Глава 7

Подходя к бару без нескольких минут семь, я уже пьяна. Пьяна главным образом от волнения и радости, но также и от шампанского, которое сбегал и купил Пол и которое мы выпили прямо в офисе. Расположившись прямо на полу, Пол, Джулия и я ели чипсы и пили шампанское из кофейных кружек. Пол время от времени качал головой и с широкой улыбкой повторял: «Хафт и долбаный Вейл!», при этом глядя на меня с чем-то очень похожим на уважение. Когда Джулия наконец встала и ушла, чтобы успеть на свой поезд, она была вся порозовевшая и едва держалась на ногах. Мне же подумалось, что если дело у нас заладится, то эту историю мы будем вспоминать еще долгие годы: анекдот о том, как фирма «Ченнинг и Ко» праздновала свою первую крупную победу.

Но вот теперь я, будучи слегка подшофе, стою в дверях паба и снова ищу взглядом Тома. На этот раз замечаю его за столиком. Он явно сидит здесь уже довольно долго, потому что успел осушить треть пинты пива. Кроме того, на столике стоит нечто похожее на водку с тоником. По всей видимости, это для меня. Внимание Тома приковано к его телефону. Кстати, он успел подстричься. На какой-то миг это выбивает меня из колеи – с короткими волосами его лицо кажется резче и старше. Оно какое-то… другое. Но затем он поднимает глаза и замечает меня. Поднимается, чтобы заключить меня в свои знаменитые объятья, и лицо его освещает радостная улыбка. Я также замечаю на носу у него веснушки – передо мной прежний Том.

– Ты какая-то… подозрительно счастливая, – говорит он, отпуская меня, и, наклонив голову, пристально разглядывает мое лицо.

Я киваю и сажусь на стул напротив него. Сегодня вечером моя улыбка не нуждается в понукании, она уже «оккупировала» все мое лицо.

– То самое чудо. Оно произошло. Мы только что получили крупный контракт. – Я пытаюсь придать лицу огорченное выражение. – Извини, мне жутко стыдно, что я не чувствую себя несчастной.

– Не глупи! Это же просто здорово! – Том отметает мои извинения. Я вижу: он искренне рад за меня. – Давай лучше отпразднуем твой успех, чем будем заливать мои беды… И кто же он, твой трофей?

– Фирма «Хафт и Вейл», – с гордостью произношу я и беру в руки водку с тоником, которую он подвигает ко мне. – Да еще с приличным авансом, который некоторое время удержит нас на плаву. Но я более чем уверена, что мы честно заработаем весь гонорар, а крупный контракт – это также хорошая реклама. Не удивлюсь, если за ним последуют новые интересные предложения…

– Дыши глубже, – ласково поддразнивает он меня.

– Да я знаю… вот только… Я действительно была уверена, что нам хана. – Последние несколько дней берут свое: этот вечный страх, это ощущение неизбежного фиаско… Я делаю глубокий вдох и пытаюсь сбросить с себя навязчивое воспоминание. Однако его эхо держится еще долго.

– Знаю, – совершенно трезво говорит Том. – Это было слышно по твоему голосу в телефоне.

– Конечно, один контракт погоды не делает, и все же…

– И все же это следует отпраздновать, – говорит Том едва ли не яростно. – Каждая победа важна, независимо… независимо от… – Он отворачивается, как будто устыдившись собственного пафоса.

Я делаю глоток водки с тоником.

– За успех! И спасибо тебе. В любом случае расскажи мне про свой кошмарный день. Скольких они выставили за дверь?

– Сотни, – устало произносит Том. – Процентов пятнадцать, самое меньшее. Это просто какая-то резня. Главное в другом: поскольку я начальник отдела, то я…

– О господи! – Я в ужасе закрываю ладонью рот. Теперь мне понятно, что он имел в виду под кошмарным днем. – Ты был вынужден кого-то уволить?

Том уныло кивает:

– Четверых. Троих парней и одну девушку. Я их практически не знал. Господи, да я едва ли не вчера сошел с самолета… Еще не успел ни с кем познакомиться… Хорошо хотя бы то, что не я составлял список. Это уже было решено до меня. – Он делает из кружки глоток и, ссутулившись на стуле и вытянув перед собой руки, пару секунд мрачно на нее смотрит. – Когда я вернулся, тотчас понял: в ближайшее время нас ждет реструктуризация. Но такого я не ожидал. Я узнал детали лишь два дня назад.

– Как ты думаешь, тебе было легче, потому что ты их не знал? Ну, тех, кого ты увольнял? – Я морщусь, произнося это слово.

– Не знаю. – Том пожимает плечами. – С одной стороны – да. Я не знаю, есть ли у них семьи, дети… С другой стороны, неужели все должно быть так обезличено? Я о том, что вот вы работаете на фирму и, разумеется, ожидаете, что вам за это заплатят. Но ведь есть и эмоциональная сторона. Человек работает среди коллег, обменивается с ними шутками, смеется, иногда даже выпивает с ними… Разве он не заслужил того, чтобы тот, кого он знает, пожал бы ему руку и сказал… бог мой, не знаю, что именно. Спасибо? Мне было приятно работать с тобой? Ты молодец, жизнь на этом не заканчивается?.. – Том качает головой и снова смотрит на свою кружку. – Не знаю, хоть что-нибудь.

– Бедный Том! – вздыхаю я. Ничего другого мне в голову не приходит. Я делаю глоток и с удивлением замечаю, что мой стакан практически пуст. Пару секунд мы сидим молча. Между тем в пабе становится многолюдно и очень шумно. – Послушай, а тебе не приходило в голову, что хотя бы один из них мог оказаться полным дерьмом? – в конце концов изрекаю я с наигранной серьезностью. – Или же у него плохо пахло изо рта?

Уголки его губ робко ползут вверх.

– Один из них был слишком потлив, – соглашается он. – От него даже пованивало. А девушка одевалась как какая-нибудь студентка. Нет, не в джинсы, а в дурацкие пышные юбчонки, слишком короткие для зала, где проходят торги. И никаких колготок.

– Вот видишь. Оно даже лучше, что все обезличено.

Том кивает, и по его лицу скользит призрак улыбки. Он даже слегка распрямляет спину.

– Знаешь, когда-то я думал, что мы получаем то, что имеем в жизни, благодаря упорному труду, потому что мы это заслужили, – задумчиво произносит он, поставив локти на стол. – Нет-нет, пойми меня правильно. Упорный труд тоже важен. Но, похоже, удача играет гораздо большую роль, чем я когда-то думал.

Я думаю о Тео. О Северин. Об удаче или отсутствии таковой. Что и говорить, мысль малоприятная. Обвинять во всем удачу означает, что на их месте мог быть любой из нас, если б не благодать Господа.

– Ладно. Хочешь еще? – спрашивает Том, стряхивая с себя задумчивость.

– На этот раз плачý я.

– Нет. В твоем кармане пока пусто. Так что угощаю я, – он улыбается мне. – Вот когда фирма «Ченнинг и Ко» начнет зарабатывать миллионы, тогда и вернешь мне должок. С процентами.

Я улыбаюсь ему в ответ и смотрю, как Том направляется к бару. Пока бармен выполняет его заказ, он снова проверяет свой телефон. Возможно, это его служебный. На какое-то мгновение у меня вновь возникает ощущение, что передо мной вроде как Том и в то же время не Том. Или другой Том – не тот, которого я всегда знала.

Вечер между тем тянется дальше. Мы переходим в соседнюю пиццерию, где к нам присоединяется Лара. Мы с ней вдвоем сидим напротив Тома за столиком на четверых. Мы празднуем, но не совсем. Мы соболезнуем, но не совсем. В пабе существовал некий тонкий баланс, и мы с Томом его поддерживали. Теперь же присутствие Лары на глазах уничтожает это равновесие. Том сделался молчаливее. Лара постоянно вертится и ёрзает. Я слишком насторожена, хотя и не настолько трезва, чтобы понять, что происходит на моих глазах. И все это время Северин тоже сидит за столиком, делая вид, что происходящее ей совершенно не интересно, однако я подозреваю, что эти черные глаза впитывают каждый нюанс.

– По крайней мере, Модан от нас отстал, – внезапно говорит Том, или же я что-то пропустила. Возможно также, что я не единственная, кто замечает присутствие Северин. Лара отдирает этикетку с бутылки «Сан-Пеллегрино». На какой-то миг руки ее замирают, а затем она возобновляет свое занятие.

– Он ведь от тебя отстал, я правильно понял? – спрашивает Том, глядя на меня.

– Вроде бы. – Я не смотрю на Лару.

– Он допрашивал Себа? – спрашивает та. Теперь ее очередь избегать наших взглядов. Ее голос неуверенно подрагивает. Мне почему-то кажется, что она уже знает ответ.

Том вопросительно смотрит на меня.

– Да, сегодня, – осторожно отвечает он.

Теперь на меня вопросительно смотрит Лара.

– Всё в порядке, – не без вызова говорю я. – Вы имеете полное право упоминать его имя в моем присутствии. Не волнуйтесь, никакой истерики с моей стороны не будет. – Они по-прежнему вдвоем смотрят на меня. – Я совершенно серьезно, – добавляю, видя в их глазах недоверие. – Всё давно уже в прошлом. В любом случае мы будем жить в одном городе. И что теперь?..

Не закончив предложение, я пожимаю плечами. Действительно, что теперь? Мы непременно где-то пересечемся? Мы должны вести себя прилично? Теперь у каждого своя жизнь?

Северин смотрит на меня своими черными глазами, и в кои-то веки их взгляд мне совершенно понятен: презрение. Меня как будто бьет током.

– В таком случае как его дела? – спрашивает Лара у Тома.

– Предательница, – шутливо оскорбляюсь я. Том сначала отвечает на ее вопрос коротким смешком, затем хмурится и смотрит в свой стакан с красным вином, как будто не знает, что в нем. Пиво до вина – не болит голова…

– Если честно, не знаю, – признается он. – Я видел его позавчера вечером, но мельком. Он был с Алиной, так что поговорить не удалось. – Том снова хмурится и еще ниже съезжает со своего стула. – Но есть что-то такое… Мне показалось, он не в лучшей своей форме. Я имею в виду физически, что совершенно на него не похоже. Ну, вы ведь в курсе, он любитель зависать в «качалке»… В общем, не знаю.

Я представляю Себа, вернее, мой любимый его образ: в джинсах, но с голой грудью – словно с рекламы джинсов «Ливайс». Как же он красив! Насколько полон жизненной силы! У меня перехватывает дыхание. Я любуюсь им и одновременно думаю о скоротечности этой красоты. О нашей смертности.

Между тем Том задумчиво продолжает:

– Каро тоже видела его, если не ошибаюсь, пару раз. Надо спросить у нее, что она думает.

Ага, Каро видела его пару раз… Северин в упор смотрит на меня, в уголках ее рта затаилась усмешка. Я думаю, что бы такого сказать, потому что должна как-то на это отреагировать.

– То есть ты еще не успел показать ему свою новую шикарную тачку? – уточняю я. Том улыбается и качает головой. – Он явно позавидует тебе.

– Не вижу причин, – говорит Лара; она все еще возится с бутылкой. – Вряд ли он купил бы себе такую. Для этого ему не хватает оригинальности.

Я смотрю на Тома: мое удивление отражается и на его лице. Мы оба молчим. Лара поднимает голову:

– Разве я не права? Он привык следовать моде, а не диктовать ее.

– Это не совсем справедливо… – начинает Том, но останавливается.

Я по-прежнему смотрю на Лару. Она права: это совершенно справедливо, просто я сама ни разу не задумывалась об этом. Лара девушка умная, этого у нее не отнять. Иное дело, что обычно она не проявляет склонности к психо-анализу.

– Откуда в тебе такая проницательность? – бормочу я.

Она опускает голову и принимается рвать на клочки салфетку. В моей голове тотчас раздается пронзительный сигнал тревоги, который эхом отдается в животе.

– Ты снова перемывала нам косточки? – спрашиваю я.

Лара поворачивает голову и одаривает меня сердитым взглядом. Я внутренне морщусь, однако тотчас вспоминаю, что мы с ней здесь не одни. Увы, я опоздала. Том уже выпрямился и навострил уши.

– В чем дело? – спрашивает он, видя, что мы продолжаем молча сверлить друг дружку глазами.

Впрочем, через пару секунд Лара уступает и закатывает глаза.

– Давай, выкладывай, – говорит она и вновь берется терзать салфетку.

Я поворачиваюсь к Тому. Слова даются мне нелегко, но я стараюсь подыскать самые верные.

– Лара… завязала дружбу с нашим любимым французским детективом.

Том и так уже сидит как вкопанный. Но после моих слов кажется, будто даже кровь остановилась в его жилах.

– Понятно, – говорит он спустя мгновение. Лицо каменное, голос лишен всяких эмоций.

– Ничего тебе не понятно. – Лара внезапно на грани слез. – Между нами ничего не было и ничего не будет, пока не закончится это гребаное расследование, а теперь и еще дольше… – Она внезапно умолкает, затем скатывает салфетку в шарик и, отказываясь смотреть на нас с Томом, отталкивает ее от себя.

– А почему теперь еще дольше? – с тревогой спрашиваю я. Она не отвечает. – Лара, почему? – требовательно повторяю я свой вопрос.

Она качает головой. Впрочем, это по-прежнему Лара, жизнерадостная особа, не умеющая хранить секреты – ни от нас, ни от Модана.

– Потому что они разговаривали с братом, – убитым голосом говорит она. – В смысле, с братом того строителя. Он сказал, что засыпал колодец в субботу. В день нашего отъезда.

– Но… – Я резко умолкаю. Наконец появилась официантка с давно заказанными пиццами и ставит их перед нами.

Я хмуро смотрю на Тома. Его лицо ничего не выражает; он как будто опустил жалюзи. Наверное, затем, чтобы я не видела, как он воспринял новость про Лару и Модана. Мне же почему-то кажется, что известие про колодец его не удивило. По большому счету, он вообще ни разу не удивился с той минуты, когда впервые позвонил мне.

– Но… – повторяю я и снова умолкаю; это Том обрывает меня едва заметным движением головы. Он нарочно смотрит на Лару. Та по-прежнему сидит, опустив голову, однако видно, что она уже овладела собой. Красные пятна на ее щеках постепенно бледнеют. Затем Том смотрит на меня и вновь едва заметно качает головой. Мне понятно, что это значит: только не в присутствии Лары.

Лара поднимает голову; ее фарфоровые голубые глаза полны тревоги.

– Зря я тебе сказала, – сокрушается она, глядя то на меня, то на Тома. – Пожалуйста, никому не говори, что это я тебе сказала.

– Лара, ведь это мы, – успокаиваю ее я. – Разумеется, мы никому не скажем.

Том кивает в знак согласия. Я же мысленно спрашиваю себя: кому мы можем сказать? И почему Модан стал бы возражать?

– Ну хорошо, – говорит она, слегка успокоившись. – Просто дело в том, что он слегка расстроен тем, что не может исключить нас из числа подозреваемых. Мы с ним планировали на следующих выходных встретиться в Париже, а теперь… – Лара смотрит на свою пиццу. Похоже, она вот-вот расплачется.

В какой-то момент на меня нисходит озарение: я вижу, что Ларе кажется, будто она потеряна. Не просто уик-энд во Франции, полный пьянящего предвкушения срывания одежд и бурного секса с новым партнером. Впечатление такое, будто для нее это был бы первый и последний уик-энд в ее жизни.

Я не помню, было ли у меня так с Себом. Помню лишь фазу срывания одежд. Но в наши дни никто не выходит замуж, учась в университете, да и сразу после его окончания. Мне всегда казалось, что мы играем в долгую игру. Во Франции я поняла: Себ вообще прекратил всякие игры.

– В таком случае тебе просто придется провести выходные с нами, – говорю я и кладу ладонь на ее руку. – Честное слово, обещаю тебе два дня эпического разврата. Совершим набег на магазины Кингс-роуд. Посмотрим какую-нибудь романтическую комедию. И, конечно же, бесконечное декадентское чревоугодие и абсолютный перебор белого вина. – Мои соблазнительные предложения вознаграждаются слезливой, но искренней улыбкой Лары.

– Не имею ничего против романтической комедии, но могу я просить быть избавленным от набега на магазины? – сухо осведомляется Том.

– Ни за что! – пытается восстановить утраченное равновесие Лара. – Ты слишком похож на американца. Тебе в срочном порядке нужно обновить гардероб, если ты хочешь, чтобы тебя принимали за лондонского метросексуала.

– Но хочу ли я, чтобы меня за него принимали? И что вообще это такое, метросексуал?

Я жую пиццу и наблюдаю за их словесным поединком, как то обычно водится между ними. Правда, я не уверена, что это уже как обычно. Они были такими до той недели во Франции, они были такими, когда спали вместе… нет, конечно, что-то, возможно, было не так, я наверняка пропустила какие-то нюансы. И вот теперь Том понял: Лара влюбилась – или, по крайней мере, увлечена – кем-то помимо него. Разве между ними может быть все как раньше? Наверное, это лишь привычка, усвоенное поведение, которое они даже не замечают? Возможно, я научусь чему-то такому с Себом, и мы, всякий раз встречаясь с ним в Лондоне, будем вместе легко скользить по поверхности. Это так по-британски… Все прекрасно, главное – не упоминайте войну.

Наш ужин подходит к концу. Лара направляется в туалет. Том с каменным лицом провожает ее взглядом. Я не знаю, как мне поступить. Что называется, спросить его в лоб или тактично промолчать. Мы с ним ни разу откровенно не говорили о ней – точно так же, как никогда не обсуждали с ним Себа. Но, может, на этот раз мне стоит растянуть приглашение?

– С тобой всё в порядке?

Он не отвечает… вообще делает вид, будто не слышал вопрос. Но как только она отходит довольно далеко, наклоняется ко мне и шепчет:

– Послушай, Ларе лучше ничего не говорить. Особенно если это как-то связано с расследованием. Потому что все, что ты ей скажешь, тотчас станет известно Модану.

Умоляющие нотки в его просьбе заставляют меня тоже податься вперед. Теперь мы – зеркальное отражение друг друга.

– Знаю. Я все отлично понимаю. Но что такого опасного я могу сказать? Нам ведь совершенно нечего скрывать. – Разве что про Каро и наркотики. Северин снова смотрит на меня. Она почти как живая, лишь ее насмешливые глаза темны, словно глазницы в белом, блестящем черепе.

Том резко машет рукой, как будто что-то отрезает.

– Дело не в этом. Теперь полиция пытается выяснить, вдруг у кого-то из нас имелся мотив.

– Но ведь никто из нас даже не был с ней раньше знаком. Только Тео. Какой мотив они могут придумать? – Если Лара сейчас выйдет из туалета, она увидит, что мы, словно заговорщики, сидим голова к голове. Наверняка это покажется ей подозрительным. Я откидываюсь на спинку стула.

– Стандартный набор. Припадок ревности. Отвергнутую любовь… – Он пристально смотрит на меня.

– Отвергнутую любовь? Но ведь не было никакой… – Я смотрю на него, на веснушки на его крупном носу, и мир начинает вращаться вокруг меня. Том мог вложить в эти слова какой угодно смысл. Я даже не знаю, с какой стороны следует приступать к его распаковке.

Впрочем, я лишена этой возможности, потому что Том вдруг заявляет:

– … в Штатах не отпуск, а насмешка. Сейчас, когда я снова дома, я мечтаю наконец о нормальном, длинном-пре-длинном отпуске. – Я удивленно смотрю на него. Он оборачивается через плечо. – А, Лара… мы только что обсуждали отпуск. У тебя есть какие-то планы?

– Наверное, Кейт уже сказала тебе, что мы с ней подумываем о сафари…

Лара садится за стол и продолжает без умолку трещать. Я смотрю на Тома. Он смотрит на меня, но я ничего не могу понять по его лицу. Оно совершенно ничего не выражает. Никогда бы не подумала, что Том на такое способен. Но, опять-таки, ведь это другой Том. Вроде как Том, но уже не прежний. Интересно, неужели все, кого я знаю, тоже не те, кем я их считаю? Что, если никто никого толком не знает?

Но в таком случае знает ли кто-нибудь меня?