11

«Отправляясь на бой, аша красит лицо, облачается в украшения и начинает войну». Сейчас эта старая поговорка подходила как нельзя лучше. Я сидела в комнате госпожи Пармины и наблюдала за ее сборами, желая провалиться сквозь землю. Съежившись, пыталась казаться крошечной, хотя понимала: это лишь вопрос времени, когда она направит свое внимание на меня.

Оценить последствия воскрешения я не смогла, потому что в тот же вечер меня отправили на четыре дня в комнату, которую мы делили с Каной и Фархи. Я выполняла поручения внутри Дома Валерианы, а Кане и Фархи строго запретили общаться со мной. Я постоянно ощущала присутствие Фокса поблизости, но из-за строения аша-ка даже он не мог пробраться внутрь. Одним словом, я чувствовала себя жалкой и, несмотря на все заверения леди Микаэлы, понимала: очень скоро мне придется познакомиться с темницей изнутри. Еще больше я уверилась в том, что это время настало, когда Кане и Фархи велели привести меня к госпоже Пармине. А обвиняющие косые взгляды дрихтианской служанки по дороге к покоям госпожи только подтвердили мои худшие опасения.

Пока мы шли, Кана делилась со мной всем, что знала.

— Меня всю распирает от страха, — прошептала девушка, которая была скорее взволнованна, чем напуганна. — На базаре уже все убрали, а на кладбище до сих пор царит беспорядок. Говорят, что это ты натворила. Это правда?

— Наверное.

Мой ответ озадачил Кану, но она ободряюще сжала мою руку и поспешила за Фархи.

К счастью, прежде чем вызвать меня, старуха оделась. Однако я не ожидала увидеть ее в таком роскошном хуа. Его черный шлейф занимал практически четверть комнаты. Богатый шелк был в мельчайших деталях вручную расписан красными голубями, сложенными из полосок церемониальной бумаги для окуривания, а манжеты рукавов украшали цветы мать-и-мачехи. От великолепного пояса из настоящего золотого шелка невозможно было отвести глаз, по краям тянулся вышитый серебряной нитью символ Дома Валерианы.

Ночной столик госпожи Пармины был уставлен всевозможными кремами, помадами и маслами. Сначала с невольным любопытством, а потом с медленно нарастающим ужасом я наблюдала за тем, как она накладывает на лицо толстые слои различных средств: бежевый крем — на дряблую кожу шеи, темные чернила — на веки, розовые румяна — на скулы. Вопреки моим сомнениям, магия этих процедур сработала. Морщины вокруг глаз исчезли, лицо приобрело упругость, а кожа подтянулась. Безусловно, госпожа Пармина по-прежнему оставалась старой злобной грубиянкой, и мужчины охотнее перейдут на другую сторону улицы, чем восхищенно замрут при виде ее — но теперь они хотя бы задумаются. Сейчас она выглядела приятнее, ей скорее дашь семьдесят лет, чем девяносто — максимум для нее, на мой взгляд.

Затем старая аша открыла шкаф возле кровати и явила взору множество ящиков, до отказа забитых украшениями всех размеров, форм и цветов. Уверена, если продать всю эту коллекцию, то вырученных средств хватит на безбедную жизнь не только тебе, но еще твоим детям и внукам. Она выбрала тонкую заколку из чистого золота в форме сердца, украшенную желтыми и оранжевыми шелковыми цветами мать-и-мачехи под стать ее платью, и две одинаковые шпильки с бумажными лентами и красными кораллами. Старуха неторопливо украсила ими свои длинные белые волосы и повернулась ко мне. Весь ее вид излучал не красоту или очарование, а могущество. Я ни разу не видела никого, от кого исходила бы такая энергия, мощь и магия.

— Итак, — отчеканила она, — пришло время твоего наказания. Пойдем со мной. И держи края моего шлейфа. Если испачкаешь его или порвешь, я в счет ремонта, если понадобится, продам твою шкуру.

Я в растерянности последовала за ней из комнаты, изо всех сил стараясь не запутаться в длинных полах ее наряда. В это время в саду отдыхала Кана, но, заслышав наши шаги, мигом подскочила и принялась подметать дорожку. Когда старуха остановилась, чтобы обуть сандалии, девушка бросила на меня обеспокоенный взгляд. В ответ я смогла выдавить из себя только слабую улыбку, прежде чем госпожа Пармина продолжила свой путь, ступая быстро, словно ее платье весило не больше мешка с перьями.

Перед аша-ка стоял Фокс с неизменным выражением лица. Только в этот раз я мысленно уловила его вздох облегчения, после чего он последовал за нами, держась на безопасном расстоянии от аши и ее бесконечно длинных одежд. Моего брата госпожа Пармина не узнала, но и прогонять не стала. Так мы и шествовали по узкой дороге странной троицей: впереди — старая женщина, вскинув голову в холодном высокомерии; за ней я пыталась нести необъятный шлейф и одновременно перебирать ногами; а замыкал процессию Фокс, который, несмотря на легкую хромоту, не терял облик солдата.

Должно быть, на остальных мы производили такое же впечатление, потому что при встрече со старой ашей все старались отойти в сторону. Служанки, лишь взглянув на женщину, убегали. Ученицы кланялись так низко, что лбами доставали чуть ли не до колен, а после тоже торопливо удалялись. Только одна аша, которая вместо хуа прогуливалась в обычной одежде, держалась более уверенно. В знак приветствия она изящно присела, но стоило госпоже Пармине пройти, как ее плечи с облегчением опали. На девушку, плетущуюся позади старой аши, никто не обращал внимания, за что я была им очень благодарна. Моя последняя встреча с жителями квартала Ив научила меня одной важной истине: лучше оставаться незамеченной в тени, чем оказаться в свете со всеми своими недостатками.

Мы свернули на улицу, где я раньше никогда не бывала. Вместо домов вдоль дороги тянулись длинные ряды мастерских-ателье, на фасаде которых были представлены невероятно красивые и дорогие платья хуа. Возле некоторых лавочек, восхищаясь нарядами, толпились ученицы. Госпожа Пармина шла дальше, к небольшому магазинчику в самом конце улицы. В отличие от остальных заведений здесь платьев не было. Оно больше походило на частный жилой дом, каким-то образом затерявшийся среди мастерских.

Стучаться госпожа Пармина не стала, а сразу подошла к входной двери и, не церемонясь, распахнула ее.

— Я пришла! — объявила она. — Рахим! Где ты, старый негодник? Рахим!

Я очутилась в самом грязном и самом неопрятном помещении, в котором мне когда-либо доводилось бывать — а я, должна признаться, видела комнату своих братьев в ее самом ужасном состоянии. Весь пол был устлан обрезками тканей до такой степени, что было не ясно, какого он цвета. Вдоль стен стояли рулоны тканей, и снующие туда-сюда люди в белых одеждах приносили еще. Несмотря на свою занятость, они все же останавливались, низко кланялись госпоже Пармине и снова убегали, умудряясь оттолкнуть меня. Фокс, напротив, без труда их обходил и с интересом глядел по сторонам.

— Пармина? — раздался рев, от которого могло разбиться любое стекло. На удивление, никто из снующих вокруг людей даже не вздрогнул. В комнату вошел огромный волосатый мужчина, каких я в жизни не видывала. Он был настолько высоким, что головой задевал потолок. Его руки походили на детенышей бурого медведя, которого скрестили с самым лохматым ковром на земле. Лица почти не было видно из-за бороды, начинающейся где-то у бровей и заканчивающейся аккуратно выстриженным концом в нескольких дюймах от подбородка, в центре груди. Одет он был в плотный жакет до колен из яркого серебристого шелка, пальцы украшали несколько золотых колец с разными камнями. Вьющиеся волосы были убраны назад в длинный хвост, а в правом ухе сверкала сережка-гвоздик. В отличие от внешнего облика его стеклянное сердце не было ничем украшено и светилось пурпурным.

— Ах, Парминочка! Как я рад тебя видеть!

В три длинных шага мужчина пересек комнату и, схватив в охапку госпожу Пармину, принялся ее кружить. Пусть и с трудом, но все мужчины и женщины вокруг нас умудрялись уворачиваться. Я не знала, можно ли мне отпускать шлейф платья, но в последнюю минуту передумала; когда мужчина поднял старуху с пола, то чуть не оторвал мне руки.

— Ах, что я могу для тебя сделать? Я смотрю, сегодня ты надела мое самое изысканное хуа! Хочешь еще одно платье? Больше dragotsennosti? Больше золота?

Я испугалась, что сейчас госпожа Пармина отвесит ему пощечину, и каково же было мое удивление, когда она запрокинула голову и засмеялась.

— Поставь меня на место, большой шутник! Я пришла сюда не для того, чтобы пополнить свою коллекцию, мой milaya. А чтобы помочь этой негоднице начать свою.

Мужчина по имени Рахим опустил ее на пол и все свое внимание обратил на меня.

— Ах! Это твоя новая uchenik? Та малышка, о которой я столько слышал? Призвавшая мертвых и учинившая погром в «Падающем листе»? Ах! — Он поцокал языком — такой странный звук подобает слышать из уст почтенных особ, на которых он никак не походил. — Но она сильна, да? Это видно. Какой и полагается быть Темной аше. Ты станешь для меня новым испытанием, маленькая uchenik, и твоя мама Парминочка будет благодарить меня за то, что я сотворил очередное чудо для Дома Валерианы. Агата! Павел!

От суетящейся группы людей отделились мальчик и девочка и поспешили к нам. Девочка держала в руках лист пергамента и маленькое перо, а мальчик двинулся ко мне с мерной лентой.

— В течение часа стой на месте и не шевелись, пока я с тобой не закончу, — наставлял меня Рахим. — Вытяни руки в стороны, вот так.

Я молча повиновалась. Я-то думала, меня сейчас накажут, а не станут измерять для… чего?

— Госпожа Пармина? — подала я слабый голос.

— Помолчи, девчонка. — Старуха смахнула со стула стопку камзолов и удобно устроилась на нем. В эту минуту рядом с ней возникли две помощницы. Одна держала изысканный хрустальный бокал с вином, а другая — скамеечку для ног и кучу подушек. Аша подняла ноги, и девушка проворно подставила под них скамейку. Фокс спокойно обошел хлопочущих вокруг меня людей и направился к одному из столов, заваленному эскизами узоров и орнаментов. — Будешь говорить только тогда, когда к тебе обращаются, ты меня поняла?

Было ясно, что объяснять она ничего не собирается, поэтому я промолчала в ответ, только в некоем оцепенении слушала монолог Рахима. Он кружил вокруг меня, словно тигр, высматривающий олененка, пока Агата что-то яростно записывала, а Павел со всех сторон измерял меня лентой.

— А в тебе что-то есть, маленькая uchenik. Цвет кожи между бежевым и ячменным, темные глаза. Золотой только для акцентов, но даже если облачить в кучу серебра, все равно будешь сиять. Павел! Под руками, на три дюйма ниже груди. — Мальчик послушно опустил мерную ленту. — Тридцать четыре dyuymov, две и три четверти. Тебе нравится это шервани, малышка?

— Что, простите? — Я все никак не могла отследить, когда он обращался ко мне, когда — к своим помощникам, а когда — к себе.

— Я спросил, тебе нравится это шервани? — Рахим указал на свое длинное пальто. — Популярно среди мужчин Киона, но не Тресеи. Агата, запиши. Восемнадцать дюймов в длину и в ширину, три с половиной в талии. Мы убиваем медведей, опоссумов, бобров, а потом надеваем их на голову. Вот так. — Он показал на себе. — Скучно и непривлекательно. Поэтому я переехал в Кион, где у одежды есть форма, а шапки не пялятся на тебя. У твоей госпожи золотое сердце, она сжалилась над маленьким подавленным мальчишкой с холодного севера. Заручившись ее поддержкой, я открыл свой магазин, и теперь мы процветаем. Очень процветаем. Сейчас имя Рахима Арракана на первом месте в мире хуа.

— Наверное, правильнее сказать «на последнем месте в мире хуа», — пробормотал Фокс.

Рахим нахмурился.

— Нет, мы на первом месте. Я лучше предпочту смерть, чем окажусь последним. Агата! Четырнадцать дюймов, двенадцать — с каждой стороны. Не шевелись, маленькая uchenik. Я должен посмотреть, насколько велика твоя грудь.

Я сделалась пунцовой и инстинктивно попыталась прикрыться.

— Нет, нет, uchenik! Здесь же все девочки. — Он громко рассмеялся над своей шуткой, а потом, чтобы я стояла смирно, накрыл мои маленькие ручки своими большими крепкими лапищами. — Кроме твоего красивого брата, конечно. Павел, подровняй вправо на santimetr, нам нужно подчеркнуть ее фигуру вот так… да. Агата, двадцать один, двадцать семь, двадцать два.

— Ну что скажешь, Рахим? — подала голос госпожа Пармина.

— Очень хорошо, Парминочка. У нее хорошая фигура, которая отлично будет смотреться в шелках. Длинные ноги, высокая талия. Ее грудь, хоть маленькая, хоть большая, в моих нарядах станет произведением искусства.

Я зарделась еще сильнее, однако на меня никто не обращал внимания.

— Но никакого темного золота, нет. Никаких апельсинов, персиков, коричневых листьев. В день, когда ты позволишь ей носить все оттенки розового, ты возненавидишь меня, Парминочка. Углей и так с избытком хватает в ее коже, так что на хуа их цвет не понадобится. Возможно, аппетитные ярко-золотистые узоры. Но в основном ей подойдут голубые, зеленые и серые цвета. Эй, парень, не смей трогать!

Фокс, который как раз тянулся к одному из эскизов на рабочем столе, замер.

— В них заключены заклинания! Чуть испачкаешь, и они могут… — Здоровенные руки Рахима взлетели вверх и снова опустились. — В общем, их будет трудно переделать.

— Мне понадобится для нее дюжина официальных хуа, мой milaya. По два каждого цвета, больше всего ей подходящего, на твой взгляд. И еще полдюжины в стиле каждого из королевств, для начала.

— Дюжина официальных хуа? — повторила я.

Рахим добродушно посмотрел на меня.

— Ты еще ничего не знаешь, маленькая uchenik? Через два месяца состоится твой дебют в качестве ученицы, а для этого у тебя должна быть своя собственная коллекция платьев. Нельзя же позаимствовать ее у другой аши, иначе все действительно решат, что моя Парминочка плохо к тебе относится.

Я ошарашенно уставилась на госпожу Пармину.

— Рахим, milaya, через час нам надо будет уйти. У нас назначена встреча с Чеш.

Рахим просиял.

— Замечательно! Она подберет ей зивары, идеально сочетающиеся с моими хуа. Агата! Найди в покоях образцы голубых тканей и принеси их сюда. Павел, возьми у Анабель зеленые и пурпурные. — Он покрутил меня, как деревянную куколку-балерину, и ловко, не успела я опомниться, обернул мою талию куском серебристой материи. — Видишь, маленькая послушница? В серебристом ты выглядишь восхитительно.

Я поглядела на свой силуэт в зеркале, обернутый в чудесные и дорогие ткани. «Меня не будут наказывать, — потрясенно думала я. — Или быть ученицей аша и есть мое наказание?»

— А как великолепно будут смотреться пурпурные складки! — Рахим сунул мне под нос лист бумаги — потрясающий набросок пурпурного и ярко-золотистого заката над серым морем. — Я хранил его для особого случая, которым ты и станешь. В нем через два месяца мы явим тебя миру. Разве это не прекрасно? Так, где там мои девочки с тканями? Агата! Павел! Эй ты, у тебя вроде хватит силенок все донести. Пойдем со мной!

С этими словами Рахим потащил за собой озадаченного Фокса. Я отвела глаза от зеркала и встретилась с пристальным взглядом госпожи Пармины.

— Да, Тия, — спокойно проговорила она. — Я могла бы наказать тебя и выгнать из дома с кучкой одежды и поджатым хвостом. Ты устроила среди аша-ка такую неразбериху, которой я не видела за всю свою жизнь, а пожила я предостаточно. Но, несмотря на твою безответственность, я готова простить тебе все, потому что ты самая сильная аша за последнее время. И я не позволю тебе покинуть аша-ка и затеряться среди жителей города, где ты, скорее всего, вызовешь еще большие разрушения. В тебе сильна темная магия — со временем ты и сама поймешь, что этого наказания уже достаточно. Сейчас важно как можно быстрее пройти обучение, чтобы Тьма не овладела тобой. Микаэла очень любит тебя, а я многим ей обязана. Мы друг друга поняли, Тия?

— Вы усложнили мне жизнь, — возразила я.

Старая женщина снова рассмеялась.

— Если ты считаешь выполнение обязанностей по дому сложностями, дитя, то ты еще не готова стать ашей. Но, как бы я ни унижала тебя, ты всегда держала голову высоко и делала то, что от тебя требовали. А в свете случившегося я больше не вижу причины откладывать твое обучение. — Она осушила бокал. — Разумеется, тебе придется зарабатывать себе на жизнь. После дебюта ты оплатишь стоимость этих хуа. Так будет правильно.

— Да, — слабо проговорила я, когда вернулись Рахим и Фокс, вооруженные до зубов тканями. Здоровяк ликовал, а мой брат покорно плелся за ним. — Так будет правильно.

— Тебе известны причины моего изгнания, — как-то сказала она, когда дэв дремал снаружи — палящее солнце было ему нипочем. — Иначе бы не стал меня искать.

— Я знаю, что тебя обвиняли в заговоре и предательстве.

— Меня во многом обвиняли. В убийстве короля и аши. В том, что я одна из Безликих. В измене королевствам. Но я виновна лишь в одном.

— Как они могли подумать, что ты способна на такое?

— Дело в том, что я способна на многое. — Она криво усмехнулась. — Но как только я попыталась это объяснить, меня тут же изгнали. Придется им разбираться, что же я совершала, а что — нет, уже после того, как все это закончится. А пока моя работа еще не завершена.

— Это мой секрет красоты, — рассмеялась она и выбрала маленький флакончик с красной жидкостью. Поднесла к горлышку палец и перевернула его — жидкость внутри накрыла подушечку пальца, но наружу не вылилась. Затем аша промокнула пальцем кожу шеи. До меня долетел цветочный аромат жасмина.

— А это мои снадобья, — объяснила она, взяв другой пузырек с густым желтым отваром. — Самые дешевые заклинания можно встретить на обычных рынках по всему миру. Более дорогие создаются для каждого человека индивидуально, они призваны подчеркивать достоинства и скрывать недостатки. Я, например, отличаюсь прямолинейностью характера — я не стану жалеть чьи-то чувства и сразу скажу то, что думаю. Это заклинание не смягчит мои слова, но поможет человеку воспринять их с меньшей обидой. Конечно, на того, кто сам силен в магии, оно не подействует. Не повлияет и на того, кто использует заклинание, отменяющее действие этой магии. Но нельзя применять слишком много сильных заклинаний одновременно, иначе они, смешавшись, перестанут действовать. Выбор заклинания подобен игре, только тут необходимо просчитывать свои ходы, не зная, чем может ответить соперник.

— А это скорее для меня самой, чем для красоты, — призналась она. — Помогает поддерживать силу. — Встав из-за стола, она задвинула ширму и спрятала свои сокровища от посторонних глаз. — Сейчас я ношу их не так часто, как раньше. Теперь мне проще смотреть людям в глаза без маски. — Она огляделась по сторонам и, криво усмехнувшись, добавила: — Хотя за последние три месяца здесь побывало не так много гостей.

— Вот еще один недостаток этих заклинаний, — сказала она. — Таурви, как и его безоар, рассеивает магию, и только руны Тьмы способны ее удержать. Поэтому, чтобы вернуть ее обратно, большинство людей обращаются к Темным ашам.

— Ты знал и все равно поддался действию моих чар. А теперь представь, что можно сотворить с бесхитростным миром.