Глава 25
– А вы поспешили по этому адресу, – подхватила я.
– Да. И, повторяю, почему-то прибыли раньше милиции, – вздохнула Элина, – поднялись на этаж, позвонили в дверь, Кирилл открыл и радостно сказал:
– Нашли меня? Быстро, однако! Думал, вы позднее заявитесь.
Сергей в коридор влетел.
– Где Люба?
– На диване в комнате, – сообщил Егоров.
Мы туда…
Элина Рафаэлевна передернулась.
– Забыть не могу. Ксюша сразу в обморок упала. А я смотрю на окровавленную девочку… мне показалось, что она мертва. Сергей прошептал:
– Что ты с ней сделал?
– Ничего плохого, – быстро предупредил Кирилл, – я не способен ребенка обидеть. Провел пару операций под наркозом, конечно. Мы теперь с ней близнецы. Смотрите, у меня пальцев на ноге нет! И у нее теперь тоже. На теле шрамы… Вам понятно? Мы с Любой родня!
Я чуть сознание не потеряла. Дальше все происходило, как при замедленной съемке. Сергей прыгнул вперед, я зажмурилась, потом открыла глаза… Нет слов, чтобы описать это зрелище. Кирилл стоит, из горла у него фонтан крови бьет, потом Егоров медленно падает… Звуки исчезли, я только видеть могла. Гасконин замер, в комнату люди ворвались, много, впереди мой брат! И раз! У меня в ушах зазвучали крик, мат, последнее, что помню, я легла на пол и голову ладонями зажала. Пусть что угодно творится, лишь бы на Любочку не смотреть.
Элина схватила чашку с остывшим чаем и залпом ее осушила.
– Хотите сказать, что дирижер убил Егорова? – уточнил Степан.
Зотова кивнула.
– Отца понять можно. Ребенок был изуродован. Кирилл решил сделать Любу похожей на себя. Отрезал ей пальцы на ступне.
– Боже, – ахнула я.
Элина взяла со стола салфетку и стала ею обмахиваться.
– Столько лет прошло, а меня все еще в жар кидает, как вспомню. Нас всех посадили в машину, увезли в отделение, разместили в разных кабинетах. Рафаэль уже был в милиции начальником, похищение редкий случай, да еще у знаменитости! Вот он сам и поехал к Егорову, не знал, что я там. Допрашивать меня брат не мог, это неэтично. Со мной беседовал пожилой, очень приятный человек. Он сразу предупредил:
– Преступник мертв. Но раны на теле и состояние девочки кое-что объясняют. Похоже, мужик ее чем-то угостил, может, конфетой с психотропным лекарством. Такой препарат мог малышку вмиг сомнамбулой сделать. Он, наверное, ее на руках нес, это подозрений ни у кого не вызвало: отец тащит своего спящего ребенка. Но это только предположение, Люба не адекватна. Поговорить с ней невозможно. Мы пока о Егорове мало знаем, успели только выяснить, что он на учете у психиатра состоял. Медикаменты специфические у него на тумбочке нашли, такие без особого рецепта не получишь. Наверное, он ими ребенка накормил, поэтому Люба находилась в бессознательном состоянии. Пальцы он ей отрезал минут за пять до вашего приезда. Медики постараются их пришить, вроде это возможно. Еще гад бедняжке живот бритвой порезал, но не глубоко, опасности для жизни нет. Выглядит это удручающе, однако от такого рода травм не умирают. Внутренние органы не задеты. Сейчас Люба в больнице. Будем надеяться на благополучный исход.
Элина отбросила салфетку.
– Я тоже в клинику загремела с истерикой. Рыдала пару дней, потом в себя пришла. Сергей нашел чудо-хирурга. Пальцы Любе пришили, от лекарств откачали. Что интересно, девочка ничего не помнила, она, когда очнулась, спросила:
– Почему у меня ножка забинтована и болит?
Ксюша осторожно спросила:
– Сама можешь это объяснить?
Дочь наморщила лоб.
– Я играла во дворе. И здесь проснулась.
Больше она ничего не сообщила. Малышке объяснили, что она попала под машину, поэтому ей сделали операцию. Люба осела дома, в школе не появлялась, учителя к ней домой ходили. Через год я Сергею сказала:
– Нельзя Любу в квартире взаперти держать. Она давно выздоровела.
Он и Ксюша сначала резко возразили:
– Никогда не отпустим дочку от себя ни на шаг. Она сама побоится без нас в классе сидеть.
Я с трудом им растолковала:
– Девочка ничего не помнит, считает, что пережила наезд автомобиля. Она не может расти в изоляции. Давайте переведем ее ко мне, я пригляжу за малышкой.
Ксения на дыбы.
– В твоей школе убогие дети, нищие, из семей уголовников.
Я ей в ответ:
– Зато там я рядом, поэтому никто Любу не обидит.
В конце концов они согласились.
Степан сложил руки на груди.
– В архиве полиции нет материалов об убийстве Кирилла Егорова. Есть дело о его суициде. От содержимого папки мало что осталось, крысы поработали. Но очень подробное письмо Егорова с рассказом о его детстве, переживаниях, дотошным объяснением, по какой причине он сам себе горло перерезал, уцелело.
– Странные, однако, грызуны обитают в архиве, – протянула я, – почти все сожрали, а многостраничную записку самоубийцы не тронули!
Элина сделала глубокий вдох.
– Если вы намекаете, что я просила Рафаэля помочь друзьям, то ошибаетесь. Я ни в какие детали не посвящена. Сергей приехал меня из клиники забирать. Вид у него был не лучший, за пару дней он сильно похудел, осунулся, постарел. По дороге домой Гасконин объяснил: «Эля, Кирилл покончил с собой, понимаешь?» Я сначала оторопела, потом кивнула.
– Да.
Дирижер продолжил:
– Ты же видела, что он на полу лежал, когда мы в квартиру вбежали.
Я опять:
– Да.
Сергей не успокоился.
– К сожалению, у тебя от нервного напряжения случился обморок, ты вошла в комнату и отключилась.
Я киваю.
– Да.
Сережа у моего подъезда припарковался.
– Элечка! Мы с Ксю никогда не забудем женщину, которая с нами минуты горя пережила. Ты настоящий друг.
Поцеловал меня и уехал. Я вошла в квартиру: повсюду чистота, даже окна помыты. В холодильнике полно дефицитных продуктов. На столе коробочка, в ней гарнитур: серьги, браслет, кольцо с бриллиантом. Вот так. Спустя несколько дней меня вызвали в милицию. Беседу проводил не Рафаэль, я уже объяснила вам: нельзя брату у сестры показания брать. Пожилой, милый Марк, отчество его я забыла, а вот имя запомнила, потому что оно мне очень нравилось, всегда хотела сына так назвать. Марк спросил:
– Что вы помните?
Я ответила:
– Вбежала в комнату, увидела Любочку и в обморок грохнулась! Очнулась в больнице.
Следователь прищурился.
– Не помните, где письмо лежало? На тумбочке или на столе?
Я ему:
– Нет.
Он свое гнет:
– Там не одна страница, более тридцати. Неужели не заметили?
Раз пять он к посланию Кирилла в беседе возвращался, а я твердила:
– Я лишилась чувств, это все!
Зотова взяла очки и посадила их на нос.
– Впервые в жизни сейчас правду озвучу. Я же сознания не потеряла. Отлично помню – не было там никаких бумаг, ни стопки, ни одного листа, ни обрывка. И ручки не было. А потом вдруг появился целый роман! С подробным описанием психологического состояния Кирилла. Мда. Через год Рафаэль вступил в жилищно-строительный кооператив «Нота», дом строил Союз композиторов. Вопросов вроде: «Милый, где ты деньги нашел на трехкомнатные апартаменты?», «Каким образом ты смог вступить в кооператив, куда только музыкантов берут?» – я брату не задавала. Но поняла: письмо не Кирилл оставил. Почему такой текст сочинили? Понятия не имею. Наверное, он свидетельствовал о психической болезни Егорова. Но это лишь догадка. Правды я не знаю. Рафаэль и Сергей умерли, кроме них, никто ничего не знает. Сомнительно, что Ксению ввели в курс дела, она излишне эмоциональна, еще проговорится!
– Люба так и не вспомнила правду? – спросила я.
– Пока мы тесно общались с Ксюшей, нет, – объяснила Элина, – на ногу она никогда не жаловалась, пальцы не болели. Шрамы на теле девочка считала следствием зашитых ран, которые во время аварии получила. Разбаловали ее родители нещадно. Все, что Люба хотела, она мигом получала, ни в чем отказа не знала, училась плохо, вела себя еще хуже. Да, я ее прикрывала. Нахамит она кому-либо из педагогов, я вмиг Ксюше звоню, та с сумкой подарков в школу скачком. В конце концов наше бабье стало пользоваться наглостью ученицы. Один раз подбегает ко мне физичка:
– Эля, звони скорей Ксении! Я сделала Любе замечание, так она в меня губку швырнула! Видишь, пятно на платье?
Я ей ответила:
– Хорошо, вечером матери Любы расскажу.
– Нет, – возразила педагог, – звони прямо сейчас! Да вели ей побыстрей прийти, скажи, Марина Ивановна завтра в отпуск уходит, у нее с деньгами плохо. Лишней копейки после покупки билетов на самолет нет. Физичка может девочке двойку за год влепить. И поделом Любе. Но если мать меня вежливо попросит, то у хулиганки будет «удовлетворительно».
Я засмеялась.
– Ну и ну!
Элина махнула рукой.
– Думаете, Маринка одна такая? Я только и делала, что кошельком трясла! Я предупреждала Ксюшу:
– Не балуй дочь! То, что случилось, было очень давно. Дочь твоя ничего не помнит, психологической травмы у нее нет. Люба ни страха, ни ущербности не ощущает. А вы в ней взрастили эгоизм, хамство, беспардонность.
Ксю губы поджимала и молчала.
Элина передвинула чашку.
– Пока Сергей был жив, он мог Любу в чувство привести, сказать ей резко: «Замолчи». После смерти отца девчонка совсем распоясалась. Требовала у матери денег, сама ничего в дом не приносила, нецензурно бранилась. Один раз сидим, чай пьем с Ксюшей. Появляется ее дщерь и, не сказав мне «здравствуйте», спрашивает:
– Элина, у тебя есть знакомые в министерстве образования?
Я ей в ответ:
– Для начала неплохо бы сказать: «Добрый день!»
Люба надулась.
– Да пошла ты! Я не девочка давно, не желаю нотации слушать.
От души меня обматерила и ушла. Вот такая она.
– Тебе не кажется, что Люба позволяет себе отвратительное хамство? Объясни ей, как надо общаться со старшими, – сказала я.
Ксюша покраснела и на меня накинулась. Прямо истерика у нее началась. Припомнила все: как она мне в Мексике помогала, сколько добра сделала. А я, такая-сякая, кривая, вечно ее доченькой распрекрасной недовольна, постоянно на Любочку-голубушку жалуюсь. И в конце она заявила:
– Я мать! Мое дело любить и защищать ребенка. А ты учитель! Почему не воспитала ученицу правильно? Убирайся из моего дома! Столько я тебе добра сделала! Всю жизнь помогала! А ты! Неблагодарная! Убирайся вон!
И выгнала меня. На этом наши отношения закончились.
