Глава 13. Управление гневом

Неуверенно держа перед собой меч, балерина мелкими шажками, по кривой дуге, двинулась к противнику — который даже не обращал внимания на приближение девушки, рассматривая нож.

Я бросил взгляд на помост для высоких гостей. Лишь мастер Олег, набычившись, наблюдал за Маклениным — он, судя по всему, как и Саян почувствовал неладное. Остальные мастера отстраненно переговаривались, лишь дежурно, краем глаза, наблюдая за происходящим. Магистр Орлов по-прежнему не уделял внимания поединку — в этот момент он как раз засмеялся замечанию служанки с подносом — его смех неестественно громко раздался в тишине арены. Еще несколько мастеров обратили внимание на площадку с поединщиками, а магистр по-прежнему улыбался симпатичной служанке, не чувствуя напряжения от находившихся рядом.

Пока Майя подходила, Макленин совершенно не обращал на нее внимания. Он продолжал с любовью рассматривать свой нож — потрогал подушечкой большого пальца заточку, после чего ткнул в нее острием. Отвлекшись от клинка, он поднял руку и на свету наблюдал, как появляется на коже капелька крови. Я же рассматривал щит с эмблемой на его униформе – геральдическую светловолосую деву с распущенными волосами, бережно держащую на руках земной шар.

Балерина уже достаточно приблизилась к второкурснику – и взмахнула мечом. Удар был неплох – клинок обманчиво устремился в грудь, в последний момент изменив траекторию движения ниже. Макленин, отвлекшись от своего ножа в последний момент, неожиданно для меня поймал меч рукой – легкий взмах ножом, болезненный вскрик — и отшатнувшаяся Майя едва не упала. Через всю грудь у нее, наискось от плеча до пояса тянулся ровный и неглубокий надрез.

Макленин некоторое время с любопытством рассматривал девушку, а после на несколько секунд замер в поклоне кавалера, приглашающего даму на танец. Видя неуверенность балерины, он ухмыльнулся и выпрямился. Вновь попробовав ногтем едва обагрившийся кровью нож, поднял глаза на противницу и сделал приглашающий жест к продолжению поединка. Девушка закусила губу и вновь попыталась нанести удар — второкурсник быстро, едва заметно глазу шагнул клинку навстречу – перехватив руки балерины, он исполнил с ней танцевальное па и отпрянул в полупируэте.

Очередной болезненный вскрик – девушка запоздало отшатнулась на несколько шагов. Через грудь у нее, крест-накрест пересекая первый, тянулся второй длинный и неглубокий порез.

— Урод, – прошептал рядом со мной Саян. — Конченый.

Глядя на идеально ровный крест, Макленин коротко рассмеялся. Следующие несколько минут, все ускоряясь, продолжался этот страшный танец -- у балерины все прибавлялось и прибавлялось неглубоких и геометрически ровных порезов. Вскоре на песке уже валялось несколько кусков ткани, вырезанных из униформы Майи. Она могла бы выглядеть сейчас как модель в манящем костюме – с многочисленными оголенными местами, если бы не кровь, сочащаяся из неглубоких порезов. В этот момент, как раз, очередным взмахом – совмещенным с танцевальным па, Макленин срезал часть куртки, оставив балерину в костюме амазонки – с обнаженным левым плечом.

Девушка была совсем недалеко от меня – я видел отчаяние в ее глазах, подрагивающие губы, скованные страхом движения. Но несмотря на состояние, близкое к истерике, она держалась – раз за разом пытаясь нанести удар мечом по партнеру в этом пугающем танце.

Присутствующие в ложе теперь неотрывно наблюдали за происходящем на площадке арены – явно недовольный их недавним небрежением второкурсник все же смог привлечь общее внимание. Вот только если набычившийся мастер Олег неумело хранил маску безразличия – напряжение так и читалось во всей его фигуре, то остальные мастера и служанки сохраняли молчаливую невозмутимость. И один лишь магистр Орлов наблюдал за происходящим с неподдельным интересом – наклонившись в кресле, положив на кулак подбородок. При виде подобной заинтересованности в груди у меня начала подниматься волна злобы.

Саян, глядя на истязания над балериной, периодически позволял себе крепкие выражения. Но – совсем тихо. Мастера тоже молчали. Всмотрелся во второкурсников напротив – только на лице Приска была едва заметна бледность плотно сжатых губ, а Клеопатра и вовсе была ярко увлечена действом.

Внутри у меня теснилась ярость от бессилия – чувство самосохранения намекало, что стоит молчать. Но молчать я не мог. Тянулись долгие мгновенья – наблюдая, как уже полураздетая балерина покрывалась паутиной тонких порезов, я четко осознавал, что если сейчас промолчу, этот миг останется со мной навсегда – придется с ним жить. Но в то же время было понимание, что если попробую сейчас остановить изощренное истязание, жить мне – судя по молчанию Саяна и явно нервничающего мастера – мастера! Олега, возможно предстоит совсем недолго.

– Достаточно! – эхо от короткого выкрика заметалось по арене – акустика в которой была великолепна.

Я видел взгляды мастеров – сдержанные, недоуменные и откровенно благодарный – Олега. Вот и доверяй потом первому впечатлению – казавшийся на первый взгляд обитателем опасных городских окраин мастер оказался способен на истинное сострадание. И это в коллективе Цитадели – явно нежалующего подобные эмоции учебного заведения.

Облегченно вздохнул Саян – ему тоже было отвратно смотреть на издевательство Макленина. Я в этот момент некоторое облегчение – скрывающий за показательным спокойствием и невозмутимостью Саян, который на моих глазах избивал и грубо раздевал Юлию – все же может испытывать сострадание.

Макленин, остановленный в очередном пируэте криком, не стал резать балерину – повернувшись, он играючи ушел от меча девушки, и отвесил ей обидный пинок – вскрикнув от боли и унижения, Майя неприятно упала, проехавшись по песку лицом.

– Достаточно, говоришь? – растянул неестественно красные губы в широкой, но безжизненной улыбке Макленин.

Майя продолжала лежать – я видел, как подрагивает от всхлипов ее спина. Закаленная девушка все же не выдержала, но – несмотря на истерику, она не выпустила из рук меч. Который – в несколько скользящих шагов оказавшийся рядом Макленин, выбил их ее руки сильным ударом. Короткий болезненный вскрик, и клинок полетел в стену – с искрами ударившись в крупную кладку над правым плечом Приска – так что несколько мелких камушков попало ему на щеку. Тот даже не шелохнулся, хотя меч, падая на песок, пролетел совсем рядом с его плечом.

Некоторое время Макленин и Приск смотрели друг на друга. Загадочная – явно нездоровая личность, стояла спиной ко мне, и я не наблюдал его глаз, а вот во взгляде Приска читались неприкрытые ярость и гнев.

– Как скажешь, дорогой друг. Как скажешь, – шипящим шепотом – слышным, впрочем, по всей арене, произнес Макленин. Не переставая смотреть в глаза Приску, он грубо поднял Майю за растрепанные волосы, заставив запрокинуть голову – обнажая беззащитную шею.

Наконец отведя взгляд – губа Приска при этом непроизвольно дернулась, Макленин обратил внимание на балерину. Улыбнувшись, он легкими взмахами смахнул с ее носа несколько песчинок.

Глаза девушки были крепко зажмурены – но сквозь плотно сжатые веки пробилось несколько слезинок, чертя дорожки по налипшему на щеки песку.

– Хватит так хватит, – мягким голосом проговорил Макленин, и нанес сильный удар девушке в пах – так что клинок вышел из тела балерины только в районе горла.

Отступив от безвольно опавшей мертвой девушки, Макленин продолжал улыбаться – демонстративно отстраненно глядя в сторону от Приска. И тут я невероятно четко почувствовал исходящую от Макленина к Приску ненависть – она незримо, но настолько густо висела в воздухе, что казалось – ее можно собрать руками.

Как там в дереве умений было – ментальные умения? Эмпатия, телепатия? – вспомнил я дерево способностей, которое изучал в каюте.

– Кадет Приск, примите замечание по поводу нарушения правил поведения на арене во время наблюдения за поединком. Кадет Макленин, примите замечание по поводу нарушения правил поведения на арене во время проведения поединка. Будьте любезны уточнить у меня форму взыскания после ужина.

Голос мастера Олега прозвучал совершенно безэмоционально.

На меня вдруг навалился противный, сковывающий движения страх – ведь меня сейчас убивать будут. Испуг, близкий к панике, парализовал все тело настолько, что я даже не сразу смог вздохнуть полной грудью. И переведя дыхание, зажмурился – вспоминая свое воскрешение, воскрешение Саяна, уверенное спокойствие всех тех, кто только что безропотно – в том числе и юный Санчес, выходили навстречу своей даже в чем-то изощренной смерти.

– Помни, тебе надо быстро у…– зашептал Саян, возвращая меня в действительность. Он не закончил фразу – Макленин как раз повернулся в нашу сторону, и старший Орлов замолчал на полуслове.

Явно психически нездоровый второкурсник – которого, причем, открыто опасался родственник магистра, между тем понемногу избавлялся от ненависти. Сейчас я уже чувствовал исходящий от него неясный каскад целого букета эмоций, основной среди которых понемногу крепло незамутненное, по-настоящему детское любопытство.

Нет-нет-нет, я не хочу читать чужие эмоции. Мне это совсем не надо! – поднялся внутри неясный страх перед открывшимися возможностями.

– Не хочешь, не надо, – раздался рядом протяжный голос.

– А… что?

– Дай сюда свое чело, избранный, – слегка гнусаво проговорил святой отец, возложив мне ладонь на лоб.

Теперь манера разговора и голос монаха напоминали мне стиль общения Кузи – соседа по общежитию, который приторговывал легкими веществами и в связи с этим почти постоянно находился на связи с другими измерениями.

– Вы благословить?

– Три килограмма благословению этому юноше внутривенно. Интерфейс открой… – чуть погодя устало протянул монах через несколько мгновений, не дождавшись от меня понимания.

Подтвердив право доступа, я посмотрел на отстраненное лицо монаха.

– А вы…

– Можешь называть меня мастер Бран. Пара секунд, я настраиваю точку твоего воскрешения в Цитадели. Готово – иди, попробуй отомстить пирожку.

– Пирожку?

– Тише, тише, юный падаван – и никогда его так не называй, если не хочешь умереть быстрой и страшной смертью, или хуже того, жить долгой и мучительной жизнью.

Я чуть скосил глаза на Макленина – который сейчас подкидывал нож, ловя его за лезвие и буравя при этом стену рядом с Приском.

– А вы? Не боитесь?

Мастер посмотрел на меня странным взглядом – я почувствовал исходящую от него глухую тоску обреченности.

– Да мне насрать, – неожиданно ответил он, и протянул, уже уходя: – Ведь я трехглазый ворон…

Проводив взглядом странного мастера, я встрепенулся – вспомнив, что еще даже не взял оружие. Короткий взгляд на Макленина – он так и стоял, подкидывая нож – казалось, буравить стену рядом с Приском его интересовало больше, чем рассматривать очередного противника.

Подхватив катану Сакуры, я быстро прошелся вдоль стены и взял давно примеченный рыцарский щит. Выйдя ближе к центру, замер. Некоторое время просто стоял, ожидая. Макленин на меня не смотрел. Совсем – накручивая себя, он все еще пялился в сторону Приска.

Подавив в себе злость и ненависть – которые появлялись лишь при одном воспоминании о том, что только Макленин творил с балериной, я принялся считать выдохи.

Вновь, как и совсем недавно в стойке на руках, понемногу отстранился от происходящего – к дыхательным упражнениям прибегал часто, особенно они помогали перед волнительными поединками. Там еще – в реальности, когда занимался боксом, а после смешанными единоборствами.

Прошло примерно три минуты. Пять минут. Семь минут.

Я продолжал стоять спокойно – как внешне, так и внутренне – что приятно удивляло. При этом вновь неожиданно четко и насыщено стал ощущал направленные на меня эмоции. Волнение и даже – беспокойство от Саяна, раздражение от сенатора Орлова, любопытство Клеопатры, интерес Олега. И ни следа эмоций Макленина – он словно забыл обо мне.

Вот, вспомнил – развернувшись на пятках, противник удивленно глянул на меня.

Еще несколько минут мы простояли в тишине. Макленин рассматривал меня с головы до ног, испытывая искреннее недоумение. Раздражение. А вот сейчас – отталкивающую, мерзкую злобу.

Я по-прежнему размеренно дышал, сохраняя невозмутимость. Но невольно – вдох за вдохом, нагоняя в себе тяжелую ненависть. Только сейчас пришел стыд – за то, что не я остановил издевательство – сниться мне это вряд ли будет, но еще один камень в копилку к тем, что уже есть на душе, положен. И, избегая мучительных приступов совести, я собирал в себе ненависть к этом странном второкурснику, которого опасаются практически все вокруг.

Макленин между тем покачал головой, недоуменно мне улыбнувшись – нет, больше ощерившись. В этот момент я краешком сознания ощутил эмоции Саяна – в которых теперь чувствовалась еще и жалость.

Быстрый, скользящий шаг – и Макленин вдруг прыгнул вперед, без затей ударив ногой прямо в мой щит. Пространство вокруг на миг превратилось в смешанные разноцветные росчерки – пролетев по воздуху, я врезался в стену арены – находившуюся далеко за спиной. Удар Макленина был настолько силен, подняв меня над песком, что еще немного – вылетел бы на зрительские скамьи. А так, врезавшись в каменную кладку чуть ниже парапета, рухнул вниз – неожиданно даже для себя приземлившись на ноги.

И – практически не испытывая никакой боли, лишь слабое эхо оглушения. Я осознал, что нахожусь будто в защитной оболочке. В это время сверху на меня, совершенно нечувствительно, упала парочка отколовшихся булыжников – это ж насколько велика была сила удара? Краем глаза, ошарашенно воспринимая происходящее, я заметил привставшего магистра, повернувших ко мне головы второкурсников – чувствовал отголоски их эмоций.

Но я не видел и не чувствовал Макленина. А он вдруг возник совсем рядом – в замешательстве я даже не отреагировал на его рывок. Щит, отводимый рукой противника, повело в сторону, и нож второкурсника вонзился мне в живот. Вновь сила удара была такова, что я с грохотом врезался спиной в стену – а нож, к удивлению, остановился в нескольких миниметрах от ткани моей униформы.

Доспех духа?

Макленин дернулся, отшатнувшись – немалая от подобной силы удара отдача оказалась для него неожиданностью. И рассчитывающий вскрыть меня, как и балерину ранее, самоуверенный, думающий лишь о мести Приску второкурсник на краткий миг растерялся – отшатнувшись. Машинально, на рефлексах, я ударил ногой – да, это был запрещенный прием. Бил изо всей силы – успел лишь подумать, что если на мне доспех духа, то…

На всю арену раздался сиплый хрип – кричать Макленин не мог, схватившись руками за пах и открыв рот в беззвучном вопле. Катаны у меня в руках уже не было – когда выронил, так и не понял. На рефлексах я сбросил с руки щит, и перехватив его обеими руками, ударил с широкого размаха в ненавистное уже лицо. Макленин упал на спину, попытавшись встать, но я – отбросив щит, приземлился сверху, нанеся сразу несколько ударов кулаком. Рука, касаясь окровавленного – после удара щита, лица противника, теперь била будто в тугое желе – я понял, что Макленин пытается активировать свой доспех духа. Я начал молотить кулаком сверху вниз – вкладывая в удары всю накопившуюся злость и ненависть – не только на этого второкурсника. После десятка ударов сопротивление возросло, но вдруг раздался звон – лишь частично поставленная защита рассыпалась.

Бить я продолжал до тех пор, пока тело Макленина не начало истончаться, а моя рука уже рыхлила песок арены. Поднявшись, стряхнул с кулака песок – вместе с тягуче-густые каплями крови, и перевел дыхание, пробуя успокоиться. От эмоций, и от усталости после взрывной вспышки физической нагрузки.

Неожиданно громко в тишине прозвучали одинокие хлопки. Безукоризненно четко, семь раз – точь-в-точь, как показывал нам недавно мастер, с замедлением последних трех.

Похлопав, Приск вновь скрестил руки за спиной, глядя прямо перед собой. Стоящая рядом Клеопатра, видно было – едва сдерживалась, справляясь с наползающей на лицо улыбкой.

– Кадет Саян. Будьте любезны, отправьте кадета Джесса на перерождение – камердинер Цитадели ждет лишь его для подготовки вступительной речи, – голос мастера Олега звучал по-прежнему бесстрастно.

Подхватив чекан – самое близкое оружие, лежащее рядом, Саян подошел ко мне.

– Сказочный [идиот]! – прочитал я по губам, прежде чем мой череп проломило острое стальное жало.