Альберто Браун решил уничтожить цель после того, как посмотрит фильм.

Это был один из его любимых фильмов, боевик-комедия. Он видел его уже дважды. Странный как раз настолько, чтобы все еще быть интересным. У Альберто было около трех часов до того момента, как его цель выйдет из здания, потом повернет налево и пройдет ровно двадцать пять метров до входа на парковку. У Альберто будет двадцать пять метров на то, чтобы его уничтожить. Он гадал, как это произойдет.

Исходя из того что Альберто увидел, ремонт в здании не делают, поэтому падающий с двадцать пятого этажа молоток – маловероятно. Еще один возможный сценарий – машина, потерявшая управление и заехавшая на тротуар. Но на всем протяжении тех двадцати пяти метров стояли столбики, исключающие возможность такой аварии. Его цель выглядела достаточно здоровой, так что внезапный сердечный приступ тоже отпадает. Может, уличное ограбление с отягчающими обстоятельствами?

В его руках был желтый блокнот, в который он записывал, каким образом его жертвы покидали этот мир. Странные аварии, внезапные приступы, – кажется, он все повидал. Он пытался придумать какой-то план. Не может быть, чтобы это все происходило с ним случайно, просто так. С другой стороны, может, он просто удачливый парень. А может, как раз наоборот. А может, и то и другое.

Ладно, он скоро узнает, как это случится. Скоро. Фильм уже идет. Если он отправится на свою позицию сразу после окончания сеанса, то прибудет туда за час до самого уничтожения. Такой доверительный интервал казался ему достаточным.

Альберто купил билет.

Средний Джон стоял в туалетной комнате в конце коридора и смотрел на себя в зеркало. Постепенно его отражение менялось и трансформировалось из продолговатого и жесткого лица того, кого мог видеть только один человек в мире, в более мягкое лицо обычного творца совпадений.

Глаза у этого творца совпадений повлажнели. Несколько морганий – и, того и гляди, покатится слеза.

Он купился на это? Может ли вообще кто-либо поверить в то, что говорит воображаемый друг, только потому, что это воображаемый друг?

Кассандра в свое время утверждала, что да. Вера и любовь ходят вместе, говорила она в таких ситуациях.

Она закрыла глаза и спросила:

– Ты готов?

– Да, – сказал он.

Хоть она и стояла к нему спиной, но когда спросила: «Ты уверен?» – он все равно знал, что она улыбается.

– Да, – повторил он. – Я не понимаю, как ты это делаешь. Мне кажется, я бы не смог. Даже с тобой.

– Вера и любовь ходят вместе, – сказала она. – «Люби меня» и «верь мне» соединены, идут рука об руку на протяжении всей истории.

Он вытянул руки вперед, немного волнуясь.

– Это интересное чувство, – сказала она, – секунда «до». Я никогда раньше не могла довериться кому-либо.

– Просто падай, – сказал он, – я поймаю тебя.

– У меня никогда не было причины кому-то доверять. Вместо этого все доверяли мне. Я нужна им, а не они мне. И вдруг сейчас я понимаю, что есть кто-то, кому я могу верить, кто не сделает мне больно.

– Мм, – сказал он, – думаю, ты мыслишь немного в неправильном направлении. Мы говорим о доверии, а не о причинении боли. Я никогда в жизни не сделаю тебе больно. Думай о хорошем, ладно?

– Да, да, я знаю. Но, по сути, именно это дает силу доверию, нет? Что ты не можешь сделать мне больно?

– Да, да… Может быть.

Она засмеялась:

– Это просто чудесно.

– Чудесно?

– Неудивительно, что люди делают это упражнение. Ты не можешь привязаться к кому-то, кто не в состоянии сделать тебе больно. В этом вся прелесть. В жизни я не подпускала никого так близко. Это заставляет меня чувствовать себя… прямо…

– Прямо что?

– Человеком, – сказала она, раскинула руки и упала назад.

Он умылся, позволив воде, ожидаемо прохладной, вернуть его в реальность, словно после сна. Из зеркала на него смотрел запутавшийся человек с мелкими каплями воды на подбородке.

Гай попробовал объяснить самому себе, что он чувствует. Словно попытка поймать пугливую рыбку скользкими руками.

Может, именно так себя чувствуют после измены.

Измены кому-то, кто доверял тебе, верил, что в трудную минуту ты придешь и скажешь слова поддержки, а на самом деле ты облекал свои грязные намерения в красивые предложения. Кто-то, кто всю жизнь думал, что ты рядом, и, может, так и было, пока ты не решил использовать это слепое доверие как Архимедову точку опоры, с которой ты разворачиваешь мир в нужном тебе направлении. А он об этом никогда не узнает.

На мгновение Гаю показалось, что он почувствовал облегчение.

Облегчение оттого, что хуже уже не будет. Оттого, что он смог выполнить это грязное задание, не сказав чего-то, во что сам бы не верил, не говоря пустых слов вроде «сила перемен». Потому что он и правда верит, что тоска – это мерило любви, верит, что человеческое тепло все излечит. Не то чтобы это что-то меняло. Этот мальчик, то есть мужчина, который когда-то был тем мальчиком, уже вечером будет мертв и не сможет воспользоваться всеми этими ценными советами. Но Гай не врал ему. Не предавал. Он и в этот, последний, раз был ему другом.

И может быть, глубоко в душе еще теплится радость. Возможно, даже приятное удивление.

Потому что он может дать что-то кому-то от себя. Целиком и полностью от себя.

Все это время он был занят тем, что служил. Цитировал тем, кто его воображал, их собственные мысли, не высказывая своего настоящего мнения. Организовывал последовательности совпадений, не вынося суждений по поводу того, что верно и что не верно.

И вот он может стоять рядом с кем-то и – поверить невозможно – помогать ему, делясь с ним только собственными идеями, убеждениями, которые он сформулировал сам, мыслями, в которых он всегда был уверен.

Он смотрел на лицо в зеркале и впервые не чувствовал себя отражением кого-то другого.

Вот бы давать советы самому себе было так же просто, как другим.

Он не обязан быть послушным отражением.

Ничьим. И Пьера тоже.

Он слишком многое принимал на веру, как безапелляционный приговор. Он просто пойдет к Пьеру и убедит его, что Михаэль не должен умереть сегодня.

В нем пульсировало что-то новое. Может, это ответственность. Может, это то, чего так не хватало ему все это время.

И он чувствовал себя живым, как тогда, в дни с Кассандрой.