Глава 4
С высокого, поросшего молодым осинником яра городок был виден как на ладони. Утро было серым, бесцветным. Низкая, повисшая над самыми крышами домов пелена туч, неподвижный и вязкий воздух, в котором не раздавалось никаких звуков жизни. Тишина леса, тишина промерзшей поймы высохшей за лето речушки, тишина окраин города, где не лаяли собаки, не кричали петухи, не вился из труб дымок. И дальше, ближе к центру, стояли мертвые серые коробки каменных домов. Черные улицы расчерчивали город грязными линиями. Где-то там, в недрах этого мертвого города, пряталось зло. Там стоял немецкий гарнизон, располагались службы вражеской армии, сотни солдат, техника. Скоро в этом городе смерть начнет свою страшную жатву.
Соколов тряхнул головой, отгоняя страшные мысли, которые навязчиво лезли в мозг, пока он смотрел на город Лыков Отрог. Лацис опустил бинокль, еще какое-то время смотрел вдаль, потом повернулся к своим командирам.
– Ну, что, товарищи, мы с вами у цели, – заговорил он. – Впереди враг. За спиной у нас тоже враг, который рыщет по нашим следам и через несколько часов может атаковать колонну, потому что следов не спрячешь, а по воздуху летать мы не умеем. Атаковать придется без предварительной разведки, опираясь лишь на те сведения, которые мы получили в штабе дивизии.
– Если с тыла подойдут немцы, мы окажемся между молотом и наковальней, – согласился капитан Забелин. – И пойма этой речушки как-то поганенько выглядит. Занимать оборону бессмысленно. Шум боя услышит гарнизон. Да им сразу сообщат о нас, чего им слышать. Все по радио распишут.
Лацис молчал, ожидая, пока командиры выскажут свое мнение. Судя по выражению лица, майор ждал немного другой реакции, более конструктивных замечаний. Соколов смотрел на майора и вспоминал, как за несколько часов до наступления сумерек они догнали колонну и поставили перед командиром группы бледного перепуганного немецкого радиста. Лацис выслушал доклад младшего лейтенанта, а потом велел увести пленного.
– Хорошо, что я тебя послал, Соколов, – сказал Лацис, глядя Алексею в глаза с одобрением. Ты и там людям жизни спас, и нам сейчас тоже спасаешь сотни жизней. Пропустил бы ты эту группу фельдполиции, и нас бы уже накрыли. Жаль, конечно, что ты их поздно заметил. Ну, успели доложить, так успели. Ничего с этим не поделаешь. Как говорит моя дочь, надо принимать это как данность.
– У вас есть дочь? – машинально спросил Соколов.
– Почему ты так удивился? – улыбнулся Лацис. – Я похож на человека, у которого не может быть дочери? Есть, взрослая уже. Чуть моложе тебя. Студентка университета, на философском факультете учится. М-да, – майор помолчал, насупив брови, потом заговорил другим тоном, тоном командира: – Сколько ты шел за нами с пленным?
– Два часа.
– Сколько времени прошло с момента радиопередачи и до того момента, когда вы тронулись нас догонять?
– Не более пятнадцати минут.
– Два часа пятнадцать минут, – процедил сквозь зубы майор. – Много. С железной дороги они танки быстро снять не смогут. Там разгрузка полдня займет. Значит, маршевую колонну развернут. Немцы считают, что у нас много танков, силами пехоты на нас не кинутся. Сейчас подкрепления идут в сторону Смоленска и в направлении на Тулу. Переброска войск идет по рокадам[Рока́да – железная, шоссейная или грунтовая дорога в прифронтовой полосе, проходящая параллельно линии фронта. Используется для быстрой переброски войск на другие участки фронтов.]. С юга сейчас на московское направление они будут перебрасывать силы. Это яснее ясного. Пару танковых батальонов и до полка пехоты они в течение нескольких часов смогут развернуть на нас. А прошло уже больше двух часов. Ну, что думаешь, танкист?
– Сейчас на замерзшей земле следы танков особенно заметны, в отличие от следов грузовиков. Да и те наследят, если по замерзшим лужам проедут. Нам нужно разделиться, товарищ майор. Как минимум на три части разбить колонну и идти разными дорогами.
– Дело говоришь, одобряю, – кивнул Лацис. – Во-первых, они не будут знать, по какой дороге нас преследовать. Во-вторых, они могут подумать, что нас гораздо больше, чем видела погибшая группа фельдполиции. Это заставит их действовать более осторожно и даст нам время. Ну и, третье, младший лейтенант. Той группе, которую настигнут немцы, придется брать на себя роль арьергарда и держать немцев, пока остальная часть выполняет основную задачу. Карту свою, говоришь, танкистам подарил, ладно, давай на мою посмотрим.
– Леса, – Соколов ткнул кончиком карандаша в значки, указывающие преобладающий вид древесной растительности. – Здесь хвойные, вот здесь и вот здесь смешанные леса. Здесь хвойники высокие, песчаная почва. Если пойдем и сделаем вот такой крюк, то нас, по крайней мере, с воздуха не смогут засечь. В лиственных лесах после того, как листья опали, мы как на ладони сейчас.
– Вот что, Соколов, – Лацис решительно хлопнул ладонью по броне танка. – Я сформирую тебе небольшую группу, будешь прикрывать нас, будешь нашим боевым охранением с тыла. Маневрируй, наблюдай, устраивай засады, но дай нам оторваться от немцев, если они станут нас догонять. Нам нужно успеть без боя добраться до Лыкова Отрога.
Группа из четырех танков, одной бронемашины разведки и двух грузовиков с пехотой шла за основной колонной до самой ночи. Немцев Алексей увидел примерно через час, как только принял боевое охранение. С десяток легких танков и еще столько же бронетранспортеров шли на большой скорости по дороге точно по следам колонны. Увидев врага в бинокль километров за пять, Соколов принял решение пока не ввязываться в бой, попытаться остановить преследование другими способами.
Выбрав узкий участок лесной дороги, он танком свалил две сосны прямо на колею, а потом объехал препятствие через лес, оставляя заметные следы. То ли немецкий командир был молодым и неопытным, то ли он имел неукоснительный приказ догнать и атаковать с тыла русскую колонну и принудить ее остановиться и принять бой, то ли это была его личная инициатива, но место, где поперек дороги лежали два дерева, он без остановки стал объезжать по следам русских.
Четыре противотанковых и шесть противопехотных мин, которые советские пехотинцы установили на своей новой колее, дали Соколову знать, что немцы попались в его ловушку. Алексей остановил танк и обернулся назад, прислушиваясь, как по лесу разносится эхо от двух сильных взрывов. Противотанковые, определил он по звуку. Судя по тому, что взрывы прогремели с интервалом в несколько секунд, подорвались два танка. А вот и противопехотная. А вот и еще! Куда вас так несет, засмеялся молодой лейтенант. Осторожнее надо в наших лесах ездить. «Там чудеса, там леший бродит», насчет русалки на ветвях точно сказать сложно, но под ноги иногда нужно смотреть.
Махнув рукой, он повел свою группу на соединение с основными силами. Немцы их больше не преследовали, а потом наступила ночь. Холодная, по-осеннему темная, без единой звезды на небе. Только лязг гусениц и рев танковых двигателей, только фырканье автомобильных моторов. Колонна в полной темноте приближалась к городу.
– Все, – заявил Лацис. – Времени на размышления и подготовку у нас с вами нет. Поэтому атакуем с ходу. Прошу всех открыть карты. Слушай приказ! Капитан Забелин, первую роту уводите лесом западнее города и сосредотачиваетесь в районе садов. Вторую роту перебрасываете на исходную позицию восточнее шоссе Лыков Отрог – Смоленск. Вам передается полностью разведвзвод старшего лейтенанта Позднякова на бронемашинах. Третья рота остается здесь. Всем для выхода на исходные позиции даю тридцать минут. Передвигаться максимально тихо, бронемашины на малых оборотах. Восход солнца на этой широте на сегодняшний день 6.51. Нам нужно успеть начать штурм до восхода солнца, чтобы максимально уменьшить видимость для противника. Атака в 6.30. Всем подразделениям иметь радиостанции включенными на прием. По моему сигналу «Буря» первая рота, вторая рота и разведвзвод Позднякова атакуют город с востока и запада. Пока подразделения не вступили в контакт с противником, огня не открывать. Атаковать молча. Третья рота и танковая рота старшего лейтенанта Кравченко ждут здесь. По моему сигналу танки выходят из леса и атакуют город через пойму реки вместе с пехотой. Все, сил у гарнизона на то, чтобы организовать оборону на трех направлениях, не хватит. Именно танковая атака со стороны реки должна посеять панику и помочь двум ротам войти в город. Вопросы?
Командиры побежали к своим подразделениям. Капитан Забелин отдавал приказы своим ротным командирам и согласовывал действия со взводом разведки. Лацис попросил задержаться Кравченко и Соколова.
– Ну, танкисты, вся надежда на ваш бронированный кулак, – заявил майор. – По всем правилам командир гарнизона должен был в своих планах предусмотреть противотанковую оборону, противохимическую защиту и тому подобное. В этом смысле вермахт ничем не отличается от других армий мира. После того как он принял гарнизон, он обязан был отправить в вышестоящий штаб эти планы.
– Так точно, – согласился Кравченко. – И танкоопасные направления у него как раз восточная и западная части города. Вряд ли он посчитает таковыми лесной массив и переувлажненную пойму реки, пусть и скованную морозами. У немецких Т-III и Т-IV узкие гусеницы, они для шоссе, а не для заболоченной почвы.
– Вот-вот, – согласился майор, – вам самый безопасный участок, и вы должны с максимальным шумом войти в город. Сложность в том, что вам нельзя стрелять в любой дом без разбору: там мирные жители. Вам придется тщательно выбирать цели. Но самое главное, подчеркиваю еще раз, ворваться в город с шумом, посеять панику, не дать возможности немцам занять оборону и остановить две роты Забелина. Какие есть предложения, танкисты?
– На первом этапе наша атака будет носить чисто психологический характер, – заговорил Кравченко. – Расстояние до окраины чуть больше километра, но мы не сможем его преодолеть одним броском. Танки из леса могут выходить только колонной по два. Шум моторов, лязг гусениц будут в городе хорошо слышны, а нам еще нужно будет выстроиться в атакующую линию, развернуть танки в два ряда. Если у них на окраине есть хоть один артиллерийский ДОТ, они нас запрут уже на опушке и пожгут половину машин, пока мы не уберемся назад, под защиту деревьев.
– То есть вы считаете, что атаковать в нашем положении танковой ротой отсюда нельзя? – спокойно переспросил его Лацис.
– Нужно какое-то другое решение, нужен еще какой-то ход, – упрямо гнул свое Кравченко.
– Разрешите мне? – спросил Соколов, и оба командира повернули головы к молодому лейтенанту. – Первые два танка, выйдя из леса, должны повернуть вправо и влево, чтобы дать дорогу следующим. Половина роты должна развернуться веером, чтобы вторая заняла позицию для атаки во второй линии. Это потеря времени. А если эти два танка атакуют город, дав возможность всей роте развернуться? Если там на окраине есть артиллерийские огневые точки, то их особенно-то и не замаскируешь, да и необходимости такой, я думаю, у немцев в своем тылу не было. Головные танки могут уничтожить опасные огневые точки и обеспечить успешную атаку всей роты.
– А если там все же есть ДОТ? – спросил Кравченко. – А если орудийный расчет не спит, а наблюдает? Они подпустят вас на расстояние «револьверного выстрела», как говорили раньше, и подобьют. В упор.
– «Тридцатьчетверку»? В лоб? На максимальной скорости? – с сомнением заговорил Соколов. – Это маловероятно, товарищ старший лейтенант, вы же сами знаете. Мы потеряем больше танков, если будем на виду этого ДОТа разворачиваться в боевой порядок.
– Младший лейтенант прав, – неожиданно согласился командир роты. – Я одобряю его предложение.
– Мне идея Соколова тоже нравится, – согласился Лацис. – Единственное напоминание. Если я прикажу остановиться, то останавливаться нужно в тот же момент. Не хочется рисковать танками в тесном городке, где их могут расстрелять из-за угла, забросать гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Танк – штурмовая сила, но город брать все же должна пехота. По местам, танкисты!
Минутная стрелка двигалась очень быстро. Казалось, что часы спешат, просто бегут, неумолимо приближая время атаки. И сейчас, как казалось Соколову, сотни людей, молча и терпеливо сидящие в машинах и танках, думали об одном и том же.
– Семен Михайлович, – позвал Соколов в ТПУ механика-водителя. – Вы хорошо представляете, какой там может оказаться грунт? Морозы были слабенькие, октябрь все же.
– Воды все лето не было на этих лугах, – задумчиво ответил Бабенко. – Смотрите, какая растительность чахлая. Засуха, грунтовые воды ушли. Вы командира 313-го предупредили, чтобы в пойме не маневрировал, а шел ровно?
– У него опытный водитель, – вставил Логунов. – Хорошо, что нам снова в пару Фролова дали. Толковый командир.
– Руслан, – Соколов сверху посмотрел на сгорбленную спину Омаева. – О чем задумался?
– О женщинах, товарищ младший лейтенант, – тихо ответил чеченец.
– Вот команда подобралась, – раздался смешок Логунова. – Один только о курортах вспоминает, второй только о женщинах думает.
– Я не о том, товарищ сержант, – возмутился Омаев. – Я все никак не могу смириться с тем, что женщины воюют. Ну, зачем так? Мы что, без них не справимся? Санитаров мужчин не хватит?
– А знаешь, Руслан, – посмотрев на часы, сказал Соколов. – Женщины всегда в нашей стране шли рядом с мужчинами, и в счастье, и в трудные годы. Ты в школе учился, вы декабристов проходили? Помнишь, как жены добровольно за ними на каторгу ехали, лишения всякие терпели? А империалистическая война? Она, конечно, антинародная была, но раз уж воевать взялись, так и женщины в стороне не оставались. Добровольно создавали санитарные отряды. А те, кто не мог поехать на фронт, те в городах занимались сбором теплых вещей для раненых, медикаментов, перевязочных средств.
– Все равно неправильно, – буркнул Омаев. – Женщина дома должна сидеть, воина ждать.
– Все, отставить разговоры! – приказал Соколов. – Готовность – одна минута. Бабенко, заводите. Все, ребята, к бою.
Лес хорошо глушит звуки, меняет направление источника звука. И вряд ли в городке Лыков Отрог кто-то из немцев ясно осознавал, что именно в лесу за крутым яром собралось больше десятка советских танков и несколько машин с пехотой. Первыми завели моторы «семерка» и 313-й. Два танка выехали из-за крайних деревьев и, выпустив струи сизого дыма, ринулись вниз, в пойму местной речушки. Танки сразу разошлись в стороны и теперь неслись по мерзлой земле к окраинам городка на максимальной скорости, чуть покачивая стволами орудий. Сзади из леса выползали новые и новые танки, а два головных уже приближались к окраинам.
Соколов не слышал звуков боя, но знал, что с запада и с востока на город пошли пехотные роты. Если майор отдал приказ идти танкам, значит, атака батальона Забелина идет не так гладко, как планировалось, значит, пехотинцы столкнулись с ожесточенным сопротивлением.
Выстрел Логунов увидел первым и тут же скомандовал заряжать бронебойным. Соколов повел перископом и увидел на окраине городка под деревьями два немецких танка. Логунов выстрелил, и крайняя машина начала дымить. Второй танк тут же попятился, пытаясь скрыться за углом большого деревянного дома.
– Достань его, уйдет! – крикнул Соколов, понимая, что Логунов просто не успеет прицелиться. – Омаев, что в эфире?
– Молчат, товарищ командир!
– Черт, 313-й встал! – Соколов повернул перископ влево и тут же вернул его в направление атаки. – Неужели в них попали. В чистом поле стоят, сожгут ведь! Бабенко, уходите вправо, обходите дом с палисадником!
Логунов приказал Бочкину заряжать осколочно-фугасным, но Алексей не видел, куда собрался стрелять сержант. Сейчас Соколова больше волновала обстановка в городке. 313-й, кажется, подбит. Один немецкий танк «семерка» сожгла, второй ушел за дома.
Бабенко объехал дом с большим садом и остановился. Логунов тут же выстрелил и велел снова заряжать. Правее в конце улицы полыхал бронетранспортер, на камнях около него лежали три или четыре тела. Где танки батальона? Где вторая рота с бронемашинами, которые должны были появиться справа, со стороны смоленской дороги? Нельзя стоять и ждать! Нарвешься на немецкую «болванку» в мотор или в борт.
– Омаев, вызывай комбата, связь, Омаев, связь!
– Командир, откуда здесь танки? – взревел Логунов и приказал заряжать бронебойным. – Еще два идут из центра по дороге! И бронетранспортеры! Четыре «ханомага», командир.
– Бабенко, – приказал Соколов. – Два выстрела и назад за дом. Заряжаемся и снова вперед на два выстрела.
Первый танк встал сразу как вкопанный, когда бронебойный снаряд прошил сбоку его башню. Дым пошел из всех люков, оттуда стали вываливаться немецкие танкисты в черном. Вторым выстрелом Логунов сорвал катки у другого танка, тот закрутился на середине улицы, разматывая гусеницу.
Со скрежетом включив заднюю скорость, Бабенко рывком увел танк за дом. Было видно, как ветки яблонь рубят пулеметные очереди, как с деревьев летят сбитые листья, как крошат пули землю на том месте, где только что стояла «семерка».
– Коля, бронебойный, а потом сразу осколочно-фугасный, – приказал Бочкину сержант. – Командир, пора, долго стоим!
– Давай, – разрешил Соколов, осматриваясь через перископ по сторонам.
Танк дернулся и, лязгая гусеницами, вылетел из-за дома. Первый снаряд припечатал немецкий танк с поврежденной гусеницей, вторым снарядом Логунов опрокинул и поджег бронетранспортер. Остальные машины развернулись и унеслись по улице. В стороны разбегались немецкие солдаты.
– Вперед, Бабенко! – приказал Соколов. – По этой улице к центру! Крушить все вокруг, создавать панику, постоянно перемещаться. Не стоять!
И тут в башню ударило. Ударило так, что танк покачнулся, а Соколов почувствовал, как по куртке шрапнелью сыпанули осколки брони, отколовшиеся внутри башни. Застонал и выругался Логунов. Алексей увидел, как сержант на миг съежился и прижал к лицу тыльную сторону ладони. Когда он убрал руку, на ней была кровь.
– Бабенко? – хрипло позвал Соколов, испугавшись, что их подбили, и механик-водитель убит.
– В норме, командир, обошлось! – отозвался Бабенко.
Второй снаряд с лязгом скользнул по броне над головой. Еще один, третий! И снова вскользь.
«Откуда лупят?» – со злостью вцепившись в скобу нарамника перископа, думал Соколов.
– Слева двадцать! – вдруг крикнул Омаев. – Полевая пушка.
И тут Соколов увидел низкое орудие на широких колесах и с характерным набалдашником дульного тормоза. Пехотное 75-мм орудие. Не успел Логунов крикнуть Бочкину «снаряд», как огненная струя трассеров протянулась от пулемета Омаева к пушке. Пули били по щитку, взламывали асфальт вокруг позиции артиллеристов. Вот упал подносчик снарядов, схватился на ногу наводчик. Стрелять из орудия уже поздно. Соколов видел, как остатки немецкого расчета разбегаются в разные стороны и падают под пулеметным огнем Омаева.
Танк вздрогнул и, рванувшись вперед, смял гусеницами орудие, как картонную коробку. Логунов, вцепившись рукой в казенник, то и дело поминал чью-то мать.
– Где батальон, где танки, командир? – недовольно кричал он, снова прижимая лицо к нарамнику прицела. – Мы что, одни тут воевать должны? Бабенко, машина, легковушка! Дави ее к ядреной матери. Коля, осколочный!
Впереди показался грузовик, с которого в спешке спрыгивали немецкие солдаты. Звонко выстрелило орудие, на месте грузовика вспыхнул огнем взрыв, разметав щепки кузова. Снова заговорил пулемет Омаева. Чеченец поменял диск, и вдоль улицы замелькали трассеры пулеметной очереди.
Падали немецкие солдаты, еще один грузовик, пытаясь увернуться от несущегося на полной скорости танка, врезался в фонарный столб. Танкисты вцепились руками, кто во что смог. Удар, скрежет металла, танк перевалил через то, что только что было грузовиком, и понесся дальше.
Соколов видел, что в гарнизоне царит полная паника. Стрельба на окраинах, где с трех сторон на город наступали неизвестно откуда взявшиеся советские подразделения. Да еще с танками. А тут и в центре города появился еще одинокий танк, который давит и расстреливает все, что подворачивается под руку. И никто не знает: один это танк или в город прорвалась целая дивизия. А ведь командиру гарнизона успели сообщить, что поблизости русские, подумал Соколов. Он свои подразделения держал в боевой готовности.
– Осколочно-фугасный! – крикнул Логунов как-то очень поспешно. Лязгнул затвор казенника, запирая снаряд. – Короткая!
Соколов хорошо видел, что улица впереди была перегорожена. Большой гусеничный трактор, три грузовика, два бронетранспортера. А еще в гуще техники, которая должна была остановить на этой улице советские танки, Алексей увидел язычок огня готовой к выстрелу огнеметной установки. Логунов нажал на педаль спуска, и пушка выстрелила, выбросив гильзу.
– Бабенко, вправо, в переулок! – скомандовал Соколов.
Танк резко развернулся на месте и рывком ушел с широкой улицы под защиту домов. Алексей успел заметить, что взрыв снаряда разметал баррикаду. Грузовики загорелись. Кажется, один бронетранспортер тоже. Ясно, подумал Соколов, кто-то у немцев пытается наладить оборону, укрепить центр городка. Значит, где-то за этой баррикадой, которую они поспешно собрали, их штабные здания, может быть, даже военные склады. В любом случае у них там резервы для обороны. Тогда у нас выход один, раз уж мы ввязались в этот рейд по городу. Только так мы можем помочь своим, только так сможем спутать планы гитлеровцам.
Поворот на второй улице налево оправдал себя. Кто-то из немецких офицеров решил, что танк против русской «тридцатьчетверки» надо поставить на первой же улице, по которой он мог объехать баррикаду. И ошиблись, «семерка» не свернула в первый переулок. Первым же снарядом с расстояния в триста метров Логунов попал немецкому Т-IV в мотор. Бензиновый двигатель вспыхнул как факел. Еще несколько очередей из пулемета, и немецкие солдаты стали разбегаться, бросив пулеметы и два 50-мм миномета. Снова скрежет металла под гусеницами, и «семерка» развернулась к центру.
– Откуда у них тут столько танков? – Логунов повернул закопченное лицо с засохшими потеками крови на лбу и щеке. – Вы же говорили, что здесь только тыловые службы и фельдполиция? Неужели их предупредили о нашем приближении и они подтянули сюда свежие силы?
– Может быть! – отмахнулся Соколов. – Нам теперь какая разница, откуда они взялись. Пока есть боезапас, надо шуметь!
– Это мы можем! – хмыкнул Логунов. – Коля, осколочно-фугасный!
Выстрел, и сразу же Бочкин вогнал в казенник следующий снаряд. И снова «короткая», снова выстрел. Соколов успевал осматриваться в перископ, предоставив Логунову самому выбирать цели. Алексей определял направление движения и предупреждал об опасности, если она появлялась.
Два фугасных снаряда в двухэтажное каменное здание, которое, видимо, было казармой, разнесли весь нижний этаж, начался пожар. Солдаты прыгали из окон, внутри что-то стало взрываться. Соколов приказал свернуть направо, и они тут же наткнулись на два бензовоза. Немецкие водители не стали испытывать судьбу и, бросив машины, попрыгали через низкий забор у бревенчатого дома. Один снаряд, и половина улицы превратилась в бушующий огненный ад.
Вылетев на площадь и лязгая гусеницами по дореволюционной брусчатке, танк закрутился на месте. Один выстрел вслед удалявшемуся грузовику, и машина загорелась. Омаев почти не переставая поливал улицы пулеметными очередями, выискивая цели: отдельных гитлеровцев, легковые или грузовые машины, возможные огневые точки, скопления пехоты противника. Оставаться на открытом месте в городе долго нельзя. Тем более на площади, на которую выходили целых четыре улицы. По любой может подойти танк и влепить «болванку» сзади, где у «тридцатьчетверки» броня тоньше.
– Направо, Бабенко, – приказал Соколов, решив двигаться к западной окраине, где город атаковали второй батальон и разведвзвод на бронемашинах. – По липовой аллее!
Поворот со скрежетом по камням площади, и «семерка» понеслась между деревьями. Маневрировать, только маневрировать, понимал Алексей и снова приказал механику-водителю повернуть.
– Направо, Бабенко, направо!
– Овраг, командир! – громко крикнул механик, едва не оглушив Соколова.
Улица и правда была короткой и заканчивалась крутым оврагом с легким пешеходным мостиком, ведущим в молодой парк.
И тут снизу раздался ощутимый удар, танк резко бросило в сторону и развернуло на левой гусенице. Попадание!
– Стой! – заорал Алексей, слишком хорошо знавший причины такого поведения танка. Порвана гусеница, и теперь грозная боевая машина превратилась в неподвижную мишень.
Танк развернуло почти на 180 градусов, он боком ударился о кирпичную стену здания, сверху посыпался строительный мусор. Мотор заглох.
– Омаев, с пулеметом через нижний люк наружу. Защищать машину! Логунов, Бочкин, в башне! Наблюдать и вести огонь. Бабенко, за мной чинить гусеницу!
Вдвоем с Логуновым Алексей с трудом открыли верхний люк, с которого посыпались обломки досок, битый кирпич, пласты штукатурки. Все-таки в дом они въехали своей махиной довольно основательно.
Сжимая в руке ППШ, Соколов спрыгнул на землю. Омаев уже отбегал от танка с пулеметом и вещмешком с несколькими дисками. Он явно намеревался занять оборону за толстым стволом старого вяза.
– Руслан, не туда! – крикнул лейтенант. – Тебя сзади могут убить, не сюда. Дуй на второй этаж, на балкон! Оттуда ты в обе стороны улицу простреливать сможешь. Бабенко, вы где?
– Здесь, командир, – появился рядом механик-водитель и стал открывать инструментальный ящик.
Соколов закинул автомат за спину и бросился помогать Бабенко снимать с лобовой брони запасной трак. Оба с удовлетворением оценили, что им сильно повезло. Гусеница просто размоталась и лежала стальной лентой на земле. Если бы танк соскочил с нее или его развернуло так, что он катками встал бы поперек гусеницы, исправить все было бы сложнее. А немцы себя ждать не заставят.
В подтверждение мыслей младшего лейтенанта пушка «семерки» выстрелила вдоль улицы. Бабенко и Соколов присели от неожиданности, а в начале улицы раздался взрыв, потом послышались крики и команды на немецком. С мягким гудением подшипников башня стала поворачиваться, и снова выстрел. Соколов поморщился от боли в ушах, но продолжал помогать Бабенко. Наконец, трак упал на землю, теперь нужно было снять поврежденный трак с гусеницы, набить и соединить новый трак с лентой гусеницы, а потом натянуть ее на катки и снова соединить с другим «пальцем».
Неожиданно над головой засвистели пули, несколько из них попали в башню и с противным визгом отрикошетили дальше по улице. С балкона, наконец, начал стрелять пулемет Омаева. Обливаясь потом, танкисты возились с гусеницей, выбивая кувалдой погнутый «палец». Плотно соединили новый трак и снова забили на место «палец».
Соколов не смотрел по сторонам, но прислушивался к звукам боя. Башня вращалась почти не переставая. Алексей понимал, что Логунов просто таким образом демонстрирует немцам, что готов выстрелить в любом направлении. И так он держал их на своих позициях. Пушка выстрелила еще два раза. Омаев стрелял с балкона теперь не длинными очередями, а короткими, но часто. Наверное, у него там на балконе кончались патроны. Держитесь, ребята, мы уже скоро.
Подцепив ломиком конец гусеницы, танкисты потащили ее на катки. Потом дальше, дальше, пока зубья стальной ленты не вошли между катками. Напрягая мышцы, Алексей держал трак, пока Бабенко вставлял «палец» и забивал его. Еще немного…
Но тут по броне стали бить пули, совсем рядом. Потом в конце улицы раздался пушечный выстрел, и снаряд с шелестом прошел над головами. «Семерка» ответила почти сразу, а Омаев с балкона довершил дело несколькими очередями. «Значит, немцы подтащили орудие или к ним подошел танк, который Логунов сейчас подбил. Если не подбил, то следующий снаряд попадет в нас», – подумал Алексей.
Но с улицы больше не стреляли.
Точнее, он уже не слышал стрельбы на этой улице, потому что как-то незаметно весь городок наполнился звуками пушечных выстрелов, беспорядочной автоматной стрельбы, взрывов гранат. Соколов выпрямился возле танка и вытер потный лоб. Через перекресток прошли два танка со звездами на бортах, потом бронемашина, пробежали несколько автоматчиков. Наши!
– Наши, ребята! Наши в городе! – Алексей несколько раз постучал молотком по броне танка.
С перекрестка на узенькую улицу свернула «тридцатьчетверка» с номером 313 на борту. Когда танк подошел к «семерке», Соколов увидел, что на броне с двумя автоматчиками сидит майор Лацис. Командир группы передал свой автомат красноармейцу и спрыгнул на землю.
– Я думал, что вам конец! – улыбаясь, заговорил майор. – Ну, натворили вы тут, конечно. Но все-таки приказы надо выполнять, товарищ младший лейтенант.
– Я не получал никаких приказов, товарищ майор, – опешил Соколов, недоуменно оглядываясь на высунувшегося из люка Логунова и на подошедшего Омаева с танковым пулеметом в руках.
– Вы не слышали приказа «назад»? Почему?
– Вот почему! – раздался сверху голос Логунова, который выбрался из башни и присел на корточки, трогая куцый обрубок там, где раньше торчал длинный штырь антенны. – Поэтому Омаев и не смог связаться. Мы ведь вас тоже вызывали постоянно. Сообщить об обстановке в городе хотели.
– Ну, что же, – Лацис подошел к танку и посмотрел на то, что осталось от антенны. – Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
– Жив Фролов! – Алексей кивнул на 313-й. – А я думал все, подбили его, когда он встал на окраине.
– В отличие от некоторых командиров, сержант Фролов все же выполняет приказы, – добродушно похлопал Соколова по плечу майор. – Он просто остановился, получив приказ. Ладно, пусть экипаж заканчивает ремонт, ты на броню со мной. В срочном порядке нужно организовывать оборону городка. В здании Горисполкома на центральной площади у меня будет штаб.
Положив кувалду на броню, Бабенко проводил взглядом 313-й. Логунов спрыгнул на землю и подошел к механику.
– Ну, как у тебя, Михалыч, порядок? – спросил он, закуривая.
– А что тут? – Бабенко пожал плечами. – Дело пустяковое – один трак заменить. Хотя были моменты, думал, тут мы с командиром и ляжем. Вовремя вы там их накрыли.
– Ты себя благодари, не нас, – глубоко затягиваясь, сказал Логунов. Он поднял перед собой руки и посмотрел на чуть подрагивающие пальцы. – Ловко ты танк к дому прижал. Смотри, откуда нас без гусеницы снесло. Почти с середины улицы. Если бы не ты, торчала бы наша «семерка» на самом видном месте и небо коптила. И нас бы не было. А ты как, Руслан?
Сержант посмотрел на пулеметчика, вытиравшего взмокший лоб, несмотря на морозную погоду.
– Не сообразил немного, хорошо, командир вовремя подсказал. Время потерял. Пока на второй этаж бежал с этой дурой, всех родных своих вспомнил. А вы вовсю здесь уже из орудия стрелять начали. Думал, не успею. Но ничего, обошлось. Правда, патроны стали кончаться. А остальные диски в танке.
– Ты, Русланчик, учись и запоминай, – выпуская дым изо рта, сказал сержант. – Это в танке ты сидишь на своем месте и стреляешь в то, что видишь перед собой. А как из танка вылез, позицию для пулемета занимать надо с умом. Сообразил, почему тебя лейтенант на балкон послал?
– Сообразил, – кивнул Омаев. – Сектор обстрела оттуда шире.
– То-то, – кивнул Логунов, потом наклонился к переднему люку и крикнул в него: – Бочкин, ты там прилип что ли?
– Не, – вяло отозвался Николай, стукая каблуками сапог по металлу. Через несколько секунд его голова появилась в люке механика водителя. – К чему мне прилепляться-то? Слабость какая-то. Вроде и не первый день в бою, а сегодня что-то страшновато стало. И главное, не во время боя, а вот сейчас только, когда все кончилось.
– Не мандражи, все позади, – сдвинул Бочкину шлемофон на глаза Логунов. – Это как раз после боя и бывает. Все нормально, парень.
– Помните, в августе, тогда мы с вами вдвоем в немецком танке посреди поля? – спросил Бочкин, положив подбородок на скрещенные руки. – Там еще вроде позиция какая-то была. Они наступают, мы обороняемся, стреляем. Страшно было, потому что ясно, что не удержаться нам вдвоем. Но как-то не так. И во время боя в танке обычно не так страшно. Знаешь, что вокруг другие машины, все наши рядом. А сегодня… Такая тоска вдруг взяла, что мы одним танком в чужом городе и вокруг никого, одни фашисты. Если подобьют, то и помочь некому. А в плен больше не хочется. И так особист нас столько мурыжил за ту историю. А потом злость появилась! Эх, думаю, если суждено нам сгореть в этом городке, то мы им такого здесь устроим. Ну и… а потом, когда все кончилось, руки дрожать стали.
Бочкин засмеялся и показал свои руки.
– Гляди-ка, перестали, – удивленно сказал он. – Чего я вам тут тогда распинался.
Логунов смотрел на него некоторое время серьезно, потом громко расхохотался. Следом стал прыскать в кулак Бабенко, заулыбался вечно хмурый Омаев. Они смеялись и хлопали друг друга по плечам, по спинам, вспоминая эпизоды боя, подшучивая друг над другом, пока первым не замолчал Бабенко. Он посмотрел вдоль улицы, по которой ушел 313-й с майором и Соколовым на броне, и сказал:
– А вообще-то нам Алексея Ивановича благодарить надо больше всего. Это он нас протащил через весь город, видел, как надо маневрировать, куда уходить. Мы-то каждый свое делали. Мое дело педали и рычаги, мне не больно-то в щели видать, что там снаружи происходит. Тебе, Василий, тоже только цели искать да на спуск жать. Про Колю с Русланом я вообще молчу. А он ведь за всех нас в ответе. Это у него сейчас один танк во взводе остался, а когда три было, а когда мы из окружения выходили и он целую танковую роту выводил! Молодой у нас лейтенант, а талантливый. Вы уж мне поверьте, я людей повидал. Знаю, что говорю.
– Я что ли их не видал? – проворчал Логунов, отбрасывая окурок. – Нормальный взводный у нас. На войне ведь как: если ты жив, значит, у тебя хороший командир. Ладно, повеселились, и будет. В машину!
Когда экипаж забрался в танк, Омаев повернул голову и, посмотрев Бочкину в глаза, тихо спросил:
– Про Лизу думал, да?
Николай опустил глаза, но потом, после долгой паузы, все же кивнул. Омаев улыбнулся грустной улыбкой.
– И правильно. Мы женщин спасаем на войне. И они нас спасают. Думаем о них, вот они нас и спасают. Люды больше нет, умерла, а все равно, когда я о ней думаю, мне кажется, она как щит надо мной держит, пули и осколки отводит. Ты думай, Коля, не стесняйся. Надо о них думать.
