не нужен был этот краденый крем, которым пришлось намазать лицо, руки и обувь?

Рома, как обычно, бежал впереди, искренне веря, что капитан должен в случае чего принять первый удар на себя. За ним следовал здоровяк Игнат с прямоугольным, немного туповатым лицом, а замыкающим был Леха, с не менее прямоугольной мордой и тоже не особо блещущий интеллектом. Да от них сообразительности и не требовалось: Трёшка был мозгом, а они – мышцами. Иногда Рома задумывался, случайно ли ему поставили в напарники таких здоровенных амбалов с мышлением как у муравьев, на уровне рефлексов? Да, он, Трёшка, несмотря на все свои таланты, слишком уж был склонен к ненужным размышлениям, а значит, был потенциально опасен. А вот эти безызвилинные ребята ни капли не сомневаются в правильности действий руководства Красной Линии. Они являлись противовесом Роме, а заодно и следили за ним, чтобы, не дай бог, капитан не выкинул какую-нибудь штуку.

Трёшка мысленно обругал себя последними словами за то, что снова отвлекся от основной задачи. Он сконцентрировался на беге. Едкий пот заливал глаза, аккумулятор фонаря немного подсел, и тот теперь светил не так ярко, как в начале соревнований. Вдруг луч выхватил из тьмы человеческое тело, лежащее навзничь. Рома резко поднял фонарь вверх, приказав своим напарникам остановиться. Выхватив пистолет из кобуры, капитан команды на полусогнутых подошел к трупу. Пулевое отверстие в районе переносицы, лицо искажено гримасой ужаса и отчаянья. Трёшка узнал покойника: это был один из напарников Грабова.

«Неужели ганзейцев постигла печальная участь?» – радостно подумал Рома, но тут же понял, что надеяться на такой хороший исход не стоит. Чуть дальше от мужчины лежала девушка с простреленной грудью. Та самая, из команды «Дед и компания». Удивило Трёшку то, что на лице убитой застыла блаженная улыбка, будто перед гибелью она увидела нечто очень приятное, воодушевляющее, словно встретила родителей, которых давным-давно потеряла, или что-то в этом роде. Рому невольно передернуло, – быть может, оттого, что он сам с подросткового возраста рос сиротой.

– Значит, теперь мы вторые, впереди нас только ганзейцы, – прошептал Трёшка своим напарникам, полуобернувшись к ним.

Леха и Игнат одновременно и совершенно одинаково ухмыльнулись.

Рома попытался восстановить события, недавно произошедшие здесь. Вряд ли Грабов решил устроить засаду. Он и так со своими подельниками шел первым. Ганзейцам незачем было зря терять время. Получается, девушка догнала их? Но это просто невероятно. С какой скоростью надо мчаться, чтобы настичь опытных сталкеров, да еще и умудриться убить одного из них?

Поразмыслив секунду, Рома решил, что над этой загадкой он подумает на досуге, когда закончится гонка или хотя бы ее промежуточный этап. Команда Красной Линии двинулась дальше и вскоре, преодолев перегон, вышла на станцию Краснопресненская. Местные жители, столпившиеся на краю платформы, встретили появившихся из тьмы туннеля сталкеров с невероятным ликованием. Трёшка, как ни странно, обрадовался приветствиям ганзейцев. Вот она, подумалось ему, классовая солидарность. Низы общества симпатизируют простым рабочим парням, пускай даже и из конкурирующей державы, потому что эксплуатируемые всегда будут стремиться к объединению вне зависимости от принадлежности к тому или иному подземному государству. Однако радостные возгласы букмекера быстро потушили торжество в душе Трёшки.

– Дамы и господа! – истошно орал человечек в сером джемпере. – Вот она, главная интрига! Команда Красной Линии вышла на вторую позицию! Кто же выиграет, Ганза или Красная Линия?! Два непримиримых соперника следуют друг за другом, а победитель может быть только один! Какая интрига, дамы и господа!..

«Плевать им на классовую солидарность! – со злостью подумал Рома. – Никакой сознательности! Жратва и зрелища – вот, что их волнует. Потому что нет у них будущего, есть только сегодня, есть только сейчас, а завтра… завтра могут прийти мутанты с поверхности… нет никакого завтра…»

Трёшке очень захотелось выхватить пистолет и с яростной руганью разрядить его по толпе, чтобы утихомирились, суки, и не горлопанили на всю станцию, чтобы не болтали и не обсуждали, кто кого уже порешил и кто кого еще порешит на Играх, чтобы, наконец, поняли, что беда одна, одна на всю подземку, и принцип «каждый сам за себя» ведет лишь к скорейшему вымиранию. Но, разумеется, Рома легко подавил мгновенную слабость и вместе со своими напарниками-громилами скрылся в следующем перегоне.

Теперь Трёшка мчался во всю прыть. Впереди была станция Киевская. На ней участники соревнований могли передохнуть несколько часов перед решающей схваткой за первое место. Капитану все-таки удалось выбросить из головы сумрачные мысли.

Какая в общем-то разница, отчего ликуют люди на станциях: из-за халявного доппайка или классовой солидарности? Может ли это хоть что-нибудь изменить? Нет. Главное – победа. Победа или смерть. Трёшка снова стал самим собой: целеустремленным, сильным и отважным парнем, сражающимся за честь родной Красной Линии. Разве что не таким внимательным, как прежде. Близость отдыха заставляла торопиться и ослабляла бдительность.

Большую часть перегона краснолинейцы прошли стремительно. Теперь лучи фонарей не блуждали опасливо по стенам туннеля, выискивая неприятные сюрпризы, которые могли устроить для незадачливых конкурентов учредители Игр, но устремлялись вперед, во тьму, лишь изредка касаясь рельсовой дороги.

И вот, когда туннель стал резко загибаться влево, когда до станции Киевская оставалось не более пятисот-шестисот метров, сталкерское чутье Ромы Трёшки вновь заработало в полную силу. Его команда оказалась в самом темном месте перегона, там, куда из-за особенностей строения туннеля даже в теории не мог доходить свет со станций. В нос ударил кисловатый запах, и капитану показалось, что он со своими товарищами проскочил мимо чего-то угрожающего. Но лишь спустя полминуты, когда неприятный запах усилился, Рома велел своей команде остановиться. Держа в одной руке фонарь, а в другой пистолет, Трёшка медленно водил лучом вдоль стен. Леха и Игнат проделывали ту же операцию. Где-то во тьме слышалось отрывистое шипение. Волосы на теле Ромы были наэлектризованы, он буквально кожей ощущал присутствие хищных тварей, но увидеть ни одну из них пока так и не смог.

– Это те самые мутанты, которых выпустили ганзейцы, – громко прошептал Трёшка, – нас они не тронут, на нас крем. Медленно идем вперед! Не паникуем и не стреляем.

В бледно-желтое пятно луча вдруг попал силуэт гигантского грызуна ростом до груди взрослого мужчины. Зверюга, угрожающе зашипев, отпрянула в сторону, в темноту. Капитан успел заметить шайбовидные черные немигающие глаза на оскаленной морде.

«Глаберы!» – мелькнуло в голове Ромы. Капитан краснолинейцев краем уха слышал об этих тварях, выведенных в лабораториях Ганзы. Гибрид мутировавших крыс и каких-то африканских грызунов неплохо поддавался дрессировке и потому частенько использовался для тайных операций Содружества Кольцевых станций. И далеко не всегда было понятно, погибли ли те или иные люди из-за случайного столкновения с подземными тварями или по воле ганзейских бонз.

Краснолинейцы медленно продвигались вперед, в сторону Киевской. Отовсюду доносилось царапанье когтей о шпалы и гальку, грозное шипение. Бледно-серые тени то и дело появлялись из тьмы и тут же исчезали. Кислый запах стал совершенно невыносимым. Рома вертел фонарем и пистолетом в разные стороны, но шаг за шагом продолжал идти вперед. Сейчас он жалел, что для облегчения снаряжения решил обойтись без автоматов, касок и бронежилетов. Трёшка надеялся на свой опыт, силу и выносливость товарищей. Но перед ним не люди, а мутанты. Впрочем, эти твари здесь по воле человека, так что неизвестно, кто хуже.

Краснолинейцы прошли уже с пятьдесят метров, и Рома искренне надеялся, что мельтешащие вокруг монстры наконец оставят их в покое. Ведь на сталкерах специальный крем; не будут же мутанты преследовать их до самого выхода на станцию?

Вдруг сзади послышался дикий, полный боли вопль. Трёшка мгновенно развернулся. Он увидел лежащего на животе, отчаянно скребущего мерзлую гальку Игната, над которым нависла гигантская туша мутанта. Зверь с грозным шипением рвал несчастному здоровяку затылок.

«Как же крем?!» – Рома удивился всего лишь на миг, а затем его палец нажал на спусковой крючок пистолета.

Пуля угодила в шайбовидный глаз мутанта. Взвизгнув, тварь скатилась с окровавленного Игната. Тем временем на Леху из тьмы кинулись сразу два глабера. Краснолинеец успел выстрелить в одного из них, но, видимо, не зацепил никаких жизненно важных органов монстра, поскольку обе зверюги повалили парня, и фонарь его погас. Трёшка остался один. Вращаясь как заводной, он несколько раз выстрелил, и, судя по визгу, даже в кого-то попал. Слишком близко подобравшегося зверя Рома полоснул лучом фонаря по черным глазам, отчего мутант шарахнулся в сторону. Откуда-то из кромешной мглы доносился треск рвущейся плоти, хруст костей, шипящий рык и слабеющий вопль поедаемого заживо сталкера. Рома понял, что это конец. Победы ему не видать. Значит, смерть.

Трёшка расстрелял бледно-серого мутанта, ослепил еще двух или трех зверюг светом фонаря, а затем попытался очень быстро перезарядить свой «стечкин». Этим воспользовался один из глаберов. Гигантский грызун молниеносно ринулся на краснолинейца. Рома попробовал увернуться, но другая тварь, вцепившись сзади в ногу, не дала ему шансов на маневр. Монстр вгрызся Трёшке в живот. Заорав от жуткой боли, выронив пистолет и фонарь, сталкер все же сумел извлечь нож из чехла и нанести несколько мощных ударов в шею рычащего мутанта, прежде чем еще один глабер вцепился ему в горло.

Несмотря на постоянный бег, чередующийся с быстрым шагом, Ленора ни капли не устала. Возможно, это было связано с действием майка, которым поделился Фольгер. Кухулин, внимательно осмотрев пробирку с бесцветным порошком, позволил Леноре принять небольшую дозу.

Девушка сразу заметила, что с Феликсом творилось что-то неладное: в каждом перегоне он хотя бы раз прикладывался к своей микстуре. Это придавало ему невероятные силы, и он мог бежать наравне с Кухулином и Ленорой.

– Ты погубишь себя, – заметил Кухулин, когда Фольгер в третий раз принял лекарство.

– Я знаю, – согласился Феликс, – но я смертельно болен, без него мне совсем не жить.

Леноре нравился их новый попутчик. В отличие от большинства подземных жителей, Фольгер был веселым, хоть веселость эта замешивалась на черной горечи и отчаянии. Девушка чувствовала, что Феликса гнетет какая-то печаль, нечто удручающее, но что именно – Ленора, разумеется, знать не могла. А еще ей казалось, что Фольгер устроил погоню за златовласой красавицей, сестрой какой-то важной шишки из какой-то странной фракции под не менее странным названием Четвертый Рейх, не по приказу начальства, а потому, что любил ее, хоть и тщательно скрывал это от посторонних.

«Вот мой Кух, – думала девушка, – такой же, никогда не покажет своего отношения. А ведь он меня тоже очень любит. Очень. Я знаю, он хороший».

Однако чаще Ленора ни о чем не думала, а просто бежала следом за Фольгером и своим мужем. Перегоны сменялись станциями, станции – перегонами. После гудящих, переполненных разномастными болельщиками залов троица окуналась в холодную туннельную мглу, а потом выныривала в мир яркого электрического света и суетливых кричащих людей. Поначалу девушку даже забавлял бег по большому подземному Кольцу. До тех пор, пока на их пути не попались первые жертвы кровавых Ганзейских Игр.

Как и прочие участники, команда Феликса Фольгера перешла из правого внешнего туннеля в левый внутренний и вскоре наткнулась на обезглавленный труп. За годы, проведенные в Самарском метрополитене, за время жестокой революционной войны в Стране Десяти Деревень девушка привыкла ко всяким мерзостям, но все же вид безголового мужчины ее покоробил. В этом же перегоне они обнаружили еще одного убитого – совсем молодого парня с отрезанным ухом. Ленора узнала его – это был напарник Евы, той самой красотки, которая нужна была Феликсу. Сам Фольгер заметно помрачнел, а взгляд его стал затравленно-тревожным. У Леноры невольно защемило сердце. Она считала Феликса хорошим, но несчастным, и ей было его жалко.

Фольгер даже спросил у Кухулина замогильным голосом, не пропустили ли они труп Евы. Но потом решил, что проще будет узнать на следующей станции, что случилось со златовласой красавицей. Феликс оказался прав: на станции, которая носила название, кажется, Проспект Мира или, может быть, Площадь Мира, – Ленора не запомнила точно, – им сообщили, что Ева двинулась дальше в одиночку.

Ленора искренне обрадовалась этой новости, потому что капитан их команды тут же просветлел. Девушка не знала, какая она, эта Ева. Возможно даже плохая, но если Феликс счастлив рядом с ней, значит, и Ленора должна быть счастлива. Друзья ведь всегда переживают друг за друга.

В следующем перегоне они обнаружили новые трупы. Убитыми оказались ребята из фракции со странным названием «Конфедерация 1905 года».

«Неужели теперь нам на пути будут попадаться одни покойники? – спросила саму себя Ленора. – А ведь мы тоже можем погибнуть».

Впрочем, беспокойство девушки тут же улетучилось. Рядом ее возлюбленный муж – Кух. А он умный, сильный и храбрый, совсем ничего не боится и всегда знает, как правильно поступить.

Они преодолели еще одну станцию, вошли в новый туннель. Кухулин поменялся местами с Фольгером, заглотнувшим очередную порцию порошка, и теперь бежал первым. Ленора, как всегда, была замыкающей. И в этом перегоне не обошлось без неприятностей. Еще три мертвеца. Двое были расстреляны, у третьего отсутствовало чуть ли не полчерепа, а глаза были залиты запекшейся кровью.

– Бандиты с Новокузнецкой, – сказал Феликс. – Не сильно большая потеря для остатков человечества.

Команда двинулась дальше. Ленора помнила, что, согласно правилам Игр, которые ей вслух прочитал на Павелецкой Кухулин, на станции Киевская должны быть подведены промежуточные итоги. Девушка очень надеялась на то, что больше не встретит убитых, что все остальные благополучно преодолеют первый этап соревнований. Там, на этой самой Киевской, Фольгер найдет Еву, заберет ее с собой, и они, наконец, покинут подземное Кольцо. А потом Феликс поможет Куху увидеть волшебные светящиеся звезды, расположенные на древних башнях, и ее муж избавится от мучительных видений, вновь обретет дар внушения и станет прежним повелителем мутантов.

Но самое ужасное ждало Ленору и ее спутников впереди. В следующем перегоне перед ними предстала жуткая картина. Мертвый мужчина с раздробленной пулей переносицей незряче глядел в пустую тьму. Глаза его, остекленевшие, были переполнены ужасом. А неподалеку лежала она – златовласая красавица. Ленора остолбенела. На нее накатила совершенно противоестественная смесь жалости и восхищения. Мертвая Ева лежала с простреленной грудью, бездыханная и окоченевшая, но блаженно улыбающееся лицо ее, будто высеченное из белого мрамора, внушало невероятное спокойствие.

«Она умерла счастливой!» – осенило Ленору, и она перевела взгляд на Феликса.

Фольгер стоял спиной к Леноре, и девушка не желала видеть глаза своего нового друга, боясь найти в них бесконечное отчаянье и нестерпимую боль. Мужчина опустился на колени перед возлюбленной. Его дрожащая рука потянулась к нежному мраморному лицу златовласой красавицы. Пальцы коснулись матово-бледной окаменевшей ямочки на щеке и медленно-медленно поползли вниз, к изящному подбородку.

Ленора почувствовала, как обжигающе горячая капля стекает к уголкам губ, но не стала ее стирать, – следом обязательно потечет новая. Кухулин, серьезный и строгий, стоял рядом с женой, и лицо его не выражало ни капли сочувствия. Ленора знала это выражение лица: тысячу раз она видела его во время революции в Десяти Деревнях. Скольких соратников он похоронил без единой слезинки? Ее муж не умел сопереживать отдельным личностям, сострадание у него могла вызвать лишь несправедливость. Социальная несправедливость, как любил говорить он. Кух впускал в себя только коллективное горе, – как совсем недавно, когда увидел греющихся у костра нищих на Павелецкой. Но пожалеть одного-единственного человека он никогда не сможет.

И Леноре вдруг представилось, что если бы сейчас вместо Евы на холодной земле лежала бы она сама, Кухулин точно так же стоял бы и даже не двинулся бы с места. И ни единый мускул на его лице не дрогнул бы, и не опустился бы он на колени, и не гладил бы ледяную щеку, и не поцеловал бы в окоченевшие губы, потому что смерть одного человека для него ничто, если коллектив продолжает жить.

Ленора ненавидела противогазы. Она считала их резиновыми масками, делающими всех людей одинаковыми, скрывающими истинные лица как палачей, так и добрых людей. Но Кух был другим, особенным, – он не носил противогазов. И оказалась, что настоящее лицо его равнодушней любой резиновой маски. И никогда он не прятал свою любовь, – ему просто всегда было все равно. Это прозрение стало шоком.

Впервые в жизни девушке захотелось закричать на своего мужа. Бесчувственный мутант, вот кто он! Мутант не потому, что у него вдоль позвоночника идет черная полоса, а потому, что в душе он совсем не человек, а какое-то бессердечное чудовище! Может, и справедливое, и умное, и храброе – но бессердечное! И как, как она могла все это время буквально молиться на него?! Да, Кухулин вытащил ее из смердящего сумрака самарской подземки, спас от неминуемой смерти, – но что она получила взамен? Вечные скитания по выжженной радиацией земле. Может, умереть в Самаре было бы лучше?

Ленора отошла от своего мужа на пару шагов. И тут же ей стало стыдно. Он защищал ее от опасностей, как защищал бы любого своего спутника… вот именно, что любого, а не только ее…

Кухулин внимательно посмотрел на жену. Ленора тут же испугалась, что муж увидел ее внутреннее смятение. Но он, не поведя даже бровью, отвернулся и бесстрастным ровным голосом произнес:

– За нами следят. Наверное, кто-то из участников Игр, кому выпал жребий идти после нас.

Фольгер, все еще стоявщий на коленях перед мертвой, но прекрасной Евой, никак не отреагировал, продолжая гладить щеку погибшей возлюбленной.

– Я понимаю твою скорбь, – сказал Кухулин, – но ее не вернуть в мир живых. Мы здесь стоим уже восемь минут, и нас нагнали.

«Даже минуты посчитал…» – с горечью подумала Ленора и неожиданно для самой себя подскочила к Феликсу, коснулась его плеча. Она очень хотела помочь своему новому другу, но чем – не знала.

– Не трогай меня! – прорычал, содрогнувшись, Фольгер в ответ на прикосновение Леноры.

Девушка испуганно отдернула руку, а Феликс поднялся с колен, несколько раз вытер лицо рукавом куртки и повернулся к супругам.

– Извините, не сдержался, – сказал он абсолютно спокойно. – Я выполню свою часть договора, я приведу вас к звездам, пускай даже навсегда сгину за кремлевскими стенами. Но вы поможете мне отомстить, – Фольгер указал пальцем на убитого мужчину с раздробленной переносицей. – Это ганзейцы, они убили Еву. Это сделал Грабов, я знаю, это сделал он. И он должен умереть.

Кухулин молча кивнул, и команда Феликса продолжила свой путь. Приступ сострадания к Фольгеру и открытие, сделанное в отношении мужа, сильно вымотали Ленору, и потому она не вела счет времени, не смотрела по сторонам и под ноги, а лишь тупо бежала за мужчинами. Девушка никак не отреагировала, когда выскочила на простор очередной ярко освещенной станции, а затем вновь оказалась во мраке перегона. И только когда вдруг потемнело так, что лучи фонарей показались непроницаемо желтыми, и туннель начал загибаться влево, а Кухулин просигналил, что нужно остановиться, Ленора пришла в себя. Девушка почувствовала кисловатый запах и поморщилась.

– Там впереди пять мутантов, – громко прошептал Кухулин, – и еще три мертвые твари.

– У тебя снова появились способности? – спросила Ленора без особого энтузиазма, хотя недавно эта новость сильно ее обрадовала бы.

– Нет, львенок, – сказал Кухулин, – я просто все еще ощущаю ауры мутантов, даже если они недавно погибли. Но внушать им свои желания я не могу, звезды на башнях не дают.

Троица продвигалась вперед сквозь толщу непроглядной тьмы, и только яркие лучи фонарей рассекали мглу, словно длинные– длинные ножи. Тошнотворный запах усилился. Вскоре Ленора услышала жадное чавканье и звуки, очень похожие на хруст костей. Она, еще ничего не видя, бесшумно извлекла из кобуры пистолет Макарова. А потом Кухулин внезапно поймал в свет фонаря двух больших крысовидных тварей и полуобглоданные человеческие ноги. Одна из зверюг подняла вымазанную в крови морду, недовольно зашипела и тут же отпрянула во тьму. Другой мутант ничего не успел предпринять, поскольку Кухулин, вскинув автомат, выстрелил. Монстр, издав икающее урчание, рухнул на недоеденного человека.

– Они боятся света! – прокричал Фольгер, извлекая «стечкин». – Это глаберы!

Ленора успела подумать, что ее пистолет – слишком слабое оружие для таких мощных монстров, прежде чем огромная тень с угрожающим шипением рванулась к ней. Девушка, протяжно завизжав, в несколько секунд опорожнила магазин своего «макарова». Тень на мгновение остановилась, пошатнувшись, а затем вновь бросилась на Ленору. Девушка полоснула фонарным лучом по черным шайбам-глазам и отскочила в сторону. Ослепленный глабер промахнулся и с яростным шипением покатившись по шпалам, исчез в темноте. Где-то совсем рядом застрекотал автомат, следом раздалось несколько пистолетных выстрелов. До ушей Леноры, судорожно водящей лучом фонаря по стенам туннеля, донесся предсмертный хрип смертельно раненного мутанта. И вдруг все стихло.

– Они ушли? – испуганно прошептала Ленора.

– Не знаю, – ответил Кухулин, – мы убили двоих, еще трое осталось, но я их не ощущаю. Совсем потерял чувствительность… проклятые звезды…

– Нет, они так просто не уходят, – сказал Фольгер, выставив пистолет и вертясь на месте.

Тут только Ленора сообразила, что ей нужно перезарядить «макаров». Она спешно вставила новую обойму и принялась вместе со спутниками выискивать притаившихся во тьме мутантов. Девушка несколько раз освещала человеческие останки: недоеденную кисть руки без мизинца и указательного пальца, разорванную грудную клетку с обглоданными перекушенными ребрами. Она увидела дохлого глабера с ножом в глотке и оскалившейся мордой, но живых тварей не обнаружила. Тем не менее противный кислый запах говорил, что монстры где-то рядом.

Слева послышалось резкое шипение. Ленора с быстротой кошки повернулась на звук. Огромная темная туша кинулась на девушку. Ленора попыталась ослепить мутанта, но луч фонаря скользнул по когтистым кривым лапам, не задев морды мерзкого животного. Девушка успела несколько раз нажать на спуск «макарова» и пригнуться, но глабер, зацепив ее, брюхом придавил к земле. Послышались пистолетные выстрелы и автоматная очередь. Кости Леноры затрещали, однако страх смерти заставил забыть о боли. Закричав от ужаса, девушка умудрилась каким-то немыслимым образом перевернуться на спину и, воткнув «макаров» в живот твари, разрядила весь магазин. Мутант вздрогнул, однако, по всей видимости, пистолетные пули не причинили ему ощутимого вреда. Зверь приподнялся, посмотрел на Ленору и со злым шипением ощерился. Бездонные и абсолютно ничего не выражающие черные глаза уставились на поверженную девушку, которая, судорожно сжимая фонарь, дергала рукой, пытаясь направить луч на морду твари. Но огромная лапа оскалившегося глабера намертво придавила локоть Леноры к земле. Внутри девушки все сжалось: она поняла, что настал ее конец.

И вдруг что-то длинное и острое, блеснув, молниеносно воткнулось в глаз мутанта, а затем так же стремительно перерезало артерию на шее твари. Заливаясь черной кровью, глабер попятился и, издав протяжный хрип, рухнул на ноги девушки. Ленора посмотрела вверх и увидела своего спасителя. Это был мужчина, облаченный в странный мешкообразный костюм серого цвета. В правой руке он держал большой нож с заточкой по внутренней грани. В этот миг к девушке подбежал Кухулин.

– С тобой все в порядке, львенок? – спросил он ровно, хоть и чуть запыхавшись. – Ничего не сломано?

Ленора сказала, что с ней все нормально, и Кухулин, схватив девушку под мышки, с легкостью выдернул ее из-под туши монстра, а затем поставил на ноги.

Человек в мешкообразном костюме, вытерев тряпкой окровавленный вогнутый клинок, засунул его в чехол и примирительно поднял руки:

– Мы – команда из Полиса, и мы не хотим войны. Мы пропускаем вас вперед.

Девушка осмотрелась и увидела еще двух мужчин в таких же странных серых одеждах, с кривыми ножами на поясах. Рядом с каждым из воинов лежало по мертвому глаберу.

– Я вас помню, – сказал Фольгер, – вы перед самым стартом поменяли команду кшатриев, ваших военных.

– Мы не хотим войны, – повторил незнакомец, – и отпускаем вас с миром. Мы помогли вам убить всех мутантов, – думаю, это лучший знак нашей искренней и доброй воли.

– Как вам удалось убить тварей одними только кукри, без применения огнестрельного оружия? – спросил Кухулин.

– Глаберы хорошо видят в инфракрасном диапазоне, – ответил незнакомец. – Наши костюмы рассеивают тепло, для этих монстров мы практически невидимы и можем делать с ними, что захотим, хоть голыми руками душить.

– И зачем вам нужно нам помогать? – спросил хмурый Фольгер, пряча пистолет в кобуру. – Знаете ли, майне камераден, я не верю в добрых самаритян. Уже давно не верю. Лет десять точно.

– Я служу браминам и Полису – это все, что я могу вам сказать. Идите с миром, – незнакомец поклонился и, погасив свой фонарик, шагнул назад.

Так же поступили и два его спутника.

Фольгер горько ухмыльнулся, взглянул сперва на Кухулина, затем на Ленору и сказал:

– Что ж… идем. Ганзейцы уже на Киевской, отдыхают перед решающей схваткой. Отдохнем и мы. Это будет последний день Грабова и его напарника. Клянусь!