Глава 40
С билетом в руке Ширли взошла по трапу и оказалась в самолете. Не зная, куда идти, она повернула налево. Возле бортовой кухни ее остановила стюардесса и спросила, первым ли классом она летит, на что Ширли протянула ей билет. Стюардесса проверила посадочный купон и со слащавой улыбкой сообщила, что экономкласс справа от входа. Когда стюардесса вежливо выпроваживала Ширли в положенную ей часть самолета, они миновали Долли, которая сидела в салоне первого класса у окна, пила шампанское и читала модный журнал. «Разве могло быть иначе?» – с горькой усмешкой пробормотала Ширли.
К своей досаде, девушка обнаружила, что ей досталось место у прохода. И окончательно она расстроилась, увидев, что в соседнем кресле уже уселся Чарльз.
– Я поменялся местами, чтобы сидеть рядом с вами! – довольный, сообщил он. – Теперь у нас будет время познакомиться поближе!
Последний раз Ширли ела среди ночи, поэтому она с удовольствием проглотила выданный пассажирам обед, потом надела наушники и устроилась смотреть фильм. Не то чтобы ее интересовало происходящее на экране, но все лучше, чем слушать занудные рассказы Чарльза о всех странах, где он успел побывать.
Только Ширли заснула за просмотром фильма, как ее разбудили – задел очередной проходящий мимо пассажир. Девушка выдернула из ушей наушники и собралась было высказать невеже все, что думает, но увидела, что это Долли. Женщина извинилась, словно была незнакома с Ширли, и пошла дальше по направлению к туалетам. Убедившись, что все кабинки пусты, Долли вынула из пачки сигарету и закурила. К ней через минуту присоединилась Ширли, по-прежнему с наушниками на шее. Разговаривая, они улыбались друг другу, словно вели светскую беседу с целью занять время до приземления.
– У нас проблемы, – негромко проговорила Долли. – Таможенная процедура в Рио отличается от нашей. Там нет красного и зеленого коридора – все идут через один выход. А таможенники останавливают для проверки любого, кого им захочется обыскать. Но нам придется рискнуть. Ты как, готова?
У Ширли душа ушла в пятки.
– Нет, не готова, – прошипела она. – Это безумие – так рисковать! Бразильские таможенники будут выискивать малейшие признаки нервозности, а вы ведь знаете, какие у меня слабые нервы.
– Вообще-то, рискую только я, потому что именно я понесу чемодан с деньгами, – подчеркнула Долли. – А без этих денег нам скоро не на что будет жить в Рио, а также не на что убраться из этой страны в случае необходимости. Все, что от тебя требуется, это отвлечь таможенников, если они меня остановят.
Ширли теребила проводок от наушников. Она знала, что наибольший риск Долли берет на себя. И по большому счету у девушки нет выбора.
– Полагаю, твое молчание означает «да»? – поторопила ее Долли.
– И как мне отвлечь таможенников?
– Придумаешь что-нибудь. До приземления еще шесть часов, – сказала Долли и пошла обратно на свое место.
Ширли зашла в кабинку туалета и посидела там, зажав голову руками. От страха ей было дурно. Когда она добралась до своего места, фильм уже подходил к концу. Отрицательных героев поймали в Коста-Браве с украденными деньгами. Ширли заказала большую порцию коньяка, чтобы успокоить нервы, после чего закрыла глаза и притворилась, что спит.
Гарри неслышно передвигался по темной спальне, стараясь не разбудить Труди. Кровь из ладоней больше не шла, но порезы болели, пока он собирал сумку и открывал ящики в поисках необходимых вещей. Роулинс достал паспорт и принялся искать те пятьдесят фунтов, которые Долли дала Труди для малыша. При мысли о ненавистной супруге внутри у Гарри все сжалось. Он ей за это еще отплатит. Он найдет ее, заберет свои деньги и заставит страдать за все, что она ему сделала. Гарри продолжал шарить в ящике туалетного столика и вдруг чуть не взвыл – он наткнулся израненной ладонью на щетку для волос. Сжав зубы, Роулинс испустил только короткий стон.
Но Труди услышала и его. Она проснулась, увидела темную фигуру возле туалетного столика и уже набрала было в грудь воздуха, чтобы закричать, но в ту же секунду Гарри подскочил к кровати и зажал ей рот.
– Это я, Гарри, – шепнул он.
Труди схватила его руку и отлепила от своего лица. На губах у нее осталась какая-то влага. Включив прикроватную лампу, девушка увидела, что это кровь из ладони Гарри.
– Тихо, ничего не говори, ребенка разбудишь, – сказал он и стер с ее лица кровь.
Труди посмотрела на ладони Гарри в многочисленных порезах:
– Где ты был? Я так ждала тебя! Что ты делал?
Гарри встал:
– Где полсотни, которые она тебе дала?
Труди собиралась спросить, зачем ему эти пятьдесят фунтов, но Гарри резко рубанул рукой воздух: никаких вопросов. Однако Труди догадалась сама:
– Вы не нашли деньги! А где Билл и Эдди?
Гарри как будто не слышал вопроса. Он взял ее сумочку и вынул оттуда пятьдесят фунтов плюс все, что оставалось от пособия на ребенка. Засунув деньги в карман, Роулинс перешел к своей тумбочке. К нижней стороне крышки скотчем был приклеен поддельный паспорт, который достал для него Билл. Теперь сборы были закончены. Гарри вышел из спальни.
Труди вылезла из кровати и побежала за ним:
– Ты куда, Гарри? Куда ты собрался? Ты же не оставишь меня одну?
Гарри мотнул головой, но Труди подбежала к входной двери и прижалась к ней спиной:
– Ты возвращаешься к Долли? Ты все еще любишь ее или дело в деньгах?
Гарри встал к ней лицом к лицу и процедил:
– Не называй при мне этого имени. Ее больше нет… и не будет!
Труди вцепилась в него:
– А деньги? Что с деньгами?
Гарри оттолкнул ее в сторону и открыл дверь. Труди повисла на его локте:
– Я тебя так люблю, Гарри! Пожалуйста, останься. Ты нужен мне… Я люблю тебя.
Он крепко обнял ее и прижал к своему плечу ее лицо, потому что Труди начала плакать. Потом Гарри поднял голову Труди за подбородок и, глядя в глаза, прошептал:
– Знаю, но остаться не могу. Мы были в доме. Там нет ни Долли, ни денег. Потом заявилась полиция, и началась свистопляска. Эдди и Билл арестованы, а ты сама понимаешь: кузен быстро расколется, стоит на него чуть-чуть поднажать. У меня нет выбора. Я должен уехать.
Труди начала выть, и Гарри опять зажал ей рот рукой:
– Я вернусь за тобой, обещаю, но пока мне нужно побыть одному.
Он вышел на лестничную площадку. Труди, всхлипывая, тащила его за куртку обратно в квартиру. Гарри остановился и оттолкнул ее рукой.
– Не пущу тебя! Я не отпущу тебя! – голосила Труди.
Гарри сильно сжал ладонью ее лицо:
– Ребенок – мой? Точно?
Труди сморщилась от боли.
– Конечно твой, – сказала она, глядя в его беспощадные глаза.
– Смотри мне. Я вернусь за вами обоими.
Гарри отвернулся. Труди так впилась в него, что Роулинсу пришлось с силой вырывать свою руку. Девушка потеряла равновесие и упала на спину, стукнувшись головой о стену.
Роулинс побежал вниз по лестнице и даже не обернулся посмотреть, цела ли Труди. А она, борясь с тошнотой, подползла к перилам.
– Гарри, сволочь ты такая! – завопила Труди. Ей удалось подняться, и она смотрела вниз в лестничный пролет. – Ты бежишь к ней! Ну и давай беги к своей Долли! Она всегда вертела тобой, как шея головой, а ты и не догадывался!
Плюхнувшись на ступеньки, Труди заплакала навзрыд.
Из квартиры этажом ниже вышла миссис Обебега и посмотрела наверх.
– У вас все в порядке? Миссис Нанн, что с вами? – спрашивала она, поднимаясь к Труди по лестнице.
Вдруг с первого этажа послышался треск ломающегося дерева – дверь парадной распахнули пинком так, что она впечаталась в стену. Потом по лестнице застучали тяжелые ботинки.
Рейд возглавлял сержант Фуллер. Адрес Джимми Нанна был едва виден на пропитавшейся кровью смятой бумажке, которую дал ему Резник. При виде Труди, рыдающей на ступенях, Фуллер помахал перед ней ордером и, не останавливаясь, побежал дальше.
– Где он? – крикнул сержант через плечо. – Отвечайте немедленно, где он?
– Он ушел… ушел… А вы убирайтесь отсюда! Убирайтесь! – вопила Труди, впадая в истерику.
Из квартир выходили жильцы; дом сверху донизу наводнила полиция. Фуллер вернулся к Труди и пытался поднять с пола, ухватив за халат. В квартиру ворвались полицейские. Один из них ногой открыл дверь в спальню и разбудил ребенка, который немедленно захныкал.
Фуллер взял Труди за локоть и потащил к двери:
– Где Джимми? Вам лучше сразу все рассказать, миссис Нанн, или я вас арестую.
Как будто со стороны Труди услышала свой смех. Смех безумного человека. Сквозь него пробивалась только одна фраза:
– Я ничего не знаю. Я ничего не знаю. Я ничего не знаю.
