Арик сидел рядом с кроватью, в которой лежал Гай, и слушал.

Ожидание не должно слишком затянуться. Он думал, какой пересадочный пункт Гай выбрал для себя. Железнодорожную станцию, автобусную остановку? Он слышал, что некоторые делают это даже через кинозал. Очень трудно предсказать такие вещи.

Прибор у кровати следил за сердцебиением Гая, а Арик с интересом следил за прибором. Он сосредоточенно взглянул на кривую линию на маленьком мониторе и про себя начал обратный отсчет до удара, который станет последним. Милый приборчик, почти поэтичный. Одинокая линия с простым смыслом – если нет спусков и подъемов, то ты уже не живой.

Оказывается, гораздо удобнее, если есть аппаратура. В случае с Эмили было гораздо труднее определить тот момент, когда ее сердце перестало биться, но тут – тут это мягкое посвистывание сделало за Арика половину работы. Бедная Эмили, как она обрадовалась, когда увидела его в дверях за секунду до того, как упала на пол, за секунду до того, как он подлетел к ней и протянул руку к ее сердцу.

– Врачи не знают, что ты скоро умрешь, – прошептал он Гаю, – они все никак не диагностируют внутреннее кровотечение. Так бывает, когда попадаешь к врачу, который не спал тридцать шесть часов.

Гай не шевелился.

– Ты знаешь, я каждый раз удивляюсь, насколько все просто, – сказал Арик. – Дело лишь во времени, которое ты готов потратить, и в терпении, которым ты запасся. Люди так привыкли думать, что следствие наступает сразу за причиной. Однако если совершить ментальный прыжок в мир, где причина и следствие разнесены во времени, гораздо легче понять их суть.

Приборы продолжали пикать, выражая что-то вроде согласия.

– Знай: с тобой было приятно иметь дело, – сказал Арик, – ты довольно забавный парень, когда захочешь.

Он помолчал немного и добавил:

– Когда хотел.

Он немного наклонился вперед и сел поудобнее. Локти на коленях, кончики пальцев соединены.

– Надеюсь, ты не будешь злиться. Когда узнаешь. Если узнаешь.

Он склонил голову, задумавшись:

– Я сильно сомневаюсь, что это произойдет, по правде говоря. Ты мне был очень симпатичен, если это имеет значение. Ты был одним из моих самых любимых людей. Мне нравится твоя неуверенность, которая не воспринимается как неуверенность. В некоторой степени это как красивая женщина, которая не знает, что она красива. Это слепое пятно в твоем ви́дении себя делает тебя еще интереснее.

Осталось еще немного, он должен быть готовым протянуть руку в нужный момент.

– Я сказал медсестре, что я твой брат, – сказал Арик, – надеюсь, ты не возражаешь. Понятия не имею, как она поверила, мы вообще не похожи. Люди видят в тебе то, что хотят увидеть, наверное. Если у тебя достаточно озабоченное лицо, то поверят, что ты родственник, даже если ты не бог весть как похож. С другой стороны, ради тебя мне нередко приходилось менять внешность. Ты ведь знаешь, как я не люблю усы. Они чешутся и портят лицо. Я всегда думал, что усы придумал кто-то, кто забыл побрить эту область, потому что у него не было зеркала. Но когда выбираешь себе имя Пьер, тонкие усы – это практически моральный долг, правда?

Гай не отвечал.

– Хорошей поездки, дорогой, – сказал Арик нежно, – на чем бы ты ни ехал.

На мониторе отображались последние удары сердца Гая, и Арик протянул руку.

Ровно в этот же момент на бесконечном расстоянии от больницы Гай сложил письмо и теперь сидел, безвольно опустив руки.

Он поднял глаза и снова увидел, что в аэропорту никого. Только лысый стюард сидел на другом конце зала и поглядывал на него с любопытством.

Гай опустил взгляд и увидел ждущий его маленький чемодан, практически глядящий на него глазами, полными надежды.

Если в нем и была какая-то энергия, когда он начинал читать письмо, то сейчас не осталось ничего. Пусть все идет к черту.

Он медленно поднялся и пошел к стойке регистрации. В одной руке конверт и сложенное письмо, в другой – чемодан. Глаза стюарда все еще следили за ним.

Путь, который казался таким коротким, когда он шел к скамейке, сейчас длился вечность, но Гаю было все равно. Наконец он подошел и положил чемодан.

– Я хочу один билет, – сказал он равнодушным тоном.

Стюард будто вышел из оцепенения.

– Отлично, нет проблем, – сказал он, опустил взгляд на терминал перед собой и начал что-то быстро печатать. Затем спросил с надеждой: – Не подумали, случайно, над моим вопросом?

– Простите? – сказал Гай.

– Вкус во рту, – напомнил стюард, все еще печатая. – Шесть букв.

– Понятия не имею, – сказал Гай.

– Хорошо. Ничего страшного, – сказал стюард.

Он продолжал быстро печатать.

Гай подумал немного и ответил:

– Горечь.

Стюард вопросительно посмотрел на него, а затем поднял брови от радости.

– Верно! Верно! Сходится с «О» в двенадцать по вертикали, – сказал он. – Вы сделали это!

– Рад помочь, – сказал Гай кисло.

Стюард пропустил это мимо ушей.

– Положите чемодан сюда, пожалуйста, на ленту, – сказал он.

Гай повиновался.

– И конверт с письмом, – добавил стюард.

– Я… я бы хотел сохранить его, если можно, – сказал Гай.

Стюард печально покачал головой:

– К сожалению, нельзя.

– Это все, что у меня осталось от…

– Не нужно тащить за собой воспоминания из прошлой жизни, – сказал стюард, – это правило номер два. Номер один – не мочиться в общественных местах, номер два – не тащить за собой воспоминания из прошлой жизни.

Гай посмотрел на него в отчаянии.

– Мм, у меня плохо с чувством юмора, видимо, – сказал стюард, – приношу свои извинения.

Он указал на чемодан:

– Положите это внутрь.

Гай раскрыл чемодан и заглянул в него в последний раз.

Часть воспоминаний вылезла на поверхность. Воспоминания о Кассандре и об Эмили сгрудились рядом, как дальние родственники, которые нашли друг друга…

– Мне нужно кое-что проверить, – сказал Гай.

Он порылся немного в воссоединяющихся воспоминаниях, пока не нашел то, что искал. Медленно поднялся над чемоданом, держа в каждой руке по воспоминанию. Смех Кассандры и смех Эмили.

Он держал их против света и изучал, по одному в каждой руке. Оба смеха перекатывались, блестели и смешивались в его руках, свет проходил сквозь них и падал на его лицо. Они были одно и то же. Как, как он мог не заметить этого раньше, как?

Он положил их обратно в чемодан, и они тут же обнялись, посмеиваясь.

Несколько секунд он молча смотрел на конверт в руке, потом поднял взгляд на стюарда, и тот снова велел ему положить конверт внутрь.

Гай нагнулся и убрал конверт в чемодан, накрыв им группу воспоминаний об Эмили и Кассандре, а потом вновь запер его на замок.

– Не так уж и трудно, правда? – улыбнулся ему стюард и протянул билет.

Лента пришла в движение, и чемодан начал уезжать от них, пока не исчез в небольшом отверстии в задней части терминала.

– Так заканчивается мой путь творца совпадений и начинается жизнь человека, – тихо сказал себе Гай.

Стюард рассеянно нажимал клавиши на клавиатуре.

– Это тоже, в общем-то, не совсем точно, – сказал.

– Простите? – сказал Гай.

– Может, не каждый творец совпадений человек, но каждый человек, помимо всего прочего, творец совпадений, – сказал стюард. – Вас не учили этому на курсе?

– Нас, видимо, многому не научили, – улыбнулся Гай.

– О, улыбка! – обрадовался стюард. – А я уж думал, этого никогда не случится. – И улыбнулся в ответ. – Вам к первому выходу, – сказал наконец стюард, – приятного полета!

– Спасибо, – сказал Гай.

Он повернулся и направился к выходу, все еще улыбаясь сам себе, но не по той причине, о которой думал стюард.

Чемодан был где-то на пути к тому, что его потеряют, – чемодан, в котором лежало все, что случилось с ним до этого момента, включая белый продолговатый конверт с его именем.

Но само письмо, само письмо лежало у него под рубашкой, у сердца.

«Это ведь немного сродни волшебству, ты заставляешь клиента смотреть в одном направлении, а сам незаметно делаешь что-то в другом месте».

Когда он нагнулся, чтобы положить конверт внутрь, и помахал им перед носом стюарда, то осторожно спрятал сложенные листы под одежду. Это, видимо, было самое резкое, четкое, ювелирное движение, которое он делал в своей мутной жизни, а все остальное будто было всего лишь подготовкой. Выпрямившись и посмотрев на стюарда, он понял, что у него получилось. Стюард ничего не заметил.

Вот так, с письмом Эмили под рубашкой, с тонкой улыбкой на губах, значение которой он еще не до конца осознал, Гай шел к первому выходу, выпрямив спину и держа билет в руке, немного на взводе из-за этого маленького бунта, последнего в его жизни.

«Даже если когда-нибудь на вас упадет белый рояль, пока вы будете идти по улице, и вы потеряете память, – говорил Генерал, – важно, чтобы вы всегда помнили одну вещь. Вы можете забыть ваше имя, названия планет Солнечной системы и состав маргарина, но сделайте одолжение, запомните вот что. Есть два типа людей в мире. Те, кто видит в любом выборе возможность что-то приобрести, и те, кто видит в выборе уступку, на которую им придется пойти. Люди свободны, но все время забывают об этом. Они по-разному надеются, по-разному боятся. Есть люди, которые постоянно предостерегают себя, что если сделают X, то с ними произойдет Y, и есть люди, которые объясняют себе, почему Y – это отличный повод держаться подальше от X. На первый взгляд одно и то же, но всегда есть разница между рассматриванием возможностей и избеганием препятствий. Мужество действительно важно, люди просто не понимают, из чего оно на самом деле сделано. Любой выбор – это в то же время и отказ от чего-то. Есть в тебе мужество отказаться или нет – зависит только от того, как сильно ты чего-то хочешь. Потому что, в конце концов, вы не всегда делаете правильный выбор. Иногда будете ошибаться, и даже не иногда. Разница проста. Счастливые люди смотрят на свою жизнь и видят последовательность решений, несчастные люди видят последовательность уступок. Прежде чем что-либо делать как творцы совпадений, узнайте, с кем вы имеете дело, с надеющимися или боящимися. Они только выглядят одинаково. Но они совсем разные».

Арик вышел из больницы и спокойно зашагал по улице.

В палате наверху один из врачей констатировал смерть Гая, но Арик ушел за несколько минут до того.

Он забрал что хотел.

В его кармане, темном и пульсирующем, лежал последний удар сердца Гая, и Арик решил, что у него есть время выпить чашку кофе, прежде чем пойти к пешеходному переходу.

А может, даже съесть пирожок.

Он подумает, когда придет на место.

Немного спонтанности, друг.