Глава 21

Время идет. Я не могу уследить за ним, или сберечь, или сделать на нем пометку – лента проскальзывает у меня между пальцев. И время показывает, что Том, разумеется, прав. Пленка в диктофоне очищена от посторонних шумов, но все равно часть записи разобрать нельзя. И что обиднее всего, ту ее часть, где Каро признается в том, что подмешала мне в вино наркотик, – при условии, что таковое признание вообще имело место, хотя оно и засело крепко в моей памяти. Несмотря на отсутствие признания, полиция допрашивает Каро. Надо отдать полицейским должное: они сделали все, что могли, даже вышли на ее наркоторговца (он единственный, кого арестовали в связи с этой историей). Я же страстно взываю к небесам, чтобы это расследование поставило жирный крест на шансах Каро получить в этом году партнерство. Безусловно, расследование – даже в большей степени, нежели расследование убийства Северин, – должно отвлечь ее от своей заветной цели. Однако перед лицом лучших адвокатов, каких только можно купить за деньги (в этом Том тоже был прав), решено не выдвигать против нее никаких обвинений.

Кстати, к этому моменту я уже на работе – щеки впалые, но голова ясная, а бо`льшая часть трещин в ней надежно заклеены. Пол молодец – отлично держал оборону форта «Ченнинг и Ко», пока меня не было. Для этого он принял на редкость разумное решение, а именно повысил в должности Джулию, а на ее место взял временную секретаршу. Как выяснилось, Джулия вошла в роль, и у меня рука не поднимается понизить ее. Теперь у меня увеличился штат, и это при том, что перспективы получить новый контракт у нас нулевые, поскольку слухи с каждым днем нарастают как снежный ком. Мы скрупулезно исполняем контракты, которые у нас уже есть, но всякий раз, разговаривая с Полом, я вижу в его глазах весы, на которых он взвешивает момент, когда ему лучше соскочить с тонущего корабля. С другой стороны, я даже рада, что у меня есть Джулия. Первые несколько недель на работе я чувствовала себя как выжатый лимон и от усталости едва волочила ноги. Ни Пол, ни Джулия толком не знают, что случилось, хотя я подозреваю, что Том мог рассказать Полу больше, чем мне кажется. Во всяком случае, в общении с клиентами Пол весьма мудро объяснял мою госпитализацию травмой головы, не вдаваясь при этом ни в какие детали.

К моему великому удивлению, контракт с фирмой «Хафт и Вейл» не был отозван. В мое отсутствие Пол активно занимался им, тесно сотрудничая с кем-то помимо Каро, ибо та была поглощена процессом отбора кандидатов в партнеры. (По крайней мере, согласно официальной версии.) Я не стала возвращать этот контракт под свой контроль. Поэтому, выйдя днем из офиса, чтобы купить себе сэндвич, я застигнута врасплох: у входа меня ожидает Гордон Фарроу. Я тотчас застываю на ступеньках как вкопанная.

– Привет, – неуверенно говорит он, так как я молчу. – Полагаю, вы не ожидали меня увидеть.

– Нет, – осторожно признаюсь я. – Не ожидала.

– Купить вам кофе? – Вопрос из той серии, что не предполагает положительного ответа. Наверное, поэтому я киваю.

– Тут рядом есть кафе, где можно также перехватить сэнд-вич, если вы еще не ели.

Мы идем рядом, и я украдкой смотрю на Гордона. Вид у него вполне обычный, я бы даже сказала, заурядный во всех отношениях. Похоже, он тоже рассматривает меня, потому что говорит:

– Я рад, что вы хорошо выглядите. Как ваше самочувствие?

– Быстро устаю, – отвечаю я и как бы в подтверждение своих слов зеваю. – Думаю, при травме головы такое бывает.

Мы находим в кафе свободный столик и устраиваемся, отгородившись друг от друга меню. Это не то кафе, где мы с Ларой когда-то наблюдали за птицей, но я все равно смотрю в окно и почти вскрикиваю, увидев Северин. Та шагает в мою сторону в своей обычной черной тунике. Она поворачивает голову и холодно смотрит на меня, затем идет себе дальше, прочь от кафе. Что это значит? Она вернулась? Она остается – или это она прощается со мной?

– Я так рад, что вы согласились встретиться со мной, – внезапно говорит Гордон и откладывает меню. Я заставляю себя переключить внимание на него, хотя меня так и подмывает вытянуть шею и проверить, ушла Северин или нет. – Я не думал, что вы согласитесь. Мне следовало знать, что вы не станете винить меня за… за любые сложности между вами и Каро.

– Сложности, – я тоже кладу меню. – Сложности, Гордон? Вы это так называете? Она пыталась убить меня. Она подмешала мне в вино «Рогипнол» и почти достигла своей цели. Прошу меня извинить, но я нахожу слово «сложности» не совсем уместным.

– Никаких улик нет. – Он пытается смотреть мне в глаза, но даже его легендарная сталь подрагивает.

– Так мне сказали. Но это еще не значит, что этого не было. Если вы слышали запись…

– Я слышал, – говорит Гордон и отворачивается.

– Кто… – начинаю я, но тут к нашему столику подходит официантка – пухлая брюнетка. Даже когда она говорит, ее лицо светится улыбкой. Не понимаю, с чего это она такая счастливая на работе? Это действует на нервы. Как только она уходит, я вновь ловлю на себе пристальный взгляд Гордона.

– Вы сердитесь на меня? – мягко спрашивает он.

– Да.

– Потому что я защищаю ее? Но ведь она моя дочь. И пока нет доказательств обратного, я вынужден верить ей. – Гордон объясняет это так, как будто мы с ним обсуждаем тонкости юридического договора.

– Это так необходимо? – Я задумываюсь. – Возможно. Не знаю. Как бы вы поступили, если б улики были, но она утверждала, что они сфабрикованы?

Гордон пожимает плечами. На его губах играет слабая улыбка, которая мне не совсем понятна.

– Впрочем, я сержусь на вас не из-за этого.

– Тогда из-за чего же?

Я поражаюсь его самообладанию.

– В том, как она себя ведет, есть ваша вина. Вас и вашей жены. Вы тоже частично несете за это ответственность. Иначе откуда в ней такая уверенность, что подобное поведение допустимо? Где были проведены границы, когда она росла? Вы развелись, а затем ощутили свою вину; вы позволили ей уйти от наказания за убийство, а потом безнаказанность перестала быть метафорой. – Я умолкаю и беру стакан с водой. После моей гневной тирады меня слегка трясет. Я понятия не имела, какие слова слетят с моих губ. Неужели это и есть то, что я чувствую по этому поводу? Неужели я действительно обвиняю его?

Гордон печально смотрит на меня и молчит. Молчание это начинает затягиваться. Я ловлю себя на том, что, затаив дыхание, жду, как он отреагирует. По идее, мне должно быть все равно, что Гордон думает обо мне, но, как видно, не все равно. Наконец он вздыхает:

– Не могу сказать, что я целиком и полностью с вами согласен, но я уважаю ваше право на свое мнение. В любом случае, если честно, мне вряд ли станет от любых ваших слов больнее, чем сейчас, – говорит он. И в этот момент я действительно вижу в его глазах боль.

– Видите ли, – отвечаю я, секунду помолчав, – я не уверена, что все так просто.

Заметив, что я смягчилась, Гордон понимающе кивает. Между тем к нашему столу вернулась официантка с напитками. Ее лицо светится все той же улыбкой. Неужели у нее никогда не болят щеки?

– Есть одна вещь, которую я хотел бы сообщить вам прежде, чем она станет всеобщим достоянием, – говорит Гордон, помешивая молоко в своем кофе.

– Что именно?

– Каро временно отстранена от работы в фирме «Хафт и Вейл».

Я резко поднимаю на него глаза. Увидев мою реакцию, он грустно улыбается.

– Но почему? – устало спрашиваю я, так как он молчит.

Гордон делает глоток кофе.

– Как я уже сказал, мне дали прослушать запись. Вернее, дал французский детектив, очень даже проницательный тип. – Гордон пожимает плечами. Я же мысленно показываю Модану большой палец. – Наша фирма не может позволить себе игнорировать обвинения в адрес работников, тем более когда процесс отбора партнеров идет полным ходом. Я бы поступил точно так же по отношению к любому другому работнику. И не намерен делать для Каро никаких исключений.

– Вы поставили в известность управляющий комитет? – Подозреваю, что от неожиданности мои глаза вылезли из орбит.

– Да, я был обязан это сделать. – Подозреваю, что так оно и было, но ведь Каро… его собственная дочь… Я пытаюсь осмыслить тот факт, что Гордон доложил управляющему комитету об обвинениях в адрес дочери. Сколько же мужества нужно иметь! – Поэтому мы тщательно пересмотрели дело Даррена Лукаса, и на данный момент все обвинения с него сняты.

– А Каро?

– Против нее всплывают все новые и новые улики. И пока расследование не завершится, она временно отстранена от работы. – Гордон вновь на мгновение умолкает. – Она утверждает, что все улики сфабрикованы. Так что, думаю, через какое-то время у меня будет ответ на ваш вопрос.

Сама не знаю почему, но я смеюсь. А в следующий момент Гордон присоединяется ко мне с парой не совсем искренних смешков. В общем, мое самое заветное желание исполнилось: Каро как своих ушей не видать партнерства в фирме «Хафт и Вейл» – и, похоже, ни в одной другой. Не знаю даже, как она сумеет примириться с этим фактом. Впервые в жизни путь ей преградила граница, которую она не имеет права ни передвинуть, ни переступить. Внезапно меня посещает мысль: запятнавший себя юрист вряд ли может надеяться на то, что грязным слухам, которые она распускает, кто-то поверит. Я пытаюсь представить опозоренную Каро, профукавшую свою звездную карьеру, лишившуюся возможности плести интриги, – и, к своему удивлению, представляю себе беззащитного птенца.

– Вообще-то это совсем не смешно, – печально говорит Гордон, когда наш смех стихает.

– Да, – серьезно говорю я. В моей голове крепко засели две этих картинки: Северин и птенец. – Я знаю.

Мы с Томом лежим в постели в темноте его спальни. У него здесь плотные, не пропускающие света жалюзи. Эта идея понравилась ему еще в Бостоне, и он привез ее с собой в Лондон. В комнате царит кромешная тьма. Но я комфортно чувствую себя в ней. Я привыкла воспринимать ее, как и просто существовать. Пальцы Тома лениво скользят по моей руке, от плеча до локтя. Те обещания ласки, которые всегда таили в себе его объятия, здесь, в спальне, становятся реальностью. Он прикасается ко мне так, как мне нравится больше всего: крепко и смело, но без излишнего нажима. От его прикосновений у меня кружится голова. Они также дарят мне ощущение безопасности.

Я знаю, что просто обязана сказать ему. И не могу придумать ничего другого, кроме как честно признаться ему.

– Я вижу Северин, – выпаливаю я. Рука Тома на миг замирает, затем возобновляет свой маршрут, хотя и чуть медленнее. – Не в том смысле, что я по-настоящему ее вижу. Только не подумай, что это что-то вроде «Шестого чувства»… но я ее вижу. С того момента, как ты сказал мне, что ее нашли в колодце. Вначале я видела ее кости, ее череп, но теперь я вижу ее всю. После того как я ударилась головой, она на какое-то время пропала, но затем снова вернулась. – Том молчит. – Ты считаешь меня сумасшедшей?

– Есть немного, – говорит он, но я слышу улыбку в его голосе.

– В таком случае Тео ты не видишь.

– Нет. – Том какое-то время молчит, а его пальцы застывают в неподвижности. Моя кожа тотчас просит их вернуться; даже мои кости. – Скорее… иногда я замечаю его отсутствие. И стоит это заметить, как от этого ощущения трудно избавиться: я вижу перед собой пустое пространство, которое должен занимать он, – поясняет Том, и я скорее слышу, нежели вижу на его лице печальную улыбку. – Наверное, мне просто не хватает твоего воображения, чтобы его заполнить.

Мы лежим, завернутые в надежный кокон темноты, и я думаю о его словах. Неужели я просто заполняю пустое пространство? Но ведь Северин никогда не была частью моего мира, моего круга друзей. Объяснение Тома звучит не слишком убедительно, хотя крупица истины в нем наверняка есть.

– Она говорит с тобой? – внезапно спрашивает Том.

– Нет. – Разве только однажды, по одному крайне важному поводу. – Обычно она загадочно молчит.

Он негромко смеется:

– Думаю, Северин по достоинству оценила бы твое описание. Похоже, ты воспроизвела ее идеальным образом. – Его пальцы снова приходят в движение. – Хотя, если честно, это довольно странно. Я не замечал, чтобы вы с ней тогда подружились или типа того…

– Даже близко такого не было.

– Тем более странно, что именно ты из всех нас так зациклилась на ней.

– Думаю, для психоаналитика тут широкое поле деятельности, – говорю я с легкой усмешкой, хотя на самом деле жду, что он скажет в ответ. В конце концов – это главный момент разговора.

Том молчит. Подобная сдержанность не в его духе.

– Ты хочешь с кем-то поговорить об этом? – спрашивает он наконец.

Я не ожидала от него этого вопроса. Он заставляет меня задуматься.

– Вообще-то нет. Это, конечно, не нормально, но, с другой стороны, и не проблема. Я уже к ней… привыкла. – В смысле, я привыкла к Северин. Хотелось бы думать, что и она тоже привыкла ко мне.

Том задумчиво молчит. Теперь его пальцы скользят по моему бедру – вернее, вдоль всего моего бока, от подмышки и почти до колена.

– В таком случае не вижу проблемы. – Я молча улыбаюсь себе. Спасибо ему за его прагматизм. – Кстати, а сейчас она здесь?

– Нет, – говорю я, хотя, если честно, в такой темноте нельзя быть ни в чем уверенной.

– Отлично. – К движению его пальцев прибавляется движение его бедер. – Зрители мне не нужны.

Прекрасная лента времени постоянно скользит у меня между пальцами.

Мы встречаемся с Ларой и Аленом, с Себом и Алиной. Когда мы вместе, мы не вспоминаем о той неделе во Франции и не говорим о Каро. На какое-то время это становится весьма скользкой темой, которую мы все избегаем, этаким пятном на наших воспоминаниях, от которого мы стыдливо отводим глаза. На нас всех лежит вина. Мы все подозревали друг друга, так что незапятнанных среди нас нет. Но жизнь продолжается, и со временем у нас появляются новые темы для разговоров. Кроме того, никто не видит Каро. Я вижу Северин, но точно знаю, что я такая одна. Время от времени я замечаю, что Том не видит Тео.

Мы с Томом разговариваем про Францию, про Северин. Нам обоим страшно, что когда-нибудь кто-нибудь по ту сторону Ла-Манша решит порыться в папках с нераскрытыми уголовными делами и возобновит расследование. Я точно знаю: у полиции никогда не будет достаточно улик, чтобы доказать вину Каро. Новое расследование – это лишь месяцы очередной нервотрепки и никакого удовлетворительного результата. Впрочем, нынешний результат тоже нельзя назвать удовлетворительным, но это какой-никакой результат: в конце концов Даррен Лукас обратился в полицию, и Каро признали виновной в мошенничестве. Правда, срок дали условный. Безусловно, это не срок за убийство и даже не за покушение на убийство. Но она больше никогда не сможет заниматься юридической практикой, ей никогда не стать партнером в фирме ее отца. Себ же порвал с ней всякие отношения. Так что некая, пусть даже косвенная, справедливость все же восторжествовала, что, по-моему, очень даже ей подходит. Не знаю, где она сейчас и чем занимается. Я больше не думаю про того птенца.

И вдруг однажды я вижу ее в зале ожидания аэропорта. Я сижу в кресле, склонившись над моим телефоном и пытаясь поймать вай-фай, как вдруг Каро садится рядом со мной.

– Привет, Кейт! – говорит она. Я вскидываю голову и вижу ее.

– Каро…

От неожиданности я разеваю рот. Ее имя соскальзывает с моего языка, прежде чем я успеваю его прикусить. Каро хоть и не в деловом костюме – на ней джинсы и блейзер, – но выглядит стильно. Она как будто стала старше, но, как всегда, стройна. А ее волосы чуть более яркого оттенка, чем я помню.

– Ты, конечно, не хочешь говорить со мной… – начинает она. И на ее высоких скулах выступает румянец.

– Не хочу. Уходи.

– Я лишь…

Но я, прежде чем она успевает договорить, хватаю свою сумку и вскакиваю с кресла. Я не хочу тратить на нее даже крупицу моей душевной энергии. Я даже не говорю Тому, что видела ее. Не хочу, чтобы она отняла даже пару секунд моего времени. Больше я ее не вижу.

В отличие от Северин. Если я когда-то и надеялась на то, что, как только этот случай будет «раскрыт», она оставит меня в покое – развернется и, счастливая, уйдет прочь (нет, счастливая – это вряд ли, но, по крайней мере, довольная), навстречу яркому свету, или же медленно растворится в утреннем тумане, который исчезает вместе с восходом солнца, – так вот, даже если я на это надеялась, этого не случилось. Северин по-прежнему рядом.

Хотя, пожалуй, не так часто, как раньше. Любопытно отметить, что возбуждает в ней интерес. В целом наша с Томом семейная жизнь ее не трогает. Когда у нас появляются дети, ее рядом нет. Куда чаще ее появления можно ожидать, когда я на работе или там, где мне не хочется быть. Например, на родительском собрании в школе, куда ходят наши близнецы. Том считает, что это реакция на стресс, на что я с жаром возражаю, что рождение близнецов было самым большим стрессом в моей жизни, но где, черт возьми, она была в те мгновения? Однако Том лишь с улыбкой качает головой:

– Я имел в виду другой стресс.

У него многие вещи теперь вызывают улыбку. А порой даже смех. Мы с ним оба смеемся чаще. Не могу даже вспомнить, смеялась ли я когда-нибудь в моей жизни столько, сколько сейчас. Наверное, причиной всему близнецы и тот возраст, в котором они сейчас пребывают. Они все понимают буквально, для них не существует оттенков. Ирония и цинизм выше их понимания. Они заставили нас убрать эти вещи с глаз подальше, а вместо этого извлечь преувеличенную вежливость и готовность к смеху. Они сделали нас такими, какими мы хотели бы быть в их глазах, – добрыми, понимающими. От этого порой жутко устаешь, но мы точно стали добрее.

От фирмы «Ченнинг и Ко» я тоже жутко устаю. Теперь нас семь человек в просторных кабинетах. На всякий случай у нас в шкафу стоят бокалы для шампанского, чтобы всегда можно было отпраздновать новый контракт. Пол, похоже, доволен тем, что остался, хотя его знаменитые перепады настроения никуда не делись. Гордон Фарроу взял на себя обязанности неофициального ментора нашей фирмы. Хотя бы раз в месяц мы с ним встречаемся за обедом или ужином, а иногда даже чаще. Мы не говорим с ним про Каро. Иногда я ловлю себя на том, что он стал мне кем-то вроде отца. Да, но видит ли он во мне дочь? Впрочем, мне хватает мудрости не стремиться к симметрии в отношениях…

Прекрасная лента времени скользит между моими пальцами – и на всем ее протяжении рядом со мной легкой походкой шагает изящная, загорелая девушка. Ее темные глаза как будто вбирают в себя все, но ничего не отражают. И я никогда не вижу ее улыбки.