Спасти олигарха
Банька на участке — вот романтика! Гости от нее без ума. Жгучий пар, пахучие веники, за крошечными оконцами — ярко-белый, не чета городскому, снег. В тесном предбаннике пьют ледяное пиво, задыхаются в парилке, прыгают голышом в сугроб… «Ах, Ниночка, как тут чудесно! Какая же ты счастливая!»
Только и остается кисло улыбаться и бормотать: «А вы приезжайте почаще… Мне для вас пара не жалко!»
Баня для городских гостей — это особый колорит. Как шапки-ушанки для иностранцев. А деревенский дом с жарко протопленной печью — вообще символ России. Гостям, бледным от московского смога, кажется, что здесь, в Веретенниках, и есть настоящая жизнь. Свежий воздух, могучие ели, следы зайцев и лис на снегу… Кто ни приедет, обязательно воскликнет: «Да у вас тут как в сказке!» (А особое умиление у столичных жителей вызывают бабули, что бредут к колодцу с ведрами на архаичном коромысле.)
Нине не жаль: пусть гости восхищаются. И пусть никогда не узнают, каково это: жить в деревенском доме без удобств. Когда на улице — хлесткий минус, а в кране — ледяная вода. Туалет во дворе, помыться-постирать — только в бане, асфальта нет, телефон — один на всю деревню… В общем, колорит.
От столицы до Веретенников — всего двадцать два километра, а жизнь тут — словно на другой планете. В Москве — иллюминация, меха и супермаркеты, а в Веретенниках — два фонаря, ватники и сельпо. В столице — кого только не встретишь, целая панорама характеров. Юные милашки на «БМВ», «голубенькие» пареньки в узких джинсах, жесткие бизнес-леди, стильные рокеры в кожанках и еще миллион самых разных типажей. В Веретенниках роли незыблемы: если мужчина — то должен вполсилы работать и напиваться дешевой водкой, если баба — вести хозяйство и выть на свою горькую долю. А молодежь бежит от Веретенников как черт от ладана. Кто в институт поступает и сбегает в общагу, кто московских мужей-жен ловит, кто снимает в столице квартиру и пашет как бешеный, чтоб заработать хоть на какое жилье.
Нина тоже не сомневалась: она уедет из Веретенников. Она молода, талантлива и красива, и в деревнях такие люди не остаются. Но если у Нининых одномерных одноклассниц мечта-воробей: почитают за счастье, когда удается поступить в Текстильный институт и подцепить москвича с однокомнатной квартиркой в Капотне, то у Нины — мечта-сокол. Учиться — так в МГУ, работать — как минимум в крупной корпорации, а жить — в центре столицы или в загородном особняке.
— Аппетиты безразмерны и потому нереальны, — сказала школьная учительница, с которой Нина поделилась своими планами.
— Увидите, — пожала плечами Нина.
— Сбавь, Ниночка, запросы. Обломает тебя жизнь… — пророчила училка.
— Увидите, — повторила Нина.
И в июле, когда закончились вступительные экзамены в МГУ, прибежала к учительнице — похудевшая, бледная, с красными от бессонных ночей глазами, но с цветами и гордой вестью: «Я поступила!»
А на третьем курсе, когда английский с немецким были доведены до совершенства, в зачетке улыбались сплошные пятерки, а научно-исследовательские работы стабильно побеждали на межвузовских конкурсах, Нина снова докладывала учительнице:
— Я устроилась на работу. В крупную корпорацию, как и хотела. Пока — только ассистентом, и зарплата средненькая, и на «вечерку» переводиться придется. Но зато какие перспективы!..
И добрая учительница радовалась вместе с Ниной и желала ей удачи в дальнейшем покорении Москвы и мира, но по-прежнему советовала умерить аппетиты — чтоб не было, как она говорила, горьких разочарований…
Но аппетиты, как ни старалась учительница, у Нины остались прежними. И поэтому, решив вопросы с учебой и с работой, она целенаправленно взялась за поиски мужа с квартирой в центре (а лучше, конечно, с особняком).
Но добиться успеха вихрем, с наскока, не вышло. Нет, на пути, конечно, попадались достойные кандидаты, однако хорошая жилплощадь имелась только у стариков, а выходить за них замуж Нине совсем не хотелось. Молодые же симпатяги, кто тоже владел личными квартирами, жили в редкостных дырах вроде пресловутой Капотни или отличались неоправданным гонором. Полагали, что за столичную прописку ты всю жизнь обязана голос не повышать, обед подносить и благодарить как минимум по три раза на дню.
Такие условия Нину никак не устраивали, и поэтому она решила не спешить. «Или найду себе принца — если придется выслушивать попреки, так хоть за особняк, а не за девять метров жилплощади, или такую карьеру сделаю, что сама на особняк заработаю». А пока жила в Веретенниках, и коллеги, столичные жители, ей даже завидовали, ведь ни у кого не было такой баньки и такого чистого, сладкого воздуха…
На то, что приходится вставать в пять утра и полчаса идти через лес к автобусу, а белье сдавать в прачечную, а потом волочь домой на своем горбу, Нина никому не жаловалась. Зато рассказывала, как весной она ходит за подснежниками (экологической милиции в Веретенниках нет, можно сколько угодно рвать), летом — за полевыми цветами и темной от спелости малиной, а осенью — за грибами.
А зимой — вообще красота, настоящий фитнес-зал по месту прописки.
Зимой можно кататься на лыжах. Мчишься по лесу, пьянеешь от сладкого морозного воздуха, любуешься на ели под снежными шапками и на красные пальтишки снегирей.
К тому же, когда часами гуляешь по лесу, одновременно убиваешь двух зайцев. Во-первых, цвет лица улучшается безо всяких косметологов. А во-вторых, легко думается. То свежее решение по важному проекту придет, то новая идейка…
… Лыжных маршрутов у Нины было два. Первый она называла «эстетическим» — это когда просто воссоединяешься с природой. Например, доходишь до лисьей поляны, затаиваешься и ждешь. Если стоять против ветра и не сопеть — обязательно увидишь одну, а то и парочку остромордых лисичек. Или можно в березняк пойти — непременно натолкнешься на зайцев. Или выехать на водохранилище и постоять рядом с зимними рыбаками, посмотреть, как плещутся в полынье печальные селедки.
А второй маршрут назывался «овражным».
Идею «овражного маршрута», сам того не желая, ей подкинул отец.
Как-то батя подвыпил и начал клясть «проклятых буржуев» из соседнего с Веретенниками коттеджного поселка:
— Чтоб им всем сдохнуть, этим «новым русским»! Повадились, гниды, на своих снегоходах гонять! Несутся, не разбирая дороги, на мордах маски, как у спецназа, воняют хуже «КамАЗов»!
— А тебе-то что? Пусть гоняют, — пожала плечами Нина.
В отличие от отца ее «новые русские» на снегоходах совсем не раздражали. Катаются — так и пусть. Нина, когда состоится в жизни и разбогатеет, тоже себе снегоход купит.
— Я знаешь что придумал? — Отец подлил себе самогонки. — Я как-нибудь в выходные в овраг поеду.
— Какой овраг? — не поняла она.
— Да там, где река в водохранилище впадает, знаешь?
— Знаю, а зачем туда ехать-то?
— А вот я тебе объясню. Там у этих буржуев любимое место. Склоны крутые, а они несутся на полной скорости, нервы себе щекочут. И вот помяни мое слово: не сегодня завтра какой-нибудь точно там навернется, шею себе сломает.
— И что? — Нина по-прежнему не понимала.
— Как что? Он кувыркнется, отрубится, а я у него карманы проверю. Эти олигархи — они знаешь сколько зеленых тугриков с собой таскают?! Даже на снегоходах!
— Ну, ты, батя, даешь! — возмутилась Нина. — Это же мародерство! И вообще подло!
— Подло, когда мне государство зарплату полгода не платит, — отрезал отец.
А мама, слышавшая разговор, успокаивающе погладила Нину по руке, шепнула:
— Не бери в голову, доча. Это он так, болтает спьяну…
И действительно: на следующий день отец протрезвел и про свои мародерские планы даже не вспомнил. Зато в овраг стала ездить Нина.
Отец не соврал: «новые русские» это место действительно любили. И Нина, укрывшись за могучей сосной, чуть не каждый выходной наблюдала, как снежные машины с бесстрашным ревом карабкаются по крутому откосу, а потом быстрее пули несутся вниз. Несколько раз видела, как снегоходы опасно кренились, выбирались в последнюю долю секунды… У нее замирало сердце, но ездоки всякий раз в своих седлах удерживались и радостными кликами приветствовали завершение опасного приключения.
Она так привыкла к триумфальным проездам «буржуев», что, когда однажды авария все-таки случилась, даже растерялась. Встала столбом и растерянно смотрела, как снегоход спотыкается о снежный бугор… кренится, идет юзом… а седок, неловко взмахнув руками, валится, крепко стукнувшись оземь…
И только когда рев двигателя смолк, а раненый застонал, Нина вышла из ступора и бросилась к нему.
— Эй, ты жив? — затеребила его она.
Раненый с видимым усилием сфокусировал на ней взгляд.
«Совсем молодой, а глаза уже жесткие, рот волевой. Настоящий олигарх», — оценила Нина. И решила на всякий случай перейти на «вы». Повторила:
— С вами все в порядке?
Олигарх помотал башкой: кажется, приложился он крепко.
— В порядке? Хрен его знает… Сейчас пойму.
Он осторожно пошевелил сначала руками, потом попытался встать на ноги — и тут же рухнул в снег. Спокойно констатировал:
— Раз шевелюсь — позвоночник цел. А копыто, похоже, надломил. Ничего, доктора починят. Как тебя звать?
— Нина, — коротко представилась она. — А вас?
— Максом. И можно на «ты», — милостиво разрешил «новый русский» и продолжал допрос: — Ты здесь зачем?
— Катаюсь на лыжах.
— На лыжах? — Он тупо посмотрел на ее старенькие «Калевала». — А что, эти деревяшки могут скользить?
— Дело не в инвентаре, а в мастерстве, — пожала плечами Нина.
— Значит, мастерица… Что ж, хорошо, что ты тут. Поможешь. Посмотри, агрегат мой цел?
Нина послушно, в два скольжения, докатилась до снегохода. Крикнула:
— С виду цел. Только двигатель заглох.
— Слава яйцам! — жизнеутверждающе воскликнул Макс. — Тогда заводись и подъезжай ко мне. Я попробую загрузиться. Отвезешь меня домой.
Повелительный тон был Нине не внове. Ею и папаша пытался командовать, и начальник курса, когда она к первой паре опаздывала. Уже привыкла — на отца не обращать внимания, а с начальником курса — говорить по-человечески, чтобы понял и вошел в положение. А этот снегоходчик ей кто, чтобы тут командовать?
— А в Москву тебя не отвезти? — с усмешкой спросила она.
— В Москву? Зачем? — не понял пострадавший.
— Значит, в Москву не надо. А в твой поселок мне не по пути.
Нина отвернулась и сделала вид, что готова оттолкнуться палками и унестись прочь.
— Эй, эй, постой! — заволновался «новый русский». — А как же я?
— Звони своей охране, — пожала плечами Нина. — И им командуй: отвези туда, отвези сюда…
— Ну ладно, Нин, что ты?! — Макс чутко уловил ее настроение. — Я ведь стукнулся, в голове помутилось, формулирую нечетко, надо же понимать, да и телефона у меня с собой нет, специально не брал, чтобы хоть в выходной не доставали… Могу я попросить, чтобы ты довезла меня до коттеджа?
— Ну вот, другое дело, — похвалила она. — Что ж, могу и довезти. Только я водить не умею.
— А это не машина, тут все просто, — заверил сразу повеселевший Макс. — Садись на сиденье, поворачивай ключик, легонько придавливай газ…
Нина отстегнула лыжи, устроилась на кожаном сиденье, повернула ключ. Взревел мотор, в панике прыснули в стороны вороны. (Верно говорят, что они падаль чуют — едва «новый русский» со своего снегохода слетел, как тут же целая стая собралась.) Снегоход рванул с места, будто его кнутом хлестнули, едва раненого не переехал.
— Эй, осторожно! — завопил тот.
Но Нина уже и сама разобралась в нехитрой машинке, притормозила, довернула руль и остановилась точно рядом с раненым бойцом.
— Ну, вставай, гонщик, «Скорая помощь» приехала!
Олигарх — молодцы они все-таки, эти богачи, даже в самых сложных жизненных ситуациях не теряются! — маслено улыбнулся:
— Эх, если б на «Скорой помощи» такие красотки работали! Каждый день бы вызывал!
Но Нина в ответ на двусмысленный комплимент нахмурилась, и Макс развивать тему не стал. Оперся на руку, стал подниматься… видно, больно ему. На лбу испарина выступила, губы кусает, но, молодец, ни слез, ни нытья.
«Видел бы ты, как папаша вчера орал, когда молоток себе на ногу уронил!» — покачала головой Нина. И великодушно предложила:
— Опирайся на меня. Помогу.
Макс отказываться не стал: оперся. Одной рукой за плечо обхватил, а второй за грудь держится: вроде бы случайно схватился за первое попавшееся место.
Нина поступила так: сначала забросила раненого на сиденье, а потом со всего маху приложила по цеплючей грабле.
— За что? — он притворился, что удивлен.
— А чтоб ручонки не распускал, — буркнула Нина. — Тут у нас не эротический фильм, и я тебе не медсестра.
— С характером девка, — констатировал раненый. И самоуверенно прибавил: — Что ж, тем интересней. Ну, поехали?
— Ты мне не нукай, — охолонила его Нина. — А лыжи мои куда девать? Они сюда не поместятся.
— Это разве лыжи? — Олигарх покосился на потрескавшиеся деревяшки и фыркнул: — Брось тут, я тебе завтра нормальные куплю. Как плату за спасение.
— Я смотрю, ты крутой, — констатировала Нина. — Все купить можешь…
— Претензию понял, — моментально среагировал олигарх. — Тогда скажу так: подарю тебе лыжи как плату за доставку. За, так сказать, таксомоторные услуги. Такая формулировка пойдет?
— Пойдет, — буркнула Нина и подумала: «Да, достойный экземпляр. Если не женат, с ним можно поработать».
* * *
Раньше Нина видела коттеджи только со стороны и сейчас с интересом оглядывала огромный двор.
— Ну, как? — небрежно поинтересовался Макс.
Нина сдержанно ответила:
— Забавно…
Хотя, конечно, коттедж ее впечатлил. Неужели здесь живет один Макс? (Тот уже сообщил, что одинок, «гол как сокол», несчастен и неухожен.)
Дом — площадью метров пятьсот, во дворе — беседка из белого мрамора, огромная альпийская горка и фонтан, все дорогое, красивое. Даже собачья конура — и та кирпичная. Только собака несерьезная — на Нину, постороннего человека, даже не гавкнула.
«Да, я бы хотела здесь жить, — подумала Нина. — Только собаку бы заменила — какой же это охранник, если она не лает?»
— Тебе тут нравится? — продолжал пытать ее Макс.
— Даже не знаю. Странное ощущение… как в тюрьме.
— Почему же в тюрьме? — обиделся Макс. — Из-за того, что решетки на окнах?
— Да нет… Просто такое чувство… Будто весь мир — где-то далеко, а мы — на краю света…
— Ты смотри, как красиво говорить умеет, — хмыкнул Макс. — Но край света — это ж разве тюрьма? Наоборот — рай, покой…
— Ладно, не будем спорить о терминах, — оборвала его Нина. — Где снегоход оставить?
— Прямо, — он ткнул в стену дома.
— Не поняла…
Макс щелкнул брелоком, и стена, как в сказке про Али-Бабу, разъехалась. Гаражные ворота, значит, такие. Круто. Мало того, что радиоуправляемые, вдобавок — в тот же цвет, что и дом. А пол в гараже заботливо усыпан снегом. Чтобы, значит, снегоходовы полозья о бетон зря не терлись.
— И правда — как в раю, — оценила Нина.
Но лучше б этого не говорила: Макс снова полез обниматься, жарко задышал в ухо, предложил:
— Тогда приглашаю тебя в рай. Оставайся!
— Нет, — отрезала Нина, сбрасывая его руки. — Я ухожу.
Останешься так сразу, «на сегодня», а назавтра уже забудут, не пригласят.
Макс настаивать не стал. Тут же сменил пластинку, сопеть в ухо перестал, заканючил голосом капризного мальчишки:
— А как я в дом поднимусь? У меня ведь нога сломана!
— Лифта, что ли, нет? — хмыкнула Нина.
— Не, лифта нет, — вздохнул Макс. И серьезно добавил: — Архитектор сказал, проектом не предусмотрено.
— А ты что, собирался поставить? — улыбнулась Нина.
— Были мысли. Чтоб совсем уж все как у людей.
— Интересные тебя посещают мысли… — фыркнула Нина.
Она помогла Максу слезть со снегохода. Позволила обхватить себя за плечи. Дотащила до холла, поместила в глубокое кресло возле пылающего камина.
— Уф-ф, красота… — Макс взялся тянуть ноги к огню, неловко повернулся и тут же скривился от боли: — Вот гадство!
— Надо к врачу ехать, — сказала Нина.
— Ага, — Макс кивнул.
Он пошарил по подлокотнику кресла, нажал какую-то кнопку.
— Слушаю, Максим Константинович, — тут же откликнулось кресло веселым мужским баском.
Нина вздрогнула.
— Позвони костолому, пусть подъедет, — приказал Макс.
— А что… — Кресло, видно, хотело разузнать, что случилось, но Макс снова нажал на кнопку, и голос умолк.
Тут уж сложно было сдержаться.
— Ну у тебя и сервис! — восхитилась Нина.
— А, ерунда! — отмахнулся Макс. — Живем как можем.
Нина еле удержалась, чтобы не рассмеяться. Да, интересный экземпляр этот олигарх! Похож на мальчишку, который полгода клянчил у родителей игрушечную машинку, а теперь делает вид, что у него таких машинок — целый автопарк…
— Вот что, Нинок, — продолжал между тем Макс. — Раз ты у меня оставаться не хочешь, хотя бы свой адрес оставь.
— Письма писать будешь?
— Нет. Лыжи тебе пришлю, как обещал.
— Веретенники, дом семнадцать.
— А улица? — не понял Макс.
— Без них обходимся. Зачем? В деревне всего сорок домов.
— У нас в поселке столько же, но улицы есть. Специально собрание проводили и называли. Я знаешь чего добился? Чтобы моя улица моим именем называлась. Так что Макс Костяков теперь живет на аллее Костякова! Классно?
— Не знаю, — пожала плечами Нина. — Я бы предпочла, чтобы моей фамилией что-нибудь другое назвали. Какой-нибудь завод. Или фонд.
— А у меня завод тоже есть, — расплылся Макс. — «Фармацевтическая фабрика Костякова». Слышала про такую?
— Нет. Но ты расскажи! — подбодрила Нина.
— Тебе это интересно? — не поверил Макс.
— Про твой завод — да, — тепло улыбнулась она. — К тому же я на экономическом факультете учусь, так что твой опыт мне пригодится.
И тут Макс даже про свою больную ногу забыл. Битый час с удовольствием повествовал, как он, бедный, но смелый и умный парень, раскручивал «с нуля» обанкротившееся предприятие, а Нина восхищенно кивала и думала: «Да, он, конечно, привирает и приукрашивает. Но молод, неглуп, живет в особняке… Такого человека можно и полюбить».
* * *
Следующим вечером, когда Нина, уставшая после работы, двух лекций и одного семинара, дремала на печи, в комнату ворвался папаня — возбужденный, счастливый, с горящими глазами. Заорал:
— Нинка! «Мерседес» «шестисотый» приехал! Говорят, что к тебе!
Нина стряхнула дремоту: значит, Макс не забыл, лыжи прислал.
— Ко мне? Так приглашай, пусть заходят.
Она спешно кинулась к зеркалу, кое-как причесалась, нацепила на лицо приветливую улыбку, выскочила во двор…
Оказалось, что Макс явился к ней лично.
Нина с интересом наблюдала, как шофер распахнул дверцу, на снег ступила нога в ботиночке тонкой кожи, с переднего сиденья вывалилась туша охранника, он передал Максу цветы, водитель открыл дверную створку и вынул из машины яркую упаковку с лыжами…
Отец с матерью стояли на крылечке, разинув рты, а Нина улыбнулась Максу и прокомментировала:
— Такого зрелища Веретенники еще не видывали.
— Я, Нина, как говорят у нас в народе, за базар отвечаю, — гордо откликнулся Макс. — Обещал лыжи — и вот привез.
— Спасибо. А как твоя нога? Уже ходишь?
— Бегаю, — беспечно отмахнулся Макс. — Это не перелом был, а вывих. Костолом приехал и в две секунды вправил. Слушай, а у тебя тут мило! — Он с интересом оглядел покосившийся домик, заботливо укутанные парники, приветливую старенькую беседку.
— Если нравится — проходи. Напою чаем. — Нина взглянула ему в глаза.
— Пройду, — согласился Макс.
И осторожно — явно боится, что гнилые доски провалятся! — ступил на шаткое крылечко.
* * *
Вот так у них и начался роман. Для Макса — очередное приключение, на этот раз «с прекрасной селянкой», а для Нины — путь к третьей ее мечте. К собственному особняку.
Мама Нинины шансы оценивала невысоко. Горестно подпирала щеку и говорила: «Зря ты это затеяла, Ниночка. Сердце подсказывает: не женится он на тебе!»
А отец, наоборот, хорохорился: «Это на Нинке-то моей? На первой красавице? Да не женится?!»
«Поматросит и бросит, — предрекала мать. — Погуляет с ней — да исчезнет».
«Ха, исчезнет! — возражал отец. — Будет Нинка в коттедже жить и слугами командовать».
Нину их причитания раздражали.
— Да что вы завелись! — увещевала она родителей. — Получится с ним — так поженимся, а не получится — не пропаду. Профессия у меня есть, работа тоже. И свет клином на этом Максе не сошелся.
Хотя на самом деле, конечно, очень хотелось прибрать Макса к рукам. Такие Максы — с особняком, фармацевтической фабрикой, да еще и неженатые — на дороге не валяются…
Но как заставить его жениться?
Влюбить так, чтобы жить без тебя не смог? Невозможно. Такие люди безоглядно, чтоб предложить сгоряча руку, сердце и кошелек, влюбляться не умеют.
Организовать ребеночка? Тоже не повод для женитьбы. В лучшем случае денег даст, а в худшем — вообще открестится… Остается одно: стать ему незаменимой помощницей и советчицей. Вселять в него оптимизм и веру в собственные силы. Подбадривать. Утешать. Развлекать. Иногда подсмеиваться, чтобы не зазнавался. И терпеливо сносить и претензии, и дурное настроение, и придирки… Это же она пока будет терпеть. До поры до времени.
По такой программе Нина и начала действовать.
Как ни уставала, всегда хорошо выглядела и улыбалась. Если Макс был чем-то расстроен — тонко улавливала его настроение и давала выговориться. Постоянно повторяла, что он у нее самый умный, и обстоятельно, со ссылками на его же победы и достижения, это доказывала.
И как минимум раз в час говорила:
— Мне с тобой так хорошо!
Ей и правда иногда было хорошо — и с Максом, и в той атмосфере, которая ее теперь окружала. Кому не понравится проводить время за вкусной едой, тонкими винами и изысканными развлечениями?
Правда, для Макса она оставалась всего лишь красивой кошечкой, несмотря на все свои научные достижения и свободные английский с немецким. Такой же кошечкой, как его любимица — русская голубая с кучей дипломов, медалей и скверным характером, только говорящей. Но кошка, даже если она с дипломом, — всего лишь домашний питомец. Есть у хозяина время и настроение — он с ней возится и чешет за ухом. А коли занят или не в духе — можно и пнуть, зло свое на ней сорвать.
Сколько раз случалось: договариваются вместе пойти на премьеру. Нина отпрашивается с работы, мчится в салон красоты, наводит лоск, предвкушает… А в половине седьмого вместо занятий ждет Макса у театра, красивая и радостная. И вдруг — телефонный звонок, и Макс без тени вины говорит:
— Слушай, киска, сегодня ничего не получится. У меня переговоры затянулись…
И ведь не догадывается прислать к театру шофера с билетами, чтобы хоть Нина-то на премьеру сходила… Но никаких упреков, Нина знает, Макс не приемлет. Ведь он богач, он непогрешим. Так что остается только подавить вздох разочарования и спокойно сказать:
— Конечно, Макс, я понимаю. Сходим в другой раз…
А потом нажать на отбой и изо всех сил сдерживаться, чтобы из глаз не брызнули слезы. И утешать себя: «Ну, ничего. Ничего. Я потерплю… У меня все будет. И очень скоро».
Ведь ей же хочется поселиться в особняке, где много воздуха, света, камин, зимний сад с видом на водохранилище… Хочется ставить цветы в антикварные вазы, смотреть телевизоры с огромными экранами и ходить по белейшим коврам. Есть икру и устрицы, пить «Дом Периньон». И скоро — очень скоро! — у нее тоже все это будет!
Максова прислуга чувствовала, что у хозяина с Ниной серьезно, и потому смотрела на нее волком, Нина случайно подслушала, как кухарка зло жаловалась экономке: «Голь ведь перекатная, село, а мы ей — подай-принеси!»
Но прислуга — бог бы с ней, ее мнение никого не интересует. А вот Максовы родственники… Они Нину, разумеется, приняли в штыки. Мамаша — хлипенькая старушка в бриллиантах — хотя бы сдерживалась и просто презрительно поджимала малокровные губки. А сестра — квинтэссенция утонченности, кладезь яда, рафинированная садистка — откровенно оскорбляла.
Нина никогда не забудет, как Макс впервые привел ее в гости к своим родным.
Максова сестра встретила их на пороге — манто белой норки, бриллианты на пальцах, домашние туфли с каблуками сантиметров в восемь. Вместо приветствия — едкая реплика:
— Очередная пассия… Типаж — крестьянский, номер — семьсот четырнадцатый. И говноступки знатные. Не забудьте, милочка, разуться, когда в дом будете проходить.
Нина вопросительно взглянула на Макса: честно говоря, ожидала, что он ее защитит, одернет грубиянку… Но тот только хмыкнул, а сестрица резко крутанулась на каблуках и исчезла за дверью.
— Твоя сестра всех так встречает? — холодно спросила Нина.
— Нет. Только моих подружек, — беспечно улыбнулся Макс.
— И как твои подружки к этому относятся? — еще более ледяным тоном спросила Нина.
Он пожал плечами:
— Терпят. А что им еще остается? Девчонок много, а сестра у меня одна.
«Сволочь ты, Макс», — подумала Нина.
Больше всего хотелось залепить ему пощечину и уйти. Но разве после такого он ей когда-нибудь позвонит? И потому пришлось терпеть и ледяную мамашу, и сволочную сестру… «Ничего, грымзы, — утешала себя Нина. — Женится на мне Макс — я вас быстро к ногтю прижму!»
… Еще хуже, чем мама с сестрой, Нину принял начальник Максовой охраны. Поначалу просто косо посматривал, а как понял, что она не из тех, кто на одну ночь, перешел к решительным действиям. Как-то вечером, когда Макс расслаблялся в джакузи, а Нина сидела на террасе и лихорадочно готовилась к зачету по макроэкономике, начальник охраны явился к ней с разговором. Без спросу вошел, без разрешения сел, нагло развернул ее кресло так, чтобы самому оставаться в тени, а ей в глаза бил свет. И заявил:
— Ну, что ж, девушка из Веретенников. Давайте поговорим.
И вместо разговора разразился монологом. Про то, что он знает про нее все. И о том, что отец — алкоголик, и что мать — без образования, даже школы не закончила. А их домик в Веретенниках скоро конфискуют, потому что папаня брал под его залог кредит на покупку «Нивы», «Ниву» разбил, а кредит погасить не смог…
— Я ничего этого не скрываю, — прервала его Нина. — И что дальше?
— То, что Макс твои проблемы решать не собирается.
— Лично у меня никаких проблем нет, — отрезала она. — И у Макса я ничего не прошу. У вас все?
— Нет, — он достал из внутреннего кармана конверт. — Копию я передал Максу. У тебя есть что сказать в свое оправдание?
Нина конверт взяла, распечатала… и озадаченно уставилась на собственную фотографию. У нее такой нет, это точно. Интересно, где ее сняли? И кто?
Она присмотрелась повнимательней и воскликнула:
— Так это ж меня… у дяди Миши, в хозяйственном магазине, щелкнули! Ну и что дальше? Что-то я не поняла…
Начальник охраны молчал, и тогда Нина снова заглянула в конверт и вытащила из него листок бумаги. С недоумением прочитала: «Крысид-гель представляет собой концентрат в виде геля серого цвета без запаха. Действующее вещество 1-нафтилтиомочевина…»
Отбросила бумажку, повторила:
— Я не понимаю, что это значит?
— Я бы тоже хотел знать, что это значит, — холодно ответил начальник охраны. — Потрудись, пожалуйста, объясниться.
— Нет уж! — взорвалась Нина. — Объясняться я буду не с тобой, а с Максом!
Подхватила конверт, бросилась в цокольный этаж, фурией влетела в комнату отдыха, где в джакузи подремывал Макс. Заорала так, что тот от неожиданности чуть не захлебнулся:
— Ты что, Макс, совсем шизофреник? Зачем ты велел за мной следить?!
Честно говоря, она ожидала, что Макс удивится и скажет, что он за ней следить не приказывал. Что это личная инициатива начальника охраны. Или, если и правда приказал следить, хотя бы смутится и извинится, что лезет в ее частную жизнь. Однако Макс не удивился и не смутился. Холодно ответил:
— Я не понимаю, что тебя удивляет. Я не простой человек, и это обычный порядок. Все мои контакты тщательно проверяют.
— Какая гадость! — вырвалось у Нины.
— Обычные меры предосторожности, — пожал плечами Макс.
Он даже из джакузи не вылез. По-прежнему расслаблялся в ванной, щелкал пальцами по пенным пузырькам, а Нина нависала над ним, бледная от беспомощного гнева.
— Кстати, раз уж мы коснулись этой темы… — твердо сказал Макс. — Меня тоже удивили эти фотографии. Зачем ты ходила в хозяйственный магазин и покупала яд?
Нина еле сдерживала слезы:
— А потому, Макс, что, как верно сказал твой начальник охраны, я живу в убогом деревенском домике. А в деревенских домах — не в таких, как твой, а в обычных — водятся крысы. Если ты забыл, то это такие зверьки, серого цвета, с длинными хвостами, жутко противные. И их нужно травить, потому что иначе они сгрызут и полы, и все, что в погребе. А погреб, если ты не помнишь, — Нина чувствовала, что уже близка к истерике, — это такое место, где хранятся продукты у тех несчастных, кто не может купить себе большой холодильник с морозильной камерой…
Она не договорила, бросилась вон из комнаты отдыха, взбежала на террасу, зарыдала… А отплакавшись, запихала в сумку так и не выученные учебники по макроэкономике и бросилась к выходу. Все, хватит с нее. Не нужно ей никакого олигарха. И особняка не нужно, и его долбаной роскоши тоже.
Макс ее не остановил.
А на следующий день, рано утром, прислал в Веретенники шофера.
Тот, не разуваясь, прошел по свежевымытым полам и протянул Нине конверт. Она разорвала его с нервным смехом: ну, где ее еще сфотографировали?
Но на этот раз из конверта выпали ключи и какая-то бумага.
«Пежо-307», — прочитала Нина. — «Двигатель номер… кузов номер…»
— Что это? — недоуменно спросила Нина.
— Подарок, — шофер с нескрываемой неприязнью смотрел то на нее, то на убогую обстановку в комнате.
— Передай Максу, чтобы… — начала Нина.
Она хотела сказать: «Чтобы засунул это „Пежо“ себе в задницу», но осеклась. Секунду подумала, улыбнулась и повторила:
— Передай Максу… большое спасибо.
… И опять все пошло по-старому. Снова дорогие рестораны, но Макс, хоть и сидит с Ниной, занят не ею, а бизнесом: каждые пять минут звонит мобильник, каждые полчаса к столику подходят знакомые, и с каждым он что-то обсуждает, а Нина рассеянно ковыряется вилкой в дорогих закусках… И ужасные воскресные обеды с его сестрой и мамой, и очередной скандал с начальником охраны — у Макса из сейфа пропала тысяча долларов, он велел разобраться, а кого в первую очередь подозревать? Конечно, Нину из убогих Веретенников…
В общем, как-то неправильно жизнь стала складываться.
Нина даже сходила к учительнице. И впервые с тех пор, как окончила школу, не хвасталась успехами, а жаловалась:
— Похоже, неправильную я выбрала мечту. И если такой ценой, жить в особняке я уже не хочу…
А учительница твердо сказала:
— Значит, уходи, Ниночка. Ты не такой человек, чтобы о тебя ноги вытирали.
И тогда Нина решилась.
На следующий же вечер, когда Макс в очередной раз вывел ее в ресторан и, вместо того чтобы общаться с ней, болтал по телефону с партнерами по бизнесу, она дождалась, пока он закончит очередной разговор, и твердо сказала:
— Знаешь, Макс, все. Я от тебя ухожу.
— Подожди, Нина, мне надо перезвонить, — отмахнулся Макс. Озабоченно затыкал в клавиши, приказал кому-то «ждать сырье хоть до утра», положил трубку, переспросил: — Так что ты сказала?
— Я сказала, что мне надоело. И я ухожу, — твердо повторила Нина.
— Куда ты уходишь? Мы же еще не доели? — с очаровательной непринужденностью спросил Макс.
— Не прикидывайся, — отрезала Нина. — Я ухожу ОТ ТЕБЯ. Все. Аллес. Прошла любовь, завяли помидоры.
— Ах, вот как, — дернул плечом Макс. — Уходишь, значит. Что, я тебя больше не устраиваю? Или мой дом разонравился? Слишком маленький? В твоих Веретенниках лучше?
— Не надо запрещенных приемов, Макс, — поморщилась Нина. — Ты прекрасно все понимаешь. Ты знаешь, что мне нравится и с тобой, и в твоем доме. Но мне надоело, что ты обращаешься со мной, как с последней шавкой. Мне надоело терпеть твою гадостную сестрицу, и твою мамочку, и этого урода-охранника. Мне надоело, что ты держишь меня на седьмых ролях. И я поняла… поняла, что… что мне действительно гораздо лучше дома, в Веретенниках. Хотя бы потому, что там я сама себе хозяйка. И не должна улыбаться, если мне плохо.
— А сейчас тебе плохо? — вдруг спросил Макс.
— Плохо, — отрубила Нина и улыбнулась. — Но улыбаюсь я при этом в последний раз. Все, я пошла. «Пежо», разумеется, верну.
Она встала.
— Сядь, — приказал Макс.
Нина осталась стоять и спокойно сказала:
— Ты, кажется, не понял, Макс. Ты больше не имеешь права мне приказывать.
— Пожалуйста, сядь, — повторил он. — У меня к тебе предложение. Ты выйдешь за меня замуж?
— Замуж? — остолбенело повторила Нина и села.
Что, значит, так? Именно так и сбываются мечты?
— Ты серьезно, Макс? — тихо спросила Нина.
— Абсолютно. Я решил, что мы поженимся в следующую субботу, в загсе. Чтобы не ждать месяц, я договорюсь. Прием будет в «Пушкине», в свадебное путешествие поедем на Сейшелы, брачный контракт уже готов, работать после свадьбы будешь в моей корпорации. Вроде все. Есть возражения? — Он вопросительно взглянул на нее.
Значит, все… Она своего добилась. Она будет женой олигарха и станет с полным правом жить в особняке, и носить красивые платья, и ездить на дорогих машинах. И ходить на те приемы, куда муж скажет, и ездить туда, куда он решит, и работать там, где он захочет. И не иметь права на собственное мнение, на плохое настроение и даже на крошечную личную, не связанную с Максом жизнь.
— Ну, где твое «да»? Я жду, — поторопил Макс.
И тогда Нина улыбнулась и произнесла одно слово — вкуснее-слаще этого слова она еще не произносила никогда:
— Нет.
А потом, наслаждаясь, смакуя, закричала на весь ресторан:
— Нет, нет, нет!
И в этот момент счастливее бедной девушки из Веретенников, кажется, не было никого во всем ресторане, и во всей сытой, благополучной столице, и во всей такой разной и очень большой стране.
