43

Расследование, и без того скоротечное, официально закрыли. Эрен с Морганом сторонились друг друга. Морган даже не смотрел в его сторону. У Эрена было такое чувство, будто его предал единственный в жизни друг. Никто ему не верил, да, может быть, он и сам себе больше не верил. Ведь у него не осталось подозреваемых – по крайней мере, пока. Он уже начал подумывать: а вдруг и вправду мистер Джефферис был мрачным человеком и жизнь у него была мрачная, вдруг мистер Джефферис только и думал, как бы поскорее покончить с собой. Эрен с жаром взялся за учебу, ведь он и так много пропустил, все свободное время у него уходило на расследование, а теперь – все коту под хвост и надо срочно догонять одноклассников. Сам себе он казался глупцом, и ему было очень стыдно.

В школе он ни с кем не общался. Издалека наблюдал, как Морган предпринимает новые шаги к славе. Организовал музыкальную группу. Другие ученики, да и учителя тоже, вели себя как обычно, словно ничего необычного в школе и не происходило.

Школьное руководство вызвало отца, и они все вместе решили, что Эрену нужно сходить к психотерапевту, и он безропотно подчинился. Во время сеансов он много говорил, так много он нигде не разговаривал, но о том, что случилось с мистером Джефферисом, не обмолвился ни единым словом. Психотерапевт ему очень понравился; это был молодой человек по имени Саймон, его рекомендовали учителя. Чтобы вынудить Эрена анализировать свои мысли и поведение, Саймон вечно придумывал всякие забавные фокусы. И Эрен частенько с любовью вспоминал эти сеансы.

Рождество прошло без особых событий. Эрен сидел за столом с отцом, с родственниками тети и с бабушкой. Шутил и смеялся со своими ровесниками, двоюродными братьями и сестрами. О Моргане не было известий, и Эрен даже порадовался этому. Может быть, у него начнется новая жизнь. Он положил на тарелку еще индейки с капустой. Эрен очень любил капусту.

Близился тысяча девятьсот девяносто третий год, и в последний вечер старого года Эрен с отцом пошли на пляж, жевали там чипсы, ждали, когда наступит Новый год. Было ужасно холодно, волны лизали бархатный песок. Они гуляли по берегу, прошли миль пять, оставляя на берегу следы.

В конце января Эрен стал подрабатывать разносчиком газет. Месяц выдался очень холодным, он каждое утро выходил из дома, шагал по снегу и разносил людям газеты. Всего ему надо было доставить газеты по пятидесяти пяти адресам. Чтобы время бежало быстрее, он много размышлял.

Но о том он больше совсем не думал. Саймон говорил, что душа человека – это настоящее чудо, пусть сейчас она болит, настанет время, когда он и думать перестанет о трагедии. Просто забудет? Да нет, не забудет, она навсегда останется с ним, но в повседневной жизни не будет о ней вспоминать.

И ему уже казалось, будто все позади, можно жить дальше. Весь мир ведь живет, почему он не может? Утреннее солнце в январском воздухе светило так ярко; казалось, лучи его могут испепелить все плохое, что было в прошлом. Вот почему, явившись в первую субботу февраля к владельцу киоска за газетами, он был ошарашен, когда мистер Перкинс сообщил ему новый адрес, куда нужно доставить газету. Этот адрес Эрен прекрасно знал. Там стоял ветхий дом мистера Джеффериса.

Отправляясь на маршрут, Эрен об этом почти не думал, но, когда завернул за угол и вышел к дому мистера Джеффериса, ноги его как будто отяжелели. Каждый шаг давался ему с трудом. Чтобы добраться до этого дома, пришлось бороться с самим собой, а сунув наконец газету в щель почтового ящика, он застыл, печально глядя на дом.

Газета с резким стуком ударилась о дно почтового ящика. Залаяла собака, послышался голос немолодой уже дамы, которая шикнула на нее. Не успел Эрен повернуться и уйти, как она открыла дверь.

– Ну здравствуй, милый мой, – сказала она, нисколько не удивляясь, обнаружив его у двери всего в снегу.

– Простите, мэм, – сказал Эрен, – я… понимаете, я когда-то знал человека, который жил в этом доме. Он был моим учителем.

Пожилая женщина улыбнулась.

– Ты имеешь в виду Джорджа? – спросила она.

Эрен удивился.

– Мм… да, мэм. Простите, а откуда вы его знаете?

– Бедный малыш, да ведь я его мамаша, черт бы меня побрал, – ответила старушка, смеясь, в то время как кокер-спаниель просунул голову в щель, держа в зубах свернутую газету. – Ну-ка зайди, выпьешь чашечку чаю. Замерз небось до смерти, бедняжка.

– Спасибо, мэм, но мне нельзя. Надо газеты разносить. – Он кивнул на полную газет сумку.

Старушка покачала головой:

– Чепуха. Никто не помрет, подумаешь, прочитают эти поганые новости чуточку позже. Подождут, подождут.

И не успел Эрен опомниться, как оказался в домике. В нем странно пахло – не сказать, что неприятно, но как-то чудно, а внутри все было так, как и полагается в доме, где живут старики да старушки. Довольно тесно, пол застелен истертым ковром, который некогда, видимо, был красного цвета. Эрен разглядел крохотную кухоньку, сразу за гостиной – шкафчики были забиты всякими вещицами, наставленными друг на друга. Гостиная тоже совсем крохотная: в ней поместилось два довольно уродливых дивана, обитых коричневой тканью, и стул. Эрен сел на диван и поставил сумку рядом.

«Что я здесь делаю?»

– Вот и хорошо, – сказала старушка. – Значит, чашечку чаю, не против?

– Я не пью чай, мэм, – виноватым голосом отозвался Эрен.

Старушка засмеялась.

– Ничего, выпьешь, – сказала она, отправляясь на кухню.

Эрен огляделся. Трудно было поверить, что когда-то здесь жил мистер Джефферис. Все здесь такое… старое. Он посмотрел на свое отражение в экране маленького телевизора. На лице написано, что он здесь не в своей тарелке. Да и в самом деле неуютно. Не хотелось смотреть самому себе в глаза, и он стал разглядывать стеклянный кофейный столик. На нем лежало несколько журналов светской хроники и газета с незаконченным кроссвордом.

Раздался бой настенных часов.

Прошло еще несколько минут, и старушка вернулась. Дрожащей рукой протянула Эрену чашку с блюдечком. Эрен улыбнулся, и она снова вышла на кухню – за своей чашкой.

– Так как, ты сказал, тебя зовут, милый мой? – спросила она, вернувшись, и медленно опустилась в кресло.

Язык Эрена оказался быстрее, чем мозги.

– Морган Шеппард, – брякнул он.

Мать мистера Джеффериса могла слышать его имя. Не факт, конечно, но Эрен и так попал в неудобное положение – не хотелось выпячивать тот факт, что он первым обнаружил тело ее сына.

– Морган, значит. Хорошее имя. И ты был учеником моего Джорджа? – спросила старушка, поднесла чашку к губам и отхлебнула.

– Да. Я был в его математическом классе. Я… Я хочу сказать… мне очень жаль, что все так вышло.

Женщина поставила чашку на стол и улыбнулась:

– Что случилось, то случилось, тут уж ничего не поделаешь, милый мой. Тут уж никто не виноват, тем более ты. Вижу, ты сильно переживаешь, больше других. Я имею в виду всех вас, детишек. Упаси бог увидеть такое, да еще в твоем возрасте. Сколько тебе лет, милый?

– Одиннадцать, – ответил Эрен и тоже отпил чай, проглотил, быстро поставил чашку и решил больше к ней не прикасаться.

Он кашлянул:

– Через два месяца будет двенадцать.

– Ты еще совсем ребенок, – сказала старушка, и печальный голос ее надломился. – Ах, милый мой, какой ужас! Но что поделаешь, мы должны жить дальше. Что же еще остается?

– А можно я задам вам один вопрос? – спросил Эрен.

– Можно, конечно. Спрашивай что захочешь.

Эрен заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

– А вы… А вы знаете, почему мистер Джеф… то есть Джордж… почему он это сделал?

Женщина поджала губы и снова взялась за чашку.

– Никто этого не знает, милый мой. Это проклятие… проклятие всех, кто оказался на обочине. Но могу сказать тебе, зачем он это сделал. Мне кажется, он сделал это потому, что не видел другого выхода. В мире существует два сорта людей, и обычно сам не догадываешься, к какому относишься ты, пока не становится слишком поздно.

– Два сорта людей?

– Да. Скажем, ты бежишь через лес. Кругом темно, а ты заблудился, не знаешь, где оказался. Знаешь только, что дом твой далеко и все, кого ты любишь, тоже далеко. И ты бежишь, бежишь… потому что за тобой гонятся страшные, свирепые чудовища. И ты все бежишь без остановки, потому что не хочешь, чтобы чудища тебя догнали. И вот лес редеет, и ты вдруг выбегаешь на опушку. Начинается подъем, ты бежишь вверх и оказываешься на вершине скалы. Поворачиваешься и видишь, что чудовища эти выходят из лесу. Деваться тебе некуда. Мимо них не пройти. Ты оглядываешься, а там, внизу, только острые скалы и бурное море. Чудовища медленно подползают к тебе, они уже близко. Перед тобой два пути: сдаться – и тогда чудовища схватят тебя и сделают с тобой все, что им взбредет в голову, или прыгнуть со скалы – и тогда ты разобьешься о скалы или погибнешь в волнах.

– И мистер Джефферис прыгнул?

Женщина посмотрела на него взглядом умудренных опытом глаз. Казалось, она сейчас заплачет. Но старушка быстро взяла себя в руки и снова отхлебнула из чашки.

– Да. Джордж прыгнул. Фигурально, конечно. Это метафора… ты ведь знаешь, что такое метафора?

– Да. Это когда говоришь об одном, а имеешь в виду другое.

– Верно. Ты умный мальчик. И Джордж учил тебя хорошо.

Эрен не стал напоминать ей, что мистер Джефферис преподавал математику, а про метафоры он узнал на уроках совсем другого учителя.

– У Джорджа были в голове свои чудовища?

Женщина усмехнулась – довольно мрачно и вместе с тем добродушно.

– У всех есть свои чудовища, милый мой. Даже у меня. И даже у тебя. Нас всегда кто-то преследует в густом лесу, даже если мы не хотим признаваться в этом. Но я отвечу на твой вопрос: да, у Джорджа были свои чудовища. И они в конце концов догнали его.

– А что это были за чудовища?

Услышав этот вопрос, старушка даже отпрянула.

– Вы меня простите, если я показался вам бестактным, – быстро проговорил Эрен. – Но… кажется, мне очень нужно знать – почему… Понимаете, почему человек делает с собой такое.

Старушка откинулась на спинку кресла и посмотрела ему в глаза:

– Я уже забываю, что такое одиннадцать лет. Я прожила восемь таких жизней. Кстати, вот что мне пришло в голову. Когда-то и я была любопытной. Но погоди, жизнь выбьет из тебя эту дурь. На самом деле Джордж был очень одиноким человеком. Всю жизнь прожил здесь со мной. Он любил говорить, что хочет обо мне заботиться, хочет, чтобы я ни в чем не нуждалась. Но он совсем забыл, что у него должна быть и своя жизнь. У него никогда не было девушки. Он часто повторял, что ему никто не нужен, но я-то видела в его глазах тоску одиночества, она жила там постоянно. Работу свою он любил. Джордж всегда хотел быть учителем. Он всего себя отдавал работе. Приходил домой, проверял тетрадки, потом смотрел телевизор, спортивные передачи. Видишь ли, с этого все и началось. Он стал делать ставки, на все виды спорта – футбол, регби, крикет. В крикете он даже правил не знал, но ставки все равно делал. А потом пошли лошади. В пункт приема ставок он ходил по воскресеньям. Там и связался с дурной компанией. И скоро игра его совсем затянула. Появилась зависимость. А это, милый мой, болезнь неизлечимая, как рак, но она хитра и обманчива: ты все время думаешь, что тебе самому этого хочется. Я пыталась поговорить с Джорджем, но куда там, болезнь оказалась сильней. Он залезал в долги, причем брал деньги у дурных людей, все надеялся отыграться. Конечно, ничего не вышло. Все время проигрывал. В конце концов проигрался в пух и прах. Сюда стали шастать какие-то люди, прямо к нам домой. Отвратительные типы. Словно сошли с экранов кино. Мерзкая публика. Они угрожали Джорджу, избивали его, и я ничего не могла поделать. Один приходил особенно часто. Со мной все старался держаться вежливо, если можно так выразиться. Я даже подумала, что он совсем другой, не такой, как остальные. Но однажды вечером, совсем уже поздно, я услышала, как он явился и стал угрожать Джорджу. Джордж, конечно, не мог ничего поделать, но я же не такая дура, я понимала: надо что-то предпринять, но чтобы все было по закону. И в следующий раз, когда этот человек появился, я заставила Джорджа сесть за стол со мной рядом. Пригласила этого человека тоже сесть, чтобы можно было спокойно все обсудить. Он сел, но вид у него был очень недовольный. Впрочем, оба были недовольны. И я сказала: «Послушайте, Джордж, и вы, Мартин, вам надо просто разобраться…»

Эрен похолодел. По спине побежали мурашки. Через мгновение он понял, в чем дело, его как обухом по голове хватило. Женщина продолжала рассказывать, но он ее больше не слышал. Что она сказала?.. Не могла ли она ошибиться?

– Простите меня, мэм… – Губы дрожали, он с трудом выговаривал слова. – Как, вы сказали, зовут этого человека?

– Что? Ах да… Мартин. Да. Я-то думала, что он хороший, не такой, как те остальные. А он оказался хуже всех.

У Эрена кружилась голова. Это же тот человек! Который убирал в коридоре идиотской машинкой. В униформе уборщика. Их новый уборщик. Его тоже зовут Мартин.

Не помня себя, он встал. Старушка продолжала что-то говорить.

– Простите, мне надо идти, – перебил он ее.

Старушка смотрела на него обескураженно.

– Ну хорошо, милый мой… Приятно было познакомиться.

Эрен вышел из комнаты, быстро прошел по коротенькому коридорчику – она не успела даже встать.

– Приходи, когда захочешь, в любое время, – крикнула она ему в спину. – Морган… какое хорошее имя…

Он уже стоял за дверью, поскорее натягивая пальтишко, – на улице было очень холодно.

Только он завернул за угол, как его вырвало на снег.

На большой перемене Эрен нашел Моргана в актовом зале. Он стоял на сцене со своей группой – получилась весьма пестрая компания подростков, собравшихся вместе от нечего делать. Толстячок с гитарой, девица с довольно тупым лицом за ударными. И Морган – конечно, солист и руководитель группы.

На сцене стоял страшный грохот, но Морган это музицирование остановил. Он подошел к толстячку, державшему гитару в коротеньких, пухлых ручках.

– Эрик, что ты играешь? Ты же совершенно не слушаешь ритм!

– Извини, Морган, – прогундосил тот.

– Ты хоть помнишь, что надо играть?

– Ну помню.

– Ладно… ты меня, Эрик, извини, но на гитаре нужно учиться играть.

– Думаешь?

– Прости, дружок. Тебе надо было сесть за ударные. Там все проще, стучи себе, и все будет замечательно.

Морган повернулся к девице за ударной установкой и подмигнул ей:

– А у тебя, Кларис, здорово получается.

Эрен громко откашлялся. Морган и его команда повернулись к нему. Морган, увидев Эрена, скорчил кислую гримасу. Ничего другого Эрен от него и не ждал.

Но Морган, похоже, решил покориться судьбе и хлопнул в ладоши:

– Так, перекур пять минут. И не вздумай жевать шоколад, слышишь, Эрик?

Группа в составе двух музыкантов недовольно что-то промычала и отправилась за кулисы. Морган спрыгнул со сцены и подошел к Эрену.

– Кого я вижу, неужели это Эрен? – сказал он, смерив друга взглядом.

– Да, – ответил Эрен.

– И как тебе моя группа? Еще немного – и обо мне заговорят. Мы произведем настоящий фурор. Знаешь, как мы ее назвали? «Грядущее курсивом».

– В смысле – выделено курсивом на афише?

– Нет. Два слова – «Грядущее курсивом», – повторил Морган, словно это само собой разумелось. – Если хочешь достичь успеха, название должно быть оригинальным. Оригинальным, понимаешь? Как «Блюр», например… или «АББА». Вообще-то, может, даже не «АББА»… или «Блюр», надо еще подумать об этом.

Эрен улыбнулся; он удивился, что Морган настолько искренен. Он совсем забыл, как ему не хватало затей и проектов Моргана, да и по самому Моргану он тоже соскучился.

– Ну, говори, чего пришел? – спросил Морган. – В двух словах, ты же видишь, я занят.

– Надо поговорить, – сказал Эрен.

Он быстро пересказал все, что узнал от матери мистера Джеффериса. Как ни странно, Морган заинтриговался, хотя настроен был все так же скептически.

– Я думал, Эрен, ты это давно забросил.

– Но согласись, все очень странно.

– Да этих Мартинов у нас в городе тысячи.

– Но тот тип был там. В тот самый день. Тот Мартин.

Морган почесал в затылке:

– В общем, да, думаю, все это странновато.

Эрен улыбнулся:

– Ты мне нужен, в последний раз. Если я ошибаюсь – плюну на это дело и забуду его навсегда. Призна́ю, что был неправ, и буду жить дальше. Но нам позарез нужно провернуть еще кое-что. В последний раз.

Морган оглянулся на сцену, на которой лежали инструменты и остальное имущество группы. Снова посмотрел на Эрена.

– Ладно, так уж и быть.

План был прост: проследить за Мартином, когда он пойдет из школы, до самого дома. Должны, должны же быть какие-то изобличающие улики, доказывающие, что именно он убил мистера Джеффериса. Эрен даже и не рассматривал возможности, что таких улик нет. Обязательно должно быть что-то, связывающее его с убийством. Эрен, как никогда раньше, был уверен в том, что вышел на человека, который совершил это преступление, и они с Морганом обязательно его поймают.

Но Морган отнюдь не был в этом уверен, зато его вдохновляла идея проникновения в чужой дом. Может быть, даже слишком.

Накануне вечером, перед тем как отправиться следить за Мартином, оба друга сидели в комнате Эрена. Морган играл в видеоигру, а Эрен что-то искал под кроватью.

– Я же помню, что видел их где-то здесь, – пробормотал он.

А искал он трубки портативного радиотелефона, который подарила ему тетя на Рождество. Тогда он и думать забыл о них, не с кем было переговариваться. Но теперь, казалось, без них никуда. Что за слежка, если нет нормального технического обеспечения?

– А в буфете смотрел? – спросил Морган, хотя сам и с места не сдвинулся, чтобы помочь.

– Ага, – ответил Эрен, вылез из-под кровати и плюхнулся на нее. – Наверное, на чердаке.

Он наблюдал, как играет Морган, пока не услышал, что отец отправляется в паб. Он всегда это делал по четвергам, после того как умерла мама. В восемь часов вечера – и ни минутой позже.

– Пошли, Морган, мне нужна твоя помощь, – сказал Эрен.

Всю дорогу Морган стонал, поскольку друг подрядил его тащить на себе наверх стремянку. Минут через пять, заработав несколько синяков, Эрен установил стремянку на лестничной площадке под люком на чердак.

Он сходил в отцовскую комнату, нашел в шкафу с инструментами два фонарика. Бросил один Моргану.

– Значит, радиотелефон должен лежать в синей такой пластмассовой коробке.

Морган заулыбался:

– Есть, командир! – и отдал честь.

Эрен рассмеялся. Да, он точно соскучился по этой ни на что не похожей незрелости Моргана.

Эрен вскарабкался по стремянке, толкнул люк, он подался. На чердаке было темно, хоть глаз выколи. Эрен посветил. Луч фонаря пронизал темноту, и рядом с люком, как по волшебству, возникло несколько коробок. Но синих среди них не оказалось. Он посмотрел на стоящего внизу Моргана.

– Придется лезть дальше. А ты стой там и держи стремянку.

Морган засмеялся:

– Ты серьезно думаешь, что я буду здесь скучать, пока ты там получаешь удовольствие?

– Да тут ничего интересного, Морган, чердак как чердак.

Но Морган не послушался и тоже полез вверх. Стремянка была не очень высокой, и проникнуть на чердак оказалось не так-то просто. Эрен зацепился за края люка локтями, повисел, подтянулся и закинул ноги внутрь. А потом помог залезть и Моргану.

Два ярких луча заметались по чердаку, мальчики осматривали все, что попадалось в поле зрения. На чердаке царил ужасный беспорядок, особенно много было картонных коробок, использованных при переезде и стоящих рядами одна на другой. Эрен даже представить не мог, что у них с отцом так много хлама. Но главное – синих коробок с телефонами нигде не было видно. Стараясь не удариться головой о деревянные балки, он подобрался к очередной груде.

Луч Моргана осветил кучу хлама. Он увидел большой экран, подошел и ткнул в него ногой.

– Это что, телевизор или монитор от компьютера?

Эрен не обратил внимания на вопрос, сунул фонарик в рот и стал сдвигать кучу коробок. За ними и нашел синюю коробку, погребенную под такой огромной кучей других, какой он прежде не видывал.

Морган озирался, и Эрен боковым зрением видел, как пляшет луч его фонарика в темноте. Эрен принялся переставлять коробки, желая добраться до нужной стопки. Понадобилось минут десять, чтобы снять все коробки и достать синюю. Он совсем выдохся, руки болели, и можно было представить, что с ними будет утром. Эрен открыл крышку и увидел пакет с двумя радиотелефонами, которые так и лежали в непроницаемой пластмассовой утробе. Эрен достал их и уже ждал, что в душе зазвенят радостные фанфары как награда за перенесенные мучения. Но до слуха донеслось только одно слово.

– Эрен!

Голос Моргана, но совсем не такой, как недавно, не возбужденный, не исполненный энтузиазма. Напротив, какой-то… встревоженный.

Эрен оглянулся, но Моргана нигде не было видно. Только зарево света над бесконечным морем коробок.

– Эрен, иди-ка сюда.

Эрен стал пробираться по чердаку, начиная тревожиться, наконец в самом дальнем и темном углу нашел Моргана; фонарик тот установил на старом деревянном сундуке.

– Ну что еще? – спросил Эрен, стараясь отогнать тревогу.

Морган посмотрел на него, потом снова уставился на сундук.

Эрен тоже уставился на сундук.

Сундук как сундук, старый, довольно хлипкий. На крышке масляной краской выведены облупившиеся и выцветшие буквы: «Лиллит».

– Так звали твою мать, верно? – спросил Морган.

Эрен молча кивнул. Раньше он этого сундука не видел, даже не знал о его существовании. Отец о нем ничего не говорил, хотя и обмолвился как-то, что все мамины вещи они оставили на старом месте, когда переезжали. И добавил, что эти вещи наводят на него слишком грустные воспоминания, поэтому он их и не взял с собой. А тут, оказывается, сюрприз. Сундук, а на нем – имя матери.

Эрен опустился перед сундуком на колени, провел рукой по крышке. И это прикосновение пробудило в нем воспоминания: он сразу представил ее ласковые руки, нежные объятия. Ощущение близости к ней, вот что пробудил деревянный сундук, о котором ему ничего не было известно. Эрен вспомнил день, когда она ушла. Она вышла из дома, сказала, что скоро придет, но так и не вернулась. Нет, она, конечно, не могла знать, что такое случится. Не могла предвидеть, что машина на большой скорости свернет на тротуар и собьет ее. Говорили, что умерла она «почти мгновенно». Отца несколько утешало это «мгновенно», зато Эрена страшно пугало слово «почти».

А сейчас, в темноте чердака, освещенного лучами двух фонариков, он чувствовал себя маленьким мальчиком, у которого отняли мать.

Он попробовал открыть сундук, но крышку заело. Он осветил щель между крышкой и корпусом, пытаясь найти замок. Скважины для ключа не обнаружил, зато увидел три барабанчика с цифрами от нуля до девяти и вздохнул.

– Цифровой замок, – сказал Эрен, глядя вслед за лучом туда, где, как он полагал, сидел Морган. – Нужен шифр из трех цифр.

– А если попробовать догадаться? Или набирать любые комбинации? – предложил Морган.

Эрен понимал, что друг старается дать полезный совет, но все равно прозвучало глупо.

– Три колесика. На каждом по десять цифр. Выходит, тысяча комбинаций.

– Ого! – Морган быстро осветил свое лицо фонариком, чтобы продемонстрировать удивление. – Когда ты успел подсчитать?

Эрен снова вздохнул:

– Вообще-то, мы это делали утром на математике.

– А-а… Да знаешь, я…

– …как всегда, не слушал, – закончил за него Эрен. – Я не удивляюсь.

Он посветил фонариком вокруг.

– Можно сломать замок. Надо поискать, наверняка здесь найдется что-нибудь подходящее.

Он встал и пошел к куче барахла, в которой Морган недавно ковырялся.

– Но если сломаем замок, твой папаша узнает, что мы сюда лазили, – сказал Морган.

– Мне наплевать.

В поисках чего-нибудь острого и прочного Эрен сдвинул в сторону огромный монитор.

– А вдруг там лежит что-то такое, что не для твоих глаз? Вдруг он неспроста прятал это от тебя?

– Мне плевать! – крикнул Эрен, круто повернулся к Моргану и направил луч фонаря ему в лицо, тот зажмурился.

– Это принадлежит моей матери. Я ее сын. И имею право знать, что там внутри.

– Ладно, ладно, – сказал Морган, отодвигая фонарь Эрена. – Просто гораздо легче открыть, если знаешь эти цифры. А вдруг твой отец записал их где-нибудь? Я, например, всегда записываю, чтобы не забыть.

– Записал, говоришь? – повторил Эрен, и в мозгу у него что-то щелкнуло.

– Ага. Как пароль в видеоигре.

Эрен снова ринулся к сундуку. Снова опустился перед ним на колени и стал ковыряться в замке.

– Ну-ка посвети, – сказал он.

Морган повиновался.

Эрен стал быстро крутить колесики. Может быть, это… Да нет, вряд ли. Это же бессмысленно. Но другого трехзначного числа в голову не приходило. Так-так, готово! Замок щелкнул и открылся.

Морган ошарашенно смотрел на него:

– Что ты набрал? Ты что, просто…

– Послушай, Морган. Может, тебе, чтобы не забывать, и надо все записывать. Но вспомни, какое трехзначное число, непонятно зачем написанное, мы с тобой недавно видели?

– Понятия не имею.

– Имеешь, дорогой. Три-девять-один! Вспомни, на доске! В кабинете мистера Джеффериса. В общем, код к этому замку был три-девять-один!

– Погоди, какой код, говоришь? – спросил Морган. – А при чем здесь это? С какой стати код к сундуку, стоящему у тебя на чердаке, оказался на доске у мистера Джеффериса?

– Не знаю, – сказал Эрен и взялся за крышку сундука, хотя по спине его бегали мурашки. – Не знаю, – повторил он.

Некоторое время он не двигался, просто держался обеими руками за крышку. «Как же так? – думал он. – Разве такое возможно?» Но это не может быть совпадением. Тысяча комбинаций, а совпала именно эта. Число, нацарапанное мелом на доске его погибшим учителем… ведь в этом сундуке могут храниться ответы на все вопросы, теснящиеся у него в голове, вот почему он не торопился открывать крышку.

Рядом послышался шорох. Морган пробрался поближе и тоже взялся за крышку. Он потянул вверх, и Эрен присоединился. Наконец крышка откинулась. Внутри сундука было темно.

Мальчики осветили его фонариками, опасаясь, что там окажется пусто. Но нет. Его наполовину заполняли бумаги, многие были сложены в пачки и скреплены скрепками. Еще там лежало несколько фотографий, и на них Эрен узнал улыбающуюся мать.

Эрен взял одну пачку, снял скрепку. Не торопясь стал просматривать. Это были письма матери к его отцу. Письма, исполненные горячей любви. Каждое начиналось словами «Любимый мой» и заканчивалось «твоя Лиллит». Письма были длинные, на целую страницу, а некоторые даже – на две или три. Там говорилось о том, как сильно мать любит отца, подробно описывались их встречи.

Эрен покраснел и прикрыл лицо ладонью, чтобы не заметил Морган, хотя как тут заметишь, в такой темноте? Ему казалось, он вторгается в область чего-то очень личного, но удержаться не мог. Он и не знал, что отец с матерью так страстно любили друг друга, хотя почему бы и нет, наверное, так все и было.

Он стал читать другое письмо.

Это письмо показалось ему странным. Сделает что? Что она такое совершила, чем нельзя гордиться? Он пробежал взглядом остаток письма, но больше ничего особенно интересного не обнаружил. Тогда он взялся за следующее.

Сердце Эрена застучало, хотя он не вполне понимал почему. Странное письмо, неизъяснимо взволнованное по тону. И о чем говорит его мать? Он прочитал остальное и дошел до конца страницы. Как всегда, внизу стояла подпись, но дальше шел постскриптум.

Эрен увидел в углу письма стрелочку и перевернул листок. С обратной стороны, сверху скрепкой было прикреплено фото.

Письмо выпало из рук потрясенного Эрена, и он отшатнулся, ударился спиной о штабель коробок, верхняя упала, а за ней и все остальные посыпались лавиной.

Морган оторвался от писем, которые были у него, и посмотрел на Эрена.

– В чем дело? – спросил он.

Но Эрен не слушал, он пытался осмыслить увиденное на фотографии. И постепенно все становилось на свои места. Все становилось ясно, впервые за долгое время. Впервые в жизни.

Такое же чувство охватило его и в тот день, в тот ужасный день, когда он обнаружил висящего мистера Джеффериса, – чувство, будто он что-то упустил, какую-то очень важную деталь. Он-то думал, что виноват уборщик. Он действительно так думал, не сомневался в том, что это уборщик. Но оказалось не так, совсем не так. Несколько месяцев он потратил на выслеживание не того человека.

Морган поднял письмо с фотографией и посветил на него фонариком. Он разинул рот, всегдашнее самодовольство слиняло с лица.

– Ух ты!.. – растерянно проговорил он. – Черт возьми, что это значит?

Он повернул фотографию к Эрену, и Эрен снова посмотрел на нее. Снимок сделан в парке, на берегу озера. Его мать улыбалась, такой счастливой ее Эрен никогда не видел. А рядышком стоял, обнимая ее за талию, тоже улыбающийся, мистер Джефферис.

Все так просто. Вот что, оказывается, он упустил. Иногда ты не замечаешь самых простых вещей. Он шагал домой и вдруг вспомнил, что забыл в классе тетрадку. Поэтому вернулся в школу, зашел в кабинет математики и увидел висящего под потолком мистера Джеффериса. Мисс Рейн отвела его в учительскую, где он сидел и долго плакал. А потом вошел отец. Отец сказал, что поджидал его в машине возле школы. Но отец ведь вовсе не должен был забирать его из школы. Эрен ходил домой пешком.

Трехзначное число «три-девять-один». Сундук его матери, в котором она спрятала свидетельства любви к мистеру Джефферису. Число на доске – ключ, который оставил мистер Джефферис. Эти цифры были его завещанием, последней волей – просьбой добиться справедливости.

Слезы покатились по щекам Эрена.

Морган смотрел на него, ничего не понимая.

– Эрен, что все это значит? – умоляющим голосом спросил он.

Эрен открыл рот, но из него вырвался грубый крик страдания. Все, оказывается, так просто. И так бесспорно.

– Я думаю, Мартин не убивал мистера Джеффериса, – всхлипывая, промычал он. – Это сделал мой отец.

– И все равно я ничего не понимаю, – сказал Морган.

Они все еще сидели на чердаке и молчали, пока Морган не нарушил тишину.

– Мой отец, – повторил Эрен совершенно бесстрастным голосом, словно отвечая на уроке в классе. – Мой отец убил мистера Джеффериса, понял?

– С чего ты взял?

– В тот день он был там. А не должен был. Вот что я упустил из виду. Новый уборщик тут ни при чем. Тут кто-то другой, кто не должен был там находиться. Мой отец.

– А ты не думаешь, что может быть и совсем другое объяснение? – спросил Морган, уставившись на фотографию, словно пытался найти в ней еще какую-то тайну, которой там не было.

– Моя мать была влюблена в мистера Джеффериса, и это его сундук. Вспомни код, Морган, код на доске.

– Посмотри-ка сюда, что бы это значило? – спросил Морган и показал ему письмо с фотографией.

Но Эрен не нуждался в дополнительных подсказках. Он уже догадался. Он был неглупым мальчиком. Умнее, чем думали другие. И мистер Джефферис, и его отец, и мать, и даже Морган. Они все и не догадывались. Для него же сейчас все стало ясно как белый день. Теперь он не сомневался, что учителя убил отец, и эта уверенность нестерпимо жгла душу.

– Отец рассказывал мне, как все было. Она сказала, что должна поехать на конференцию в город. Я что-то припоминаю, помню, отец был тогда злой, они даже поссорились. Это было в воскресенье, двадцать четвертого декабря.

Эрен смотрел на друга, и сквозь слезы весь мир казался ему искореженным. И Эрен подумал, что теперь, наверное, он таким останется навсегда.

– Не на конференцию она собиралась. А на встречу с ним. И погибла. Ее сбила машина, когда она шла к нему.

Эрен вытер глаза и шмыгнул носом.

Морган еще раз посмотрел на фотографию.

– Но…

Неожиданно оживившись, Эрен собрал лежащие на полу бумажки. Побросал их в сундук и выхватил из рук Моргана письмо с фотографией. В последний раз посмотрел на улыбающиеся лица Джеффериса и матери и отправил снимок туда же.

Морган встал.

– Послушай, Эрен, я…

– Замолчи.

– Так он в самом деле это сделал?

– Там окно было широко раскрыто. В кабинете математики. Он легко мог выбраться, потихоньку пройти к машине и ждать.

– А почему полиция ни о чем не догадалась?

– Не знаю.

Собственный голос вызывал у него отвращение. Он был какой-то… поникший.

– Но ведь полиция обязана все знать?

– Не знаю. У них своя версия. Он был тяжелым человеком. С проблемами. Все говорило о том, что он покончил с собой.

Эрен захлопнул крышку сундука. Казалось, все яснее ясного, яснее и быть не может. В этом сундуке, как в гробу, похоронен целый мир, и он вбил последний гвоздь в крышку его гроба. Вместе с виной его отца.

Эрен покрутил колесики замка, выставив случайную комбинацию. И полез вниз, как зомби, не соображая, что делает.

Он сам не помнил, как оказался в своей комнате. Бросил фонарик, сел на пол, прислонившись к кровати. Опустил голову на колени и заплакал. Плакал долго, оплакивал и мать, и мистера Джеффериса, и отца, и самого себя.

Наконец он поднял голову: в комнате стоял полумрак. За окном совсем стемнело, Морган сидел за столом, не сводя с него глаз.

– Он убил мистера Джеффериса… – сказал Эрен, и непонятно было, вопрос это или утверждение.

Он обхватил голову руками. До него наконец со всей ясностью дошло, что произошло. Его собственный отец – убийца. Он нисколько не сомневался, что это правда, но как же ему хотелось, чтобы все оказалось не так. Его отец накинул ременную петлю вокруг шеи мистера Джеффериса, вздернул его, подвесил к трубе, торчащей посреди потолка в классе, а потом удрал через окно. Его собственный отец.

– Ты только представь себе, как мы теперь прославимся, – тихо сказал Морган.

Эрен поднял голову, посмотрел на друга.

– Что? – переспросил он.

– Ну, то есть представь: твой собственный папаша – убийца. Мы прославимся, весь город будет о нас говорить. Юные сыщики.

– Что ты такое говоришь, черт возьми?

– Мы с тобой раскрыли убийство. Ты только подумай, о чем речь, слышишь? Мы узнали, кто убил мистера Джеффериса, и станем знаменитыми!

Отчаяние Эрена вдруг окрасилось еще одним чувством: раскаленной добела яростью.

– Да ты понимаешь, что говоришь, черт тебя побери? – прошипел он.

– Когда мы всем расскажем, сразу прославимся!

– Ты чокнулся? Я делал это только потому, что считал – так будет правильно.

– Да? – Казалось, Морган искренне удивлен, будто для него все это было лишь забавой, игрой. – Я тоже с самого начала так думал, но вспомни наш разговор после Рождества. Ты же сам говорил, что мы прославимся, для того и ведем расследование.

И Эрен впервые вдруг ясно увидел перед собой настоящего Моргана. Отвратительная, пустейшая тварь, инфантильный и безответственный щенок. Такой во всем, даже в ситуации, когда у лучшего друга рушится мир, видит лишь удачную возможность чего-то добиться для себя. Нет, Морган больше ему не друг.

– Никто не должен об этом знать, – процедил он.

– Что?

– Никто и никогда не должен узнать, что совершил мой отец.

– Но, Эрен…

– Ни один человек, ты понял? Ни одна живая душа. У меня погибла мать. И я не хочу терять еще и отца.

– Но, Эрен…

Этот момент Эрен запомнит на всю жизнь. Запомнит, как ему было одиноко, каким маленьким казался он сам себе в огромном мире, где правит злость. Запомнит, как горячие слезы капали на синие джинсы, оставляя темные пятна, запомнит ребячески-глупое лицо Моргана. Но ярче всего в его памяти отпечатаются пять слов, сорвавшихся с языка придурка:

– …я же мечтаю стать знаменитым.

В глазах у Эрена потемнело, он бросился на бывшего друга. Морган вскочил со стула, и от резкого толчка тот врезался в стенку. Эрен наткнулся на стол, ударился головой и заорал от боли.

Морган ошарашенно смотрел на него, защищаясь поднятыми руками.

– Вали отсюда, – проговорил Эрен не своим голосом.

Морган продолжал смотреть на него.

– Вали отсюда! – заорал Эрен и снова бросился вперед.

Моргана как ветром сдуло из комнаты, и Эрен громко захлопнул за ним дверь. Слышно было, как тот катится вниз по лестнице, как стукнула входная дверь.

Эрен упал на колени и завыл – о, какой чуждый, какой горький звук вылетел из его гортани! Потом подполз к кровати, кое-как забрался под одеяло – ему казалось, что оно защитит его. И так лежал без движения, и только слезы текли на кремовые простыни.

«Мистер Джефферис мертв, и убил его мой отец», – думал он. Все улики хранятся там, на чердаке. Зачем он это сделал? Считал, что мистер Джефферис виновен в смерти матери? Как мог его отец совершить такое? Как такое вообще можно совершить? Убить человека! Все последние несколько месяцев его мучила бесконечная череда подобных вопросов.

– Мне очень жаль, Эрен. Прости меня, – сказал ему в тот день отец.

Теперь-то понятно, что означали эти слова.

Отец повторял эти слова снова и снова. Тогда Эрен не понимал, зачем он это делает, совсем не понимал. Теперь понимает. Но лучше было бы не понимать и дальше. Лучше было бы вообще не лезть в это дело, бросить проклятое расследование. Чего он достиг? Впрочем, он знает, зачем полез. Он хотел доказать, что учитель не покончил с собой, доказать, что мир не столь мрачен, не столь плох, как может казаться. А теперь кажется, что хуже и быть не может.

Он лежал и думал, как жить дальше. Интересно, размышлял он, если хорошенько постараться, если как следует внушить себе, можно ли умереть прямо здесь, в теплой постели? Если очень захочешь умереть, можно заставить себя это сделать? Наверное, все-таки нет, тем более что он понимал: так не должно быть.

Надо жить дальше. Надо найти в себе силы жить, даже если кажется, что сил больше нет. Никто не должен знать, до чего он докопался, особенно отец. Все останется у него в сердце, он замкнет сердце на ключ, а ключ выбросит. Заставит себя забыть этот кошмар. Отец есть отец, он должен оставаться его отцом. Должен, чтобы Эрен смог жить дальше.

Эрен лежал долго, он и не думал, что можно так долго пролежать в постели; дыхание его успокоилось, слезы высохли. Он смотрел на свои руки, представлял, как вот эти руки надевают петлю на шею мистера Джеффериса, подтягивают его к трубе под потолком. А потом стал думать о матери. О том, какой она казалась счастливой с мистером Джефферисом, какой всегда была ласковой. И с лицом матери перед глазами Эрен совсем успокоился и погрузился в спокойный сон.

А где-то около часу ночи он проснулся, услышав, как хлопнула дверь, – вернулся отец.

Сны потом он видел дурные, неприятные, сопровождаемые воплями сирен, засевших у него в голове. Но когда открыл глаза, сирены продолжали вопить. Он сел на постели, одеяло сползло. В комнате было светло, в окно светило солнце и слепило глаза. Он вскочил, выглянул на улицу, и сердце у него заныло.

Сцена, открывшаяся перед ним, была отвратительна. На тротуаре стояли две полицейские машины, рядом – двое полицейских в форме, они о чем-то разговаривали. Из окон с противоположных домов выглядывали любопытные соседи, происходящее их очень интересовало. Старичок и старушка из дома напротив даже вышли на крыльцо, нисколько не скрывая назойливого любопытства.

Может быть, к ним с отцом это не имеет никакого отношения. Просто совпадение. Но когда полицейские полезли каждый в свою машину, чтобы выключить сирены с мигалками, он понял: случилось именно то, чего он боялся. Они знают все. Полицейские неспешно двинулись по подъездной дорожке к его дому.

Он очень испугался, но с места не сдвинулся, не смог. Еще не совсем понимал, что происходит. Не до конца проснулся, в голове совершенный туман. Понял только одно: отец попал в беду.

В окно было видно, как полицейские подходят к двери. Слышно, как она открывается. Голос отца. Потом крики. Его арестовали. Надели наручники. Что они делают? Надели наручники, и он отбивается, полицейский повалил его на траву.

Все больше соседей выходило из домов, всем не терпелось посмотреть, что происходит. Хотелось крикнуть, чтобы они убирались прочь. Зачем они смотрят? Но он застыл на месте, стоял у окна и не мог сдвинуться.

Другой полицейский пропал из виду, и Эрен услышал, как он ходит по дому. Но в чем же дело? Откуда они узнали? Как докопались?

Слышно было, как полицейский поднимается по лестнице, ступенька за ступенькой… и ответ сам пришел в голову, четкий и кристально ясный ответ. Всего два слова. Одно имя.

Морган Шеппард.