Глава четырнадцатая

– Тогда – слушайте… – Заварзина легко, но жестко и непоколебимо взяла себя в руки. Это показал ее сосредоточенный и слегка мрачный взгляд. Она умела, видимо, концентрироваться в трудную минуту, и это позволило ей снова стать властной и авторитарной и говорить при этом так, чтобы ни она сама, ни кто другой не сомневались в ее словах. Нельзя было не отдать ей в этом должное. По крайней мере, в понятии самой Людмилы Сергеевны слушатели не должны были сомневаться в ее словах.

– Мы слушаем, слушаем, вы говорите… – спокойно и властно, как человек, имеющий определенную власть, поторопил ее подполковник Котов.

Он был в мундире, который подтверждал его право руководить.

С мыслями Людмила Сергеевна умела собираться быстро.

– У нас давно были с Колей скандалы по поводу его отношения к Ларисе. Это моя двоюродная сестра, та самая, убитая Лариса Ковалева. Нет, там, конечно, ничего такого не было и быть не могло. Лариса и ко мне всегда хорошо относилась, и мужа своего Лешку любила. Но меня тоже поймите, какая женщина потерпит, когда ей постоянно ставят в пример другую. Каждый практически день – и во внешности, и в манере одеваться, и в манере поведения. Я злилась, ругалась, даже, наверное, грозила… Я вообще в словах часто не сдерживаюсь. Если заведусь, могу чего угодно наговорить…

А вот здесь я уловил неправду. Она очень хорошо контролировала то, что говорит, и тщательно подбирала слова, сохраняя логичность повествования. И трудно было поверить, что Людмила Сергеевна может говорить что-то, не думая, не сдерживаясь, просто выплескивая свои эмоции. Точно так же она уронила фразу о внешности. Это походило на ложь. Людмила Сергеевна была весьма самодовольна, нравилась себе и не могла нервничать от сравнения с другой женщиной.

Она тем временем тяжело перевела дыхание и продолжила:

– Короче говоря, влюблен он был в нее, как мне казалось, по уши. Потом я уже рукой махнула, перестала внимание обращать. А когда их убили, Коля сам расследовать дело захотел. Не поверил, что вы найдете убийц. Походил, поспрашивал, оказалось, у подъезда весь вечер молодежь сидела, пиво пила. Они там каждый день собираются. Но они никого не видели, никто не входил. Тогда Коля в подвал полез и наткнулся на бомжей. Он мне сказал, что стал их расспрашивать, и они на него драться полезли. А он же боксером когда-то был. Уложил и того и другого. Решил посмотреть, что у них в карманах, он просто сообразить не мог, почему они в драку полезли. И нашел бумажник Леши Ковалева с деньгами. Догадался, что это бомжи всю семью убили. Денег-то было всего ничего, но для бомжей и это праздник. Сначала Коля думал в полицию их сдать, потом смотрит, они не шевелятся, и тогда понял, что убил их кулаками, вернулся домой, взял ключи от гаража. У нас гараж неподалеку. Он потом уже мне сказал, что захотел все следы уничтожить, облил бомжей бензином и поджег.

– А пистолет где? – спросила капитан Саня.

Людмила Сергеевна заметно вздрогнула, словно ее током ударило. Но держалась она хорошо:

– Не знаю… Какой пистолет? Откуда у Коли пистолет…

– Алексей Ковалев был убит выстрелом из пистолета. Если убийство совершили бомжи, у них должен был остаться пистолет. Пистолет ваш муж не нашел?

Заварзина облегченно выдохнула. Она думала, ей сейчас предъявят обвинение, оказалось, речь о другом:

– Не знаю… Коля ничего про пистолет не говорил. Да если пистолет был бы у бомжей, они, наверное, застрелили бы его.

В этот момент зазвонил прямой телефон. Дежурный. Трубку сняла Радимова, послушала и передала ее подполковнику Котову. Тот выслушал и положил трубку на место.

– Только что вернулась оперативная группа. Пистолет нашли в соседней комнате подвала. Значит, Николаю просто повезло, что бомжи прятали оружие в стороне, а не под рукой его держали. Это его спасло.

– А вот мне один человек рассказывал, – обратился к Людмиле Сергеевне отставной подполковник Скоморохов, – что видел, как вы вместе с мужем выходили из гаража в разные стороны. Вы – к своему дому, он – к дому, где были сожжены бомжи. И в руке у него была небольшая пластиковая канистра. Может быть, вы просто забыли, что сами отправили Николая Заварзина сжечь трупы? Просто пожалели его, подумали, что без него вам трудно будет работать и детей воспитывать? Так было?

– Ваш человек что-то путает. Наверное, он просто время спутал. Коля меня в тот день, как обычно, с работы привез, тогда мы вместе из гаража и выходили. Тогда же там какой-то бомж вертелся. Я видела его.

– Трудно спутать светлое время суток с вечером, – заметил Виктор Федорович.

– Это тот бомж, что ли, нас видел? Он, что ли, человек? Да, когда мы приехали, там, среди гаражей, бомж какой-то шастал, пустые жестянки из-под пива искал. Мужики же в гаражах без пива не работают… У него этих жестянок уже целый пакет был. Да он сам был вдрызг пьян. Неудивительно, что у него в глазах темнота стояла… Наговорят же на людей…

Капитан Радимова тщательно записывала разговор. И на диктофон, и одновременно на бумагу, в разлинованный бланк протокола. Разговор на этом завершился, и нам пришлось подождать, пока Саня закончит писать, а потом Заварзина прочитает и подпишет свои показания.

После чего капитан Саня вытащила из стола еще один бланк, заполнила его и передала Людмиле Сергеевне.

– Вот, ознакомьтесь и распишитесь.

– Что еще?

– Постановление о задержании вас на семьдесят два часа.

– Но вы же обещали отпустить, если я расскажу!

– Разве я такое обещала? Не помню, честно говоря. Но даже если и обещала… В ходе допроса выяснились факты, которые требуют вашего задержания.

Заварзина в гневе скомкала постановление о задержании.

– Не переживайте, – успокоила ее Радимова. – Я еще одно напишу. Бланки у меня есть. И можете не подписывать. Это не обязательно. Достаточно устного сообщения. Закон это позволяет.

– Что же, я убегу, что ли, от вас? Из города уеду? У меня нет причин для бегства. Меня в чем-то обвиняют? Если бомж спьяну время перепутал, то я уже на подозрении?

– У вас есть причины для бегства. Вы обвиняетесь в организации убийства семьи Ковалевых. А с таким обвинением мы можем прямо сейчас, невзирая на время, обратиться в любой районный суд, и дежурный судья даст санкцию на арест.

Людмила Сергеевна до этого собой владела хорошо. Но после обвинения у нее затряслись толстые щеки, казалось, она вот-вот расплачется.

Капитан Саня нажала под столом кнопку. Дверь открылась, и вошли двое конвойных. Видимо, она вызвала их заранее, назначив время. Я что-то слышал про эту кнопку. Там существует целая система условных звонков, каждый из которых что-то обозначает – от простого вызова до тревожного, когда задержанный начинает бушевать.

– В камеру задержанную, – приказала Радимова…

– Генина вызывать не будем? – спросила Радимова у начальника уголовного розыска.

– Он не скоро допрыгает… – поддержал я ее.

– Если задержанный потребует, придется вызвать. – Как старший по должности, подполковник Котов не слишком любил нарушения процессуально-правовых норм, поскольку спрашивать за это будут именно с него.

– Ну, тогда подождем, – согласилась капитан Саня, сняла трубку и попросила дежурного соединить ее с караульной службой. Потом в караульной службе потребовала доставить на допрос задержанного Николая Заварзина. Начальник караульной службы сразу, видимо, послал караульных, а потом начал что-то говорить Радимовой. Она долго слушала, потом сказала:

– Я поняла. Не обращай внимания. Возможно, скоро и братец будет в соседней камере. По крайней мере, я нацелена на это…

Она положила трубку, посмотрела на Котова и доложила:

– Задержанный Анатолий Пашунин сильно ругается, угрожает всем, что его брат «устроит им сладкую жизнь». Пытался ударить караульного, за что был слегка побит. Но камера наблюдения зафиксировала его агрессивность. Сейчас задержанный требует, чтобы его отвезли в лазарет, чтобы снять с него побои. Внешних побоев не видно, и ему отказали.

– Я ожидал этого, – хмуро кивнул Котов. – Мне сегодня уже были звонки из разных инстанций. Даже бывший секретарь обкома звонил, хотя старичку давно на кладбище пора. А он остановиться не может, в бизнес ударился, считает себя по-прежнему важной фигурой.

– Что будем предъявлять «расписному» раньше – показания жены или материалы детективно-правового агентства? – спросила Радимова.

– Я думаю, сначала материалы агентства, – высказал свою мысль Скоморохов.

– Обоснуйте мысль, – попросила капитан Саня.

Мысль отставного подполковника обосновал я.

– Николай Заварзин как-никак мужчина. И, если он начнет говорить что-то одно, что потом будет опровергнуто фактами, ему будет сложно перебороть себя и отказаться от своих же слов. Лучше сразу дать ему определенный настрой. Так он будет сговорчивее.

– Согласен, – кивнул подполковник Котов.

Постучали в дверь.

– Войдите… – пригласила Радимова.

Заглянул конвойный.

– Товарищ капитан, задержанный доставлен.

– Заводите. Наручники снимите.

Конвойные сняли с Николая наручники и вышли за дверь.

Котов показал ему на стул, где совсем недавно сидела Людмила Сергеевна. Стул еще остыть, наверное, не успел. Но едва ли Заварзин сумел определить, кто нагрел ему этот стул.

Радимова пододвинула ближе к задержанному синюю папку, принесенную Петей Новиковым. Тот в документы не заглянул, посмотрел вопросительно, спросил настороженно:

– Что это?

– Это просили передать вам из детективно-правового агентства. Ваш оплаченный заказ выполнен. Это теперь ваша собственность. Можете сейчас прочитать, можете даже с собой взять в камеру, чтобы там без помех внимательно ознакомиться. Но лучше было бы, чтобы вы сейчас прочитали. Для вас лучше, и нам удобнее. Для дальнейшего разговора. Надеемся, эти документы кое на что откроют вам глаза.

«Расписной» Николай хмыкнул, показывая, как он относится к нашему удобству, но папку к себе придвинул, раскрыл и начал читать.

Я внимательно наблюдал за его лицом. И удивлялся человеческому самообладанию. Лицо не выражало никаких эмоций. Впечатление складывалось такое, будто он эти материалы хорошо знал. Мы терпеливо ждали.

Наконец он захлопнул папку и зло скрипнул зубами, впервые продемонстрировав эмоции. Как раз те, которые он и должен был показать, в нашем понимании.

– Это – распечатка материалов. А где оригиналы? – зачем-то поинтересовался Заварзин.

– У меня в ящике стола на компьютерных дисках, – сообщила капитан Саня. – Если желаете посмотреть, я могу попросить, чтобы сюда принесли компьютер. Но там все то же самое.

– Я хотел бы забрать диски вместе с распечаткой, если это моя собственность.

– К сожалению, диск при переломе становится режущим предметом, а режущие и колющие предметы задержанным иметь при себе запрещается.

– Ладно. Пусть так. Я прочитал. Что дальше?

– Читать устали?

– Не очень. Хотя я не любитель чтения. В библиотеках время никогда не убивал.

– А то я хотела дать вам почитать еще кое-что… Но могу своими словами пересказать.

– Лучше словами. Так до меня быстрее доходит.

Тем не менее капитан Саня достала из стола протокол недавнего допроса, но не передала его Николаю, а только показала нижнюю часть последнего листа.

– Вам эта подпись знакома?

– Знакома. Значит, с нее уже сняли показания…

– Да. Она сейчас в камере недалеко от вас.

– И что она рассказала?

– Все. Как вы питали нежные чувства к ее убитой двоюродной сестре Ларисе Ковалевой. Как вы решили отомстить убийцам, которых нашли, убили их, а потом облили бензином и сожгли тела, чтобы уничтожить улики. Правда, я не совсем понимаю, какие улики вы уничтожили, но зачем-то же вы их сожгли. Зачем?

Николай Заварзин поднял руки и показал. На левой руке у него был выбит сустав указательного пальца, на правой – большого. Удары наносил в темноте подвала, там человеку, который не тренируется уже давно, легко руки травмировать. Стало понятно, что он хотел уничтожить на лицах бомжей следы побоев. А я подумал, что ему, наверное, трудно было бы с разбитыми руками водить машину. И сам, по своему желанию, он бы не поехал меня убивать. Значит, его заставили. Принудили каким-то способом.

– Убийство двух и более лиц… – констатировал подполковник Котов. – Пожизненное заключение вы себе обеспечили. И терять вам уже нечего. Ни больше, ни меньше срока вы не получите. Поэтому предлагаю вам быть откровенным. Есть ли вам смысл выгораживать людей, которые вовлекли вас в это дело, подставили и бросили? Попросту говоря, вас кинули, как отработанный инструмент.

Василий Андреевич, видимо, оценил разбитые руки точно так же, как и я, и пришел к тому же выводу о принудительных действиях Николая Заварзина.

– Суд может учесть ваше желание сотрудничать со следствием. В этом случае у вас сохраняется возможность избежать пожизненного заключения. – За начальника уголовного розыска ответила капитан Саня.

«Расписной» Николай думал недолго.

– Я должен проконсультироваться у адвоката.

– Вы хотите встретиться с Гениным?

– Да.

– Это можно сделать, только я должна вас предупредить, что Генин – человек Пашунина-старшего, подполковника Пашунина, который оплачивает его работу. И Альберт Борисович, если ему представится выбор, кого из вас выручать, а кого «топить», сделает однозначный выбор не в вашу пользу. Я много лет знаю этого хитрого жука. Так что, приглашать адвоката?

Капитан Саня вытащила трубку из сумки, словно собралась сразу позвонить Альберту Борисовичу.

– Не надо, – твердо отказался Заварзин.

Молчание длилось минуту. Николай собирался с мыслями. Потом, чтобы развязать себе руки, спросил:

– Так что, Люська сказала, что я сам, по собственной инициативе пошел убивать этих бомжей? Так я понял…

– Да, Людмила Сергеевна представила это дело именно так. И готова настаивать на своем.

– Значит, решила от меня навсегда избавиться. Ну, ладно. Это ее выбор. Я же свое право имею и свое слово скажу. Хотя знаю, что право на собственное слово громче всего звучит, когда молотком по пальцу ударишь. Но я сейчас иначе говорить буду. Записывайте.

Капитан Саня к допросу уже приготовилась и даже «шапку» протокола заполнила.

– С какого момента начинать? – глядя на ручку в руках капитана, спросил Заварзин. – Чтобы вам все понятно стало…

– Со своего возвращения после последней «ходки», – объяснил подполковник Котов.

– Лучше даже чуть раньше. Когда Люська ко мне на свиданку в зону приезжала. Так понятнее будет. И даже чуть раньше. Значит, так дело обстояло…

Я ей из зоны, чтобы детей поддержать, присылал то, что мы там своими руками делали. В основном резьба по дереву, картины мозаичные – из осколков камня или стекла. Сумел несколько ножей переслать. С ножами сложно, но лучше ножей, чем на зоне, лично я в жизни не видел… Как полагается, один нож «хозяину», один нож – начальнику режима или «отрядному», остальные можно отсылать. Гравировка по клинку, резная рукоятка и резные ножны. А так в основном шкатулки разные, резная посуда с росписью.

Вот тогда Люське и пришла в голову мысль. Она сначала сдавала все это в какую-то лавку, где сувенирами торговали. Там такого товара не было. Его вообще нигде не было. Расходилось все сразу. Хозяйка лавки еще просила. Люська и додумалась свою лавку открыть. Приехала ко мне на свиданку, посоветоваться. Смогу ли я обеспечить… Я пообещал посодействовать. С «хозяином» поговорил, его интерес учел, ей передал. Она быстро свою лавку в торговом центре открыла. Я все скупал, что мог, не только со своего отряда, и ей отсылал. «Хозяин» помогал. В этом прямой его финансовый интерес был – деньги ниоткуда и, считай, ни за что валились. Дело пошло. Худо-бедно, но на жизнь Люське и детям хватало. Люська, кстати, не только нашими изделиями торговала. Остальное расходилось плохо – сувениры там разные… А наше влет шло… Когда я «откинулся», сразу в дело включился. Расшириться пришлось. Открыли целую фирму и несколько лавок в разных местах. Сумел связи наладить. Обратился к Владимиру Михайловичу. Я его давно знаю. Он помог связаться с Расинским. Я к тому на зону даже ездил. Без его слова большого производства не получалось. Он дал «добро» в обмен на всякие «мелкие услуги»…

– Какие услуги? – переспросила Радимова.

– Долго ничего не спрашивал, потом через Люську мне передали, чтобы с подполковником Пашуниным связался и помог ему в каком-то деле. Я не знаю как, но она умудрилась на Расинского сама выйти, сама с ним дела вести стала. Она вообще такая по характеру – «бронебойная». Так вот я уже не сам, не напрямую, а через нее на Пашунина вышел. А он на брата вывел, хотя мы с Толяном друг друга в лицо, по крайней мере, давно знаем – в соседних домах живем.

Сам Владимир Михайлович на змею похож, которая из засады нападает и сразу уползает. Хитрый. А брат его Толян – олух. Этот привык сплеча рубить. Принес мне вчера номера, заменили, поехали. Толком ничего не объяснил. Я спросить попытался, он посоветовал у сожженных бомжей в подвале спросить. Намекнул, что в курсе всего и ему есть чем на меня давить. После такого не отбрыкнешься. Заехали к нему. Он, как я сказал, в соседнем со мной доме живет. Он ружье с собой взял. Сказал, что только припугнуть человека следует, чтобы не трепыхался и не лез не в свои дела. Я даже сам предложил поговорить с помощью кулаков. Они у меня увесистые. Этого, посчитал, хватило бы, несмотря на то что руки разбиты. Он только посмеялся и сказал, что для такого разговора нужно с десяток таких, как я, – последовал оценивающий взгляд в мою сторону, и взгляд этот был излишне самоуверенным. Таких самоуверенных чаще других бьют. Но я скромно промолчал, не стал ничего объяснять, желая послушать, что он дальше скажет, как преподаст историю. – Договорились, что в случае чего, если остановят и про ружье спросят, скажем, он мне хочет дать резной приклад ему сделать. Сейчас в моде резные приклады. С художественной резьбой. Я уже многим делал. Целые картины из охотничьей жизни вырезал. А документы на ружье у Толяна с собой были.

– Вы всегда делаете резьбу на заряженных ружьях? – спросил Виктор Федорович. – Странная, надо заметить, привычка.

– Нет, я не знал, что оно заряжено.

– И полный карман запасных патронов у Анатолия Пашунина, – добавил подполковник Котов. – Было опасение, что пары патронов в ружье не хватит? Рассчитывали на долговременный бой? Рассказывайте дальше.

– А другие номера на машине, если остановят… – спросила капитан Радимова.

– Владимир Михайлович этот вопрос решить взялся… Ему в случае чего позвонят, он скажет, что группа выполняет его задание. Помогает следствию.

– Это вам Анатолий сказал? – поинтересовался Котов.

– Нет, я сам Владимира Михайловича спросил. Я, честно говоря, не знал даже, куда и зачем мы поехали, – последовал недобрый кивок в мою сторону, но кивок этот снова был сопровожден таким самоуверенным взглядом, что во мне возросло желание хоть что-нибудь, хоть на пальцах объяснить этому человеку. Но я опять сдержался, чтобы не перебивать разговор, пока он получался содержательным. – Сам Владимир Михайлович с нами поехал. Только на своей машине. Он в детективное агентство зашел, а нас ждать оставил. Я, честно говоря, нехорошо себя чувствовал. Бояться мне было нечего, но так… Опасался, что Пашунин узнает, что я тоже в агентство обращался. Да еще с таким щекотливым, мягко говоря, делом. Любой мужик стесняется, когда у него рога ветвистые растут. Я опасался, что надо мной насмехаться будут. Я этого не люблю и не прощаю. Подполковник Пашунин оттуда уехал, а нам ждать велел. Толяну сказал: все сделать, и сразу к нему в управление. Он ждать будет. Это же рядом, всего несколько кварталов. Он уехал, а мы караулить остались. А тут мне машину с двух сторон приперли – при всем желании на дорогу не выехать. Я не знал, что делать. Потом все началось. Не вовремя! Когда машина приперта. Я и хотел через тротуар выехать. А мне тут колесо прострелили. Я Толяну Пашунину так и сказал там же, что я на такое не подписывался и в перестрелку встревать не собирался. Припугнуть человека – одно, а перестрелка – совсем другое…

– Значит, вы не имели намерения меня убивать? – спросил я почти с детской невинностью.

– Я не «мокрушник»…

– И подполковника Скоморохова вместе с мотоциклом задавить не желали? – продолжил я с нотками удивления в голосе.

– Я только на тротуар заехал и остановился сразу.

– После выстрела в колесо. Это и свидетели подтверждают.

– Кстати, насчет «мокрушника»… – напомнила капитан Радимова. – Вы не поторопились со своим заявлением? Ваша жена, или, вернее, ваша сожительница, Людмила Сергеевна придерживается иного мнения.

Я сразу заметил, как ловко «расписной» Николай перевел разговор на другую тему, выкраивая время на обдумывание ситуации. Он мог повторить то, что сообщила нам сегодня Людмила Сергеевна, то есть взять всю вину на себя и спасти ее от наказания. Возможно, он изначально так и поступил бы, если бы сразу не познакомился с отчетом о проделанной работе сотрудником детективно-правового агентства. Быть благодарным жене теперь уже не имело для Заварзина никакого смысла. И даже, напротив, он желал бы ей отомстить, наверное. Я заметил, как блеснула у него в глазах радость, когда он услышал, что Людмила Сергеевна закрыта в камеру в том же подвале, что и он. О судьбе детей при этом он даже не спросил, значит, они его мало интересовали.

Но Заварзина поторопили. Он, похоже, уже успел взвесить все «за» и «против» и понял, что в любом случае избежать наказания ему не удастся. И здесь уже вступало в силу желание отомстить жене. Оно перевесило чашу весов.

– Люська может что угодно говорить, а я буду говорить то, что я знаю. Она свою сеструху всегда терпеть не могла, с самого детства, когда они еще вместе у одной бабушки воспитывались. А потом у той все хорошо в жизни пошло. Люську всегда зависть глодала. И квартира у них, не в пример нашей, трехкомнатная, и муж хорошо зарабатывает. Может, поменьше, чем Люська, я его сам спрашивал, но чужие деньги всегда большими кажутся. Вот Люська и захотела их извести, чтобы квартиру, как наследница, забрать.

Я не знаю, как она с Владимиром Михайловичем спелась. Кто-то их свел. И подполковник Люське пистолет из неучтенных вещдоков передал. Она сама мне рассказывала. Хотела меня на расправу натравить. Я отказался. Тогда она нашла бомжа какого-то, что в подвале дома Ковалевых жил. Ему и пистолет передала, и каждый месяц деньги платила. Но тот все тянул. А тут вечером уже позвонил Люське Пашунин и что-то строго приказал. Она сразу на меня рявкнула, что я такой-сякой, ни на что непригодный, и пошла сначала в подъезд к Толяну Пашунину, оттуда вышла с пакетом, в котором что-то тяжелое было, я в окно видел, и к бомжам двинула.

А потом, уже ближе к ночи, ходила снова туда, в тот дом или только во двор, когда там уже полиция была. Послушать, о чем люди говорят. Вернулась, час, наверное, что-то соображала и кофе ведрами пила. Я уж спать собрался, лег, хотя уснуть не мог, она меня подняла и говорит, что бомжи всех Ковалевых убили. А если их возьмут, они ее сдадут наверняка. И я, значит, должен от бомжей избавиться. Я сначала отмахнулся, а она пригрозила, что тогда все на меня свалит, что я все это задумал, а ею управлял, как инструментом, чтобы самому в стороне остаться. И даже спросила: «Кому менты поверят, несчастной матери двоих детей или уголовнику?»

Я прикинул, что поверите вы, конечно же, «матери двоих детей», и пошел. Монтировку с собой взял. От машины. Все собирался в гараж ее отнести, да забывал. Как к бомжам пройти, Люська мне подробно объяснила. Я пришел. Они стеклоочиститель пили. Уже оба «хорошие» были. Каждому по паре ударов хватило. А потом я добил их монтировкой. Домой вернулся, Люська уже одетая меня ждет. Ей мысль в голову пришла, что бомжей сжечь надо. Вместе пошли в гараж, я взял канистру с бензином и пошел в подвал…

– А пистолет не искали? – спросил подполковник Котов.

– Я и забыл про него совсем…