Глава 57

Трейси вынула наушники из ушей и потерла мочки – теплые, единственная часть ее тела, которая еще сохранила тепло. На улице было не особенно холодно – градусов сорок с небольшим. Сидеть на одном месте – вот самое трудное в наблюдении за объектом. Очень скоро все части тела затекают, любая поза становится неудобной. На улице ведь не выйдешь из машины и не начнешь прыгать или отжиматься у всех на виду. Конечно, со временем учишься, как малыми средствами бороться с онемением и затеканием конечностей – сгибаешь и разгибаешь пальцы, вращаешь ступнями, напрягаешь и снова расслабляешь отдельные группы мышц. Помогает. Но от холода не спасает, особенно когда на улице сыро. Такой холод проникает прямо до костей, и от него у нее болит ключица.

Чтобы скоротать время, она загрузила кое-что из старого рока 80-х: «Аэросмит», «Ван Хален», Спрингстин, немного «Джорни» и даже чуть-чуть «AC/DC». Музыка нужна была ей не для того, чтобы не заснуть, хотя после встречи с Кристофером Вудом она почти не ложилась. За прошедшие с тех пор трое суток у нее выработался определенный режим. Она возвращалась домой в пять – теперь это была не проблема, на работе она все равно почти ничего не делала, – ела, недолго смотрела телевизор, потом пробовала немного поспать, по большей части безуспешно. В полночь она подъезжала к «Пинк Паласу» и искала «Лексус». Иногда он оказывался на боковой улочке, иногда на парковке. Никакого принципа не было. И она тоже парковалась где придется, главное для нее было видеть машину Ковбоя, а с этим могли быть трудности, поскольку мест для стоянки было мало. Сегодня она встала примерно посредине короткой, засаженной деревьями улочки, которая шла перпендикулярно фасаду «Пинк Паласа», чуть-чуть забирая на восток. Вид на парковку оттуда открывался замечательный. Среднего размера внедорожник впереди создавал идеальное прикрытие и в то же время был не настолько высок, чтобы загораживать обзор.

Вскоре после часу машины на парковке клуба начнут редеть, клиенты поедут по домам. Сразу после двух из задней двери клуба выпорхнут танцовщицы. Остальные служащие тоже скоро выйдут за ними. Ковбой обычно уходил одним из последних. И каждую ночь ехал домой, хотя и не всегда одним и тем же маршрутом. Не желая привлекать его внимание к своему грузовику – вдруг он нарочно закладывает каждый раз такие петли, чтобы стряхнуть возможный «хвост», – она покидала его в нескольких кварталах от дома, а потом, покружив по району, возвращалась проверить, на месте ли «Лексус». Но даже убедившись, что тот мирно стоит на подъездной дорожке у дома, Кроссуайт каждое утро просыпалась в ужасе: вдруг развернет сейчас газету и увидит там заголовок, от которого ее затошнит.

И все-таки она не сомневалась, что поступает правильно.

Единственными коллегами-детективами, кому она доверяла, были Кинс, который еще не вернулся из Мексики, и Вик, который понимал, что кое-что происходит, но знал пока ровно столько, сколько она считала нужным ему сообщить, и большего не требовал. К Ноласко она пойти не могла. Подумывала обратиться напрямую к Клариджу, но, при существующих обстоятельствах – его карьера под угрозой, Трейси дискредитирована – он и слушать не станет о том, что Дэвид Бэнкстон не Ковбой, а сразу потребует доказательств. Но у нее ничего нет, только косвенные улики да слова одного молодого полицейского, который до смерти боится, как бы его не уволили из органов и не оставили семью без куска хлеба. А этого недостаточно. В офисе шерифа округа Кинг хранились целые коробки косвенных улик, указывавших на то, что Гэри Риджуэй и есть убийца с Грин Ривер, но потребовалось целых двадцать лет, чтобы анализ ДНК с мест преступления подтвердил, что это он. Говорят, Риджуэй выбросил комочек жевательной резинки, а детективы, которые следили за ним, подобрали его и передали на анализ. Только так его и прищучили. Правда это или городская легенда, Трейси не знала. Но твердо знала одно: ей нужны прямые улики.

Кроме того, она боялась, что, если она пойдет к Клариджу и даже уговорит его открыть это дело заново, информация об этом просочится в прессу. Такую громкую историю просто так будет не замять. И если она окажется в газетах или в теленовостях, Ковбой сбежит, поменяет имя, начнет новую жизнь где-нибудь в другом месте и снова будет убивать.

Оставался еще Дэн. Конечно, скрывать что-то от человека – не лучший способ строить отношения с ним, особенно если она все же хочет сделать следующий шаг и насовсем переехать к нему в Седар Гроув, но в данный момент эта дилемма была временно снята благодаря несовпадению графиков. Всю эту неделю Дэн был в Седар Гроув, где разбирался с делами, накопившимися за время его отсутствия. Когда он звонил, Трейси ему не лгала. Просто говорила не всю правду о том, какую информацию она получила, и о том, как проводила вечера. Она знала, что он попытается отговорить ее от исполнения того плана, который она считала наилучшим: сидеть каждый вечер в засаде у «Пинк Паласа» и ждать. Как долго – Кроссуайт не знала, но помнила слова Аманды Сантос о том, что когда серийного убийцу снова охватывает желание убивать, ему не хватает сил долго противиться. Ковбой будет искать случая убить. Вопрос только в том, когда этот случай представится. Но Трейси не даст осуществить задуманное.

Она сползла на сиденье пониже и снова воткнула наушники в уши. Спрингстин стонал что-то про малышку, чей папочка ушел, оставив ее дома одну, и про еще одного типа с «непреодолимым желанием».

– Как в воду глядит, – сказала она вслух.

Первые капли дождя упали на ветровое стекло сразу после часа ночи. Прогноз обещал ливни ранним утром при кратковременных, но сильных порывах ветра. Трейси потянулась было к включателю дворников, но вспомнила про чистое ветровое стекло машины на заснеженной стоянке в Седар Гроув и опустила руку.

Перебирая плей-лист в своем телефоне, она смотрела, как капли дождя на стекле превращаются в струйки, а те сливаются в один сплошной поток.

Чем ближе подходил час закрытия клуба, тем больше Кроссуайт нервничала, в отличие от прошлых вечеров. Может, в ее организме просто накопился кофеин от выпитого за эти вечера кофе или сказывалась неистраченная физическая энергия, но чувство, что что-то должно произойти, не покидало ее ни на минуту. Откуда оно бралось, она не могла бы объяснить, как никогда не могла объяснить, почему еще в бытность ее патрульным полицейским что-то плохое вечно случалось в полнолуние. Видно, срабатывал какой-то инстинкт, нажитый за двадцать лет патрулирования улиц и дежурств в ночную смену – время гробокопателей, как говорят в полиции. Чутье подсказывало, когда обычная с виду дорожная пробка могла обернуться чем-то более серьезным, а контролируемая ситуация угрожала вдруг выйти из-под контроля, и в таких случаях Тейси всегда полагалась на интуицию и не забывала о самозащите.

Она разглядела какие-то размытые движущиеся пятна – это танцовщицы вышли из задних дверей клуба и разбегались по своим машинам под проливным дождем. Вскоре после них вышли служащие. Но того, кто был ей нужен, с ними не было – видимо, он пересчитывал выручку и закрывал кассу.

Дождь вдруг грянул сильнее, еще больше затрудняя обзор. Казалось, господь бог открыл где-то наверху большой кран и сливает небесное озеро. Задняя дверь клуба открылась, но из нее никто не вышел. Она догадалась, что Ковбой, должно быть, пережидает потоп. Но сверху лило как из ведра, и он, не выдержав, выскочил и легкими шагами, как танцор, запрыгал через лужи, которые расползались прямо на глазах. Быстро добравшись до «Лексуса», он сел в машину и захлопнул дверцу, но мотор сразу не завел. Хотя в предыдущие ночи уезжал без размышлений.

Несколько минут спустя фары вспыхнули, конусы света выхватили из темноты струи дождя. «Лексус» подполз к выезду с территории клуба, помешкал и свернул влево, к Авроре.

К дому.

Трейси завела двигатель и поехала к перекрестку. Повернула направо и пристроилась на комфортном расстоянии за «Лексусом». Дворники ритмично шлепали по стеклу. На перекрестке он свернул прямо на Аврору и выбрал направление на юг, то есть домой. Трейси, которая в кабине своего грузовика сидела выше основного потока машин, было удобно наблюдать. Он проехал еще квартал и перестроился на крайнюю правую полосу. Машина справа помешала немедленно повторить его маневр. Кроссуайт притормозила, пропуская ее, и пристроилась в двух машинах позади «Лексуса». Следующий светофор Ковбой миновал без поворота.

Машины ехали, вздымая фонтаны воды, канавы для стока воды переполнились моментально, огромные лужи местами выступали прямо на дорогу. Через два квартала Ковбой включил указатель поворота. И свернул на станцию техобслуживания с круглосуточным магазином при ней. Это было что-то новое.

Трейси проехала мимо станции, рассматривая ее в боковое и заднее зеркала. «Лексус» не остановился у колонки. Он объехал здание сбоку, и Кроссуайт было испугалась, что он сейчас выедет на соседнюю улицу. Но тут у «Лексуса» зажглись тормозные сигналы, и он встал. На ближайшем перекрестке Трейси развернулась, приехала назад и встала на парковке магазинчика наискосок от круглосуточного, откуда был хорошо виден «Лексус».

Она погасила свет, выключила дворники, но мотор не заглушила, и стала ждать.

У него было время убить.

Ему нравилась эта фраза. Нравилась заключенная в ней ирония. Наверное, он услышал ее в фильме вроде «Американского психопата» – или в какой-нибудь странной ленте с Вуди Харрельсоном. Харрельсон постоянно снимается в таких – «Прирожденные убийцы», «Зомбилэнд», например. Трудно поверить, что начинал он с роли тупого как пробка бармена в сериале «Веселая компания», но именно она стала отправной точкой его актерских достижений.

Ему нравилось думать, что таким актером мог бы стать и он сам: разносторонним, изменчивым, играл бы разные роли; но не дали шанса.

Он подъехал к круглосуточному магазину на заправке и встал сбоку, подальше от ярких фонарей над колонками: понятно, что все камеры слежения тоже там. Дождь продолжал идти. Хорошо хоть уже не ливень, под который он попал, выходя с работы. Он чувствовал, как влага просачивается сквозь носки и туфли, как липнет к спине мокрая рубашка. Это раздражало, но не отменяло ощущения, как будто множество иголочек приятно покалывают его тело, ощущения, которое он испытывал, стоя в кулисах перед началом каждого шоу, ощущения, которое делало его живым.

Он надвинул пониже затасканную бейсболку с надписью «Маринерз» и заспешил от машины к магазину, входя в который опустил подбородок, чтобы не смотреть в электронный глазок. Внутри с потолка лилась джазовая музыка. Он кивнул человеку за прилавком: вежливо, но ненавязчиво, так, чтобы не обращать на себя лишнего внимания – и подошел к холодильнику. Нужно было глотнуть кофеина. День был длинный, а утро обещало быть еще длиннее. Девки успокоились с тех пор, как прошла новость о поимке Ковбоя, но это не значит, что с ними стало легче. Каждая воображает себя примадонной, а на деле паршивые сучки, все до единой.

Он положил на прилавок две банки энергетического напитка, пакет молока и полдюжины яиц. Все самое необходимое. Ничего особенного.

– Поздняя смена? – поинтересовался продавец.

– Наоборот, ранняя, – сказал он. – И пачку «Кэмел». Силвер.

– Обычные или длинные?

– Обычные.

– Так вы на работу?

– К несчастью. – Он положил на прилавок двадцатку. – Вот только заброшу все это домой. А пакет можно?

– Где же вы работаете в такую рань? – поинтересовался продавец, укладывая покупки в пакет.

– В аэропорту, – ответил он. Взглянул на часы. – И мне лучше пошевеливаться, а то как бы не опоздать.

Продавец отдал сдачу.

– Можно еще коробок спичек?

Продавец взял с прилавка два и бросил ему в пакет.

– Спасибо. Какой смысл в сигаретах, если их поджечь нечем, – сказал он. – Хотя, с другой стороны, может быть, лучше и не поджигать. – Он уже взял пакет, как вдруг идеальная двусмысленность пришла ему в голову – такая классная, что он не удержался и испробовал ее в деле. – Пора бы мне уже бросить, – произнес он, – но сегодня желание особенно сильно.

Трейси видела, как Ковбой вышел из магазина с коричневым бумажным пакетом в руках. Вытащил банку, открыл крышку и, запрокинув голову, сделал долгий жадный глоток. Затем метнулся к машине. На этот раз он не ждал. Выехал сразу на шоссе. Трейси казалось, что он нацелился в сторону юга и теперь следит за потоком машин, идущих к северу, выжидая момент, когда можно будет пересечь двойную желтую полосу.

Она не ошиблась.

«Лексус» выехал на поворотную линию, дождался, когда пройдет ближайшая машина, и пристроился за ней. Ковбой явно не собирался домой.

Почувствовав прилив адреналина, она нажала на газ, заранее выбрав себе место в потоке транспорта, и свернула на север. Оказавшись на дороге, она села повыше и сделала глубокий выдох. Самое время сосредоточиться на объекте. Движение, правда, не затрудненное, но машин достаточно много, так что и грузовик затереть могут, и Ковбоя, случись ему вдруг сделать неожиданный поворот, она может потерять.

Поднялся ветер, фонари, подвешенные на проводах над проезжей частью, заплясали и задергались, дождь громче забарабанил в ветровое стекло. Когда Ковбой подъехал к перекрестку, светофор пожелтел. Она ожидала, что он остановится, не станет рисковать налететь на штраф. Но просчиталась – нажал на газ, чтобы проскочить светофор до красного. Трейси тоже нажала на педаль акселератора, но тут же ударила по тормозам, когда машина впереди остановилась.

– Черт! – вырвалось у нее. Глазами она следила за «Лексусом», который продолжал двигаться на север, в надежде, что на следующем перекрестке он остановится. Пока она ждала зеленого, огромный доставочный фургон въехал на перекресток и загородил обзор. Шофер явно ждал, когда все проедут, чтобы сделать левый поворот.

– Ну давай же, – вырвалось у нее. – Поворачивай уже.

Фургон двинулся вперед, как раз когда свет стал желтым. Трейси могла бы ехать, для нее свет сменился с красного на зеленый, но фургон все еще торчал на перекрестке. Она нажала сигнал в тот самый миг, когда он двинулся вперед.

«Лексуса» нигде не было видно.

Кроссуайт продолжала ехать по Авроре, вертя головой и судорожно обшаривая глазами парковки перед мотелями в поисках «Лексуса». Потом вспомнила, что Ковбой любит парковаться на боковых улочках – Крис Вуд ведь говорил, что остановил его тогда в двух кварталах от мотеля.

На следующем перекрестке она свернула направо и поехала вдоль тротуара, замедляя движение на четырехполосных перекрестках, заглядывая в боковые улочки спального района, присматриваясь к припаркованным на них автомобилям. Дождь и наступившая ночь сделали и без того небогатое освещение еще беднее, но и машин было мало. Она сделала глубокий вдох, успокаиваясь, и постаралась собрать разбегающиеся мысли. Что там говорила им Аманда Сантос? Что Ковбой организован. Умен и осторожен. Не хочет, чтобы его поймали. Не хочет, чтобы его видели или даже слышали – видимо, поэтому и водит гибрид. Заботится о безопасности.

Трейси свернула направо, буквально заставляя себя ехать медленно. Значит, он не захочет встать перед жилым домом или под фонарем, на хорошо освещенной улице. Он постарается слиться с окружением. Оставив свою машину там, где она никому не бросится в глаза и не вызовет подозрения, будто он спрятал ее нарочно.

Ей вдруг стало жарко. Струйки пота потекли с висков, поползли по спине. В желудок как будто опустили тяжелый камень.

На следующем перекрестке она посмотрела сначала направо, потом налево, вглядываясь в промоину от дворников. У левой обочины примерно посередине квартала стоял синий седан; она нажала педаль акселератора, подъехала, встала рядом.

Он натянул футболку с капюшоном, надвинул пониже бейсболку и вышел на тихую боковую улицу; спортивная сумка в руках: парень идет на раннюю утреннюю тренировку, даже не совсем неправда. Актерская игра – это искусство подачи. Он прочел с полдюжины книг по методике игры и закончил столько же курсов, и везде учили одному: как с помощью тела убедить свой мозг, что ты и есть тот, кого тебе надо сыграть. Особенно ему нравился метод Станиславского. Ли Страсберг тоже ничего. Когда-то он даже хотел поступить в его актерскую школу в Нью-Йорке. Талант у него для этого был. Денег не было.

Он почувствовал, как начинает действовать энергетический напиток, хотя, может, это было предвкушение представления. Вторая банка лежала в сумке, вместе со спичками и сигаретами.

– Пора бы мне уже бросить, – сказал он сам себе, улыбаясь при одной мысли об этом. – Но сегодня желание особенно сильно. – Эта строчка нравилась ему почти так же сильно, как «У него было время, чтобы убить».

Он уже обещал себе, что Габи – так он называл Габриэль Лизотт – станет для него последней, на время. Еще он говорил себе, что пора, наверное, поменять город, как он сделал после Бет Стинсон, пожить где-нибудь в другом месте. Полиция уже дышала ему в затылок, он это чувствовал. Еще когда сформировали опергруппу, он понял, что копы взялись за дело всерьез. Так было с Банди и с Риджуэем. Это для избранных. А еще он получил от них кличку – Ковбой. Что ж, неплохо. Конечно, Городской Ковбой или Аптечный Ковбой было бы лучше, но и это неплохо.

– Ковбой, – произнес он вслух.

От Стинсон до Хансен прошло целых девять лет, черт, почти десять. Стинсон была у него первой. Те ощущения остались с ним навсегда. Все равно как премьера долгожданного спектакля. Возбуждение такой же силы. Тяга жила в нем все эти годы, но он не решался ей уступить. К тому же он не знал, где найти нужных женщин. Но как-то ему на глаза попалась статья о педофилах, где говорилось, что они всегда собираются там, где дети. Ему стало противно, зато у него появилась идея – почему бы не устроиться работать в стрип-клуб? Где еще искать шлюх, если не там? Где проще всего приучить их к себе, расположить, вызвать доверие? И где удобнее прятаться, как не на самом виду? Так что он пошел в клуб, в такой, где его никто не знал – он назывался «Грязный Эрни и его голое шоу», и хозяйка, – кстати, женщина, дополнительный момент возбуждения для него, – тут же взяла его на работу. Через два месяца он уже был управляющим. Еще бы! Он был пунктуален и вкалывал на совесть. Но времени не терял – приглядывался к танцовщицам, решал, с которой начнет. И тут в клуб поступила Бет Стинсон с подружкой. Подружка недолго продержалась, ушла, но Стинсон оказалась шлюхой от природы – танцевала под прозвищем Сисястая Бет, и не зря. Фигура – потрясная. Компактная, но подержаться было за что. И наивная – только что из школы.

Он не спешил – познакомился с ней, подружился, вызвал к себе доверие. Болтал с ней между ее выходами на сцену и работой в комнате для ВИП-персон. Когда ее подружка ушла из клуба, Стинсон стало не с кем поговорить, кроме него. Скоро она так к нему привыкла, что стала сообщать ему даже самые интимные подробности своей жизни – например, что она была проституткой, в чем он и так почти не сомневался. Прямо как его мамаша. Она сказала, что это только для заработка, чтобы по счетам платить. Но он-то знал, что к чему. Шлюха – она и есть шлюха. Их к этому тянет.

Когда Стинсон сказала, что водит домой мужчин, ему стало так противно, что он едва сдержался, только актерская выучка помогла. Зато ее откровенность помогла ему придумать, как обставить все так, чтобы не попасться. Надо просто дождаться ночи, когда она будет не одна, а с очередным мужиком. Его отпечатки будут тогда по всей комнате, как и отпечатки других клиентов. И его ДНК тоже. С этого начинался его план. Он узнал адрес и съездил на разведку: тихая улица в спальном районе, без фонарей. Соседи, похоже, не любопытные.

Только хозяйка подпортила ему так удачно начинавшееся дело: пришла и сказала, ищи, мол, новую работу, все равно власти нас закроют рано или поздно. Вскоре после этого разговора, в субботу, Стинсон опоздала на работу. Когда он спросил у нее, почему, она ответила, что дома засорился унитаз, и пришлось вызывать мастера из «Рото-Рутерс». Тот провозился несколько часов, прежде чем нашел и вычистил засор, весь ковер в спальне своими следами испачкал.

Он сразу понял: теперь или никогда. Актерская профессия научила: успех приходит, когда подготовка сочетается с верным случаем. Если хочешь добиться успеха, будь готов, когда появится твоя роль. Это была его роль. Его шанс.

Он подошел к Стинсон, когда она уже заканчивала смену, и спросил: что, если он заглянет сегодня после работы к ней? Она не против? Она кокетливо улыбнулась ему и сказала, что их обоих выгонят, если босс об этом узнает, но голосок зажурчал как-то совсем по-новому. Он сказал, что ей незачем об этом беспокоиться. Ему тоже нужна работа, и он будет молчать. К тому же вскоре им обоим предстоит искать себе другое место. И она пригласила его к себе.

Порыв ветра швырнул пригоршню дождя в лицо, едва он завернул за угол. Шатер у входа в мотель горел красным, выделяясь даже на фоне хаотической линии горизонта Авроры с ее фонарями и рекламными щитами, огни которых двоились теперь в мокрых тротуарах и лужах на шоссе. Он подошел к мотелю сзади и по бетонной дорожке вышел под арку, которая вела на парковку.

Со Стинсон все прошло не совсем так, как он рассчитывал. С премьерами часто так бывает. Искусством обращения с удавкой он овладел давно, но вот придумать, как задушить женщину так, чтобы совсем не прикасаться к ней руками, пока не смог. Он терпеть не мог прикосновений своей матери, зная, какие гадости она проделывает со всеми этими мужиками, которых приводит домой, где она их трогает и где они трогают ее.

Когда он постучал в дверь Стинсон, то испытал то же чувство, что и перед выходом на сцену, когда он уже в образе – совершенно другой человек, и ни одна душа в зале не знает, кто он такой на самом деле. И в целом представление получилось неплохое, просто не лучшее, на что он способен. Он отчаянно ждал второго шанса, чтобы внести поправки, но знал, что пока не готов. Знал, что провальное представление прикончит его карьеру, что ему еще многому надо научиться, усовершенствовать, особенно с веревкой.

А вот что пошло точно по его плану, так это арест мастера из «Рото-Рутерс». И все же он решил, что лучше пока оставить место действия. Почему бы и нет? Все равно «Грязный Эрни» закрывается, надо искать другую работу. А если он хочет стать актером, то куда ему и податься, как не в Лос-Анджелес, где можно заняться профессией, а может быть, и схватить удачу за хвост.

В Лос-Анджелесе, полностью посвятив себя работе, он обнаружил, что ему легче справляться со своей тягой. Целыми неделями, иногда и месяцами он даже не вспоминал о Бет Стинсон. Свою жену он встретил на постановке «Полета над гнездом кукушки». Он играл Макмерфи, главную роль. Режиссер был очень им доволен и сказал, что он просто рожден, чтобы играть эту роль. Жена играла сестру Рэтчед. Вот они с ней зажигали на сцене. В первый раз, когда они только репетировали то место, где Макмерфи душит медсестру, он сразу почувствовал себя таким живым и таким сильным. Он почти сделал это, почти выдавил из ее горла жизнь прямо там, на сцене. Режиссер сказал, что потрясен, насколько правдоподобно он сыграл. Когда три месяца спустя спектакль закрылся, тихая гражданская церемония в городском суде сделала их мужем и женой, после чего они еще несколько месяцев отжигали в спальне.

Он заказал себе снимки крупным планом, нашел агента, даже снялся в рекламе зубной пасты. Но агент – вернее, агентша оказалась подлой бабой, ей нужны были только его деньги, которые он платил ей за уроки актерского мастерства. Он платил больше, чем зарабатывал, и, когда отказался ходить на ее уроки, она перестала приглашать его на прослушивания. Когда надавил на нее, сказала, что он не подходит ни для одной роли. Все это начинало бесить, то, как люди лизали нужные задницы, чтобы получить роль, и строили пакости соперникам. А тут еще жена начала ныть, требовать, чтобы он устроился на нормальную работу; нужны были деньги. Она забеременела и хотела уехать из Лос-Анджелеса. Так и получилось, что они собрали вещи и переехали в Сиэтл.

Все разваливалось. Ничего не получалось так, как он задумал. Он затаил обиду на жену, стал испытывать по отношению к ней тот же гнев, что когда-то по отношению к матери. Он не мог больше играть, ему некуда было направлять свою энергию, а без возбуждения, которое давала ему сцена, вернулась тяга, и он больше не мог ее игнорировать. И не хотел.

Репетировал днем – учился на сайтах садо-мазо, как связать женщине руки и ноги, как набросить удавку ей на шею и пропустить веревку по спине к запястьям и лодыжкам. Он узнавал, какими препаратами для усыпления жертвы пользуются те, кто любит заканчивать свидания изнасилованием, и остановился на рогипноле. Когда был готов, стал искать подходящую шлюху для своего следующего представления и зачастил в клуб «Танцы голышом». Он не боялся, что там его кто-нибудь вспомнит. Туда в основном ходили всякие подонки. Остановил свой выбор на Николь Хансен, когда один из клиентов сказал ему, что эта танцовщица доступна после шоу и что он сам сегодня ночью идет к ней. Он покинул клуб раньше и ждал в машине. Когда тот тип вышел, он проследил его до мотеля, дождался, когда тот уйдет. После он постучал в ее дверь, протянул ей бутылку водки и сказал:

– Гэри говорил, ты любишь повеселиться.

И этого оказалось довольно.

Столько лет прошло, а ощущения были так же свежи, как с первой, – снова премьера, только на этот раз все прошло без сучка без задоринки. Он обнаружил, что возвращение к роли дается ему с легкостью. А когда все кончилось, он понял, что его тяга не прошла. Ему хотелось сделать это снова.

В «Пинк Паласе» женщин было куда больше, было из кого выбирать. Анжела Шрайбер начала приводить в клуб своего бойфренда. Сама напросилась. На Веронику Уотсон его выбор пал, когда ее дружок сказал, что она зарабатывает больше денег ночью, после смены. Придурок едва не испортил ему представление в тот раз – ввалился в комнату мотеля посреди ночи, деньги ему, видите ли, понадобились. Пришлось отсиживаться в ванной, пока тот не уйдет. Позже инцидент обернулся удачей – дружок стал подозреваемым. Как будто у этой мелкой вонючки хватило бы ума стать Ковбоем. И все же внезапное вторжение напугало его, так что он покинул мотель, обещая себе, что Уотсон будет последней, по крайней мере, на время. Он подумывал о возвращении в театр – может, удастся заняться импровизацией или стать комиком. Но при его ночной работе в какой театр его возьмут?

И тут подвернулась возможность с Габи. Клиент, которого танцовщицы называли Мистером Адвокатом, пришел и нанял ее для танца на коленях. Это было необычно. Габи была крохотной. А Мистер Адвокат предпочитал женщин, у которых на костях мясца побольше. Когда Габи вышла из комнаты для приватных танцев, улыбка у нее была от уха до уха. Он спросил у нее, все ли в порядке, но она только продолжала улыбаться. Позже он услышал, что Адвокат дал Габи пятьдесят долларов на чай, и заподозрил, что клиент не просто так швыряется деньгами. Он явно будет ждать чего-то взамен. Он решил проверить, не подводит ли его интуиция, и не прогадал. Габи назначила свидание. Все, что от него требовалось, – это быть возле мотеля и ждать, когда Адвокат выйдет.

После того представления, которое оказалось его лучшим, он уже не думал о том, чтобы остановиться. Он искал следующую жертву.

И снова удача сама постучалась в его дверь. В клуб пришла работать Рейна. Вообще-то ее имя было Реина, но она решила, что с другой буквой будет интереснее – «Знаешь, в Сиэтле ведь всегда идет дождь». Родом она была из маленького городка в Техасе и быстро набирала популярность у посетителей. Им нравилось ее узкое тело гимнастки с шарами хирургически увеличенных грудей. Она обесцвечивала волосы добела, оставляя кое-где золотистые пряди, что выглядело нелепо при ее темных бровях, которыми она напоминала ему мать – та тоже надевала светлый парик, а брови подводила черным. Стоило поговорить с ней один раз, и он понял, что ее-то он и убьет.

Рейна сказала ему, что сняла комнату в задней части мотеля, на первом этаже – номер 17.

– Это мое счастливое число, – заявила она. Знала бы она! Она сказала, что наберет ему, как только ее клиент уйдет, но он попросил ее просто выставить в окне карточку клуба «Пинк Палас» – такие раздавали всем танцовщицам для рекламы. Не нужны ему никакие эсэмэски на его телефоне. Танцовщицы, конечно, бывают туповаты, и полагаться на их соображалку нельзя, но он решил, что если зайдет и окажется, что предыдущий клиент еще на месте, придумает какой-нибудь экспромт и отменит встречу. Ничего страшного, подумаешь, ошибочка вышла.

Подойдя к 17-й комнате, он увидел карточку в окне. Тихо постучал. Она открыла – на ней была прозрачная розовая кофточка. Не скрывавшая ни формы ее грудей, ни темных ореолов вокруг сосков, ни черного треугольника внизу живота.

– Привет, – сказала она.

Он поставил свою сумку на кровать.

– Что это у тебя там? – спросила она слегка врастяжку, как в Техасе.

– Смена одежды, – сказал он. – И кое-какие безделушки.

– О-о! – проворковала она. – Можно мне посмотреть?

И она потянулась к сумке, но он схватил ее за запястье. Надо не забыть, что коснулся ее. Ему уже хотелось вымыть руки.

– Пусть лучше будет сюрприз. Не волнуйся, ничего страшного, никаких цепей или хлыстов. Все у меня в голове.

Обычно он просил их раздеться к тому времени, когда он выйдет из ванной. Это экономило время. Но эта и так уже была практически голой. Он взглянул на телевизор в углу: встроенный видак и DVD на месте.

– Можешь включить пока телевизор? Я принес фильм. – Он расстегнул сумку и протянул ей кассету. – Поставь ее, но не начинай. Я хочу посмотреть ее с тобой целиком.

Он вытащил бутылку вина.

– Может, выпьем?

Она заулыбалась.

– Хорошая идея.

– Я пойду в ванную, помою там заодно стаканы. Никогда не знаешь, кто был в этой комнате до тебя.

Он принес сумку в ванную и поставил ее на пол. Осторожно, стараясь не касаться никаких поверхностей. Натянул пару перчаток из латекса, достал рогипнол. Опустил таблетку в один из двух пластиковых стаканчиков и налил вина. Потом посмотрел на себя в зеркало, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов, входя в роль. И в это же время он услышал голоса, доносящиеся из комнаты. Его сердце бешено забилось. Но он узнал музыку – вступление. Увертюра. И тут же почувствовал прилив адреналина.

Она включила кассету.

Он выхватил из сумки нож, распахнул дверь и ворвался в комнату.

Она повернулась к нему от телевизора, ее взгляд был полон отвращения. В руках она держала пульт.

– Что это за фигня такая? – сказала она. Тут ее взгляд скользнул на его руки, и ее глаза распахнулись. Она швырнула в него пультом, бросилась к двери, но он увернулся, нагнал ее и навалился всем телом, подавляя сопротивление. Зажал ладонью рот, чтобы она и пискнуть не могла, приставил нож к горлу.

– Будешь делать все так, как я скажу, – заговорил он. – Сегодняшняя ночь может стать веселой, а может – последней в твоей жизни. Мы друг друга поняли?

Она кивнула.

– Вот и хорошо. Мне бы не хотелось перерезать тебе горло.

Увертюра закончилась.

Время начинать представление.