Глава 2. Продажа

Гармунд щелкнул кнутом, и расположившиеся на траве невольники суетливо вскочили на ноги. На меня уже успели надеть рабский ошейник и пропустили веревку через кольцо — я оказался самым последним в веренице. Щелчок кнута — и вся группа невольников направилась прочь из сада. Я двигался следом за всеми и ошарашенно мотал головой не понимая, что произошло — буквы как появились, так почти сразу растаяли в воздухе. Или мне это показалось? Видел же, как наяву! Или все же галлюцинация?

Покинув усадьбу через распахнутые согбенным привратником ворота, наша вереница вышла на грунтовую дорогу. Подгоняемые надсмотрщиками, мы двинулись нестройным шагом навстречу судьбе. Вокруг были покрытые желтой, выжженной солнцем травой холмы, разбавленные яркими зелеными пятнами тенистых рощ. Извилистая дорога, непривычно узкая — скорее даже широкая тропа, вела нас среди пологих склонов — лишь единожды в просвете я увидел вдали лазурную гладь моря.

Если сенатор Орлов – при мысли о нем я скрипнул зубами от бессильной ярости, говорил всерьез о Палатинском холме, значит это, весьма вероятно, Италия. Пейзаж, по крайней мере, соответствует – типичный для севера средиземноморья.

Куда все же меня занесло? А может я сплю? Или брежу?

Впрочем, мысли о том, что я не в себе, через некоторое время были опровергнуты тяжелой усталостью и саднящей болью в сбитых ногах – шли мы уже больше часа, а поднимающееся солнце жарило все сильнее. Вскоре вышли на мощеный брусчаткой тракт. Здесь мое внимание привлекла скрипящая, валко перекатывающаяся на неровностях дороги охраняемая повозка с клеткой – внутри находились явно опасные для общества личности. Один из них — обычный вроде, но с бугрящимися под кожей жгутами мышц, пристально посмотрел на меня. Глаза у него были желтые, змеиные.

Большие и сплошные деревянные колеса неторопливо крутились, поскрипывая, шагающие рядом стражники беззаботно переговаривались о чем-то. Избегая пугающего взгляда, я прислушался — разговор велся на латинском языке!

На тракте мы пошагали следом за повозкой, но она двигалась чуть быстрее и вскоре исчезла вдали. После все чаще стали попадаться встречные путники и другие повозки – в основном груженные фруктами и овощами открытые тележки, запряженные ослами. Еще через некоторое время пришлось торопливо потесниться, освобождая дорогу марширующей центурии легионеров. Замерев на обочине я с удивлением – которое не смогли притупить отчаяние, усталость и боль в кровоточащих ступнях, наблюдал за слаженной поступью воинов Древнего Рима.

Пропустив легионеров, наша вереница, понукаемая резким свистом хлыста, двинулась дальше. Теперь часто по сторонам тракта отходили дороги, упираясь в богато изукрашенные ворота — за которыми то и дело среди ухоженных садов можно было вскользь заметить изящные строения белоснежных вилл. Вскоре, после очередного поворота, перед моим взором открылся завораживающий вид – с вершины холма, за чередой предместий, открывалась панорама города, раскинувшегося в широкой бухте — море пестрело миллиардами бликов под лучами солнца. Безумно -- вплоть до тягостного отчаяния, захотелось окунуться в лазурную воду, скрывшись от изнуряющего зноя.

Портовый город был огорожен высокой стеной, за которой все пестрело красным пологом черепичных крыш, прореженным линиями улиц. Но чем ближе к центру, тем чаще виднелись проплешины площадей, высокие здания арен и храмов – господствующие над улицами и кварталами. Но все это терялось на фоне величия высокой горы, у подножия которой раскинулся город.

Замерев от открывшейся картины, я замедлился и сбился с шага – впереди идущий раб – широкоплечий рыжебородый варвар, дернулся, когда веревка натянулась. Обернувшись, он расширившимися глазами посмотрел на меня, но вдруг по спине будто кипятком плеснули – одновременно со свистом хлыста. Не в силах даже кричать, от неожиданного взрыва боли я рухнул на колени, беззвучно открывая рот, но второй удар хлыста заставил меня подняться на ноги. Запнувшись, я упал, врезавшись в раба впереди, и попытался подняться, боясь новых жалящих болью ударов. Опасался не зря – воздух снова засвистел, а на спине взорвалось еще два очага боли.

Под смех надсмотрщиков, потешающихся над моей неуклюжестью, вереница рабов продолжила движение. Я теперь шагал с трудом, будто бы в полубеспамятстве – перед глазами стояла мутная, красная пелена. Понемногу начал приходить в себя только когда мы миновали городские ворота и на меня обрушился равномерный гул большого города. Улица, на которой мы оказались, была узкой – дома жались к другу, наползая один на другой и закрывая небо выдающимися вперед балконами. Практически в каждом доме на первом этаже располагались какие-то лавки, выставленные лотки с товаром закрывали тротуары, выдавливая на огороженной высоким бордюром проезжую часть людской поток, который тек, не обращая внимания на повозки.

Читая исторические и фантастические книги, я всегда – подобно героям произведений, мечтал оказаться в Римской Империи. Можно сказать, повезло. Теперь дело за малым – надо лишь с особым цинизмом наказать всех врагов, жениться на прекрасной принцессе и занять трон. Можно даже императорский.

Горько усмехнувшись мыслям, я неожиданно врезался в спину варвара. Моментально втянул голову в плечи, ожидая наказания, но повезло – никто из надсмотрщиков внимания не обратил. Мы пришли – люди Павла крикливо ругались с расположившимися в узком переулке хозяевами других рабов. Вскоре все договорились, и нас довольно грубо подвели к одной из стен, где выстроили шеренгой. Один за другим рабы опускались на землю, приваливаясь к стене, блаженно отдыхая от долгого перехода.

Вскоре появился сам Павел – четверо жилистых рабов опустили на землю закрытый пестрой тканью паланкин и работорговец, кряхтя, выбрался на улицу. Он негромко дал указание, и один из надсмотрщиков двинулся с глиняной миской вдоль нашего ряда – за его приближением я наблюдал, с трудом пытаясь проглотить сухой ком в горле. Осталось мне едва-едва на дне – вода была мутноватая, со странным привкусом. Но эта была вода, и несчастные пара глотков показались мне райским наслаждением, приведя в чувство. Сознание удивительно прояснилось – даже усталость отступила.

Я принялся осматриваться вокруг, почти сразу натолкнувшись взглядом на удивительной красоты девушку. Падающие на плечи локоны ее белокурых волос на лбу были стянуты тонким золотым обручем – и блеск драгоценного камня в нем мог посоперничать с блеском ее огромных голубых глаз. У нее было совсем юное, с тонкими чертами лицо – и при этом невероятно сформировавшаяся, привлекательная фигура с аппетитными формами – белоснежная ткань туники то и дело будто прилипала к коже, очерчивая линии тела. Нижнего белья под туникой не было – задержался я взглядом на просвечивающих сквозь тончайшую ткань сосках высокой груди. И тут же смутился – ее обладательница с интересом рассматривала меня.

Я опустил глаза и тут же натолкнулся взглядом на свои пыльные, сбитые в кровь ступни. Поежившись, только сейчас понял, какое зрелище из себя представляю. Когда пытался усесться так, чтобы набедренная повязка все же прикрывала то, что должна прикрывать, со смесью стыда и злости увидел совсем рядом тонкие изящные лодыжки, которые обвивали ремешки элегантных греческих сандалий.

Раздался суетливый топот – Павел бежал к обладательнице сандалий так, что едва не потерял свои.

– Сколько? – легким и мелодичным голосом спросила девушка.

От удивления я даже поднял глаза – вопрос был задан по-английски.

Стараясь не смотреть на юную покупательницу, задержался взглядом на двух бугаях за ее спиной – телохранителях, и невысокой согбенной служанке с корзиной, где были заметны разнообразные фрукты и парочка изящных кувшинов.

– Триста сестерциев, госпожа, – склонился между тем в поклоне Павел. Он теперь тоже говорил по-английски.

Незнакомка, как оказалось, интересовалась не мной. Она рассматривала рыжего варвара, который в веренице шел впереди меня.

– Встань, скотина! – пнул его в бедро Павел, несмотря на то, что раб уже поднимался сам.

– Триста сестерциев? – поинтересовалась девушка, пощупав мускулы невольника и – неожиданно для меня, заглянула ему в рот, бесцеремонно оттянув губу.

– Крепкий, хороший раб, – раздался за ее спиной голос – тоже на английском языке.

К нам подошел патриций лет сорока в тоге – был он высок, широкоплеч, с красивым и породистым волевым лицом. Вот только все это было несколько обрюзгшим, и носило отпечаток разгульной жизни. Девушка лишь коротко глянула на добровольного советчика и снова обратилась к работорговцу.

– Мне нужен раб для работы в поле – а этот хоть и выглядит сильным, но быстро сдохнет. За триста сестерциев я лучше куплю негра, – качнула головой юная незнакомка. – Двести, – посмотрела она на Павла.

– Госпожа не найдет здесь негров за такую цену, – поклонился Павел, – в Африке и Киренаике сейчас неспокойно, рабов оттуда везти невыгодно и опасно. А этот, – ткнул он жирным пальцем в щеку моего соседа по веревке, – больше подойдет на роль охранника дома, или гладиатора. К тому же, он может быть выносливым совсем в других делах… – Павел замялся, и они с патрицием обменялись быстрыми понимающими взглядами.

– Откуда юная госпожа разбирается в рабах? – поинтересовался патриций, жадно пялясь на аппетитную грудь, лишь чуть-чуть скрытую невесомой тканью.

– Юная госпожа много в чем разбирается, – высокомерно хмыкнула незнакомка, и перевела взгляд на меня. – Тогда я хочу взять этого. Сколько?

Сенатор едва сдержал улыбку. Я, увидев мельком брошенный взгляд Павла, поднялся, сгорая от стыда и неловкости.

– Госпожа, это аркадианец, – осторожно произнес Павел.

– Аркадианец? И что из этого? Сколько?

– Госпожа, вы недавно Империи? – поинтересовался патриций.

– Достаточно, – отрезала незнакомка. – Сколько он стоит? – едва не топнув ножкой по пыльной мостовой, вновь обратилась она к работорговцу.

Патриций, наконец оторвав взгляд от вызывающе торчащих сосков под туникой, шагнул ко мне. Пока покупательница пыталась выяснить цену, он с интересом заглянул мне в глаза, потрепал за щеку, заставил развернуться. Я стоял, еле сдерживаясь – краем глаза видя, что за мной пристально наблюдает татуированный Гармунд.

– Госпожа, только для вас – три миллиона сестерциев, – склонился едва не до земли Павел.

– Это шутка? – оторопела девушка. – Три миллиона?

– Только для вас, моя госпожа. Для других я продам его за пять или даже…

– Да его никто не купит за три миллиона, – звонко рассмеялась девушка. – За такие деньги я могу купить виллу на Палатинском холме!

– Я его куплю за три миллиона, – произнес патриций, и неожиданно задрал на мне набедренную повязку. Оторопев на мгновение, я оттолкнул его, отпрянув – но тут же свистнул кнут и руки ожгло болью.

– Да как ты смеешь, животное! – взъярился Павел, набирая воздуха для тирады, но был остановлен повелительным взмахом сенатора.

– Достаточно. Три миллиона за него, я согласен. И триста за этого, – кивнул он на моего соседа.

Когда работорговец и патриций били по рукам, закрепляя сделку, незнакомка вдруг ойкнула – она выронила изукрашенный гребень. Подняв его, она оказалась совсем рядом – по плечам мне мазнуло дыханием воздуха и мягким касанием взметнувшихся от резкого движения локонов.

– Прорвемся, – услышал я ее шепот.

Сказано было по-русски.

Огромные голубые глаза оказались на краткий миг совсем рядом, но почти сразу незнакомка отошла, больше не обращая на меня внимания – оставив после себя стойкий аромат цитруса и жасмина.

– Госпожа, позвольте пригласить вас сегодня на ужин, – патриций тоже не обращал больше на меня никакого внимания.

Юная покупательница между тем имела вид настолько удивленный от совершенной на ее глазах сделки, что смущенная от своего невежества в делах работорговли, двинулась прочь даже не отвечая патрицию. Телохранители и рабыня с корзиной поспешили следом.

– Ты знаешь, кто эта леди? – поинтересовался патриций у Павла.

Работорговец лишь замотал головой и развел руками. Видел я это краем глаза, пристально наблюдая за уходящей незнакомкой. Вдруг она обернулась и, скользнув взглядом по отвлеченным Павлу и патрицию, посмотрела мне прямо в глаза. Высунув язычок, она манящим жестом быстро облизнула губы, а после задорно подмигнула. Резкий разворот, взмах локонов – и вот она уже вновь удаляется. Еще миг, и белоснежная туника затерялась в толпе.

«Какого… лешего здесь все-таки происходит?»

Голова раскалывалась от метавшихся мыслей – я даже не заметил, как меня отвязали от общей вереницы. Шея болезненно дернулась, и слуги нового хозяина повели меня прочь. Вдруг перед глазами из ниоткуда вновь появилась объемная надпись:

«Поздравляем с изменением социального статуса!»

«Вы теперь – раб Квинта Остория Джонса!»