Глава 9

Ели каждый на своем месте, только Соколов и Афанаьсев расположились рядом на башне. Ножами поддевали кусочки мяса из консервной банки. Капитан жевал с каким-то ожесточением и смотрел в пространство. Наверное, перебирал в голове вариант за вариантом возможных действий.

– Рано или поздно снаряды отсюда увезут, чтобы переправить в Германию на военный завод, где есть лаборатория, – заговорил он, наконец. – А повезут не на мотоциклах, а в составе большой колонны. Скорее всего, дальше снаряды разделят. Возможно, один повезут по суше, второй воздухом. И не на транспортнике, а на истребителе или бомбардировщике под хорошим конвоем.

– Надо придумать что-то, пока снаряды здесь, в Захарьино, – поддержал его Алексей.

– Сейчас подхарчимся, и я пойду в деревню, – вдруг заявил Афанасьев. Легенду по дороге придумаю. Документы у меня более-менее чистые. Простую проверку выдержат. Да и недолго проверяться, не на медосмотр иду.

– Что вы задумали, товарищ капитан? – Соколов даже перестал жевать.

– Попытаться пройти в деревню, используя форму и документы. А там попробовать уничтожить снаряды. Другого выхода я не вижу. Твоя задача, лейтенант, дождаться взрыва, вернуться и доложить, что снаряды уничтожены.

– А если нет? – зло спросил Алексей. – А если взрыв будет, а снаряды не уничтожены? Тогда как? И как я об этом узнаю?

– А я откуда знаю! – заорал Афанасьев.

– Что за крик, а драки нет? – в люке появилась голова Логунова.

– Чего тебе, сержант? – Афанасьев хмуро поглядел на танкиста и снова принялся есть, запихивая в рот куски тушенки и откусывая от темного ломтя хлеба.

– Разрешите обратиться к младшему лейтенанту Соколову, товарищ капитан, – на всякий случай осторожно спросил Логунов, как и положено по уставу. Не дождавшись реакции старшего по званию, он доложил: – Экипаж накормлен, командир, танк исправен, боекомплект почти полный. Разрешите предложение?

– Дозор послать? – спросил Соколов.

– Так точно. Беситься из-за того, что немцы нас опередили, смысла нет, а вот разведку провести, за деревенькой понаблюдать, осмотреться на местности всегда полезно. Может, что и придумается.

– Все правильно, Василий Иванович, – согласился Алексей. – Это я и собирался сделать. А насчет беситься… Ты тоже пойми… Капитан еще когда должен был добыть эти снаряды! Он группу потерял, он здесь почти втерся в доверие к фашистам, вышел к цели и снова упустил, снова потери. А мы сколько потеряли за время рейда из-за тех же снарядов. А они вон, в деревне. Вон в том домике. Близок локоток, да не укусишь.

– А меня тут как будто и нет? – усмехнулся Афанасьев, выскребая из банки остатки тушенки. – Ладно, делом займемся. Потери, говоришь? Так вот чтобы не напрасными они были, надо нам дело до конца довести. И времени у нас с вами, танкисты, до утра. Есть шанс, что сегодня наши снаряды отсюда не увезут, а уж на завтра надежды никакой. Понятно? Давайте предложения у кого какие есть. Вы сейчас не просто танковый экипаж, вы все теперь со мной разведчики. А у нас закон простой. Каждый высказывает свое мнение, а решение принимает командир.

– Так мы всегда приказы своего командира выполняем, – многозначительно кивнул на Соколова сержант.

Афанасьев перевел взгляд с одного танкиста на другого и кивнул. Каждый высказал свою точку зрения. Экипаж считает командиром своего лейтенанта, а Афанасьев так, прикомандированный, консультант, так сказать. Все правильно, на то она и армия. Командиров назначает начальство. И он сейчас у танкистов один, независимо от сложившейся ситуации.

– Ну, командуй, Соколов, – сказал капитан.

– Всем к машине, – приказал Алексей и выбрался из башни первым.

Экипаж построился возле лобовой брони танка. Капитан встал рядом с Соколовым, опираясь на подобранную тут же суковатую палку.

– Товарищи, – начал Алексей, но Афанасьев еле заметно ткнул его кулаком в спину. Соколов понял его и исправился: – Ребята, в какую ситуацию мы все попали, вы знаете, добавить больше нечего, кроме того, что вернуться, не попытавшись вернуть снаряды, мы не имеем права. Приказ, с которым нас сюда послали, звучит однозначно: найти утерянные снаряды от гвардейских реактивных минометов и уничтожить их. Нам нужно осмотреться, изучить обстановку, а потом подумать, что мы можем в этой ситуации предпринять. Механику-водителю от танка отлучаться категорически запрещено, и это правильно. Поэтому, Семен Михайлович, вам оставаться с машиной и охранять ее. Возьмите ППШ из танка и все гранаты. Мы в любом случае не уйдем настолько далеко, чтобы не услышать выстрелов и не прийти на помощь.

– Есть, – ответил Бабенко и не по-военному закивал головой.

– Дальше, – продолжил Соколов. – Делимся на две пары. Логунов, Бочкин и Омаев со мной. Василий Иванович, вы с Колей идете по опушке направо и пытаетесь присмотреться к деревне с этой стороны. Может, какие-то подходы наметите, патрули заметите, скрытые огневые точки, пулеметные гнезда. Главное, понять, каким образом можно пробраться в Захарьино, напасть на этот дом, в котором сложили снаряды, и уничтожить их на месте. Лучше бы забрать с собой, но, думаю, такой возможности нам немцы не дадут. Мы с Омаевым пойдем влево, осмотрим местность со стороны оврагов. А вы, товарищ капитан?

– Мне тут загорать смысла нет, – сказал Афанасьев, разглядывая танкистов и, видимо, прикидывая их способности в бою вне танка. – Я дохромаю до дороги. Не лишние сведения о передвижении немцев. Ну, и возможность захвата пленного из числа офицеров. Способ связи?

– При таком ветре? – Логунов усмехнулся. – Только выстрел в воздух.

– Ну и это будем учитывать, как крайнюю меру, – кивнул Соколов. – Все, взять «шмайсеры», пошли.

Они разошлись в разные стороны. Афанасьев некоторое время шел рядом с Соколовым. Омаев ушел немного вперед, на его острый слух надежды было больше.

– Ты же знаешь, что я мог просто взять командование на себя, как старший по званию, – сказал вдруг капитан.

– А почему не взяли? – удивился Алексей такому повороту разговора.

– Ты толковый командир, Соколов, – сказал Афанасьев, неожиданно остановившись и заставив остановиться Алексея. – Брать командование, а значит, и всю ответственность на себя надо только тогда, когда ты не уверен в другом командире. А ты со мной бросился черт знает куда с одним танком. Да и Лацис о тебе кое-что успел рассказать. Я хотел тебе сказать, Соколов, ты действуй без оглядки на меня. Я это дело провалил. Жив еще, потому что вы пришли, а то давно бы, как один остался в городе, добрался бы до снарядов и с собой взорвал их. По-другому нельзя мне. Совесть мучает. Советы давать тебе буду, но решение принимай сам. Командуй, Соколов!

Они снова двинулись дальше через лес. На опушке их пути должны были разойтись. Афанасьев хотел пройти еще дальше и спуститься к дороге, которая соединяла эту деревеньку с внешним миром. Довольно накатанный грейдер, сразу обратил внимание капитан. А немцы дороги любят, для них бездорожье – это лишняя трата сил, ресурсов и времени. Поэтому для них главная ценность населенного пункта заключается не только в наличии подходящих строений, но еще и в наличии дороги.

И тут он заметил на обочине немецкий танк Т-IV и гусеничный танковый тягач. Двое танкистов в черных утепленных комбинезонах возились возле танка. Около них топтался офицер. Низкорослый, широкоплечий, в круглом танковом шлеме, он курил и пинал ногой банку из под консервов.

Рядом раздался шум, Афанасьев повернулся, схватившись за автомат, но увидел подползавших к нему под прикрытием кустов Соколова и Омаева.

– Вы чего? – громким шепотом спросил капитан. – Офицер заинтересовал?

– Нет, – замотал головой Соколов и сжал рукой рукав шинели Афанасьева. – Тут другая идея пришла в голову. А если мы захватим танк и тягач? Вы знаете немецкий, я знаю немецкий. Представляете, мы на них свободно въезжаем в деревню и делаем свое дело. Главное, свободно проникаем, не вызывая подозрений на первых порах. Я сажусь за рычаги тягача, в танк Бабенко моего сажаем, вы будете в шлеме торчать наверху и на всех покрикивать. Вам бы еще в танк Логунова, чтобы в случае чего он мог из пушки жахнуть. Кто знает, может, на этой же технике и удирать придется. Жаль только «тридцатьчетверку» оставлять. Что там один Бочкин сделает с Бабенко? Омаева я бы тоже с собой взял. А «тридцатьчетверка» нас бы прикрыла при отходе.

– Слушай Соколов, ты хороший командир, – сказал с усмешкой капитан, – но есть в тебе один недостаток. Ты вопросов не задаешь.

– Каких? – не понял Алексей.

– Ты меня спросил, а справлюсь я с тягачом? Может, я в молодости трактористом был?

– А… вы? – уставился на капитана Соколов.

– Да-да! Я тягачом управлять могу. Слушай расклад, лейтенант! Берем технику втроем, как есть. Предупреди своих, что назад прорываться будем на танке. Пусть дежурят. Днем ли, ночью ли пойдем, дадим ракету. Тогда пусть отсекают всех, кто за нами гонится. Ты как, Омаев, с танковой пушкой справишься?

– Не знаю, – блеснул азартно глазами чеченец. – С нашей справлюсь, командир нас всех учит постоянно, чтобы взаимозаменяемость в экипаже была. А с немецкой, если покажете как, то справлюсь. Принцип такой же, что у нашей 76-мм, что у их 75-мм. И пулемет я знаю, который у них в танке стоит, – МГ-34. Я стрелял из такого.

Через пятнадцать минут Омаев привел запыхавшегося Логунова. Соколов коротко изложил ему их с Афанасьевым план. Наводчик только покачал головой, потирая подбородок, но спорить не стал.

– Ну, все, – Алексей протянул руку Логунову, – мы пошли. А вы к танку и ждите. Если что… действуй по обстоятельствам, Василий Иванович.

– Удачи, командир, – пожав в ответ руку лейтенанту, сказал танкист, а потом посмотрел, обнял его и, хлопнув по плечу, быстро пополз назад к «семерке».

Немецкий офицер на дороге откровенно бездельничал. Видимо, поломка была не такой уж сложной, он знал, что его подчиненные с ней справятся. Тыловая русская деревня, шнапс, тишина по вечерам такая, что на передовой и не снилась. Лето прошло, холода наступили, а с холодами пришло и разочарование. Что-то не так, что-то штабисты не учли. Вместо победного шествия по Москве – грязь дорог, дожди, ночевки в танке или в грязных халупах. Это пехота, занимая деревню, может рассчитывать на ночлег в теплой русской хате, а после атаки танковой части от хат остаются только печные трубы. Эйфория первых дней прошла, когда танки неслись вперед, не встречая сопротивления, давя русских, их технику, пушки без снарядов. А потом сопротивление стало более упорным, потери росли, настроение падало. На карту вообще смотреть не хотелось. Такие дикие расстояния многим и не снились. Иногда они навевали ужас, и казалось, что дойти до Москвы просто невозможно.

Пнув в очередной раз банку так, что она улетела в кусты на краю дороги, немец вдруг увидел, что к ним со стороны леса армейский обер-лейтенант ведет под дулом автомата русского танкиста. Танкист, в шлемофоне, в русской танкистской куртке, держал руки на затылке и плелся, еле передвигая ноги. Да и обер-лейтенант выглядел не лучше. Он сильно хромал, а когда полы его шинели распахивались при ходьбе, было видно, что его бедро забинтовано и на бинтах проступают темные пятна.

Механики, чинившие гусеницу танка, подняли головы и уставились на пленного. Еще одного выловили в лесах! Много их еще там, попавших в окружение. Ничего интересного. Офицер-танкист пошел навстречу обер-лейтенанту и увидел, что тот схватился на раненую ногу, остановился и обессиленно опустился прямо на дорогу. Видимо, рана давала о себе знать. Немецкий танкист прибавил шагу. Он прошел мимо пленного и уже протянул руку сидевшему на дороге обер-лейтенанту, как сильный удар в основание черепа опрокинул его лицом вниз. Теряя сознание, танкист успел почувствовать, как его схватили сильные руки, как ремень автомата захлестнул его шею. Воздуха не хватало, страшная боль, а потом хрустнули шейные позвонки…

Омаева от механиков, чинивших танк, отделяло метров семь. Пока офицер сам с собой играл в футбол консервной банкой, ему удалось подобраться кустарником к самой дороге. Это у командира с Афанасьевым была задача сложная. Им надо было беречь мундир танкиста от крови, а Омаеву можно не церемониться. Тем более что все делать придется быстро, пока на дороге не появились другие немцы.

Ну, самое время!

Один немец сидел на корточках, второй, наклонившись, с натугой стал тянуть в сторону поврежденный трак. Из-за ветра и скрежета железа танкисты не расслышали шагов приближающегося человека. Омаев в несколько длинных бросков преодолел расстояние до танка, схватил сзади первого танкиста за голову и рывком задрал его подбородок вверх. Старинный дедовский кинжал скользнул по горлу, и грудь немца залила кровь. Второй, обезумевший от неожиданности и безысходности, упал и стал отползать, сгребая землю руками и сдавленно постанывая: «nein… nein!»

Наверное, лицо молодого чеченца сейчас было страшным. Может быть, он видел заплаканные лица матерей, рано поседевших от горя. А может, лицо своей Людмилы, каким видел тогда, перед боем, в последний раз. Молодой чеченец блеснул глазами, полными ненависти, и, перехватив кинжал, метнул его в немца, буквально пригвоздив его длинным клинком к земле.

– Что ты возишься? – крикнул Соколов, на ходу застегивая на себе немецкий комбинезон и бросая в люк танка куртку. Следом хромал Афанасьев, то и дело оглядывающийся по сторонам.

– У меня порядок, – заверил Омаев, за ноги оттаскивая последнего немца в кусты у дороги. – Я посмотрел, они с гусеницей закончили, инструмент собирали.

– Хорошо, завали трупы хорошенько сухим кустарником и листьями и в башню.

Лица Афанасьева под большими очками было почти не видно. Он опустил сиденье как можно ниже, чтобы из люка торчала только верхняя часть шлема. Вел он тягач из рук вон плохо. Разбитый снарядом двигатель танка нечего было и думать починить, поэтому пришлось тащить его на буксире. У капитана никак не получалось вести за собой машину на тросе ровно. Он часто давал слабину, потом дергал так, что Соколов каждую минуту ждал, что трос оборвется. Это была бы катастрофа, случись такое прямо на глазах немцев. Пришлось бы вылезать из танка. И все стало бы понятно.

Омаев в башне оставил один пулемет в бойнице танка, а второй вытащил и приготовил к стрельбе из верхнего люка. Спустившись снова вниз, уселся рядом с командиром на место стрелка и стал смотреть в бойницу вперед.

Тягач подошел вплотную к ограждению из колючей проволоки. У Соколова все сжалось внутри от мысли, что им могут не открыть, начнут проверять, осматривать. И тогда бой. Снарядов им не видать. Давить? Стрелять и прорываться к тому дому на площади?

Солдаты на дороге приветливо помахали руками и принялись оттаскивать «козлы» с колючей проволокой в сторону. Было видно, как Афанасьев поднял руку и помахал им в ответ. Снова рывок, и танк въехал за тягачом в деревню. Омаев быстро поднялся в башню и посмотрел назад, на солдат.

– Нет, не смотрят. Закурили, стоят лясы точат.

– Приготовься, Руслан, – велел Соколов.

Они миновали крайние дома, двинулись по деревенской улице, на которой не было видно местных жителей, да и немцев почти не было. У реки на траве дымила полевая кухня. У дома напротив несколько солдат кололи дрова, раздевшись до пояса. Проехал мотоцикл с сидящим в люльке офицером. На тягач с танком никто не обращал внимания.

Поворот улицы, короткий участок между двумя изгибами, на котором со стороны технику почти не видно. Омаев выскользнул через нижний люк на землю. Сжавшись и вытянувшись, он прижимал к груди автомат, пока над ним громыхали гусеницы. Танк проехал, и молодой чеченец перекатился к тыну соседнего пустого дома с разобранной крышей. Перебросил свое тело через нижнюю перекладину и на четвереньках добрался до двух полуразвалившихся копешек соломы.

Не доезжая до площади с нужным домом, Афанасьев, как и договаривались, свернул в соседний переулок. С одной стороны были разоренные, почти вытоптанные огороды трех соседних домов, с другой – задняя стена разномастных сараев, построенных из чего попало. Судя по большим дырам в деревянных дощатых стенах и крышах, сараи пустовали, скотины и инвентаря там не было.

Капитан остановил тягач, пролез по пояс в люк и вывалился на землю. Он поднялся на ноги, морщась от боли, сунул руку в люк за автоматом, потом махнул Соколову и скрылся в сарае.

– Ну, кажется, мы не ошиблись. Как твой Руслан? – спросил Афанасьев, когда они опустились, наконец, на старую прелую солому.

– Надеюсь, нормально все. Глаз у меня на корме нет, но шума я не слышал. Думаю, прошел. Да и место мы выбрали удачное. Там улицу вообще не видно.

Теперь им предстояло дождаться сумерек. Расчет был на то, что тягач, посланный за поврежденным танком, никто к определенному часу не ждал. Это было очевидно. Плановая работа по стягиванию подбитых машин для ремонта и возвращения в строй. У немцев эта работа была поставлена хорошо, как уже успел узнать за месяцы войны Соколов. Может, и начнут волноваться, но только когда стемнеет. Потом спросят на посту у заграждения, те ответят, что тягач вернулся и притащил танк. А водитель тягача? А командир танка и его механик-водитель? Странно, машины бросили, а сами где? Паники не будет, наверное, до утра, может, до позднего вечера или до середины ночи. Все-таки не фронтовые условия, а тыл. Может, экипаж к бабе пошел со шнапсом. Офицер имеет право не докладывать подчиненным о своих намерениях. Шаткие предположения, но определенная логика в них была, и Соколов с Афанасьевым надеялись, что времени у них хватит на задуманную операцию, пока танкистов действительно не станут искать.

Соколов прислушался, но, кроме шума ветра и далекого звука электрогенератора, ничего не разобрал. Поднявшись, он стал обходить сарай по периметру, заглядывая в щели и дыры.

– Не маячь, – посоветовал Афанасьев. – Мы с тобой дозорного высадили, он понаблюдает за этим домом и нам все доложит. От твоего хождения сейчас пользы никакой. Вырабатывай выдержку, Леха.

Сейчас капитан впервые назвал Соколова по имени. Это значило, что он стал принимать его за своего.

Сумерки начались незаметно. Свет в щелях как-то потускнел. Зато стали хорошо видны все дыры и щели в стенах и крыше. Сумерки в октябре долгие, световой день лениво опускался в ямы, перелески и овраги, небо темнело и сливалось с горизонтом. Никаких красок. Только бледная унылость и сырость от подтаявшего раннего снега.

Афанасьев достал из кармана бумажку, на которой набросал схему, когда они еще только планировали свои действия в деревне. Так, из сарая направо. До второго поворота. Нет, до первого. Сверху им казалось, что убежище надежное, но на деле пришлось прятаться в другой сарай. Потом до переулка, потом огородами вправо до единственного столба, на котором сохранилась жестяная тарелка уличного фонаря. Деревенька была хорошая, видать, богатого колхоза усадьба. Электричество до войны было.

Послышались голоса, где-то совсем рядом раздалась немецкая речь. Соколов с капитаном замерли. Говорили о мерзкой погоде, плохой еде и отсутствии развлечений. Другим, по мнению собеседников, повезло больше, они стояли в городах, а там, говорят, для солдат пивные открывают, есть куда после службы сходить. Соколов решил, что это встретились две группы патрульных. Потянуло сигаретным дымком. Вот почему так хорошо слышно, ветер дул от немцев в сторону разведчиков, лежавших на земле. Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем немцы наконец ушли. Выждав еще минут десять, Афанасьев сделал знак продолжать движение. В переулке было уже совсем темно. Если присесть у забора, то в десяти шагах уже не различить человека. Правда, если это патрули, то у них с собой фонари. Так что лучше не рассиживаться.

Прошло еще минут тридцать, прежде чем Афанасьеву и Соколову удалось с максимальными предосторожностями добраться до нужного дома. Они сидели у забора в зарослях чубушника. Омаев появился неожиданно и совершенно бесшумно. Он сел рядом с офицерами, прижался спиной к крепкому высокому забору.

– Все в порядке, – сказал он. – Я думаю, что снаряды еще в доме. Охрана не совсем обычная. У входа парный пост. Они же периодически обходят дом вокруг. На улице перед палисадником стоит бронетранспортер с пулеметом на турели. Думаю, что в нем трое. Водитель и пулеметчик со вторым номером. Дом заперт на навесной амбарный замок. Запирал лично высокий немецкий офицер в черной форме.

– Освещение там какое-нибудь на улице есть? – спросил капитан.

– Уличного нет. В двух домах напротив какие-то канцелярии, но там уже никого нет, и свет в окнах не горит. Ближе четырех домов никто из местных жителей не живет. Выгнали, наверное. Три дома заняты солдатами. Дальше какое-то заведение, куда начали собираться офицеры. Патруль проходит по улице каждые тридцать минут. Они перекликаются с парным постом у дверей дома.

– Задачка! – проворчал Соколов, осторожно вынимая острый камень из-под колена. – А окна дома с решетками?

– Нет. Боковые с двух сторона закрыты обычными деревянными ставнями. Те, которые выходят на площадь, без ставен. Застекленные.

– Так, – подытожил Афанасьев, – значит, нам надо за тридцать минут после ухода патруля снять троих в бронетранспортере. Потом парный пост у входа. Потом взломать дверь или окно, забраться, вытащить снаряды и уйти. Что это?

Все привстали. По улице через площадь проехали два грузовика и один бронетранспортер. Свет фар исчез далеко за деревней. На некоторое время воцарилась тишина, но тут на другом конце деревни заработали танковые моторы.

– Шумно у них тут по ночам, – задумчиво сказал капитан. – Воспользоваться что ли шумом и самим пошуметь? Так будет проще, пожалуй. Тут даже твой пластун не справится, и нам в три ножа всех не снять.

– Можно всех снять, – возразил Омаев, – только опасно. А вдруг придет с проверкой кто-то из офицеров. Тот же черный может, который запирал. Эх, жаль «семерки» нашей нет здесь. Сейчас бы угол дома снесли, в два счета снаряды под мышку и айда в ночь. Ищи-свищи нас.

– «Семерки» нет, но есть тягач и танк, – вдруг быстро заговорил Соколов. – А что если их использовать?

– Так ведь танк не на ходу? – сказал капитан и посмотрел на Алексея. – Ты что придумал?

– Снова на буксир его возьмем. Не надо на площадь, главное в переулок вытащить, на прямую наводку. Понимаете, всего два выстрела. Один фугасным в бронетранспортер, второй осколочным в дверь. Считайте, что там уже никого из охраны после этого нет. А мы на тягаче подлетаем в дом, забираем снаряды и на тягаче же уходим. Напролом! В танке ракетница есть – дадим сигнал осветительными ракетами Логунову. Он прикроет нас. А потом к «семерке», и вместе к своим. Все!

– Ну, ты авантюрист, Леха, еще похлеще меня, – с тихим смешком сказал Афанасьев. – А что, неожиданно и главное эффективно на всех этапах. Как говорится, осталось картишки сдать. Значит, так, ребята. Я в буксир, ты, Соколов, за рычаги танка, Омаев к орудию в башню. Вытаскиваю вас на прямую наводку и встаю. Ты, Соколов, мухой вылетаешь и отцепляешь трос. А ты, Руслан, заранее приготовленным фугасным бьешь в бронетранспортер, потом поворачиваешь орудие и вторым, осколочным, бьешь во входную дверь. Я, как только Соколов прыгает на борт, по газам и на площадь. Ты, Соколов, сверху автоматом отстреливаешь тех, кто в живых остался или на звуки прибежал. И прикрываешь меня, пока я в дом не сбегаю. Омаев бежит к нам, по пути прикрывает огнем своего пулемета. Потом все на борт и уносим ноги. Запомнили?

– Годится, – засмеялся Алексей, чувствуя, как у него бурлит от адреналина кровь. – Даже и дополнить нечего. Во сколько был последний патруль?

– Минут тридцать назад.

– Тогда ты, Руслан, с капитаном бегите к машинам, занимайте места, а я жду патруль. Как только они уйдут, я бегом к вам, а вы заводите тягач.

Время, казалось, остановилось. Стрелка на наручных часах как будто замерла. Алексей стиснул зубы, отгоняя мысли, что патруля может и не быть вовсе или они ходят вообще с произвольными интервалами. А еще может оказаться, что русских разведчиков ждут и вообще все вокруг – сплошная засада.

Соколов чуть было не проворонил патруль. Откуда взялись эти четверо солдат, он так и не понял, но они уже стояли возле бронетранспортера и разговаривали с пулеметчиком. Потом окликнули часовых у дома. О чем-то посмеялись, прячась от холодного ветра в воротники шинелей. Соколов стоял, не шевелясь, глядя поверх сырых досок забора на немцев. Все, патруль пошел дальше по улице в сторону выезда. Можно!

Теперь он бежал, уже не таясь. Вот большая темная масса танка и приземистый тягач.

– Готовы? – спросил Соколов, подбегая к переднему люку тягача.

– Прыгай, завожу! – отозвался Афанасьев.

Алексей и забрался на брезент, закрывавший сверху общее отделение тягача, куда складывали оборудование и где могли ехать при необходимости человека четыре. Как я сам не додумал, мелькнуло в голове Соколова. И зачем мне сейчас садиться за рычаги танка? Он улегся на брезенте поудобнее и отвел приклад «шмайсера» назад, изготовившись для прицельной стрельбы. Ему показалось, что рокот неожиданно заработавшего двигателя должен был разбудить всю деревню, но с другой стороны так же работали моторы танков. Тягач дернулся, сдвинул махину танка и поволок его по переулку. Все ближе, ближе нужная точка, откуда можно стрелять прямой наводкой. Все, стой!

Повесив ремень автомата на плечо, Алексей соскочил на землю и побежал к танку. Тягач чуть попятился, давая слабину тросу. Сбросив стальную петлю с крюка на броне танка, Алексей бросился к тягачу. Поехали! Он еще слышал, как чуть поворачивается башня танка, но все мысли его были сейчас о бронетранспортере. Было хорошо видно, как пулеметчик за стальной броней поворачивает на турели пулемет навстречу приближающейся машине.

Гулко выстрелила пушка, и задняя часть борта бронетранспортера вспучилась огненным шаром. Машину отбросило в сторону и повалило набок, что-то в ней сильно загорелось. Возле дома метались две фигуры, пытаясь занять позицию с автоматами на изготовку. Алексей лег на бок, прицелился и двумя очередями свалил одного из часовых.

И тут второй раз выстрелила пушка Омаева. Тягач был уже возле изуродованного бронетранспортера, когда деревянный большой дом, как показалось Соколову, подпрыгнул от взрыва. Покосилась крыша, что-то с шумом посыпалось сверху, несколько осколков впились в брезент и ударились в корпус тягача. Тело второго часового валялось прямо посреди дороги.

Афанасьев выбрался из люка и, хромая, побежал к дому, который начинал гореть. Даже из-за мерного рокота мотора тягача было слышно, как кричат люди, раздаются команды, где-то сильно хлопали двери изб – выбегали на улицу немцы. Сейчас начнется, подумал Алексей и повернулся в ту сторону, откуда было больше шума и криков.

На площадь бежали офицеры, на ходу застегивая шинели и подпоясываясь ремнями.

Разбегались, подумал злорадно Соколов, поднимая ствол автомата. Одна, вторая, третья короткие очереди. Двое немцев упали, кто-то пополз в сторону, остальные стали искать укрытие и стрелять из пистолетов по стоявшему посреди площади тягачу. А я хорошая мишень, подумал Алексей. Еще две очереди по наиболее ретивым, и пора менять рожок автомата.

Пули свистели над ним, прошивали брезент, поэтому пришлось спрыгнуть на землю и лечь за гусеницу машины. Еще несколько очередей заставили залечь группу солдат, бросившихся было на площадь.

Что-то с шумом упало на брезент, и послышался голос Афанасьева.

– Тяжелые, суки. Я за вторым.

Соколов расстрелял второй рожок и очень остро почувствовал, что у него их осталось всего четыре штуки. Надо стрелять экономнее, подумал он, и тут же пришлось выпустить чуть ли не половину по группе, которая опрометчиво пошла в атаку. Он уложил троих, но остальные не побежали назад, а залегли и стали расползаться по сторонам, пытаясь охватить одинокого стрелка с разных сторон.

И тут заработал пулемет. Никогда еще звуки выстрелов немецкого МГ-34 не казались Алексею такими родными. Он обернулся. На площади один за другим попадали попавшие под пулеметные очереди патрульные солдаты. Пулемет заработал снова, и теперь фонтанчики земли запрыгали по другую сторону площади. Немцы попятились, стали разбегаться. Вот так-то лучше. Где Афанасьев?

С шумом снова упало тяжелое на брезент, и зычный голос капитана перекрыл стрельбу:

– Все живы? По коням!

Омаев бежал зигзагами, держа в руках пулемет. Соколов поднялся в полный рост и смотрел по сторонам. Вон трое у дерева. Он несколькими очередями заставил немцев ретироваться. Омаев бросил пулемет на тягач и запрыгнул сам.

– Прикрываю, – крикнул он, разворачиваясь с пулеметом назад.

Прямо тачанка у нас какая-то, только бензиновая, подумалось Соколову.

Тягач взревел и рванул с места так, что земля полетела из-под гусениц. Тридцать километров в час – не такая уж великая скорость, но она все же уносила их на окраину деревни. Следом бежали, укрываясь за деревьями, немцы и стреляли вслед машине. Соколов и Омаев поливали улицу очередями. Неожиданно вдалеке, в самом конце улицы, вспыхнули танковые фары. Одна машина, вторая. Черт, неужели три танка пошли за нами.

– Патроны! – крикнул лейтенант Омаеву.

Руслан вытащил из подсумка один за другим два автоматных рожка, бросил их командиру и расправил на брезенте остатки пулеметной ленты. Она у него кончалась.

Ничего не понимавшие солдаты у колючего ограждения даже не пытались стрелять. Соколов разогнал их очередями, под гусеницы легла рогатка с проволокой, потащилась следом, со звоном лопнула проволока, и только столб пыли в темноте тянулся теперь за машиной, которая без света фар по ухабам уходила в сторону леса.

Зато фары виднелись уже на выезде из деревни. Гулкий выстрел, и с шелестом пролетел над головами снаряд. Он разорвался метрах в ста впереди и правее. И тут же Афанасьев выпустил вверх осветительную ракету. С шипением огненная полоса прорезала небо, а потом поле залило мертвенным дрожащим светом, в котором так хорошо был виден и уходящий тягач, и танк, идущий следом метрах в трехстах, и бронетранспортер, непрерывно ведущий огонь из пулемета. А потом на окраине появились еще два танка.

Это был самый страшный для Алексей миг за всю ночь. Полная беззащитность, и они – как мишень в тире или на танковом полигоне. Одно попадание фугасного снаряда в тягач, и от них троих найдут только подметки.

С опушки леса вспыхнуло, пронесся над полем танковый выстрел, и тут же взрыв встал фонтаном под гусеницами первого немецкого танка. Гусеница, сорванная взрывом фугасного снаряда, взлетела вверх, танк загорелся. Еще два танка замедлили ход и стали разворачивать башни в поисках цели. Но в темноте им было не видно, кто и откуда стрелял. А настырный бронетранспортер, не сбавляя хода, объехал подбитый танк и снова устремился в погоню за тягачом.

Второй выстрел, и от немецкого бронетранспортера полетели в разные стороны листы железа. Теперь и немецкие танки открыли огонь из пушек по лесу. Но зная выдержку своего экипажа, Соколов не сомневался, что «семерка» уже ушла с линии огня.

Как Афанасьев в темноте различал дорогу и не проскочил мимо поворота на еле заметную колею, ведущую в лес, осталось загадкой.

«Семерка» снова выстрелила, и еще один немецкий танк замолчал, а потом густо задымил. Тягач пошел в гору. Больше ему вслед никто не стрелял. Еще несколько минут, и Афанасьев остановил машину прямо перед «тридцатьчетверкой».

– Ну что? – заорал чуть ли не на весь лес Логунов, спрыгивая на землю.

– Порядок, – бросив пустой пулемет, сказал Омаев и спустился с брони, отряхивая руки и колени.

– Ну?

– Привезли, Василий Иванович! – за всех ответил Соколов и хлопнул сержанта по плечу.

Логунов не сдержался и заключил командира в могучие объятия, громко выкрикивая:

– Ура! Наша взяла! Молодцы ведь, а? И ушли! И капитан сделал свое дело! Грузим их в танк и ходу к нашим.

– Нет, – Алексей освободился из сильных рук Логунова и показал вниз.

Из деревни выходили шесть танков. Они не спешили, да и незачем им было спешить. Сейчас наверняка соответствующая команда пронеслась по всем немецким подразделениям и позициям. Тягач будут ждать, им не дадут пройти к своим в город. Ведь позиции немцев с этой стороны еще сильны. Это они обещали в обмен на снаряды не выставлять своих заслонных подразделений с других сторон города. Но теперь все изменилось, теперь русские их переиграли, и снаряды снова у Советов.

– Раздолбаем, – уверенно заявил Логунов.

– Нет, – раздался голос Афанасьева рядом. – Прорываться надо, а не перестрелкой заниматься. Потеряем хоть полчаса, и тогда даже отсюда никуда не двинемся.

– Точно, – Соколов повернулся к капитану. – Если можете еще везти тягач, садитесь за рычаги. «Семерка» пойдет первой, будем прокладывать путь, сколько сможем. А дальше уж вы сами. Пойдем той же дорогой по просеке. Это самый безопасный маршрут. Не думаю, что немцы там артиллерию поставили или в лес танки затащили. Но вот следом за нами по следам гусениц они точно пойдут.

– Ребята! – капитан усталыми покрасневшими глазами посмотрел на танкистов.

– Нормально все, – заговорил Соколов, лишь бы не затягивать обсуждение. – Делайте свое дело, ведь ваша задача была найти их и забрать. А наша задача – войсковое сопровождение операции. Вот и сделаем каждый свое дело. И не смотрите на нас во время прорыва. Будет возможность проскользнуть – уходите. Мы прикроем, мы все сделаем, что сможем.

– Спасибо, Леша! Спасибо, ребята! – капитан пожал руку Логунову, похлопал по плечу Омаева, махнул рукой высунувшимся из люков Бабенко и Коле Бочкину.

Афанасьев снова полез, кряхтя и проклиная раненую ногу, в люк танкового тягача. Соколов приказал экипажу занять места и последним забрался на броню. Теперь все решала скорость. Бабенко включил фары, и «тридцатьчетверка» рванула в лес, набирая скорость. Присоединяя кабель ТПУ к разъему шлемофона, Алексей оглянулся назад. Тягач шел следом, не отставая.

– Руслан, связь с группой!

– Есть, связь!

Через несколько секунд послышался встревоженный голос сержанта-связиста. Соколов перебил его расспросы и срочно потребовал на связь Лациса. Майор оказался рядом. Видимо, эти сутки он ни на шаг не отпускал от себя связиста с коротковолновой радиостанцией. Не вдаваясь в подробности, Соколов потребовал перейти на резервную частоту.

– 77-й, я – Гнездо. Где находишься?

– Гнездо, говорю открытым текстом, пока немцы не перехватили связь. Задача выполнена! Повторяю, задача выполнена! Нас преследуют, прорываемся тем же маршрутом. Пока нет кольца, срочно готовьте прорыв. Времени «ноль», повторяю, времени «ноль».

– Удачи, сынок! – с явным облегчением отозвался майор.

Включив свет в башне, Соколов достал карту. Он хорошо помнил ту гнусную низинку, выбравшись из которой в прошлый раз заметил немецких мотоциклистов и понял, что им их не догнать. Бабенко сбавил скорость и развернулся, разворошив гусеницами мокрую землю, пошел по просеке. Тягач уверенно шел следом метрах в пятидесяти. Соколов снова выбрался в люк и сдвинул шлемофон с одного уха. Так и есть, ему показалось, что он слышит звуки моторов. И не только мотоциклы, кажется, и танки.

– Бронебойным! – крикнул он. – Руслан, внимательнее, стреляешь, как только увидишь цель. Всем задача стрелять во все, что шевелится. И только вперед. Огнем и гусеницами, только вперед, ребята!

Свет фар ударил в глаза, но реакция Логунова оказалась на высоте. Пушка выстрелила почти сразу. Фары погасли, полыхнули встречные пулеметные очереди, один за другим выстрелили прямо в лоб «тридцатьчетверке» две пушки. Соколов ощутил попадание в башню, болезненно вскрикнул Бочкин. Вскользь, выдержал, родной! Омаев стрелял не переставая, создавая перед танком сплошную завесу из пуль. Еще дважды выстрелил Логунов. Впереди на перекрестке немецкий грузовик и разбегающиеся немецкие солдаты в прыгающем красном свете чего-то ярко горящего. Удар корпусом, грузовик заваливается на бок, кузов трещит под гусеницами, танк переваливается через груду искореженного металла.

– Слева, разворот, Бабенко! Бронебойным!

Гусеницы роют землю, вырывая корни деревьев, кажется, еще одно попадание в корпус, и тут же выстрел Логунова. Болванка почти в упор с тридцати метров прошивает броню немецкого танка, и тот вспыхивает, освещая все вокруг. Взрыв баков, бешеный пулеметный огонь Омаева.

– Разворот, вправо! На 180. Осколочно-фугасным…

От бронетранспортера полетел в разные стороны металл, остатки машины отбросило на деревья… Кажется, все… Вперед! И снова гонка по просеке, снова Бабенко каким-то чудом объезжает пни и поваленные стволы деревьев. Соколов оглянулся назад. Афанасьев повторяет все движения «семерки» и тоже объезжает препятствия. Еще немного, только бы продержаться еще минут тридцать. Не успеют немцы перебросить в лес много сил, чтобы остановить нас. А мотоциклы и бронетранспортеры – это не так страшно. Лишь бы майор успел подготовить отход группы. Убедить бы его уходить сейчас, а мы бы прорывались сами, нам легче. Да только не уйдет Лацис без нас. Не станет он этого делать. Он должен выполнить приказ, чего бы это ни стоило. И снова вперед, снова в темноту лесной просеки.

Опять фары, но эти не успеют. Логунов выстрелил, не дожидаясь приказа. Пули бьют по броне как горох. Снова вспышка пушечного выстрела, осветившая пространство вокруг. Это последняя просека, по которой немцы могли пробиться в лес с тяжелой техникой и остановить дерзкий экипаж. Дальше таких не будет. Только бы пройти здесь.

Фугасным, Логунов, фугасным! Выстрел, башня наполняется дымом от сгоревшего пороха, Логунов и Бочкин кашляют, отхаркиваясь, но снова заряжают, и снова выстрел. Черт, вентилятор не сработал! Алексей уперся плечом и открыл верхний люк. В башне нечем дышать, но Логунов снова стреляет. Вот и просека… Что-то ударило по шлемофону, но боли нет… не важно.

Просека, справа видны фары, неужели еще танки? Бабенко выскакивает на просеку и тут же разворачивает машину пушкой к врагу. Выстрел, второй, третий. Есть два попадания. У немцев затор, горит танк, бронетранспортер попытался объехать колонну и завалился в яму у дороги. Удар, «семерка» вздрогнула как от боли и… закрутилась на месте. Скрежет порванной гусеницы, ведущий каток справа вращается как бешеный вхолостую без нагрузки. Все! Соколов заскрипел зубами.

– Бабенко, разворот вправо и встаем! Пропускаем тягач. Всем огонь, Бабенко, из машины! Пусть капитан уходит, скажите ему!

Пули ударили в поднятую крышку люка. Соколов смотрел, как механик-водитель подбежал к тягачу и, размахивая руками, принялся что-то кричать. Афанасьев высунулся было из люка, потом сплюнул, развернул свою машину и встал за «тридцатьчетверкой».

– Уходи, капитан! – заорал Соколов. – Уходи!

– Прыгайте и поехали! – орал в ответ Афанасьев.

– Башня… твою мать! – со стоном произнес Логунов. – Нет доворота… Заклинило…

И тут в переднюю часть башни ударило так, что «тридцатьчетверка» откатилась на несколько метров назад. Снова вскрикнул Бочкин.

– Коля, что?

– Нормально… рука…

Алексей понял, что им уже не сдержать немцев огнем. Доворота башни не хватает для обстрела нужного сектора. Немцы быстро поймут, что если взять правее, они будут вне досягаемости пушки поврежденного русского танка. «Прости, – прошептал Алексей и прижался лбом к холодной крышке люка. – Ты спасал нас столько раз, мы спасали тебя. Пришло время, прикрой в последний раз, друг… А мы тебя не забудем… Прощай!»

– Все из машины! – крикнул Алексей.

– Как? – не понял Логунов. – Ты что, командир!

– Все из машины! Я приказываю! – крикнул Алексей, но потом добавил тихо: – Надо, Василий Иванович… надо.

Соколов помог спуститься Бочкину, прижимавшему к груди левую руку. Омаев с пулеметом залег за пнем и продолжал сдерживать немцев. Логунов стрелял фугасными снарядами, освещавшими лес каждым взрывом на сотню метров вокруг. Подбежав к тягачу, Алексей снял из крепления канистру с бензином и забрался на «семерку». Он вылил содержимое на воздушные фильтры двигательного отсека. Еще выстрел, и из танка вылез Логунов с гранатой в руке.

– Уйди, я сам, – попросил он, в темноте на глазах танкиста блеснули слезы.

Омаев перебежал просеку, на секунду остановился рядом с командиром, все понял и, кивнув, побежал к тягачу занимать позицию. Бочкин уже сидел сверху, а Бабенко пытался перевязать ему кисть руки. Логунов стоял как во сне, потом злым рывком выдернул чеку из гранаты, бросил ее на мотор танка и побежал догонять тронувшийся тягач. За спиной раздался взрыв. Потом огонь разгоравшегося пламени, потом взорвался бензобак. Соколов стоял на коленях на брезенте тягача и смотрел, как горит «семерка». Раненый друг умирал, сдерживая врага только своим присутствием. Им не обойти его, пока он горит. Он железной грудью встал, защищая свой экипаж… Прощай, друг…

– Коля! – Соколов обернулся и толкнул локтем Бочкина.

Лиза стояла в кузове грузовика и махала рукой. Двое бойцов, пытавшихся закрыть задний борт, подали девочке руки, и она спрыгнула на землю.

– Лиза, – Бочкин пошел навстречу прихрамывающей девушке. – Ты не уехала?

Колонна уставших пехотинцев проходила мимо, поглядывая на девушку в стареньком пальто и молодого танкиста. Соколов вышел из колонны. Логунов, Бабенко и Руслан Омаев встали рядом с ним, глядя на Бочкина.

Девушка подошла, улыбнулась сквозь слезы и уткнулась в грязную танкистскую робу.

– Ты весь порохом пропах, – сказала она, посмотрев ему в лицо, – небритый. А что у тебя с рукой?

– Да так, – Бочкин растерянно улыбнулся в ответ. – Порезался, когда тушенку открывал. Командир, понимаешь, все время ругается, чтобы инструмент был без заусенцев, а я… разгильдяй.

– А ты меня обманываешь, – тихо сказала девушка. – Ну и пусть, я ведь знаю, почему ты меня обманываешь. Не хочешь пугать, заботишься обо мне. Ты будешь обо мне всю жизнь заботиться, правда?

– Правда… Ты даже не представляешь, как я буду о тебе заботиться, – прошептал Коля и прижал к себе хрупкое тело девушки.

– А где ваш танк? Вы чего пешком идете? Сломался?

– Не сейчас, – дрогнул голос Бочкина. – Я потом тебе расскажу… как-нибудь. После войны…