Хроники Илин-Ока

Когда я был совсем маленький, кто-то сказал мне, что мошки – микроскопические крылатые твари, облаками вьющиеся вокруг твоей головы летними вечерами, – рождаются, живут и умирают за один день. Совсем короткая жизнь получается, но еще короче часы, отведенные твилмишу – обитателю мира фэйри, чей век зависит от одного из самых эфемерных творений рук человеческих: от замка, что строят из песка на пляже. Когда твилмиш вселяется в это причудливое, но такое недолговечное строение, срок его жизни определяется прочностью и временем существования избранного им дома.

До того, как на морском берегу возникнет песчаный замок, твилмиш – это просто идея, незримая возможность присутствия фэйри. В нематериальной форме столетиями блуждают они там, где встречаются земля с морем, и ждут, когда пробьет их час – совсем как фантазия ждет, пока ее кто-нибудь вообразит. Если вы бывали когда-нибудь на пляже зимой после снегопада, то наверняка видели, как сверкающий белый порошок на мгновение вздымается крошечным вихрем – вот это и есть знак, что твилмиш здесь. Это явление как-то связано с силой, которая рождается от той самой встречи земли и воды: влечение и отталкивание, и всё по кругу, по кругу, как собака, что ловит свой собственный хвост. И если теплым, солнечным летним вечером вы идете вдоль линии прибоя во время отлива и вдруг попадаете в пятно стоячего ледяного воздуха всего в несколько футов шириной, значит, на вашем пляже точно есть твилмиш. Падение температуры объясняется его завистью к вашему физическому телу. Твилмиш рядом и ищет произведение трудолюбивых детских ручонок.

Сколько времени твилмиш ждал своего дома, значения не имеет, как и сила его желания этот дом, наконец, получить. Далеко не каждый песчаный замок твилмишу в итоге подойдет. В своих поисках они хитры и разборчивы, как твоя бабушка, выбирающая в продуктовом дыню, потому что место, выбранное тобой по собственной воле, во многом определит твою в нем жизнь. Когда начинается прилив, приходят волны и смывают замок, и его обитателя тоже смывает и уносит прочь – то есть он не возвращается в форму чистой энергии, чтобы подождать нового замка, но исчезает, совсем, физически и духовно растворяясь в Природе. Совсем как мы в конце своей куда более долгой жизни. Так вот, самое важное условие хорошего замка – чтобы его построил ребенок. Ну, или дети. Слишком часто взрослые вкладывают в архитектуру свою привычку беспокоиться о будущем или зависимость от часов на руке, и тогда дух этих печалей портит весь эффект «твилмишского времени»: это такой совершенно особенный феномен, при котором несколько часов, протекающих между отливом и приливом, кажутся этой породе фэйри столь же долгими, как нам – годы и годы человеческой жизни.

Вот какие требования у них еще есть к будущей резиденции: ребенок должен построить замок своими руками, безо всяких там пластмассовых формочек и металлических совочков, так, чтобы там не было прямых углов, и чтобы каждый дюйм жилого пространства отражал неповторимые контуры детского воображения. Структура предпочтительна комплексная, с как можно большим числом комнат, тоннелей, парапетов, мостиков, подземелий и рвов. Украшать его надобно самыми красивыми ракушками и морским стеклом (больше всего у них ценится синее бутылочное, хорошо обкатанное прибоем, но и зеленое тоже хорошо). Дорожки правильно мостить плавником или, на худой конец, поставить шест из морской иглы и поднять на него флаг из водорослей. Да, еще рядом не должно быть песчаных крабов, этих бронированных гаденышей, роющих норы и способных сделать подкоп под стену или заселить подвал. Подпорная стена умеренной высоты должна окружать весь ансамбль, чтобы как можно дольше отражать атаки голодных разведчиков прилива, но ни в коем случае не заслонять вид на океан. Ах, да – еще у дома должно быть имя, заранее придуманное и начертанное над главными воротами пером, оброненным чайкой: что-нибудь вроде «Заветного желания» или «Страны песков», или вот еще «Замка мечты» – чтобы твилмишу не тратить драгоценные мгновения жизни на принятие решения, как его дом будет называться.

Многие из тех, чья жизнь отдана изучению родословий и обычаев фэйри, даже никогда не слышали о твилмишах, а в их происхождении и подавно никто толком не уверен. Мне думается, они здесь примерно столько же, сколько сами песчаные замки, а, может, и дольше – селились себе в песчаных пещерах неандертальских детишек. Возможно, в духовной своей форме они возникли одновременно со вселенной и просто подождали несколько эонов, пока на свет не появились песчаные замки. Но, возможно, это куда более поздний продукт эволюции фэйриного рода. Некоторые полагают, что твилмиши принадлежат к той особой линии волшебных существ, которые связаны с человеческим творческим началом, – вроде Чернильной Мартышки, которую привлекает писательский труд, или Демона Художников, который балуется, смешивая краски на палитре и добиваясь доселе невиданных оттенков.

Но в любом случае понять натуру твилмиша можно только одним способом – познакомившись с ним. И поэтому я решил предложить вам здесь биографию одного представителя их вида. Все нижеследующее могло бы происходить вечером превосходного летнего дня после того, как вы уже ушли с пляжа, а время бы заняло – от прилива до отлива, или, если хотите, от начала ужина и до того момента, пять часов спустя, когда голова ваша коснулась подушки перед погружением в сон. Казалось бы, тут едва хватит времени, чтобы съесть курицу с картошкой, тайком отправить морковку собаке под стол, убрать со стола, посмотреть любимую передачу по телевизору, нарисовать пирата с повязкой на глазу и попугаем на плече, почистить зубы и поцеловать на ночь родителей, ан нет. Понять твилмиша – значит усвоить, что за одно-единственное мгновение можно спаси или погубить всё, гениальная идея может родиться, королевство – пасть, любовь – взрасти, а жизнь – обрести смысл.

Если бы я не был честным человеком, я бы на этом этапе просто выдумал кучу всякой чуши на тему биографии одного отдельно взятого твилмиша, потому что одно дело знать о том, что есть такой народ, и совсем другое – сказать что-то существенное по поводу какой-то конкретной принадлежащей к нему группы, пока не познакомился лично с теми, кто в нее входит. И чем больше их ты встречаешь, тем глубже понимание. Правда, узнать что-то определенное о том или ином твилмише ой как непросто – а все потому, что ростом они не выше ногтя на вашем большом пальце. Вдобавок, движутся они быстрее, чем вы успеете моргнуть глазом, – чтобы продлить каждое мгновение до целой минуты, а минуту – до часа.

Как-то летом 1999 года на пляже в Барнегат-Лайт, что в штате Нью-Джерси, пятилетняя девочка по имени Чико Квигли выловила из прибоя витую ракушку. Эта ее спиралевидная форма совершенно заворожила ребенка. Чико забрала раковину домой и положила на подоконник у себя в спальне – как украшение. Три года спустя кошка Мадлен сшибла ее с подоконника на пол, и тут-то из извилистого лабиринта, у выхода из которого Чико время от времени слушала шум волн, выпала малюсенькая книжица – не больше, чем десяток песчинок, слипшихся вместе. Обложка у нее была из шкуры морского конька, а страницы – из травы, что растет на дюнах. Поскольку я – эксперт по феям и их культуре, книгу принесли мне, дабы выяснить, подлинный ли это артефакт или просто розыгрыш. Крошечный том отправился под электронный микроскоп, и мы выяснили, что в наших руках оказался дневник твилмиша по имени Илин-Ок.

По всей видимости, Илин-Ок обладал художественными наклонностями, так как на первой же странице обнаружился его автопортрет – рисунок чернилами каракатицы. Твилмиш стоял, вероятно, на самой высокой башне своего замка, на океанском ветру, который развевал длинные черные волосы, забранные в хвост, и облаком вздымал плащ за спиной. Был он крепкого сложения, широкоплечий, с икрами и бицепсами обхватом без малого в его же голову. Его лицо, простое и пригожее, с густыми бровями и кляксой вместо носа, возможно, и не выиграло бы ни один конкурс красоты, но зато дарило ощущение уюта и утешения – таким безыскусным и честным оно было. Пристальный взгляд был устремлен вдаль. Я невольно подумал, что на портрете изображен тот самый момент, когда Илин-Ок понял: рано или поздно хаос океана поглотит и его самого, и его прекрасный замок по имени Быстротечность.

Существование этого дневника – уже само по себе чудо, и все в нем написанное совершенно бесценно для историка твилмишей. Наш автор, судя по всему, был крайне немногословен, ибо между записями со всей очевидностью проходило немало времени, но взятые совокупно, они представляют собой, как гласит титульный лист, Хроники Илин-Ока. Вот они, только что переведенные с твилмишского при помощи искусной программы-декодера под названием «фэйриспик» (производство «Фен анд Дэйл Инк.») – к услугам читающей публики.

Я осознал, что существует Оно, место, где я смогу жить, когда был всего лишь понятием – облачком, дрейфующим в дымке прибрежных брызг. Это очень страшно – принять решение родиться. Мало что на свете – действительно то, чем кажется, по крайней мере, пока не приблизишься и не потрогаешь сам. Но этот замок, который хохочущие архитекторы-великаны возвели и нарекли «Быстротечность» (я не понимаю их языка, но таковы его символы и так они выглядят), начертав слово на табличке из пла́вника, врытой среди бугристой коричневой брусчатки двора, – так вот, этот замок был весь, будто мечта, ставшая явью.

Две башни, ров с мостом, зала, облицованная наутилусовым янтарем, сырые подземелья, тайные коридоры, мощная подпорная стена вокруг; каждый дюйм выложен драгоценным прекрасным стеклом – синим, зеленым, прозрачным – и украшен нежнейшими белыми раковинами. Все это словно выпрыгнуло из моего воображения и прямиком на пляж точно тем же манером, что я сам перескочил в это тело и жизнь Илин-Ока. Иногда всю осторожность нужно отбросить прочь – пусть себе летит по ветру; и это был как раз такой момент. Первые несколько секунд все смешалось: новое ощущение бытия, необходимость дышать, морской бриз в лицо… Я родился, уже зная некоторые вещи, – точно так же, как родился совершенно взрослым, – а относительно других я только помню, что забыл их. Невероятный алый шар, восседающий на горизонте, и необъятность океана глубоко поразили меня. От их могущества и красоты чувства мои вскипели и хлынули через край. Шатаясь, я подошел к самому краю площадки высочайшей башни моего замка, облокотился о парапет и зарыдал. «Я сделал это», – подумал я. И еще через несколько мгновений, уже осушив глаза: «Что же теперь?».

Возвратившись после экспедиции за едой, нагруженный крабьим окороком (я выудил его из оторванной клешни, которую обронила чайка) и знатной порцией желе из медузы, я обнаружил в замке гостя. Он ожидал меня у парадного входа, нетерпеливо прыгая вокруг, и оказался прелестной маленькой песчаной блохой, черной, как рыбий глаз, и сплошь мохнатой. Я опустил свою ношу наземь, подозвал его и похлопал по шишковатой головке. Он был полон энтузиазма и принялся носиться кругами, шепотом гавкая. Его проделки вызвали улыбку на мои уста. Когда я вновь взвалил на плечи груз и побрел к башне, где располагается обеденная зала, он последовал за мной. Я впустил его в дом и дал имя – Фарго. Теперь он мой друг и компаньон, и хотя он не понимает ни слова по-твилмишски, я рассказываю ему всё.

Откуда ни возьмись в голове всплыло заклинание для сотворения огня: три простых слова и щелчок пальцами. Думаю, у меня есть врожденные способности к магии и чарам, но более чем скромные, так что я решил не полагаться на них слишком часто, потому что дабы выжить в этом мире, нужно научиться доверять прежде всего силе мышц и ума.

Этот замок – поистине чудесное строение, однако ответственность за то, чтобы заполнить его всякими полезными и красивыми предметами, лежит на мне. Когда у тебя нет совсем ничего, лучшее место, где можно пожелать очутиться, – это морской берег, ибо каждая волна выбрасывает на песок мириады полезных сокровищ, и не успеешь ты их собрать, как следующая уже несет новые дары. Я сделал себе инструменты из острых осколков стекла и раковин, еще не обкатанных водами. Эти лезвия я прикрепил к рукоятям из тростника и птичьих перьев и как следует привязал крепкими тросами из травы, что растет в дюнах. С помощью этих орудий я сделал стол для обеденной залы из превосходного куска плавникового дерева, высек камин для моей спальни, вытесал кресла и диваны из хрящей голубой рыбы, скелет которой нашел на берегу. Я научил Фарго, как называются эти инструменты, и теперь он приносит их мне, стоит только попросить – если, конечно, может поднять. Мое ложе сделано из створки мидии, ванна для омовений – из металлической штуки, выброшенной хохочущими исполинами-архитекторами (на задней ее поверхности нанесены буквы «Рутбир»), и еще другой, поменьше – «Крышка Отвинчивается», с изображением стрелы, повторяющей ее округлые контуры, очень любопытная вещь. Мое оружие – топор из кончика акульего зуба, с рукояткой из тростинки. Делать вещи доставляет мне неимоверную радость.

Дальше по пляжу океан, отступая, оставил озеро, которое кишит серебряной рыбой длиной в мою ногу. Мы с Фарго спустили на воду небольшое судно, которое я выжег из глыбы плавника и оснастил парусом из плюмажа дохлой жабы-рыбы. Я взял с собой копье и фонарь: обломок кварца, который ловит лучи алого шара и усиливает их. Сияние призматического камня выманивало нашу добычу из глубин. К счастью, я привязал к копью изрядный моток веревки из водорослей, так как целиться у меня поначалу выходило не очень. В конце концов, мне удалось научиться, и я стал таскать на борт рыбу за рыбой, которых затем добивал топором. Лодка была уже нагружена доверху, и мы повернули к берегу, но тут парус поймал сильный порыв ветра, и наше тяжело сидящее в воде суденышко опасно накренилось. Я выпустил румпель и упал за борт, прямо в глубокую воду. Так я научился плавать. Я долго барахтался, хлебал соленую воду и отплевывался – Фарго все это время заливался отчаянным тихим лаем, – но, в конце концов, сумел добиться успеха и забраться обратно в лодку. Так, друг мой, я научился еще и умирать. Ощущение воды, поднимающейся выше ушей, боль в легких, лихорадочно рыщущий ум, надвигающаяся тьма – все это я встречу снова, в последний миг своей жизни.

К северу от Быстротечности лежат дюны – гряда высоких холмов, кое-где поросших острой негостеприимной травой, которой я связываю мои инструменты. Я не раз выбирался туда в экспедиции – запастись материалом, но никогда еще не дерзал спуститься в подземные каверны, ибо они обширны, и коридоры их извилисты, что твой лабиринт. И вот из этих самых диких глубин ко мне явилось косматое чудище с зубами, как иглы, и хвостом, подобным живому угрю. Я услыхал его визг, когда оно пыталось сокрушить внешнюю стену замка. Схватив копье, я бегом ринулся к воротам и дальше, к мосту через ров. Там я взлетел по раковинной лестнице на гребень стены. Я знал, что если чудище возьмет ее приступом, замку грозит неминуемая гибель. К счастью, пока я мчался наверх, задние лапы зверя подрывали песок, из которого возведены мои укрепления, и мой недруг все время соскальзывал назад. Достигнув площадки, я прыгнул вперед и вогнал копье прямо в правый глаз сего бегемота. Он возопил в агонии и отступил, унося мое оружие в истекающей сукровицей ране. Был ли он один, желающий отведать твилмишской плоти, или за ним рано или поздно придут и другие?

Красный шар погрузился в океан, оставив по себе лишь оранжевые и розовые полосы. Тонул он постепенно и отважно сражался, но ныне на берегу воцарилась тьма. Далеко вверху появились точечки света. Они зачаровывают меня, если смотреть на них слишком долго. К тому же они появляются вместе, целыми композициями: вон чайка, а рядом с ней краб… и волна. Надо собрать больше плавника, чтобы огни продолжали гореть, так как воздух постепенно становится все холоднее. Некоторое время назад на берег вынесло волнами огромное полотнище розовой материи с начертанным на нем символом, принадлежащим, я уверен, архитекторам-великанам: это желтый круг, превращенный в лицо посредством глаз и какой-то странной, довольно пугающей улыбки. Я разрежу его на куски и сделаю себе одеяния потеплее. Фарго теперь больше спит, но когда бодрствует, все так же носится вокруг и часто меня смешит. Мы с ним словно две рыбы, плывущие сквозь тьму.

Я лежу у себя в кровати и пишу. Из-за стен замка доносится шум волн. Они приходят и уходят в ровном, вселяющем уверенность, ритме, и звук этот меня убаюкивает. Я думаю о том, что значит имя, данное моему дому архитекторами. Быстротечность… если бы я только знал их символы, я бы, наверное, смог постичь смысл моей жизни. Понятно, что смысл жизни состоит в том, чтобы ловить рыбу, работать, делать всякие вещи и изучать окружающий мир, но временами – особенно теперь, когда алый шар проглочен тьмой – я начинаю подозревать, что у моего бытия здесь есть и другая, тайная причина. Бывают мгновения, когда мне очень хочется это знать, и другие – когда мне совершенно все равно. О, вот бы быть как Фарго, для которого капли рыбьей крови и прогулки вприпрыжку вдоль пляжа более чем достаточно. Возможно, я слишком много думаю. Писк нетопыря, крики ржанок, пение ветра вьются в соленом воздухе и навевают сон. Когда я проснусь, я…

Что-то медленно поднимается из океана на востоке в небо. Я думаю, оно будет круглое, как алый шар… но только сливочно-белое. Что бы это ни было, я рад его приходу, ибо оно изливает свет – не такой яркий, чтобы прогнать тьму, но дивный, зачарованный свет, который отражается от воды и так красиво озаряет берег. И тени при нем не такие резкие. Мы катались на гигантском буром закованном в доспехи крабе с острым костистым хвостом, который сам выполз на пляж, и ужинали окунем. Обнаружили странного малого на берегу озера: вроде бы статуя, но не из камня. Он качался на волнах и был сделан из какого-то гладкого и как бы мнущегося вещества – зеленый с головы до ног. В руках у него какое-то мудреное оружие, а на голове шлем – оба тоже зеленые. Я притащил его к себе в замок и поставил на высокой башне – пусть служит стражником. Пока я тащил его вверх по винтовой лестнице, у меня чуть не крякнула спина. Я ведь уже не так молод, как раньше. С помощью магии я дам ему способность видеть и говорить, так что, хотя двигаться он не сможет, зато будет бдителен и, если что, позовет на помощь. Хотел бы я обладать могуществом дать ему настоящую жизнь, но увы, я всего только твилмиш. Я поставил его лицом на север, чтобы стерег замок от крыс. Я зову его Зеленый – надо же было дать ему хоть какое-то имя.

Я теперь записываю количество шагов от внешней стены замка до того места, куда достают волны, накатываясь на берег. За моей работой наблюдали: огромный белый диск на горизонте недавно высветил два глаза над самой кромкой океана. У него такое мечтательное, сонное сияние… от него я задумываюсь, правда ли я обрел форму, или до сих пор дух, которому снится, что он существо из плоти.

Мы с Фарго нашли на берегу бутылку с пробкой. Как вошло у меня в привычку, я взял топор и пробил дырку у нее в боку возле горлышка. Эти сосуды часто бывают полны опьяняющего зелья, которое в малых количествах согревает внутренности, если дует холодный ветер, – а если выпить побольше, я потом пляшу и пою на башне. Но не успел я проникнуть внутрь, как услышал голос: «Помоги нам!». Я замер посреди движения: неужели я нашел корабль-призрак? Но тут из темноты, сгустившейся в задней части бутылки, выступила фигура. Вообразите мое облегчение, когда я понял, что это женщина, из фэйри. Не уверен, к какой именно ветви Народа она принадлежала, но она была примерно моего роста, одета в короткое платье, сотканное из паутины, и имела прекрасные, длинные рыжие волосы. Она вышла из бутыли и рухнула ко мне на руки. Позади пряталось маленькое фэйри-дитя – думаю, мальчик. Он был напуган и плохо выглядел, и ничего мне не сказал, а просто пошел следом, когда я взвалил женщину на плечо и понес домой. Сейчас они оба мирно отдыхают в холле, на импровизированной кровати, которую я собрал из простой ракушки и нескольких отрезов той розовой ткани. Меня переполняют вопросы.

Мейва – так, оказалось, ее зовут – сообщила мне имя белого круга в небе, который теперь показался уже целиком. Она сказала, что это Луна, яркие искорки – Звезды, а тот красный шар, который утонул, – Солнце. Я живу во время мрака, которое зовется Ночью, но существует и время света, когда солнце самовластно правит синим небом, и можно видеть на целую милю вдаль, а то и больше. Сдается мне, я все это знал, когда еще не родился в эту жизнь. Мейва знает много всяких вещей, и даже некоторые тайны великанов-архитекторов. Они с сыном принадлежат к племени уилнитов – это народ мореплавателей, который обитает на кораблях великанов. Они уснули в пустой бутылке из-под рома, думая, что там безопасно, а когда пробудились, обнаружили, что горлышко заткнуто пробкой, а убежище их плавает в море. К несчастью, ее мужа убил один из гигантов – которые, кстати, зовутся Людьми, – который принял его за насекомое и прихлопнул. Она настоящий эксперт в пользовании рыболовным копьем и с огромным рвением помогла мне обратить вспять нашествие крабов на наши подземелья. Мальчика зовут Маглет, он тихий, но вежливый, и, кажется, гораздо хуже перенес выпавшие им на долю приключения. Один только Фарго умеет вернуть улыбку на его уста. Чтобы поднять ему настроение, я сделал мальчугану топор.

Мейва приворожила маленькую ночную птицу. Приманила ее крошками особого хлеба, который она печет из чистого воздуха и морской пены. Теперь она поет, чтобы ее обучить. Когда она взобралась на спину этого нежного создания и пригласила меня присоединиться к ней, признаюсь, я отнесся к затее скептически. Однако я все-таки оседлал небесного скакуна, обвил руками талию Мейвы, и тогда она причмокнула губами, и мы взлетели в открытое небо. Голова у меня сразу закружилась. Мы поднимались все выше и выше и вскоре уже летели над кромкой моря в свете луны. Мейва неистово хохотала над моими страхами, а когда мы все-таки не упали, я засмеялся тоже. Она отвезла меня туда, где в своих колоссальных домах жили великаны. Сквозь стеклянную стену мы видели огромную девочку: она рисовала разноцветную картину с птицей, сидящей на плече у одноглазой женщины. Потом мы покинули их поселение и летели целые мили, взмывая вверх и пикируя вниз, и, наконец, приземлились на мосту через ров Быстротечности. Птица – не единственное создание, которое Мейве удалось приворожить.

Теперь Маглет регулярно сопровождает меня на поиски еды. Когда мы набрели на синерукого краба, бьющегося в смертных корчах, он пододвинулся поближе и вложил свою руку в мою. Мы подождали, пока тварь не перестанет двигаться, и набросились с топорами на панцирь. Что за добыча! От стены до воды уже только сто пятьдесят шагов.

Я сначала его не услышал, потому что очень крепко спал, но Мейва, лежавшая рядом со мной, услышала и ущипнула меня за нос, чтобы разбудить. Мы кинулись на верхнюю площадку башни, где Зеленый все еще бил тревогу, глядя на север. Три тени двигались к нам через пески. Я принес мой лук и стрелы – недавно изобретенное и изготовленное оружие: Мейва видела нечто подобное у людей – и стал ждать, пока они подберутся поближе, чтобы выстрелить. Но у Мейвы был свой план. Она призвала свою ночную птичку, и мы оседлали ее. Мы напали на врага с воздуха, и чудовищам так и не удалось подойти к замку ближе, чем на пятьдесят шагов. Мои стрелы не смогли убить их, зато вполне эффективно отогнали. Если бы не Мейва, меня ждала гибель.

Пока Мейва спала, мы с Маглетом взяли факелы, перевязи, чтобы носить на спине крупные предметы, и топоры, и тихо покинули замок. Фарго, разумеется, увязался с нами. В окрестностях было место, в котором я раньше был лишь однажды. Взяв курс на запад, я пошел быстрым шагом. Мальчик не отставал, временами переходя на бег, чтобы держаться вровень со мной. Внезапно он разразился речью и принялся рассказывать мне о существе, которое видел, когда еще жил на корабле. Он называл его «Кит».

– Больше, чем целая сотня человек, с пастью, как пещера.

Я засмеялся и спросил, уверен ли он в том, что говорит.

– Клянусь тебе, – ответил он. – Из дырки на спине у него бьет вода – целый фонтан, который поднимается до небес.

Еще он рассказал, что Люди охотятся на Китов из маленьких лодок с копьями, и делают из того, что у тех внутри, ламповое масло и духи. Что за воображение у этого ребенка! Китом он не ограничился, а продолжил рассказывать о прочих совершенно невероятных чудесах, пока мы шли. Слушая его, я совершенно забылся, утратил понимание того, где мы находимся, и хотя все еще следил за вьющейся сквозь пески впереди тропинкой, и смотрел, не появится ли какая опасность, мысли мои были обращены внутрь, а воображение прилежно рисовало его фантастические идеи. А ведь до этого случая мальчик и пары слов мне не сказал.

Повернув на север у скелета акулы, мы прошли еще немного и затем вступили под сень леса. Факелы наши немного разгоняли сумрак, но в путанице колючих лоз все равно было темно. Невдалеке я увидал то, за чем мы сюда пришли: гигантские ягоды. Похожие на гроздья бус, темно-синего цвета и истекающие сладостью. Я взялся за одну и показал Маглету, как правильно срубить ее с ветки. Основательно нагрузив наши спинные перевязи добычей, мы двинулись домой. Не успели мы выйти из леса, как проскользнувшая мимо длинная желтая змея доставила нам несколько неприятных мгновений. Мы стояли тихо, как Зеленый, молча и затаив дыхание. Одной ногой мне даже пришлось придавить Фарго шею, чтобы он не разлаялся или не запрыгал, тем самым рискуя выдать всех нас. По пути в замок мальчик спросил, был ли я когда-нибудь женат, а потом, несколько минут спустя, есть ли у меня дети. Когда Мейва проснулась, мы преподнесли ей ягоды. Вкус их я не забуду никогда.

Когда мы с Мейвой сидели на высокой башне, наслаждаясь напитком из обнаруженной недавно на берегу бутылки, к нам присоединился Маглет. Он сказал, что знает, как защитить замок от крыс. План его был таков: надо набрать сухих водорослей, которые клубками валялись по всему берегу, и окружить ими внешнюю стену замка. Когда Зеленый подаст сигнал тревоги, мы выстрелим в этот валежник огненными стрелами на север, юг, восток и запад, и создадим кольцо огня, через которое крысы прорваться не смогут. Мейва поцеловала его и захлопала в ладоши. Мы безотлагательно начнем собирать водоросли. Это потребует много труда. У моего мальчика настоящий талант.

Не знаю, зачем я пошел проверять, как далеко может забраться прилив. Сто шагов – это большое расстояние.

После долгих и тяжелых трудов, мы завершили строительство водорослевой стены вокруг замка. Крыс нигде не видно. Я нашел зарытое в песке большое круглое приспособление, с одной стороны металлическое, с другой стеклянное. В нем бьется сердце – это звучит как крошечный молоточек, который колотит по стеклу. С каждым ударом стрела под стеклом немножко движется по кругу. Мейва объяснила, что эта вещь называется «часы», и что люди пользуются ими, чтобы следить за ходом времени. Потом, попозже я вернулся к ним и бил топором, пока сердце внутри не перестало стучать. Самую длинную из металлических стрел я положил к себе в колчан.

Маглет заболел. Он слишком утомлен, чтобы даже встать с кровати. Мейва сказала мне правду. Вскоре им придется покинуть меня и снова найти себе корабль, потому что существовать так долго вдали от него они не могут. По ее словам, ей пришлось воспользоваться особым заклинанием, чтобы сохранить себе и Маглету жизнь, пока они живут тут, со мной, но теперь чары начали слабеть. Я спросил, почему она не сказала мне сразу.

– Потому что мы хотели остаться с тобой, в Быстротечности, навсегда.

Слова у нас кончились. Мы еще очень долго держали друг друга в объятиях, а я думал о том, что мое сердце – замок, построенный из песка.

Чтобы укрепить силы мальчика и дать ему шанс выдержать полет в открытое море на ночной птице, я построил ему ложе в форме корабля – эта простая уловка превосходно сработала и буквально подняла его на ноги. Мы все приготовили к их отлету, собрали еды и теплых одеял, чтобы согреть их, когда они будут нестись в ночи над океаном.

– Нам понадобится удача, чтобы найти корабль, – сказала мне Мейва. – Ночная птица – не самый сильный из летунов, а ей предстоит нести двоих. Возможно, нас ждет долгий путь, прежде чем мы сумеем сесть.

– Я буду волноваться о вашей безопасности до самого своего последнего дня, – ответил я.

– Не нужно, – возразила она. – Когда мы найдем себе новый дом в море, я пошлю птицу назад, к тебе, и она принесет весточку от нас.

От этой мысли на сердце у меня стало чуть-чуть легче. Затем настало время прощаться. Маглет с топором из акульего зуба в руках бросился мне на шею.

– Храни меня в своих мечтах, – сказал я ему, и он обещал, что непременно будет, вовеки.

Мы с Мейвой поцеловались в последний раз. Они взошли на птицу и с помощью того самого звука она подняла чудесное создание в воздух. Скакун устремился в небо.

Я взбежал по ступенькам высокой башни – как раз вовремя, чтобы успеть увидеть, как они описали круг над замком и помахали мне на прощанье. Я протянул к ним руки, но они уже исчезли в океанской дали, пролетев напоследок на фоне сияющего диска луны.

Последний раз я так давно садился за записи, что уже и не помню, когда. Наверное, дело в том, что на этих страницах запечатлены воспоминания, которые я изо всех сил пытался побороть. Остались только мы с Фарго. Мы ловим рыбу, собираем пищу, прочесываем берег. Луна уже поднялась на самую высокую свою башню, и глядит на меня издалека, словно судит и оценивает. Всего пятьдесят шагов осталось между внешней стеной и приливом. Я записываю это число без трепета, но и без облегчения. Я стал медленнее, и, наверное, немного глупей и мрачнее. Во сне я неизменно лечу куда-то через океан на спине ночной птицы.

Я как раз собирался отправиться на рыбалку, когда Зеленый снова заговорил.

– Вторжение!

Я даже не пошел на башню, чтобы оценить обстановку, а сразу взял лук со стрелами и вязанку плавниковых прутьев, чтобы развести огонь. Поднявшись на мой пост, я обратился к северу и, конечно, в бледном свете луны увидал, что пляж так весь и шевелится от крыс, числом более дюжины.

Я развел костер прямо на полу башни, наложил стрелу на тетиву и держал ее конец в огне, пока тот не занялся. Раз, два, три, четыре – посылал я свои пылающие снаряды в кольцо сухих водорослей. Огонь вырос в идеальный круг, и несколько крыс оказалось захвачено пламенем. С башни я слышал, как они вопят. Большинство повернуло восвояси, но с западной стороны, там, где одна из тварей рухнула замертво, она прибила огонь, и тотчас другая взобралась на ее труп и продолжила наступление. Я бросил высокую башню и перебежал на другую, поменьше, чтобы лучше прицелиться во врага. С ее вершины я выпускал стрелу за стрелой в приближающееся чудище, которое тем временем уже осилило подпорную стену и проникло во двор. С торчащими из спины древками, истекая кровью, оно все равно шло вперед, явно намереваясь пожрать меня. Добравшись до моей башни, оно встало на задние ноги и принялось царапать когтями укрепления, которые начали осыпаться. В последнем усилии покончить с ним я взял металлическую стрелу, которую вынул в свое время из часов, и наложил ее на тетиву. Я был весь мокрый от пота и тяжело дышал, но чувствовал себя в то мгновение таким живым… – я уже почти позабыл это ощущение. Прицел был верен: стрела вошла в грудь и поразила сердце. Зверь упал вперед, уничтожив бок башни, а затем все строение начало рушиться. Последнее, что я успел подумать: «Если обвал не убьет меня, я буду погребен заживо». В следующий миг я утратил опору и провалился в пустоту.

Однако я не упал, ибо что-то подхватило меня, словно мягкой рукой, и легонько опустило целым и невредимым на землю. Возможно, это было настоящее чудо или магия Мейвы, но ночная птица вернулась. Малая башня была полностью уничтожена и частично обвалилась во двор. Я раскопал завал, но вся структура замка оказалась ослаблена нападением, и с тех пор фрагменты стены то и дело осыпаются, а мост стал очень ненадежен. У меня целая вечность ушла на то, чтобы избавиться от крысьего трупа. Я разрубил его на куски, вытащил за пределы того, что осталось от подпорной стены, и похоронил.

Ночная птица оставалась со мной, пока я пытался по мере сил восстановить причиненный замку ущерб. Как только представилась возможность, я сел и написал письмо Мейве и Маглету в отчаянной и, в конечном итоге, провалившейся попытке сказать, как сильно я по ним скучаю. Стоя на башне с Фарго у ног и снова глядя, как улетает птица, я оказался во власти прежних чувств. Со временем они стали лишь сильнее, и я понял, что совсем пропал.

Вода плещется всего в десяти шагах от внешней стены замка. Много всего случилось с тех пор, как я последний раз садился за записи. Как-то раз, лежа в постели, я увидел через окно спальни двух великанов, мужчину и женщину, которые рука об руку шли мимо. Они остановились у замка и о чем-то говорили гулкими голосами. По тому, как звучали слова, я догадался, что они любуются моим домом, даже в таком, полуразрушенном состоянии. Я снял чары с Зеленого, чтобы освободить от бремени зрения и речи. Его работа закончена, и воистину он сделал ее хорошо. Я оттащил его к озеру, посадил в лодку и оттолкнул от берега. Как же у меня после этого болела спина! Если придут крысы, я не стану с ними сражаться. Подземелье уже захватили песчаные крабы, и когда я сижу, погрузившись в свои тихие мысли, я слышу, как они шебуршат там, подрывая основания Быстротечности. Часть укреплений отвалилась от башни – само по себе дурной знак, зато теперь ничто не заслоняет мне вид на море. К востоку от замка на берег выбросило письмо, которое я уже так давно отослал с ночной птицей. Чернила почти смыло, так что его едва можно прочесть, но я знаю, что оно – то самое, которое я написал. Я так устал.

Только что пришел. Ходил смотреть, как падают звезды. Они десятками сходили на землю, чертя яркие полосы на фоне темного неба. Я улыбался, глядя на эту красоту. Что бы это могло означать?

Далеко в океане я увидел огни корабля, а потом – как что-то большое и белое спускается ко мне из мрака. Фарго лаял, как безумный, и скакал во все стороны. Я протер глаза и понял, что это птица, крачка, а на спине у нее восседает маленькая фигурка. Это был Маглет, но уже совсем не мальчик. Он стал взрослым. Я сбежал с башни, чуть не опрокинувшись по дороге. Он ждал меня у моста через ров, и мы очень долго стояли, не размыкая объятий. Он уже выше меня. Он мог остаться совсем ненадолго, потому что это его корабль шел вдоль берега там, в море. Я сделал нам бульон из моллюсков и подал желе из медузы на ломтиках осоки. Когда я спросил, где же Мейва, он покачал головой.

– Некоторое время назад она заболела и так и не поправилась, – печально сказал он. – Но она попросила кое-что тебе отвезти, если когда-нибудь мне представится случай.

Я сдержал слезы, чтобы не испортить радость от встречи.

– Она украла это у одного из Людей на корабле, и сберегла для тебя.

Он извлек небольшой квадратик бумаги и начал его разворачивать, а когда покончил с этим нелегким делом, разложил на столе и тщательно разгладил руками.

– Это День, – сказал он.

И верно, там было ярко-желтое солнце, синее небо, пляж из чисто-белого песка, на который накатывали прозрачные, как хрусталь, бирюзовые волны. Когда Маглету пришло время улетать, он сказал, что сохранил мой топор, и он много раз ему пригождался. Еще он сказал, что на борту корабля много других уилнитов, и у них там вполне приличная община.

Мы не стали говорить друг другу «до свиданья». Он погладил Фарго по голове и взошел на спину своей белой птицы.

– Спасибо тебе, Илин-Ок, – сказал он и исчез.

Если бы не портрет Дня, впору было бы решить, что мне все приснилось.

Волны уже одолели внешнюю стену, и теперь море плещется вокруг фундамента замка. Я сложил картину с Днем и теперь она живет в мешочке на шнурке у меня вокруг шеи. Фарго ждет меня на башне, откуда мы с ним будем наблюдать последние мгновения Быстротечности. Но я хочу записать еще несколько мыслей, прежде чем отправлюсь к нему. Когда я впервые стал собой – Илин-Оком, – меня очень беспокоило, хорошо ли я выбрал себе дом, но теперь, полагаю, не осталось уже ни малейших сомнений: Быстротечность воистину была всем, о чем я мог только мечтать. Точно так же я много раз спрашивал себя, правильно ли живу, но теперь, в мои последние минуты, воспоминания о том, как шепотом лает Фарго, как волнуется сердце в пылу битвы с крысами, как чудесно рыбачить на озере, о лике Луны, о вкусе ежевики, о ветре, о честной и прямой натуре Зеленого, о мальчике, держащем меня за руку… о том, как летать на ночной птице, как возлежать рядом с Мейвой на ложе из створки мидии – все они затопляют меня, как прилив. Что же это все значит? Какой смысл несет? – спрашивал я себя всю дорогу. И отвечал: – Это значит, что ты прожил хорошую жизнь, Илин-Ок.

Я слышу, начали рушиться стены. Надо торопиться. Я не хочу ничего пропустить.

Джеффри Форд – автор трилогии, состоящей из романов «Физиогномика» (лауреат Всемирной премии фэнтези 1998 года), «Меморанда» и «Запределье». Его самая свежая работа – «Портрет миссис Шарбук» – была снова номинирована на Всемирную премию фэнтези. Короткие рассказы Джеффри публиковались во многих журналах, а также в антологиях «Зеленый рыцарь», Leviathan #3, Album Zutique, «Витпанк», The Silver Gryphon, The Dark, Trampoline, The Thackery T. Lambshead’s Guide to Exotic & Discredited Diseases и Polyphony #3. Некоторые из этих рассказов представлены в сборнике The Fantasy Writer’s Assistant & Other Stories (снова номинированном на Всемирную премию фэнтези), а некоторые вошли в сборники «Лучших фэнтези и страхов года» и номинировались на Всемирную премию фэнтези, премии «Хьюго» и «Небьюла».

Джеффри Форд живет в Нью-Джерси с женой и двумя сыновьями. Он преподает литературу и писательское мастерство в Брукдэйлском общественном колледже (округ Монмут, штат Нью-Джерси).

Ребенком я рос на Лонг-Айленде. Каждое воскресенье папа покупал «Дейли Ньюс», а в этой газете был раздел цветных комиксов с такими персонажами, как Дик Трейси, Принц Вэлиант, Фантом и так далее. Больше всего я любил полностраничные комиксы, не разбитые на кадры, – такие, одной большой иллюстрацией. В них речь шла о целом народе ростом где-то с мизинец, под названием «тинни-уинни». Они, как умели, выживали в нашем огромном мире; особенно мне запомнилась картинка из какого-то осеннего выпуска: один из них едет верхом на дикой индейке, а его товарищи собирают огромные желуди среди листьев – каждый лист размером с летучий ковер. Отвага и сплоченность тинни-уинни совершенно захватили мое воображение: мне, ребенку, окружающий большой мир за пределами моего привычного безопасного мирка тоже казался совершенно необъятным. Наверняка тинни-уинни приложили свою крохотную ручку к написанию «Хроник Илин-Ока».

Другим источником вдохновения стал сам океан. Каждое лето я отправляюсь на пляж, чаще всего на Лонг-Бич Айленд у побережья Нью-Джерси. Ничто так не помогает сопоставить собственную крошечную жизнь с масштабами вселенной, как океанская необъятность, – и ничто так не помогает понять, насколько важно для вселенной каждое живое существо, будь оно хоть большим, хоть маленьким. Думаю, в этом для меня и сокрыта тайна очарования фэйри. Это напоминание о том, что всякий крошечный и, казалось бы, незначительный уголок природы на самом деле полон жизни, что он сложен и важен и заслуживает того же уважения, с которым мы обычно относимся к нашим друзьям и семье.

Увидимся у моря!