Глава 6
ИВАН
Приснилось, что я снова в учебке. Сплю на своей койке, и тут влетает наш инструктор, Сан-Саныч, и, пронзительно дуя в свисток, объявляет побудку…
Скатившись с лавки, я ощупью надел штаны, пятерней приглаживая волосы, вытянулся по стойке смирно, и только после этого проснулся. Оказалось, это не Сан-Саныч, а бабкин петух. Мелкий тиран гаремных кур, в перспективе — суп с лапшой. Взлетев на подоконник, он орал так, будто началось Второе Пришествие Марсиан. Я запустил в него тапком. Пернатый паршивец с достоинством удалился, а в комнате раздался громовой хохот.
Визгливо каркала Гамаюн, устроившая гнездо на полатях, подальше от кота. Смеялся кот — он нашел пристанище в ногах кровати Лумумбы, и теперь совершал утренний туалет с помощью собственных слюны и лапы. Ржала Машка. Сидя на своей раскладушке и разложив вокруг разнообразные железные детальки и промасленные тряпочки, она чистила пистолет.
Пылая праведным негодованием, я набрал воздуха, чтобы отчитать супостатов, испортивших такой хороший сон, но в лицо прилетела подушка. Не удержавшись на ногах, я плюхнулся обратно на лавку, а она, коварная, вывернулась, встала на дыбы и огрела меня по кумполу. Из глаз посыпались искры.
Под грудой одеял, где по идее, должен был почивать драгоценный наставник, раздался драконий рык. На столе, прикрытые вышитым полотенцем, зазвенели чашки и блюдца.
Из подушек возникла встрепанная голова. Свирепо оглядев единственным здоровым глазом комнату, она оскалилась и гаркнула:
— А-а-а, черти полосатые, покою от вас ни днем ни ночью! Лейтенант Спаситель! Паччему личный состав бьет баклуши? Назначаю приказ: марш на улицу, делать зарядку, а не то… — не в силах продолжать, голова рухнула обратно в подушки и вновь накрылась одеялом.
Хулиганы притихли. Машка юркнула к себе за шторку, птица Гамаюн, остекленев глазами, прикинулась чучелом, кот быстренько вымелся за дверь, а я, согласно приказу, пошел во двор. Во-первых, добежал до нужника, устроенного в дальнем конце огорода. Санитарное сооружение радовало свежей зеленой краской, в дверце, на уровне глаз, было прорезано окошко в виде виноградной грозди. Внутри царили уют и благолепие: пауки таращились без привычного плотоядного блеска в глазах, на стульчаке, обмотанном несколькими слоями тряпок, сидеть было тепло и мягко, а в пределах досягаемости, на гвоздике, нашелся толстенный календарь-ежегодник за тысяча девятьсот семьдесят пятый год, с мягкими страничками и напечатанными на другой стороне анекдотами.
Потом я решил умыться. В комнате был рукомойник, но я подумал, раз во дворе имеется колодец, лучше не беспокоить наставника. К тому же, всегда приятно поплескаться в чистой ледяной воде…
Пробираться к колодезному срубу пришлось с боем. Плети колючей ежевики царапали руки, исполинский репейник цеплялся за штаны и рубаху, на голову сыпалась тонкая пыльца с каких-то желтых цветов, от нее свербело в носу и хотелось чихать. Бадейка отыскалась и вовсе случайно — я об нее, затерянную в кушарях, споткнулся.
Когда начал поднимать железную крышку, всю в кружевах ржавчины, бока прошило острой болью, и я вспомнил весь вчерашний день. Похороны князя, суровую княгиню, знакомство с пестрым населением старухиной избы, кабак и погоню за мертвяком. Ах да, был еще шоппинг… Зубы заныли от дурного предчувствия: во что всё это выльется?
Привязав к бадейке оборванную веревку, я сбросил её в колодец, наклонился, чтобы удобнее было тащить, и… Из колодца на меня уставились звезды. Они колыхались в далекой черной воде и негромко пели. Потом, став светлячками, сорвались с мест и закружились в хороводе, меня начало затягивать в этот хоровод, в голове создался вихрь, я понял, что падаю…
Очнулся весь мокрый на траве. Надо мной склонились три морды. Точнее, две морды — кота и вороны, и одно любопытное веснушчатое лицо.
— Кажись, пришел в себя, — сказала Машка, нежно пиная меня в бок.
— Хто? Што? — я ничего не понимал. — Почему я мокрый? Что случилось?
— Еще немного, и искали б тебя на реке Смородине, у камня Алатыря, — промурлыкал кот.
— Меня благодари, — каркнула Гамаюн. — Если бы я тебя в окно не заметила…
— Остались бы, как говориться, от козлика рожки да ножки, — заключила Маха, помогая мне сесть. — В последний момент успели, — похвасталась ворона. — Машка тебя за пояс ухватила, кот за Машку уцепился, я — за кота. Ну, и петух помог. Надо будет наведаться к нему в курятник, отблагодарить… — ворона кокетливо оправила перышки, а Машка прыснула. Птица Гамаюн тут же оскорбленно напыжилась. — А что смешного? Петух, между прочим, мужчина хоть куда. В полном расцвете сил…
— Хорошо, хозяйки нет, — шепнул кот, заботливо обмахивая меня лапками. — Вчерась еще на Лысую гору отбыла… Путь-то неблизкий, туда да обратно — больше ста верст. А была бы дома — сама бы голову тебе отвинтила. За то, что к Водокруту полез.
— Чего? — спросили мы с Машкой в один голос.
— Водяной. Живет он там, в колодце… — пояснил кот и постучал меня по лбу. — Мозг иногда включать надо!
— Я умыться хотел.
— Так на этот случай в доме водопровод есть. Набрал ванну — и плещись сколько влезет! А закаляться вздумал — так холодной напусти и вся недолга. А то могу баньку истопить, только скажи… — раскипятился пушистый домохозяин.
— И правда, Вань, чего ты к колодцу полез? — Маха выдрала у меня из волос репей. — Я, например, в душ сходила. Красотища!
— Ты теперь от водоемов подальше держись, — предупредил кот. — Водокрут на тебя глаз положил.
— Ну, что вы там прохлаждаетесь? — в окне, всё такой же встрёпанный, возник Лумумба. — Завтрак стынет.
— Бабке не говори, — попросил я кота, взбираясь на крыльцо.
— Всё одно, узнает, — вздохнул тот. — Попадет мне.
— Тебе-то за что?
— Не углядел за порядком да за гостями. Три шкуры спустит.
Кот задумчиво почесал спину.
— Тогда я сам скажу. Объясню, что ты ни в чем не виноват, а это меня бес попутал.
У кота на глаза навернулись благодарные слёзы. Встав на задние лапы, он пожал мне руку и промурлыкал:
— Спасибо, друг. Век не забуду…
Когда мы ввалились в горницу, громко обсуждая приключение, Лумумба любовался своим отражением в боку самовара, время от времени прикладывая к синяку под глазом холодную ложку.
— А, явились, не запылились.
Мы с Машкой молча проскользнули за стол, ворона, цапнув ватрушку, убралась на полати, и только кот, как ни в чем ни бывало, принялся разливать чай.
— Я вот всё думаю, — завел я издалека. — Должно же у всех убийств быть что-то общее? Если Душегуб — серийный убийца…
— Напарники называются, — вдруг буркнула Маха, погрузив нос в чашку с чаем.
И только сейчас я заметил на её веснушчатой щечке глубокие царапины. Запястье, перевязанное чистой тряпочкой, свежий кровоподтек над локтем… Стало стыдно.
— Слушай, Маш, ты извини, — начал я. — Там такое дело… А как ты вообще дома оказалась?
— Меня благодарите, — каркнула ворона с печи, расклевывая булочку. — Отыскала сиротку, привела домой за ручку…
— Ага, щас, — ощерилась Машка. — Деду Фире скажите спасибо. Послал эту бестию прожорливую узнать, как у нас дела. А «нас» — то уже и нету…
— От бестии слышу! — возмутилась птица Гамаюн. — И чужим куском меня попрекать не надо!
— Бестия, — нравоучительным тоном процитировала Машка, — Животное, не существующее на самом деле. Крылатые кони, говорящие птицы и рыбы — всё это выдумки досужих умов. Геродот, трактат «Физиолог». - она торжествующе посмотрела на птицу. — Тебя не бывает. А значит, и кормить тебя не нужно.
— Много ты понимаешь…
Ворона, угрожающе лязгнув крыльями, спорхнула на лавку.
— Молчать! — рявкнул учитель, стукнув по столу кулаком.
Ворона брыкнулась на пол, однако Машка сдаваться не собиралась. Выпятив челюсть и сжав кулаки, она свирепо уставилась в глаза наставнику. Мы с котом прикрылись, как щитом, серебряным подносом. Даже гадать не берусь, во что он её превратит: когда я, будучи молодым и зеленым, вздумал перечить пребывающему не в духе учителю, на неделю стал ужом. Сидел тихонько в банке из-под огурцов и перебивался случайными мухами. Килограмм на пять похудел…
Минуты через две Лумумба сдался.
— Ладно, — сказал он, и как ни в чем ни бывало подвинул к себе чашку с горячим чаем. — Рассказывай, что узнала.
Я восхищенно выдохнул. Переглядеть наставника еще никому не удавалось. Как в городе буду, надо ей что-нибудь купить. Гребешок красивый или конфет шоколадных…
— Покойная была странная, — не тая более зла, начала моя напарница. — Ну, так считали остальные девчонки. Не очень-то они её любили.
— Почему?
— Скрытная. Прижимистая. Они заработки на сласти да украшения тратят, а Лидочка — в кубышку прятала.
— Так может, просто бережливая, — предположил я.
— Задавалась много, — продолжила перечислять Маха. — Вела себя так, будто лучше других. Ну, это опять же со слов девушек. Нос, говорят, задирала, и ни с кем дружить не хотела. Хвасталась, что в скором времени уйдет от них, а веселый дом забудет, как страшный сон. С клиентами переборчивая была…
— А что хозяйка? — перебил её Лумумба.
— А ничего, — Машка насупилась. — Найду, говорит, чертовку живой, сама глаза выцарапаю… Уж больно, говорит, доходная девка была. В последнее время, правда, не так уж много от нее того доходу… После того, как её артист бросил. Тихая стала, да печальная — клиенты таких не любят.
— Артист? — переспросил наставник.
— Певец один, итальянец. Энрико Базилика. Каждый день к ней шлялся. Лидочка про него и хвасталась, что он её в театр заберет и артисткой сделает. А девки дразнили: никуда её итальяшка не заберет, уж больно жаден: цветы с концертов да дармовое шампанское — вот и весь с него гешефт… А недавно он к ней ходить перестал. Наверное, другую себе нашел, или уехал куда…
— А ты-то почему вся поцарапанная? — спросил я.
— Пусть сами не лезут, — буркнула напарница и уткнулась в чашку.
— Она уличных девок пыталась феминизму учить, — встряла птица Гамаюн. — Когда я за ней прилетела, учение полным ходом шло…
— Это как? — уточнил наставник. Мне тоже стало любопытно.
— Я им всего лишь сказала, что промискуитет — не выход. Осыпая их деньгами и драгоценностями, мужчины заявляют своё право на гендерное превосходство, а значит, в широком социо-психологическом смысле, и на женщин. Как на собственность. Я просто им объяснила: чтобы освободиться, нужно перестать спать с мужиками за деньги.
Мы немного помолчали, переваривая концепцию Машкиного феминизма.
— Ну, а у вас-то какое важное дело было, что даже про меня забыли? — спросила она, допив чай.
— Да так… — рассеянно ответил Лумумба, потирая фингал. — То, да сё…
— Ясно, — вздохнула напарница с завистью. — Весело, поди, было?
Постучав, в горницу шагнул батюшка сыскной воевода.
— По-здорову ли, гости дорогие? Всем ли довольны? Хорошо ли о вас тетушка заботится?
— А ты её откуда знаешь? — вчера мы с Олегом как-то незаметно и легко перешли на «ты».
— Дак кормилица моя бывшая, Арина свет Родионовна… Вырос, можно сказать, у нее на руках. — пройдя в комнату, Олег по-хозяйски уселся на лавку. Кот подскочил с новой чашкой. — Не надо, милый, — остановил кота воевода. — Дела у нас.
— Что за дела? — вскинулась Машка, но тут же притихла. Олега она немного робела.
— Воевода обещал нас с бваной в княжеский терем свести. — объяснил я. — Осмотреть место преступления…
— А я? — глаза у напарницы сузились, как у ястреба, вообразившего, что его вот-вот лишат законной добычи.
— А ты, — пожал плечами наставник, — Работай дальше по Лидочке. Сходи в театр, попробуй найти этого певца — как единственную пока зацепку…
Я хотел напомнить, что певец, скорее всего, и есть тот самый мертвяк, но вовремя захлопнул варежку: раз бвана так себя ведет — значит, свой расчет имеет.
— Но… я города не знаю, — от перспективы самостоятельного расследования Машка растерялась.
— А мы тебе проводницу дадим, — ласково улыбнулся наставник. — Гамаюша, милая, иди сюда…
Фыркнув, ворона отвернулась.
— Да я лучше с котом пойду! — взбрыкнула Машка, а сам кот тяжело вздохнул и скрылся под скатертью.
— Матвей — каргоруша, — сказал Олег. — Со двора уйти не может.
— Ну тогда… тогда я сама. — Машка упрямо сжала губы. — Она же на каждого червяка кидаться будет, меня люди засмеют…
— Я бы всё ж не отпускал девушку одну, — посоветовал воевода, не обращая на Машкино бахвальство никакого внимания. — Не ровен час, обидят.
Ох, зря он это сказал.
Машка, громко топая, прошла в свой отгороженный шторкой угол и, пыхтя, выволокла из-под раскладушки одну из сумок с вчерашними покупками. Демонстративно достала здоровенный пистолет, щелчком вогнала обойму, дослала патрон, и, прокрутив на пальце, убрала в кобуру. Проделала всю процедуру еще раз, со вторым пистолетом. За спину, в длинные ножны, вставила тесак с тусклым зазубренным лезвием. К лодыжке прикрепила еще одну кобуру, поменьше, а к другой — выкидной ножик на липучке. В свой любимый рюкзачок упихала несколько запасных магазинов, и, улыбнувшись особенно нежно, связку гранат.
У Олега отвалилась челюсть. А я поразился: как она стоять-то может под всей этой тяжестью? Но ничего не сказал. Себе дороже. Еще и отвернулся, чтобы она, не дай Макаронный монстр, не увидела, как я смеюсь… Но где-то в затылке трепыхалась ревнивая мысль: а ведь напарница хочет произвести впечатление на Олега!
— Этого хватит? — невинно спросила она, хлопнув ресничками и мило улыбнувшись. — А то у меня еще гранатомет есть.
— Хватит, — с каменным лицом одобрил Лумумба.
— Когда город взлетит на воздух, мы хотя бы будем спокойны: ты сделала всё, что могла, — добавил я. — А потом тихо соберем вещички и слиняем, так как в противном случае нас вываляют в смоле и перьях. — я покосился на Олега. — А потом сбросят в Кольский залив, на корм Левиафану…
— Вообще-то, носить оружие у нас не запрещено, — пожал плечами воевода. — А за порядком следят дружинники. Всё просто: бузотеров помещают в поруб, дают несколько дней на осознание пригрешений, а когда они хорошенько заколдобятся — казнят, назначают штраф или отправляют на прииски. В зависимости от ущерба…
— Тоже неплохо, — согласился наставник. — Мы будем вести расследование, а ты, пока суть да дело, золотишка намоешь. В возмещение убытков.
Машка, не глядя на нас, вытащила из-за спины нож и с грохотом бросила его на пол. Затем сняла одну кобуру, но бросать не стала, а аккуратно положила на раскладушку. Посмотрела на наставника, вздохнула, сняла вторую кобуру, положила к первой, а затем вытащила из рюкзака гранаты. Опять посмотрела на Лумумбу. Тот милостиво кивнул и глазами указал на птицу.
— Отправляете голую и босую на смерть лютую…
— Но-но. Слезливое нытье — Ванькина прерогатива. Что-нибудь другое придумай, — безжалостно оборвал её наставник.
— Ладно, — сдалась напарница. — Только я её таскать не буду. Сама пусть ходит.
— Да как ты… — взвилась ворона.
— Суп сварю, — флегматично сообщил учитель. Ворона сорвалась с печи, приземлилась на пол рядом с Машей и важно прошлась туда-сюда.
— Птица Гамаюн отличается умом и сообразительностью. — возвестила она. — Умом, — многозначительно покосилась на мою напарницу, — И сообразительностью.
— Топай уже, горе луковое, — Машка, подхватив рюкзак, вышла за дверь.
— Это кто тут горе? — донесся до нас возмущенный вопль. — Нет, подожди, давай разберемся…
— Ох, натерпимся мы еще от этой парочки, — посетовал учитель и тоже пошел собираться.
Жизнь на центральном проспекте, у терема князя, била ключом. Ревели автомобили, воняли солярой тяжело груженые фуры, переругивались грузчики и водители, им не уступали торговки с тяжелыми корзинами овощей и тележками яблок. В голове с недосыпу тихонько позванивало, а действительность временами растворялась в зыбком мареве.
Один раз меня спас Олег, дернув буквально из-под колес выскочившего из-за угла гоночного «Мазерати». В другой я чуть не прошел сквозь громадное стекло, которое тащили по тротуару двое неприветливых дядек… Чувствовал себя деревенщиной, честное слово. Куда до Мангазеи нашей Москве, с её распахнутыми во все стороны улицами, неспешным течением жизни и высоким, темнеющим по ночам, как ему и положено, небом…
Лумумба тоже был не в форме. Под глазами у него набрякли мешки, а настроение так и не улучшилось.
— Вы плохо выглядите, — придержал наставника Олег, когда тот споткнулся на ровном месте. — Не удалось отдохнуть?
— Чертово солнце, — буркнул учитель.
— Скажите тетушке, — посоветовал воевода. — Она вам сон-травы даст.
Не знаю. Мне, после вчерашних приключений, отдыхать ничего не мешало: спал, как младенец. Только мало.
Терем был большой, возведенный по старинной технологии без единого гвоздя, из золотистых кедровых бревен. Напротив, через площадь, высилось здание из стекла и металла, которое я видел в день нашего приезда.
— Что сие? — спросил, опережая меня, наставник, тыкая в здание пальцем.
— Офис золотодобывающей компании. Там сейчас бояре.
— Ясно. Надо будет заглянуть… — учитель оглядел высотку так, будто она угрожала чем-то лично ему.
…Заходите, не стесняйтесь. — пригласил Олег, отпирая дверь. — Здесь никого нет, даже охрану сняли. Можно начать с кабинета…
Внутри терема было прохладно, пусто и гулко. Воевода щелкнул выключателем, под потолком зажглась цепь электрических лампочек. Я посмотрел на них с интересом: у старухи Арины и на Веселой улице пользовались керосиновыми лампами…
— Игорь сумел запустить плавучую атомную электростанцию, — пояснил Олег, перехватив мой взгляд, и открыл очередную дверь. За нею обнаружилось большое, похожее на библиотеку помещение. — Её собрали в Мурманске, как раз перед Распылением. Мы запитали деловой центр, жилые многоэтажки, но на частный сектор не хватает — население с каждым годом растет.
— Князь, я так понимаю, был лидером харизматичным, — заметил Лумумба, рассматривая огромную карту, занимающую всю северную стену кабинета.
— Если учитывать то, что без него здесь было бы одно болото, — усмехнулся Олег, — То да.
— Но как так получилось? — спросил я. — Как он умудрился поднять город за неполные пятнадцать лет?
— Игорь знал, где залегает золото, — ответил Олег, раздвигая бархатные зеленые шторы. С тяжелых складок взлетело облачко пыли. — Он просто приходил и тыкал пальцем, в этом месте и обнаруживалась главная жила. А уж золото… — он пожал плечами, — Открывает все двери и служит отменным стимулом для привлечения людей. После разрушения Мурманска многие остались не только без работы, но и без крова. Можно сказать, он нас спас. Всех нас. Мой отец, как и другие, служил на военной базе в Североморске. Вы должны знать эту историю…
— Разумеется, — буркнул Лумумба, не отвлекаясь от изучения карты. — После смерти князя… Кто-нибудь владеет информацией о месторождениях?
— Ходили слухи, что у Игоря была карта, но её никто не видел. Князь создал Компанию, он же был председателем правления и держателем основного концессионного пая.
— Стало быть, после его смерти… — небрежно заметил наставник.
— По брачному договору все его полномочия отошли к Оль… к Великой Княгине. — сказал Олег.
Задумчиво кивнув, Лумумба поджал губы, а затем, кивнув сам себе, неторопливо вышел в коридор.
— А где нашли князя? — спросил он.
— Вот здесь. — воевода распахнул двустворчатые двери, за которыми угадывалась богато обставленная комната в голубых с серебром тонах. — Выходя из спальни, он почувствовал себя плохо. Схватился за сердце… а потом упал. Когда прибежал дежурный, было уже поздно.
Супружеское ложе, утопавшее в ненормальном количестве вышитых подушек, высилось в алькове. Там же, рядом с кроватью, на подзеркальном столике лежали ноутбук с надкушенным яблочком на крышке и часы «Ролекс» в золотом корпусе.
— Вещи князя, — пояснил Олег. — Пока что ни у кого не хватает духу их забрать.
Лумумба, достав неизменное увеличительное стекло, приступил к осмотру. Думаю, он еще перед выходом закинулся Пыльцой, и сейчас применял заклинание «рентген», собственного изобретения, а лупу достал только для вида, чтобы не смущать Олега. Встав на колени, он тщательно обследовал пространство под кроватью, прощупал плинтуса, обнюхал, и даже лизнул обои, усыпанные легкомысленными розочками, выдвинул поочередно ящики тумбочек, комода, открыл дверцы большого платяного шкафа; надолго скрылся в ванной, скрытой за матовой стеклянной перегородкой, затем, вернувшись, задумчиво пролевитировал к потолку и всесторонне изучил люстру…
Такой вдумчивый и тщательный осмотр я проводил всего один раз: на выпускных экзаменах. Обычно, чтобы найти улики, много времени не требовалось — что-то всегда было. Но здесь… У меня родилось две версии: или комната была абсолютно стерильна, и бвана рыл носом землю в тщетном поиске хоть какой-то мелочи, или он давно всё нашел, а своей деятельностью пытался сбить с толку воеводу.
Обычно всё происходило наоборот: я проводил осмотр места преступления, пока бвана опрашивал свидетелей, но сейчас, по понятным причинам, говорить предстояло мне.
— Ты сказал, что кто-то видел, как князь вышел из спальни и схватился за сердце, напомнил я Олегу. — Но потом добавил, что дежурный прибежал не сразу.
— Камеры наблюдения, — пояснил воевода. — Собственно, на видео и строится всё обвинение против Ольги.
— Внутри камер нет?
— Как можно! На записи видно, как князь с княгиней идут по коридору, о чем-то беседуя, затем входят в опочивальню. А через полтора часа Игорь распахивает двери, хватается за сердце и падает.
— А Ольга, надо думать, в это время спала, как подстреленная, — невесело усмехнулся наставник, краем уха слушающий наш разговор.
— Да, — воевода кинул на учителя быстрый взгляд. — Оль… Княгиня славилась богатырским сном. Её разбудил дежурный.
— Ты ей веришь? — спросил я.
— Иначе бы не помогал, — кивнул Олег.
— А враги? У нее были враги?
— У княгини было не так уж много друзей. Сами понимаете: пришлая, да еще и магичка… Многие хотели, чтобы князь женился на местной девушке.
— Дочери какого-нибудь концессионера, не так ли?
— Одно время, — Олег отвернулся, — Игорь ухаживал за моей сестрой. А потом поехал в Москву на переговоры, и там…
— Встретил Ольгу, — закончил за него я.
— Сердцу не прикажешь, — сказал Олег, всё так же глядя в сторону. — К тому же, моя сестрица…
— Ясно, — я кивнул, не желая продолжать эту тему. — А что, князь не болел? Сердце? Сосуды? Нервы?
— Об этом лучше спросить его лечащего врача. Доктор Борменталь… Он же констатировал смерть и делал вскрытие.
— А Ольгу, значит, сразу арестовали, — задумчиво сказал наставник, подходя к нам и стаскивая резиновые перчатки. — Скажите, Олег… Вот вы — сыскарь. Вам в этом деле ничего не странно?
— У нее были все возможности. И веский мотив. К тому же: хочешь найти убийцу, ищи в самом близком окружении…
— Ольга по натуре не лидер, а ученый. Ей до лампочки власть и неизбежно связанные с нею интриги. Кому еще была выгодна смерть Игоря?
— Да никому! Боюсь, без него тут вообще всё развалится. Или, по меньшей мере, придется очень туго. Все переговоры — с торговцами, иностранными послами, Игорь вел сам, многие шли на уступки лично ему, под его честное слово… Золотодобычу, например, после его смерти пришлось сразу остановить: местные, на землях которых расположены прииски, отказываются вести дела с кем-то другим. А того запаса, что есть, надолго не хватит. Бояре рвут и мечут…
— Надо же, какая досада, — посочувствовал Лумумба.
Олег хотел еще что-то сказать, но за дверьми спальни послышались тяжелые шаги, а потом дверь открылась. Воевода нервно дернулся, но быстро овладел собой.
Проем заслонил огромный мужчина. Волосы его были белы и коротко подстрижены, как и строгая щетка усов под носом. Внимательные глаза утопали в сетке морщин. С правой стороны всю щеку и часть брови, доходя до кромки волос, занимал старый ожог. Грудь прикрывал бронежилет, надетый поверх черного, как у дружинников, комбинезона. Руки покоились на ремне с ярко начищенной пряжкой.
Передвинув зубочистку с одного уголка рта в другой, мужчина сказал:
— Иду мимо, вижу — свет в покоях горит. Решил посмотреть, кто это хозяйничает без спросу…
— Познакомьтесь. — тихо сказал Олег. — Мой отец, главнокомандующий дружиной Сварог.
