9. Музей Света

На второй вечеринке я вела себя осторожнее и выпила всего один маленький бокал пунша.

Я потанцевала с Гудвином, мы немножко поболтали, но, судя по взглядам, которые он бросал на меня всякий раз, когда думал, что я не вижу, юноша не был счастлив. Он не получал от меня ожидаемого ответа: вместо того чтобы хихикать над его шутками, я только вежливо улыбалась.

Вечер тянулся медленно, но наконец мы с отцом смогли отправиться домой. Я вздохнула с облегчением. Еще одна вечеринка – и все закончится.

Как объяснил отец, третья вечеринка должна была состояться на нейтральной территории. Семья Гудвина предложила место и взялась за все заплатить. Они хотели закатить по-настоящему большой пир, и после долгих дискуссий мой отец согласился. Вечеринка должна была состояться в комнате для переговоров в крыле дворца Протектора.

Это привлекло мое внимание: мне не терпелось посетить дворец.

Восточное крыло теперь занимали гентхаи, западное – городская управа; отец ходил туда на собрания, но я никогда его не сопровождала. О том, что там, во дворце, гуляли всевозможные слухи. Часть дворца собирались отдать под музей с артефактами из далекого прошлого Земли: их датировали временами задолго до победы джиннов над людьми.

Отец рассказывал, что на вечеринку придут все древние богатые семьи. Полагаю, длинный список гостей и расточительность соответствовали настроениям в городе. К людям вернулась уверенность. На нас не обрушилась кара из-за Барьера. Хоб оставался в своей цитадели, и горожане снова начинали наслаждаться жизнью.

Комната для переговоров меня разочаровала: не слишком большая, она не отличалась от гостиных почтенных богатейших домов города.

Я надела свое третье новое платье – еще одну длинную штуку с кружевами. Подол волочился по полу, рукава неудобно свисали, и мне потребовалось собрать всю силу воли, чтобы их не закатать.

Под платьем я носила красные ботинки «триг», подарок Лейфа, а в левом рукаве прятала кинжал, с которым, ходя по Джиндину, не расставалась. Это помогло мне чувствовать себя лучше, и я мысленно улыбнулась, подумав, как легко могла бы поставить крест на своей помолвке, просто приподняв подол платья и показав, кто я на самом деле.

В начале вечера я была настроена довольно холодно, но постепенно оттаяла. В конце концов, я больше не увижу Гудвина, поэтому решила постараться изо всех сил. Может, на этот раз моя улыбка стала теплее; может, сама того не сознавая, я больше его поощряла; как бы то ни было, в конце танца он остановился и с ласковой улыбкой предложил:

– Я бы хотел показать тебе кое-что во дворце… Нечто особенное. Это находится этажом ниже, и мой отец получил специальное разрешение, чтобы нас туда пустили.

– Что же там такое? – спросила я – во мне шевельнулось любопытство.

– Пойдем со мной – и узнаешь! – подзадоривая, сказал он.

Заинтригованная, я вслед за ним вышла из комнаты и спустилась по лестнице к дубовой двери. Гудвин достал ключ, отпер дверь и провел меня в просторное помещение, освещенное мерцающими факелами, которые озаряли большие стеклянные ящики и крепкий комод.

– Музей естественной истории! – воскликнула я.

В стеклянных ящиках по большей части находились чучела птиц; осматривая выставку, я поняла, что млекопитающих тут нет.

– Млекопитающих держат где-то в другом месте? – спросила я.

Гудвин покачал головой:

– Здесь был остров птиц, где вряд ли жили какие-нибудь дикие звери – пока их сюда не запустили джинны. Только собаки, кошки и сельскохозяйственные животные вроде овец и коров.

– Мы на острове?

– Так считает мой отец, и для такого предположения есть некоторые основания. Если карты, которые мы нашли, подлинные, они это подтверждают. Да, похоже, мы на острове, и есть еще один остров, примерно такого же размера, к югу от нашего.

Отец Гудвина был не только совладельцем большого игорного дома, но и возглавлял Историческое общество Джиндина – группу пылких историков-дилетантов, которые копались в прошлом, пытаясь выведать его секреты.

– А хочешь увидеть кое-что по-настоящему уродливое? – спросил Гудвин. – Уродливей даже моей физиономии?

Я улыбнулась и ответила, как и полагалось:

– Ты не уродливый. Вовсе не уродливый.

– В сравнении с этим – да, – сказал он, и подойдя к комоду, выдвинул верхний ящик.

Я присоединилась к нему. Ящик был со стеклянной крышкой, в нем лежали ряды насекомых.

– Не тот! – сказал Гудвин, задвинул ящик обратно и выдвинул другой. – А, вот он. Только посмотри на это!

И снова под стеклом я увидела ряды насекомых, и одно из них тут же привлекло мое внимание, потому что было огромным.

– Оно называется вета, – сказал Гудвин. – В пределах Барьера нет ни одной живой веты, но, возможно, они до сих пор водятся где-то за ним. Похоже, они были довольно редкими и их пытались защитить – хотя просто не представляю, зачем кто-то хотел спасти такое мерзкое создание.

Я уставилась на вету со смесью удивления и отвращения. Каково было бы, проснувшись в темноте, обнаружить, что по моему лицу ползет громадное насекомое!

– Знаешь, как отец называет этот музей? – спросил Гудвин.

Я пожала плечами.

– Он называет его Музеем Света.

Я поглядела на факелы, мерцающие желтыми огнями. Гудвин увидел, куда я смотрю, и покачал головой:

– Дело не в факелах. Есть особенные огни – они этажом ниже. Хочешь взглянуть?

Я спустилась за ним по еще одной лестнице к другой дубовой двери, но, когда он ее открыл, увидела за ней лишь темноту.

– Иди вперед, – сказала я, внезапно сделавшись подозрительной.

Я не знала, что у него на уме, но могла догадаться. Если я права, Гудвин совершает большую ошибку.

Но он просто протянул руку за дверь и щелкнул чем-то на стене. Внезапно комната как по волшебству наполнилась светом. Я вошла вслед за юношей, изумленно глядя вверх, на источник света – стеклянные шары, прикрепленные к потолку. Откуда-то из-за ближайшей стены доносилось слабое гудение.

– То, что порождает свет, называется электричеством! – объявил Гудвин. – Раньше по всему миру города освещались его силой. Но это не единственная причина, по которой отец дал музею такое название. Приготовься удивиться!

Я увидела на стене большую раму, на которых обычно изображают пейзажи; но в эту был вставлен только кусок серебристого стекла. И тут Гудвин прикоснулся к полоске темного материала под картиной, и рама вдруг наполнилась светом, а в ней появился изумительный вид с высоты птичьего полета на коническую гору, из вершины которой поднимался дым.

Я как будто взглянула сквозь прозрачное стекло на реальный мир. Картина была объемной: я ощущала, что нахожусь на огромной высоте, у меня кружилась голова, я боялась упасть. Потом мы стремительно ринулись вниз, и сердце мое застряло в горле. Теперь, когда гора приблизилась, стал виден ручеек красного огня, стекающий по каменистому серому склону. Гора была полой и полной огня.

– Это огненная гора, ее правильное название – вулкан, – сказал Гудвин. – Раньше их было полно на обоих островах, и здесь случались так называемые землетрясения, во время которых земля тряслась так неистово, что целые города рушились и превращались в пыль. Но джинны что-то сделали, и это прекратилось. В музее хранятся записи о том, как они переделывали ландшафт, сплющивая одни горы и поднимая другие, и изменяли течение рек.

Сцена в раме поблекла, там снова поблескивало серебро.

Гудвин подошел ко мне и положил руки мне на плечи. Он был на голову выше меня, и я подняла глаза, слишком поздно сообразив, что он собирается сделать.

В следующую секунду он обнял меня и крепко прижался губами к моим губам. Это произошло так быстро, что у меня едва хватило времени среагировать, но когда я подняла руку, собираясь его оттолкнуть, огни погасли и все погрузилось в полную темноту.

Я услышала тяжелые шаги, потом почувствовала, что Гудвина оттаскивают от меня – так неистово, что я чуть не потеряла равновесие. Он завопил всего один раз, высоко и пронзительно, как свинья, которую режут. Раздался громкий треск, и крик оборвался.

Последовавшее за тем молчание ужасало. Я поняла, что кто-то стоит рядом со мной в темноте: слышала сбившееся дыхание, напоминавшее дыхание лаков после сражения на арене. Был ли здесь и вправду лак – один из тех, диких, обитавших в лабиринте тоннелей под Колесом? Я начала дрожать от страха, но сделала медленный глубокий вдох, чтобы успокоиться, и позволила кинжалу выскользнуть из рукава в мою левую руку.

Низкий голос во тьме произнес:

– Направь против меня клинок – и я сломаю тебе шею, как прутик.

– Кто ты? – спросила я, услышав, как дрожит мой голос.

– Я убил мужа твоей сестры, Керна, и скоро убью того, кого ты любишь. Но я не сломаю шею Лейфу, как сломал глупому мальчишке, с которым ты только что обнималась. Это слишком легкая смерть. Я убью его медленно, и он испытает предельную муку.

Тогда я поняла, что стою в темноте наедине с Хобом.