Глава 17
Сколько страшных вещей рассказывают об этом месте в моем мире! Из уст в уста, из одного свободного уха — в другое. Про всепоглощающее пламя, кипящую смолу под ногами и стаи голодных птиц в небе, про огромные горы, извергающие гремучую смесь, уничтожающую все живое, про омуты вместо глаз у Шести Старцев…
А еще говорят, что выжить за гранью могут лишь магически одаренные люди.
И вот я здесь. Стояла среди разнотравья в потрясающе красивом саду, освещенном сразу тремя солнцами. Всюду росли необычные кусты, деревья, соцветия. Позади изогнулась туманная арка, а впереди, аршинах в двухстах, виднелись массивные двустворчатые двери: вход в устрашающе-величественный замок.
Он стремился к небу всеми узкими и высокими башнями и башенками, был украшен колоннами и резными вимпергами, а стены были испещрены стрельчатыми проемами-окнами, заполненными самыми причудливыми витражами.
Приоткрыв рот, я смотрела вокруг и не могла насмотреться. Только вот наслаждаться красотой помешал голос, прозвучавший прямо в моей голове:
— Какова цель твоего визита в Обитель, Дарна Эссшат?
Я опомнилась, перевела взгляд на фигуру в плаще, принявшую весьма осязаемые формы, и попыталась сплести пальцы. Помешал перстень. Удивленно взглянув на волчий профиль, снова мимоходом погладила его и заговорила, тщательно подбирая слова:
— Я пришла просить Старцев о Высшем Суде.
— Над кем ты хочешь вершить правосудие?
Из-под капюшона Буревестника не донеслось ни звука, голос снова раздался лишь в моей голове.
Покрутив колечко в руках, ответила:
— Над предателями, пытающимися развязать войну между странами моего мира. Я прошу защитить людей от напрасной смерти. Как дочь носителей древней крови и как супруга правителя Кенарии, умоляю не допустить вражды между нашими народами и покарать зачинщиков заговора.
— Взамен ты должна раскрыться перед Старцами и всеми свидетелями, вызванными в Зал Правды. Любая провинность станет тебе виной и ляжет на весы справедливости с одной стороны, любое доброе побуждение займет место с противоположной стороны. Только если достоинства твои перевесят недостатки, сможешь покинуть Обитель.
Нервно облизнув губы, я передернула плечами и неожиданно нацепила кольцо на безымянный палец правой руки. Артефакт нагрелся и сжался до нужного размера, а потом вообще превратился в едва видимый глазу рисунок. Вот вам и понервничала немного…
— Дарна, — напомнил о себе Буревестник. — Ты готова заключить договор?
— Да, — шепнула, едва держась на ногах и вдруг вспоминая, как однажды сбежала с девчонками по тайному монастырскому проходу и подсматривала за простыми мужиками, купающимися в местном озере. И было это лет пять назад, а вот поди ж ты, увидела все, как будто только что повторилось.
Меня кинуло в жар, затем в холод, и я постаралась срочно подумать о чем-то менее провокационном. Тут же всплыла новая картинка — продажный мужчина из Хастарии, распахивающий передо мной халатик и предлагающий удовлетворить любые желания.
Ноги слегка подкосились, но я устояла, отводя взгляд в сторону разномастных кустиков.
— Не пытайся скрыть свои помыслы, — добил меня Буревестник, намекая, что все видел. — На весы попадет каждый твой поступок!
И я вспомнила, как всадила нож в Раена. Стало совсем не до смеха. Только вот отступать было некуда. Как говорила Фрида, хватит уже убегать и прятаться.
— Я готова, — уже увереннее повторила.
— В таком случае коснись шипа и произнеси заветное желание. Его Старцы исполнят, даже если твои злые поступки перевесят чашу добра.
Мне указали на тонкую иголочку среди лиан витого растения, покрывающего всю поверхность арки, через которую я пришла сюда. Медленно подняв руку, я отчего-то приготовила именно тот палец, который теперь украшал едва заметный рисунок.
«Прости меня, Хакарк, — подумала, с любовью взглянув на профиль волка, — но ты не можешь один отвечать за всех».
Подушечку пальца обожгло болью, по тонкому шипу покатилось несколько алых капель, а я громко произнесла:
— Прошу не допрашивать моего супруга, Хакарка Тэкати Эссшата, при этом позволив ему присутствовать на Великом Суде.
Повисло недолгое, но тяжелое молчание, после которого в моей голове раздались скрипучие старческие голоса, произносящие одно и то же:
— Да будет так. Именем Шести Богов мы объявляем Великий Суд и призываем свидетелей в Зал Правды.
Дальнейшее происходило будто во сне.
Никто не говорил, куда мне идти, но я шла, точно зная, куда сворачивать. По длинным светлым коридорам с высоченными потолками. Мимо проплывали смазанные тени: не то люди, не то призраки. Но я не удивлялась, будто так и должно быть, будто это нормально, что вокруг нет ни единой живой души. Иногда казалось, что слышу чьи-то голоса, но и они раздавались откуда-то издали и звучали глухо, неразборчиво.
Дальше шла лестница с разбитыми ступенями, казавшаяся бесконечной. И пока я спускалась, в голове менялись картинки из жизни. Даже те, что казались давно забытыми, стертыми из памяти за ненадобностью. Иногда от них хотелось плакать, иногда наружу рвался смех. Только губы кривились, а ни единого звука с них так и не сорвалось.
Когда впервые вспомнилось лицо Хакарка, глаза защипало от нежности и грусти — сколько важного я не успела сказать по глупости, сколько плохого успела наговорить по той же причине. Все прежние страхи и недомолвки оказались напрасными, но сожаление так и не пришло. Во сне нет места сожалению, есть только странное тупое безразличие, иногда раздираемое яркими воспоминаниями.
Опомнилась, лишь остановившись в центре огромного зала. Руки и ноги дрожали, губы оказались плотно сжатыми — не желали слушаться. Я осмотрелась и тут же поежилась, обхватив руками плечи.
Стены из темно-серого грубого камня. От центра по кругу шли скамьи, амфитеатром поднимаясь вверх. Чуть позади меня стояли два деревянных кресла. Одно предназначалось тому, кто стал инициатором суда, а второе — выступающему свидетелю.
Это знание совершенно внезапно возникло в моей голове, как и понимание того, что десять стульев впереди, расположенных на небольшом возвышении, займут присяжные маги. Те, кому природой и богами дано видеть прошлое любого человека. Дар, подобный магическому дару Фриды, показавшей мне воспоминания об отце и матери.
— Займите свое место, Дарна Эссшат! — громогласно разнеслось по пустому залу.
Повинуясь, села на стул, и в то же мгновение свет пропал, а на стенах зажглись десятки магических факелов.
— Просим присяжных явиться на заседание, — снова раздался тот же голос.
На стульях напротив замаячили неясные тени. Они крутились, переговаривались, общались, хотя я не понимала ни слова.
— Просим явиться свидетелей по делу, инициированному Дарной из рода Тарси, и занять их свои места.
Я с силой сжала подлокотники кресла, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке. Странное чувство. Необъяснимый страх перед силой Старцев заставлял трястись, словно я — кролик, а охотники совсем близко.
Так и вышло. Лавки по бокам от меня стали занимать люди. Они появлялись из ниоткуда, растерянно осматривались, пытались говорить, но, как и я, не могли. Лишь некоторые хранили спокойствие. А один прожигал меня взглядом, полным огня. Он злился и ждал, иного выбора я ему не оставила. Простит ли меня супруг когда-нибудь? И будет ли ему кого прощать?
— Прошу тишины! — Рядом со мной появился Буревестник. По-прежнему скрытый плащом, он сказал: — Великий Суд объявляется открытым. Все лица, замешанные в деле, вызваны в качестве свидетелей и будут отвечать сегодня перед ликами Шести Старцев и присяжных. Решения, принятые Судом, окончательны и обжалованию не подлежат. Призываю свидетелей быть честными, открыть свои души и покаяться, облегчив собственную участь.
В зале повисла мертвая тишина. Как ни напрягалась, я не слышала даже биения собственного сердца. Жива ли я еще?! Или?..
— И первый свидетель, она же заявитель, уже в центре зала, — снова заговорил Буревестник, указывая на меня рукой. Мне захотелось провалиться сквозь землю. — Прошу продемонстрировать нам весы справедливости.
Небольшая конструкция, напоминающая обыкновенные весы, которыми торговцы взвешивают фрукты и овощи на ярмарках, появилась у ног Буревестника. Объемные глубокие чаши были пусты и держались на одном уровне. Я даже немного нагнулась, чтобы проверить, действительно ли в них ничего нет. Вдруг там мои грехи, на самом донышке?
— Итак, что мы имеем? — Голос Буревестника разнесся под сводами зала, заставив меня прильнуть к спинке кресла и вжать голову в плечи. — Наполняйте чаши.
И посыпался песок. На мой взгляд, самый обыкновенный. В пустыне Хастарии такого видимо-невидимо. Только вот присяжные как-то нехорошо заволновались, подались вперед, словно рассматривали нечто, видимое им одним.
— Гордыня, — донесся до меня чей-то шепот.
— Зависть, — вторили ему.
— Гнев, — раздалось в голове.
И снова тишина. А мне было так страшно, что хотелось или скулить, умоляя о защите, или бежать без оглядки, потому что чаши наполнились едва не до верху и качались, не в силах остановиться. И все ждали, глаз не сводя с моих весов.
Наконец равновесие установилось, и одна чаша оказалась чуть ниже второй. А вот что в ней за песок был — знать не знаю. То ли грехи победили, то ли доброта. Скосив глаза на присяжных, постаралась разглядеть выражение их лиц, да только напрасно — они не выдали себя ни вздохом, ни словом.
— Присяжным все понятно? — словно издеваясь, уточнил Буревестник.
— Да, — ответили ему десятком разных голосов.
— Тогда перейдем к опросам. Поднимитесь, Дарна из древнего рода Тарси. Ответьте нам, сколько лет вам было, когда не стало матери?
Я встала на дрожащих ногах, с усилием проглотила ком, застрявший в пересохшем горле, и, распрямив плечи, сказала:
— Шесть лет.
— Вы знаете, что в ночь перед смертью она родила сына?
— Знаю.
— Вы знаете, что мальчика приказали убить, но богам было угодно вмешаться и не дать случиться преступлению против наследника древней крови?
Я молчала.
— Ваше молчание означает отрицательный ответ? — уточнил Буревестник.
— Отрицательный, — словно эхо повторила я.
— Сколько лет сейчас вашему выжившему брату, Дарна?
И снова промолчала. Просто не могла понять, о чем он говорит. Неужели у меня есть брат, а я ничего об этом не знаю? Как такое может быть?
— Ему тринадцать лет, — закончил Буревестник, видимо, поняв, что от меня толку не будет. — И он присутствует в этом зале как лицо, заинтересованное в исходе событий.
Я ошалело уставилась на лавки, выискивая взглядом тринадцатилетнего мальчишку. И остановилась на не менее шокированном лице. Тирэн был болезненно бледен, что особенно подчеркивали свет факелов и его ярко-рыжие волосы. Такие же, как мои.
— Скажите, Дарна, насильно ли вас выдали замуж.
Буревестник, казалось, не заметил того, какой эффект произвели сказанные им слова. Он продолжал допрос. Пришлось взять себя в руки и ответить, хотя я не могла оторвать глаз от Тирэна.
— Я выходила замуж по воле отца. Мое положение обязывает…
— Если бы вам предоставили выбор, — прервал меня Буревестник и продолжил с нажимом, вынуждая забыть на время о приобретенном внезапно брате, — согласились бы вы выйти замуж за правителя кенарийского народа?
— Теперь да.
— Я говорю о времени, когда вас венчали. И помните, в этом зале ложь карается нещадно.
— Нет, — выдохнула, испуганно глядя на мужа.
Он сидел очень прямо, с непроницаемой маской на лице.
— Вы боялись мужа?
Я молчала. Буревестник повторил вопрос громче.
— Да, — почти прошептала.
— Ваши опасения были напрасными?
— Да, — проговорила с облегчением. — Совершенно напрасными.
— Сегодня вы не стали бы пытаться расторгнуть этот брак, будь у вас такая возможность?
— Нет. — И еще громче, увереннее: — Нет, не стала бы.
— Правда ли, что вы не можете простить отцу того, что он вычеркнул вас из жизни, отправив в школу при девичьем монастыре?
— Я… — Нашла взглядом отца. Только смотрел он не на меня, а на Тирэна. И вдруг щеки опалило жаром, а в груди пожаром разлилась ярость. Вот и она — зависть, сжигающая изнутри. И гнев. Он просто разъедал душу. — Да, не могу. Ему всегда нужен был лишь наследник!
— И вы мечтали родиться мальчиком, чтобы однажды занять трон Лавитарии, — подлил масла в огонь Буревестник.
Я опустила голову, пытаясь справиться с навалившимися эмоциями.
— Отвечайте!
— Да. Но лишь для того, чтобы он любил меня! — выпалила, не глядя больше по сторонам. — Он хотел сына, а меня не замечал.
— Будь ваша воля, вы бы помогли заговорщикам убрать с пути брата?
— Что?! Нет! — Я снова посмотрела на Тирэна. А он нерешительно улыбнулся. — Никогда! Если бы я знала, что у меня есть брат…
— Его приемная мать постаралась скрыть мальчика. Когда-то она служила в замке Тарси горничной. У вашей тетушки Сильвы. Именно ей выпала сомнительная честь лишить маленького наследника жизни. Женщина не могла иметь собственных детей и очень боялась гнева хозяйки, а потому, инсценировав его смерть, забрала мальчика и спустя некоторое время уволилась, переехав подальше от замка. Мы не вызывали ее по причине очень плохого здоровья, но ввиду заслуг перед Лавитарией выслали к ней нашего мага-лекаря.
Я хотела задать вопросы. Отчаянно много вопросов. Но стоило попытаться, как губы сомкнулись, не желая слушаться хозяйку.
— Вы были в замке принца Раена иг Сивара, — вместо меня снова заговорил Буревестник. — И бросились на него с ножом.
Я побледнела не хуже Тирэна.
— Вы раскаиваетесь в содеянном?
Ох, как бы мне хотелось, чтобы губы не разлепились никогда!
— Нет.
— То есть, будь у вас возможность снова ударить его ножом, вы поступили бы так же?
— Я не знаю. Возможно. Или нет. Но я не раскаиваюсь в том, что сделала это тогда. При тех обстоятельствах.
— Вы знаете, что на счету Раена иг Сивара больше двухсот изнасилований мужчин и женщин?
Я приоткрыла рот и не нашлась, что ответить.
— Вы знаете, что Раен иг Сивар обручен с вашей сестрой с целью дальнейшего узурпирования власти в Лавитарии?
— Я знала про сестру.
— Вы знали, что отчима леди Габриэллы Эйдинбергской сослали в Хастарию за то, что он отдал ее в жены кенарийскому правителю?
— Я не понимаю, какое это имеет отношение…
— Самое прямое. Вильям Эйдинбергский стал посмешищем при дворе короля Ригула, потому что взял в жены беременную любовницу наследника. Отправившись в ссылку, он был чрезвычайно зол, чем и воспользовался Прал иг Сивар, давно замышлявший переворот в Ригуле и расширение обожаемой им Хастарии. Вильям и Прал вступили в тайный сговор, после чего разработали план по внесению раздора в правящие семьи и наведению нового порядка. Вильям познакомил вашего дядю, Рурка Тарси, со своей троюродной племянницей, ужасно жаждущей власти. Сильва иг Тармон должна была выполнить лишь одно — успеть родить наследника короны первой. Но после рождения дочери ни разу не забеременела. Ей пришлось травить вашу мать, чтобы не делить корону и позже передать правление собственной дочери и троюродному племяннику. Вильям же, зная о привязанности падчерицы к правителю Кенарии, организовал ряд покушений на Бьерна Тэкати Эссшата, одно из которых закончилось трагически. Габриэлла осталась вдовой.
Я не знала, что сказать. Так и сидела, бестолково моргая и ожидая новых вопросов, вытягивающих всю грязь нашего мира наружу. Но на этот раз Буревестник отступил и громогласно сообщил:
— В свидетели вызывается Эдвард Тэкати Эссшат. Ворон. Око Шести Старцев.
Эд спустился со ступеней и присел рядом со мной, успев даже озорно подмигнуть. Словно и не боялся всего происходящего. А зря.
— Эдвард Тэкати Эссшат, знаете ли вы непреложные правила нашего учения? — звенящим, немного срывающимся голосом вдруг спросил Буревестник.
— Знаю, — спокойно ответил ворон.
— И тем не менее вы не казнили кахали на месте. Клятвопреступница не только осталась на свободе, но и сопровождала вас в путешествии.
— Да, учитель.
На этот раз в голосе Эда прозвучало что-то похожее на раскаяние. А я совсем остолбенела. Учитель?! Буревестник — учитель Эда?
— В таком случае вы понимаете, что подобная… незрелость не может оставаться безнаказанной?
— Да.
— Хорошо. Полагаем, вам понравится должность куратора новоприбывших магов.
— Нет! — вырвалось у Эда.
— Да, — с каким-то мрачным удовлетворением ответил Буревестник. Впрочем, через секунду его голос снова звучал равнодушно. — Девушка-рабыня прибыла с вами, не так ли?
— Так.
— Что ж, в таком случае я попрошу выйти в центр зала Ясмину Найтэри, нареченную последней хозяйкой Фридой.
С лавки поднялась рабыня и приблизилась к нам.
— Это правда, что ваш отец, пытаясь защитить вас, попал на остров Синтар? — спросил Буревестник, не предлагая, однако, сесть на место свидетеля.
— Правда, — ответила она.
— Вы знаете, что Прал иг Сивар, желая заполучить вас в жены, убил вашего жениха и ранил отца?
— Я предполагала, — проговорила Фрида едва слышно.
— Согласитесь ли вы применить свой дар во благо и обучаться за гранью, здесь, в течение года, а затем стать одной из приспешников Шести Старцев в мире Эливиона?
— Мой дар приносит одни беды.
— В этот раз он принесет добро. Мы освободим Фаридаха Найтэри из заключения и поможем восстановить его здоровье.
Не сдержавшись, Фрида радостно улыбнулась.
— Тогда я готова учиться. Лишь бы отец получил свободу и мог доживать старость в спокойствии.
Буревестник немного помолчал, оглянулся на присяжных, словно прислушиваясь к ним, затем громко объявил:
— Так тому и быть.
Его рука, спрятанная под широким длинным рукавом, коснулась плеча девушки и соскользнула по ее лопаткам. На пол посыпался песок, совсем как тот, что наполнял недавно чаши моих весов.
— Помилована, — шепнули несколько голосов в моей голове. — Станет ученицей Эдварда.
— Вы свободны, — громогласно объявил Буревестник, обращаясь к ворону. — Проводи девушку наверх и помоги обосноваться.
— Как прикажете.
Эдвард слегка поклонился и, подхватив растерянную Ясмину под локоток, шагнул в пустоту, растворяясь у нас на глазах.
Мой взгляд невольно зацепился за весы с песком, и на душе стало грустно. Очень хотелось верить, что добрая часть меня победила злую.
— В центр зала приглашаются обвиняемые, — громче прежнего оповестил Буревестник, отрывая меня от тягостных дум. — Прошу полной тишины в зале. Это касается и ваших мыслей. Прошу присяжных объявить имена.
— Прал иг Сивар, — не голос, а шелест у меня в голове.
— Вильям Эйдинбергский, — вторил другой голос первому.
— Сильва иг Тармон, — донеслось, словно издалека.
— Раен иг Сивар, — совсем шепот, на грани слышимости.
Они вышли в центр. Четверо людей, увязших в интригах и преступлениях, потерявших моральный облик, безбоязненно сломавших границы дозволенного. Те, кто уничтожил десятки, если не сотни судеб, топтал надежды и шел к цели напролом.
Глядя на их искаженные страхом лица, вдруг совершенно некстати подумала: смогла бы я снова взять кинжал и всадить его в Раена? Не знаю. А вот тетушку Сильву я бы не пожалела.
Весы справедливости покачнулись и встали немного ровнее прежнего. Засчитали мои злые мысли и неумение прощать врагов. А я и сама не знала, что способна на подобные поступки. Да вот же — вышла замуж за варвара, и понеслось…
— Обвиняемые, выйдите в центр зала для объявления приговора!
Старческий, царапающий слух голос разлетелся по помещению, оставляя странное эхо в виде затихающего слова «справедливость».
— Согласны ли вы с предъявленными вам сегодня обвинениями?
Другой голос, более приятный на слух. Только стоило ему замолчать, как начала болеть голова.
Тетушка Сильва картинно упала на колени, прижала руки к груди и, откинув голову, беззвучно зарыдала. Видимо, голос им не вернули, как и всем остальным.
— Ваши мысли для нас громче произнесенных слов.
Третий голос, от которого вдруг захотелось плакать. В душе появилась вселенская тоска, я даже носом шмыгнула.
— Они не раскаиваются.
Мне показалось, что этот голос принадлежал пожилой женщине. Тихий, ласковый, усыпляющий.
— Синтар! — громкий, уверенный голос. Подавляющий.
— Приговор окончательный, — снова заговорил первый. — Пожизненное заключение без права помилования!
А эхо унесло к потолку затихающее слово «правосудие».
— Да будет так! — Буревестник встал ближе к присяжным. — Имена пособников заговорщиков будут переданы Габриэлле Эйдинбергской для вынесения им соразмерного наказания в Эливионе. Дабы никто не скрылся от правосудия. Великий Суд объявляется закрытым.
С последними словами Буревестника я почувствовала свободу в руках и ногах, и тут же попыталась встать. В это же время ко мне рванулся Раен. Сжимая небольшой кинжал из карашарской стали, он прокричал «Будь ты проклята!» и метнул оружие мне в грудь. Не знаю, сработали бы защитные заклинания этого места, но нечто другое случилось быстрее. Раздался хлопок, кинжал осыпался трухой, а сам нападавший отлетел до самой стены, сильно приложившись об нее головой.
— Кто же с одним кинжалом идет против родового защитного артефакта? — цинично заметил Буревестник, качая головой. — Надеюсь, следующий правитель Хастарии будет умнее. Этот вопрос тоже на вашей совести, леди Эйдинбергская.
Я проследила за взглядом Буревестника и едва не упала со стула. Похоже, приглашенные свидетели были прикованы к лавкам невидимой магией. Потому что там рвал и метал Хакарк, раскрывая рот и явно посыпая всех вокруг очень нехорошими словами. Его потряхивало, а на лире застыла такая ярость, что я почти решилась просить убежища за гранью.
— Все свидетели свободны! — будто услышав меня, сообщил Буревестник. — Преступников направьте на остров. А вас, Дарна, я попрошу задержаться. Буквально на пару слов.
Лавки опустели, а у меня мигом вспотели ладошки. Как после такого Хакарку на глаза показываться — не могла и представить.
— Он, конечно, порычит, но быстро придет в себя, — ответил Буревестник на невысказанное мною. — Я не задержу надолго. Собственно, просто хотел поздравить с тем, что один из артефактов ваших бабушки и дедушки нашел, наконец, своего законного владельца. Они были прекрасными учениками и долго прожили здесь, за гранью. Пока не пришло время вернуться в Эливиан. Им запрещено вмешиваться в ход событий, но они старались помочь изо всех сил.
— Вы говорите о родителях моей мамы?
Я недоуменно взглянула на рисунок, обвивший безымянный палец. Уже практически невидимый глазу, хотя стоит дотронуться — и чувствуется перстень.
— Именно о них. Поговорите с леди Габриэллой. Уверен, она расскажет много интересного и про перстень, и про его свойства.
— Вы сказали, что этот артефакт не один, — напомнила я. — Есть что-то еще?
— Есть. Вы носите его на второй руке.
Я взглянула туда, куда смотрел Буревестник, и увидела гранатовый браслет, присланный маме в подарок во время последней ее беременности. Тогда она родила Тирэна.
— Это необычное украшение. Оно помогает активировать скрытую магию и защитить носителей необычного дара. Магия вашей матери была очень слабой, вам не досталось ее совсем, а вот вашему брату браслет пригодится. Ему передался талант бабушки, что сделает из мальчика великого правителя.
— Спасибо, — только и сказала я, совершенно ошеломленная всем произошедшим.
— Спасибо вам, Дарна. За смелость и стойкость, — стало мне ответом.
Голос Буревестника таял, растворялся вдали, а я, моргнув, открыла глаза уже у ущелья, сразу же продрогнув от порыва холодного ветра.
Эливиан. Вот я и вернулась.
* * *
Крафт медленно двигался вперед, то и дело недовольно всхрапывая и фыркая. Никак ему не нравилась идея моего присутствия на спине рядом с хозяином. Несколько раз он даже вставал на дыбы, намереваясь скинуть ненавистный груз. Но Хакарк держал крепко, а потом еще и угрожал, с каждым разом все более грозно и правдоподобно.
Мы ехали домой.
Встретив у хребта, муж молча подхватил меня на руки, усадил на своего верного Кхаса и велел воинам догнать нас как можно скорее. Отъехав подальше, он остановился у реки, зашел по колено и долго брызгал в лицо холодной водой. А я сидела тихо, боясь спровоцировать его гнев и поругаться еще сильнее.
Немного успокоившись, он подошел ко мне и сказал тоном, не терпящим возражений:
— Больше ты никогда не станешь принимать такие решения без моего ведома.
— Хорошо.
Кротко кивнув, я хотела было облегченно вздохнуть. Оказалось, рано.
— Если ослушаешься снова — накажу!
— Договорились, — охотно согласилась я.
— По-настоящему накажу! — рыкнул муж, уловив в моем голосе игривые нотки.
— Хорошо, — закивала, не зная, как еще его успокоить.
— Приедем домой, запру тебя на несколько замков! — продолжал разоряться Хакарк, и до меня вдруг дошло, что он лишь распаляется.
Тогда я поелозила на спине крафта, осторожно сползла с него и, обернувшись к напряженно замершему варвару, улыбнулась:
— Обещаю тебе, что впредь буду беспрекословно слушаться, рожать только сыновей и не принимать единоличных решений. Честное слово. Это было в первый и последний раз.
Он с силой сжал челюсти.
— Ну хорошо, не в первый, но точно в последний.
— И только сыновей, — вдруг пробубнил мой дикарь, сокращая расстояние между нами.
— Именно так! — Я потянулась навстречу и с удовольствием ответила на страстный поцелуй. — Только давай не будем уезжать, пока я не повидаюсь с Тираном?
Хакарк задумался, словно собирался отказать мне в этой просьбе. И только я хотела начать его убеждать, как он сказал совершенно неожиданное:
— И с отцом. Вам необходимо поговорить.
Этой встречи я жаждала меньше, но не признать правоту мужа не смогла.
Мы вернулись в лагерь, а потом пробыли там до поздней ночи, пока воины сворачивали шатры. Чуть позже порталом прибыл и отец, каясь во всех смертных грехах и умоляя простить его за то, что он долгие годы находился под влиянием тетки. Простить-то я простила, а вот забыть все плохое так и не смогла — не зря чаши моих весов стояли почти наравне.
Тирэну тоже понадобится время. Он знал одну мать — горничную, вырастившую его, как родного. Именно к ней мальчик отправился первым делом в сопровождении шардигара и Тога, пообещав отцу потом прибыть в замок. Все понимали, что он — наследник Лавитарии, но для зарождения каких-либо отношений обоим придется немало потрудиться.
Попрощавшись с родственниками, подарив Тирэну браслет нашей мамы и расспросив леди Габриэллу про бабушку и дедушку, я наконец согласилась ехать в новый дом.
Как выяснилось, порталом в замок добраться невозможно, потому вот уже несколько дней мы ехали на крафтах, пытаясь примирить животное с моим присутствием.
Лекаря Ардамира Мурхата Зурабинза мы все-таки забрали в Кенарию. Сначала он яростно отказывался, но, узнав, что в Хастарии вот-вот начнется дележка власти, решил переждать с нами. Тем более сама судьба постоянно сталкивала его с Хакарком и Эдом.
Хакарк все еще не хотел признаваться в своих чувствах, но теперь я и не торопила его, зная про волшебное свойство перстня-артефакта и больше ни капли не сомневаясь в любви своего варвара.
К тому же мне нужно как-то подготовить мужа к новости, которую сообщил буквально пару часов назад Ардамир Мурхат. Шутки шутками, а первенец-дочка — не самый приятный сюрприз для правителя.
Ну да ничего, пообещаю, что в следующий раз точно будет сын. Уж я если слово даю — так тому и быть!
