27

Варшава, 5 июля 20… г.

– Дождь закончился, – проговорила Настя, выглянув в окно гостиничного номера. – Ну что, едем?

– Что? – переспросил лежащий на кровати поверх покрывала Артем. После истории с самолетом он стал хуже слышать, но если специально повышать голос – начинал жаловался на боль в ушах. Врач, осматривавший юношу в аэропорту, прописал ему какие-то капли и обещал, что через несколько дней все должно прийти в норму.

Но вообще-то, это они еще легко отделались. Да что там говорить, выжили чудом! Лети самолет в момент получения пробоины в борту на обычной для такого рода рейсов высоте, не уцелел бы никто, ни пассажиры, ни экипаж – человеческая кровь мгновенно бы вскипела, наглухо забив сосуды мозга, а это мгновенная смерть. Об этом Насте рассказала стюардесса Лейла – та самая азиатка, оказавшаяся российской узбечкой, – пока они ждали своей очереди к врачу в развернутом поляками в аэропорту мобильном медпункте. Как удивительно это ни прозвучит, спасли их пресловутая зона турбулентности и не менее пресловутые польские чувства к России. Опытный пилот, обнаружив по курсу опасный участок, заранее запросил разрешение на смену эшелона полета. Обойти неблагоприятный район можно было либо сверху, либо снизу, и польские диспетчеры, в зоне ответственности которых находился в это время самолет, велели ему снизиться – как считала Лейла, из чистой вредности: чем ближе к земле летит воздушное судно, тем больше у него расход топлива. В результате трагедия произошла на высоте, где спасение уже было возможно, а дальше все решили грамотные действия экипажа. Пилот бросил самолет вниз – это, оказывается, было не падение, а экстренное, но контролируемое снижение – и успел опуститься на безопасную высоту прежде, чем в аварийной системе закончился кислород – пассажирские маски, по словам той же Лейлы, рассчитаны всего на 12 минут работы. Этого времени, впрочем, экипажу вполне хватило.

Без жертв, увы, не обошлось: помимо без вести пропавшей пани Горска, у двоих пожилых пассажиров отказало сердце и еще одному пробило голову. Переломы, синяки, обморожения и прочие мелочи никто и не считал. У самой Лейлы была сломана рука и рассечено лицо – девушка очень переживала, что на лбу и щеке останутся безобразные шрамы и работать бортпроводницей она больше не сможет.

Единственное, чего не могла понять стюардесса, это как кто-то сумел открыть в полете аварийный люк. Как ее учили, из-за разницы давления внутри самолета и за его бортом усилие здесь требуется такое, что справиться с этой задачей смог бы разве что Супермен, да и то если с противоположной стороны ему стали бы помогать пара Бэтменов. И это еще не считая встроенной «защиты от дурака»!

На этот вопрос, впрочем, ответ имелся у Артема, наблюдавшего все своими собственными глазами. Ну как ответ… Как утверждал юноша, полька достала из своего портфеля тюбик ярко-красной губной помады (уже странно: насколько помнила Настя, на губах у пани Горска был совсем другой цвет), провела линию по контуру люка, после чего та ослепительно вспыхнула – и дверца открылась.

Дальше, по словам Артема, было так. Блондинка, вероятно возомнив себя птицей, вознамерилась нырнуть за борт, а он, просунув руку между спинками сидений тринадцатого ряда, попытался ее схватить и удержать – зачем он это сделал, юноша толком объяснить не мог. Сошедшую с ума пассажирку Артем, однако, не поймал, зато вцепился в ее портфель. Полька-самоубийца рванулась, металлические кольца, которыми крепилась ручка портфеля, разогнулись, и тот достался юноше в качестве трофея, а блондинка исчезла в люке. Видимо, в ходе этой борьбы Артем и отморозил себе руку, замотанную ныне толстым слоем бинта.

Все это время юноша оставался пристегнут ремнем к креслу, что, очевидно, и уберегло его от того, чтобы разделить участь пани Горска. Однако увлекшись своей эпической схваткой за портфель, Артем пропустил момент, когда сверху появились кислородные маски. К счастью, сосед юноши по ряду, пожилой серб, заметил это, поймал вторую маску и нацепил Артему на лицо – к этому моменту тот уже начал терять сознание, задыхаясь (не отсюда ли, кстати, растут ноги у занимательной истории о лазерной губной помаде? Бедный Артем…). Портфеля из рук при этом юноша не выпустил.

Серб, спасший Артема, в итоге оказался одним из двух пассажиров, у которых не выдержало сердце.

В портфеле пани Горска обнаружился ее паспорт, немного денег – российских и польских, – закрытый паролем телефон и маленькая плоская бархатная коробочка, внутри которой – стального цвета шарик размером с охотничью картечину. Отец Насти был любителем побродить по лесу с ружьем, и патроны девушка видела дома с детства, так что это первая ассоциация, которая у нее возникла. «Картечину» Артем почему-то счел самой ценной добычей, спрятал коробочку в карман джинсов и с тех пор с ней не расставался. На робкое предложение Насти отдать портфель польской полиции, ведущей расследование происшедшего, юноша ответил категорическим отказом. Настаивать она не стала: в конце концов, это был его трофей.

Полиция, к слову, особого рвения и не проявляла. Настю с Артемом даже не стали допрашивать, впустую промариновав в аэропорту всю ночь, в итоге выяснилось, что следователей интересует лишь экипаж и те из пассажиров, чьи места согласно посадочным талонам располагались поблизости от рокового тринадцатого ряда. Варшаву, однако, ребят настойчиво попросили пока не покидать. Вклеили в паспорта импровизированные визы – заполненные от руки, Артем утверждал, что впервые видит такое, хотя уже не раз получал шенген, – и бесплатно разместили в гостинице рядом с аэропортом, в крошечном двухместном номере с удобствами на этаже. На просьбу Артема разрешить им перебраться в отель получше, пусть даже и за свой счет, полиция ответила отказом, но покидать гостиницу днем не запретила – а вот на ночь нужно было обязательно возвращаться, отметившись на ресепшн.

В номер они заселились утром, часа два назад, и Настя сразу же предложила поехать в город – раз уж история с пани Горска так или иначе завершилась, – хоть местные достопримечательности осмотреть. Артем вяло отнекивался, сперва ссылаясь на усталость, хотя всю ночь как убитый продрых на скамье в полиции, никем не потревоженный, затем на то, что смотреть в Варшаве особо нечего, и, наконец, на начавшийся на улице дождь. Но теперь, когда тучи рассеялись, от экскурсии ему уже было не отвертеться.

– Дождь закончился, – повторила Настя, повернувшись к товарищу. – Едем?

– Айфон пишет, в любой момент снова может начаться… – проворчал Артем, тем не менее поднимаясь с кровати и нагибаясь, чтобы зашнуровать кроссовки. – Пуще прежнего.

– Не сахарные, не растаем, – отрезала она. – К тому же существует такой волшебный девайс, как зонт!

– Волшебный, говоришь?.. Ну тогда ладно, – поднялся на ноги юноша. – Я готов, – доложил он. – Идем.

До центра города они добрались на рейсовом автобусе за полчаса. Настя пыталась любоваться достопримечательностями из окна, но едва они въехали в польскую столицу, как, подтверждая Артемов прогноз, небеса вновь разверзлись дождем. Пролило как из ведра, и рассмотреть девушке почти ничего не удалось. К счастью, угомонилась стихия так же резко, как и разбушевалась, аккурат к моменту, когда автобус подвез их к Старому городу и пришла пора выходить.

Они оказались на треугольной площади, в центре которой возвышалась высокая колонна, увенчанная статуей с крестом в одной руке и обнаженной саблей в другой, довольно угрожающе поглядывавшей со своей верхотуры на беззаботных туристов внизу. Проследив взгляд девушки, Артем сказал, что это памятник польскому королю Сигизмунду, который когда-то и перенес столицу страны в Варшаву из Кракова.

– Эх, жалко, что мы не в Кракове сели, – добавил юноша к своему короткому рассказу. – Вот там – подлинная красота, а здесь, в Варшаве этой, одна подделка.

– В смысле – подделка? – не поняла Настя.

– Во время Второй мировой войны Варшава была практически полностью разрушена немцами, – пояснил Артем. – Все, что мы сейчас видим, построено уже после войны – по старым картинам и фотографиям. Якобы точь-в-точь как было, но это, конечно, уже не то.

– Почему не то? – пожала она плечами, разглядывая подступающие к площади домики – невысокие, не выше пяти этажей, и буквально в два-три окна шириной, все разного цвета, с забавными покатыми крышами, стоящие вплотную один к другому. – По-моему, очень красиво.

– Ну не знаю, я предпочитаю подлинные вещи, – заметил юноша.

– Какая разница, если они точно такие, как были? – возразила она. – В Москве вон тоже так делают – тот же храм Христа Спасителя или Казанский собор на Красной площади…

– Делают, – не стал спорить с очевидным Артем. – Но копии от этого не перестают быть копиями.

– По-твоему, лучше, чтоб они здесь все хрущовками застроили? – хмыкнула Настя, оставляя за собой последнее слово. – А мне нравится: молодцы, красиво сделали. Давай сфоткаемся.

Они сфотографировались на ее телефон – сначала вместе, потом Настя попросила щелкнуть ее отдельно – на фоне сурового Сигизмунда, домиков слева и персикового цвета здания с башенкой, похожего на вокзал, но оказавшегося королевским замком, с правой стороны. Затем узкой, вымощенной брусчаткой улочкой прошли, петляя между луж, к другой площади, посреди которой на каменном постаменте красовалась бронзовая русалка, замахивающаяся саблей и прикрывающаяся круглым щитом. Интересно, в Варшаве найдется хоть одна скульптура, не угрожающая тебе обнаженным оружием?

Возле русалки они снова сфотографировались, после чего, сделав круг по Старому городу, вернулись на площадь с колонной короля Сигизмунда, вышли на широкую, современную городскую улицу, по которой и двинулись, любуясь украшающими ее особняками, дворцами и церквями. Ну, точнее, это Настя любовалась, Артем, похоже Варшаву за что-то недолюбливавший, по сторонам почти не смотрел – готовый, впрочем, в любой момент пояснить спутнице, что за здание или памятник привлекли ее внимание. Они миновали резиденцию президента Польши с конной статуей перед фасадом (угадайте, что держал в вытянутой руке всадник? Правильно, меч), прошли мимо университета и памятника Копернику (даже у него в руках было что-то острое, но, наверное, все же не оружие, а циркуль), затем повернули направо и вскорости вышли к красивой башне, до боли напоминавшей московские сталинские высотки.

– Смотри, прям как у нас! – не удержалась от восклицания Настя.

– Ну да, – кивнул Артем. – Это подарок Польше от СССР. Вместо того чтобы свою страну восстанавливать, младшим братьям помогали. А те еще и нос морщили. Знаешь, как шутят поляки? «Откуда лучший вид на Варшаву?» – «Со смотровой площадки Дворца культуры и науки». Это он и есть, Дворец, – указал юноша на высотку. – «А почему?» – «Потому что оттуда не виден сам Дворец культуры и науки!»

– Ну так снесли бы на фиг, если не нравится, – развела руками девушка. – СССР-то уж сколько лет нет! Хотя чем она хуже вон тех домов за ним? – мотнула она головой на выглядывающие из-за устремленной в небо высотки невзрачные – если не сказать уродливые – офисные многоэтажки.

– До этого пока не дошло, но не удивлюсь, если и правда снесут рано или поздно, – заметил ее спутник.

Обойдя высотку, они набрели на Hard Rock Cafe, где по предложению Артема перекусили, потом еще долго погуляли по городу, но Настя уже мало что запомнила – разве что еще одного бронзового мужика с обнаженной саблей и пистолетом за поясом, героя какого-то очередного антирусского восстания. В отель хотели вернуться на автобусе, но сначала не нашли остановку, а потом оказалось, что нужный им маршрут только что ушел, а когда будет следующий – неизвестно. Артема, впрочем, это нисколько не смутило, и они взяли такси.

Когда ребята вышли из машины у отеля, уже смеркалось. Засвидетельствовав свое возвращение на ресепшн – дежурная не сразу поняла, чего они от нее хотят, даже позвала на помощь коллегу, которая, однако, тоже оказалась не в курсе просьбы полиции отмечаться по приходу, но кое-как разобрались, – усталые, они поднялись в свой номер. Шедший первым Артем открыл ключом дверь, зажег свет – и внезапно замер, едва переступив порог. Чуть не налетевшая на него Настя вынуждена была легонько подтолкнуть юношу в спину – разойтись в узком проходе между стеной и шкафом было той еще задачей. Артем послушно продвинулся вперед, и тогда она увидела то же, что и он.

Небрежно закинув ногу на ногу, в единственном в их номере кресле сидела пани Горска.