Самое величественное зрелище выставки разворачивалось над Марсовым полем, но, увы, никому из простых смертных не дано было его увидеть.

Впрочем, Иные тоже предпочли ретироваться подальше. Договор уже снова обрел силу на всей территории Парижа. Инквизиция наскоро состряпала циркуляр и довела до сведения всех Светлых и Темных Парижа, будь то приезжие или проживающие, строжайший приказ – покинуть выставку до особого распоряжения.

Потому сейчас почти все оставшиеся Иные собрались на башне Эйфеля.

Евгений-Шагрон стоял за спиной Крысиного Короля. Он принял свой довольно отталкивающий сумеречный облик змееподобного существа с двумя руками и двумя ногам, зато без хвоста, и следил за жертвой немигающим взглядом рептилии. Темный был страшно недоволен, что ему пришлось временно прекратить любимое занятие – езду на автомобиле, и это недовольство не сулило Королю ничего хорошего.

Сам Король выглядел совсем не так, как представлялось Леониду. В Сумраке он даже не умел превращаться в крысу, хотя руки его становились похожими на лапы грызуна, а резцы удлинялись. Кроме всего прочего, этот субъект вне человеческого мира был совершенно лыс. Но и вне мира, доступного лишь Иным, ничего крысиного в нем не проглядывалось. Напротив, Король больше всего напоминал откормленного и довольного кота.

Довольным ему надлежало быть хотя бы тем, что от имени Лелю и всех вервольфов Парижа ему были обещаны целые сутки, чтобы убраться из города и не быть преследуемым. Разумеется, в случае успеха предприятия. На случай неуспеха Лелю с несколькими соратниками окружили башню внизу.

Хотя, если бы план провалился, спасаться бегством пришлось бы им.

Из Инквизиторов за происходящим лично наблюдал только дон Рауль. Хранитель легенд обязан был засвидетельствовать правдивость еще одной. У него над плечом висел прозрачный хрустальный шар размером с голову. Морис, Дункель и прочие, надежно укрывшись где-то в хорошо укрепленном подвале, следили за всем через него: шар посылал картины на точно такой же, установленный в их логове.

Кроме прочего, сеньору Раулю надлежало забрать ленту, отснятую Александровым. Сам кинематографист не имел права ни проявить ее, ни просмотреть вне стен Инквизиции.

От Светлых на площадке находились бывший заместитель Градлона месье Фюмэ и Мари. Теперешний Пресветлый увешал себя магическими предметами, как рождественскую ель – игрушками. Но в человеческом мире разглядеть этого под его костюмом было невозможно. У Мари были только те артефакты, что оставил ей прежний коннетабль.

Претемный Вуивр своим присутствием не почтил.

Впереди, над Марсовым полем, крутилась огромная черная воронка размером, наверное, с жерло Везувия. По сравнению с ней и колесо обозрения позади Дворца электричества, и Небесный Глобус казались детскими рисунками.

Самое трудное было – спрятать воронку до того, как она наберет требуемую силу. И здесь, как ни странно, помогли Темные, у которых имелся большой опыт по этой части. Они погрузили воронку на второй слой Сумрака, в то время как Эмпириум если и проявлял себя, то либо на первом слое, либо в человеческом измерении.

Всем парижским Иным после сумасшедшего Дня без Договора пришлось пережить еще несколько весьма напряженных дней затишья. То, что когда-то было Брианом, тоже затаилось. Но все Светлые накопители, расставленные по приказу Градлона на периферии выставки, – Ночной Дозор это тщательно проверил, – были опустошены.

Однако теперь с проклятия были сняты все незримые оковы, словно у аэростата обрубили швартовочный канат и сбросили часть балласта. Воронка показалась на первом слое.

Марсово поле здесь выглядело не так, как мог узреть человеческий глаз при солнечном свете. Выставочные павильоны еще не успели толком прорасти сюда и смотрелись эфемерными, полупрозрачными, как мечты архитектора. Даже башня Эйфеля здесь оказалась сделанной не из железа, а похоже, из бронзы. Ее конструкции увивали длинные пряди синего мха, точно лозы винограда. Но тратить силы на его уничтожение никто не собирался.

Леонид занимался привычным делом – крутил рукоятку, однако ему было не по себе. Он много раз видел маленькие воронки проклятий, но никогда – столь исполинскую. Он представлял себе подобное над лондонским Тауэром перед тем, как на город обрушилась чума, и поеживался. Затем представил себе медленно растущую воронку над Дрезденом, о которой рассказывал Фрилинг. Неужели вот этот самодовольный Темный, похожий не на короля, а одновременно на буржуа и зажиточного пролетария, мог наслать чуму или нечто вроде того на Париж?

Леонид присутствовал и при сцене, когда Шагрон тащил этого субъекта на башню. Тот возмущался, апеллировал к Договору и заявлял, что поступает всего лишь сообразно его природе.

Всего лишь. Природе.

Александров чуть не огрел его камерой по голове, но сдержался в присутствии Мари. Он даже начал испытывать симпатию к Темному любителю авто Шагрону. Евгений к тому же оказался и великолепным сыщиком, найдя Крысиного Короля меньше чем за сутки и совершенно не опасаясь при этом перемещаться по городу, где за каждым углом мог поджидать Эмпириум.

Черная воронка медленно поворачивалась, поднимаясь все выше и обретая все большее сходство с гигантским воздушным шаром. Ее узкий хвост изогнулся и соединился с верхушкой башни. Аппарат уже не мог запечатлеть это во всей красе.

– А вот и их Светлость, – мрачно процедил Шагрон по-русски. Но через Сумрак его все поняли.

Эмпириум возник неподалеку от воронки. Сейчас он походил на огромную шаровую молнию, но размер не шел ни в какое сравнение с инферно. Сгусток Света начал медленно облетать воронку.

– А все говорят – Земля вертится вокруг Солнца. – Шагрон обнажил острые зубы и моргнул нижними веками.

Эмпириум продолжал свое путешествие, как будто не желая нападать.

– Сделай что-нибудь, твое крысейшество. – Шагрон толкнул Короля в плечо. – Или крысичество?

– Что я могу? – раздраженно повернулся к нему Король. В миру его, как выяснилось, звали ни много ни мало Франсуа Верлен, будто бы в честь сразу двух поэтов – не то издевка судьбы, не то прихоть Сумрака. – Я израсходовал почти все, что у меня было. Я же не закончил цикл…

– Не перегрыз сколько положено? – бросил Фюмэ.

Самым неприятным оказалось, что проклятие Король никогда не насылает со зла. Он вообще не желает никому ничего плохого. Даже в отличие от простых оборотней крайне редко кусает до смерти. А проклятие – нечто вроде отходов его сумеречной жизнедеятельности, отторжение продуктов распада Тьмы перед тем, как залечь в очередную вековую спячку.

По совести, время это еще не наступило.

– Хорошо, – продолжил Фюмэ. – Я с тобой поделюсь.

– Нет, – вдруг сказала Мари. – Я.

– Круг Силы, – изрек дон Рауль, до того, по обыкновению, незаметный. – Сеньорита передает, мы способствуем. Я взываю через Сумрак к Великим.

Леонид без объяснений понял, что они собираются предпринять. Получив неожиданную инъекцию, воронка резко вырастет. Она может даже прорваться – тут был риск. Но и Эмпириум не сможет не откликнуться. Они наконец-то сойдутся.

– Нам помогут, – после секундной паузы заявил Инквизитор.

Он взял Мари за руку. Та взяла за руку Короля. Она сделала это легко и просто, без тени отвращения. Впрочем, Франсуа Верлен никого от себя не отторгал даже в Ином облике, а в человеческом еще и благоухал великолепной туалетной водой «Убиган». Он вообще был щеголем.

К странному хороводу присоединился и Фюмэ.

– Не вздумайте, юноша, – остановил Ленин порыв Рауль. – Ваше дело – снимать.

Последним место в Круге занял Шагрон.

Александров представил себе, как где-то в подвале Трокадеро вокруг прозрачного шара так же взялись за руки Инквизиторы, будто на сеансе столоверчения. И отправляют Силы испанцу, точно электричество по бронированному кабелю для сильных токов.

Воронка шевельнулась. Ее мерное кручение нарушилось. Было похоже, что в глубине всколыхнулось нечто живое. Потом воронка немного распухла.

Эмпириум застыл на месте. Его повело в одну сторону, в другую…

– Чего же ты ждешь, Светляк-переросток? – произнес Шагрон и облизнулся длинным раздвоенным языком.

Лицо Крысиного Короля покрыла испарина.

Александров снимал инферно и Эмпириум. В объектив не попадало то, что творилось вокруг горстки Иных на ресторанной площадке Эйфелевой башни.

А гигантский огненный шар вдруг рванулся к ним.

– Что за… – Прежде чем Шагрон успел договорить, Круг распался.

Фюмэ простер руки над головой, будто собирался оттолкнуть Эмпириум. И действительно, движение чистого Света остановилось.

– Укройте Верлена! – выдавил Фюмэ, не поворачивая головы.

Шагрон схватил Короля и исчез – утащил на второй слой.

Бриан, хотя и переродился в энергетическую сущность, видимо, все же не растерял остатков разума и воли. Он легко определил, кто именно поддерживает инферно, и решил для начала уничтожить причину, а не следствие. Бывало такое, что проклятие рассеивалось вместе с гибелью того, кто его наложил. Бывало – но не всегда, особенно если накладывал опытный Иной.

Он вряд ли бы дотянулся до второго слоя – но и скрываться там можно было от силы несколько минут.

– Я не могу… слишком долго… – Фюмэ даже засветился. Он сосредоточился на том, чтобы выставить «щит» перед Эмпириумом, и перестал обращать внимание на прочее. Новый Пресветлый, еще не утвержденный Инквизицией, наконец обрел сумеречный облик – ослепительно-белая фигура в сверкающем плаще до самой земли и с волосами до плеч. Не хватало лишь нимба и крыльев за спиной.

К нему сзади скользнул Рауль, положил левую, живую руку на плечо. Правую, стальную, окутывало голубоватое сияние; мерцали, точно лампы Порт Монументаль, вделанные в этот шедевр магической инженерии кристаллы.

Леонид плавно развернул камеру в их сторону. И вовремя – рядом с Фюмэ встала Мари. Она положила ему руку на другое плечо.

Они простояли так минуту, а между ними и черным опрокинутым конусом инферно висело маленькое солнце.

Потом Леонид увидел, как Мари пошатнулась.

Можно сколько угодно называть проклюнувшийся из желудя росток дубом. Однако по-настоящему могучим деревом ростку суждено будет стать лишь через несколько лет, а то и десятилетий. Можно сколько угодно убеждать вчерашнюю слабенькую Иную в том, что она – Великая. Однако это не прибавит ей уверенности и умений. Мари следовало бы год за годом расти под присмотром мудрых наставников, постепенно набираться сил и навыков, а ее сразу кинули в самое пекло, даже не дав времени отойти от потрясений и привыкнуть к собственным возможностям, оценить их, научиться использовать…

Александров уже был свидетелем тому, как непринужденно Инквизиция берет паузы, когда дело касается жизни и здоровья Иных, запятнавших себя участием в заговоре: никто из Старших Инквизиторов даже не помыслил прийти на помощь несчастным Кастелену, Бурдонэ и Дюрану в их отчаянной попытке остановить Эмпириум перед входом на выставку. Мадемуазель Турнье, несмотря на свой новый статус, столь же небезупречна в их глазах. Великая Светлая – так что ж? Не будет Великой – не будет и проблем с нарушением баланса в пользу и без того самого сильного Ночного Дозора Европы. Инквизиторов это вполне устроит. С них станется пожертвовать Мари! А сама девушка слишком ответственна, чтобы повести себя как-то иначе, даже твердо зная, что может выступить в роли разменной фигуры.

Не раздумывая более, Александров бросил камеру, подбежал к Мари и схватил за свободную руку в тот самый момент, когда она уже готова была лишиться чувств. Пальцы девушки были холодны; скорее всего в таком состоянии она даже не почувствовала его прикосновения. Леонид занял место в новом Круге Силы. Дон Рауль через плечо покосился на него. Правда, дозорный не смог определить, с одобрением ли – совсем недавно Инквизитор наказал ему снимать и не вмешиваться. Неужели он тоже из тех, для кого судьба Мари – всего лишь судьба заговорщицы, которой надлежит искупить свою ошибку жизнью?

Так или иначе, вмешательство Александрова помогло удержать Круг. Почему-то некстати мелькнула в голове детская сказка про репку. В роли мышки, правда, должен был бы выступать Король, но места в их цепочке перераспределились несколько иным образом.

Совсем скоро дозорный ощутил тошноту и вызванную слабостью дрожь во всем теле – то же самое он испытывал, когда держал руку в огне камина, отдавая последние крохи Силы Брюсу. Вот только тогда нехватка дыхания, головокружение и прочие физические недомогания были иллюзорными; теперь же Леонид ясно сознавал, что грядущий обморок будет самым настоящим.

Обморок – а за ним и окончательное небытие.

Никто не придет, никто не выручит. Память услужливо подкинула пудовые кулаки городового и мягкий уверенный голос дознавателя – как символ отчаянной безысходности из той, еще человеческой жизни. А следом за этим образом – другой, не менее яркий: сияющая снежная равнина за окошком поезда, увозящего молоденького Леню из отчего дома. Безупречная целина, бесконечный чистый лист, в который так мечталось вписать свою историю… Не вписал. Не успел.

«Яков Вилимыч! – мысленно возопил Леонид, потому что взывать больше было не к кому. – Выручай!»

Странный холод ощутился где-то в самой глубине души. Брюс усиленно раздувал мехи над какой-то из жаровен в своей воображаемой башне. Пламя не давало тепла, но пересылало чуть-чуть Силы. Едва-едва. Но и за это Леонид был необыкновенно благодарен.

А затем краем глаза он увидал, как, разбрасывая ресторанные стулья, со второго слоя вырвались Шагрон с Верленом. Темный в образе двуногого аспида толкнул Крысиного Короля вперед, а тот размахнулся и что-то метнул. Что-то черное и крутящееся.

Леонид сумел разглядеть снаряд.

Верлен сотворил еще одно проклятие. На этот раз, видимо, он проклял все и всех совершенно искренне, а не просто потому лишь, что такова его природа. Этот черный вихрь еще не успел превратиться в воронку, а являл собой подобие диска.

Эмпириум сорвался с места и встретил диск. Раздался треск, какого, наверное, не слыхивал этот слой Сумрака. Сгусток Света перестал быть шаром, раскрывшись в громадный огненный цветок. Его лепестки теперь жалили большую воронку инферно, а та неожиданно пошла на попятную, отшатнулась.

Тьма боится Света, что бы она про себя ни думала.

В разные стороны летели молнии и нечто вроде огненных метеоров. Один такой все же поразил Верлена. Переворачивая столы, Крысиный Король пронесся через всю площадку и вылетел наружу с противоположной стороны. Свет наверняка убил его раньше, чем тело коснулось земли. Лелю с товарищами так и не получил своей добычи, а отсрочка, данная Инквизицией, пропала втуне.

Эмпириум пожирал воронку, но и сам таял. Его лепестки становились все меньше и меньше, и зрелище все больше напоминало маленькое солнечное затмение над Эйфелевой башней.

Леонид не видел последних сполохов и последних секунд жизни того, кто еще недавно был Брианом де Маэ. Он подхватил на руки Мари. Девушка была без сознания. Фюмэ тоже изрядно досталось, но его спасли многочисленные артефакты.

– Какую ленту вы упустили, юноша! – устало сказал дон Рауль.

«Зато я не упустил другого, – думал Леонид, пошатываясь под весом своей хрупкой ноши, – и Эмпириум меня задери, если я сделал неправильный выбор!»

Над башней уже не было ни Тьмы, ни Света. Только серое марево.

Они вышли из Сумрака все вместе. Шагрон и Фюмэ вернулись к привычному облику людей, Рауль снова как будто бы обрел две живые руки и сменил костюм, более подходящий Дону Джованни из оперы Моцарта. Он не забыл прихватить с собой камеру Леонида.

– Пусть господин Мельес снимет лучше… – с запозданием ответил испанцу Александров, усаживая бесчувственную Мари на ближайший целый стул.

Аура девушки была странной. Более сглаженной и тусклой, чем обычно.

Он сам едва не падал от усталости и мечтал почему-то о большом прянике или куске сахара… он даже готов был бы съесть целую сахарную голову. Но вместо сахарной головы перед глазами явилась плитка шоколада, протянутая заботливым Фюмэ. Рауль прихлебывал из небольшой фляги – видимо, там у него был припасен ликер.

– Я должен поблагодарить вас от имени Ночного Дозора, месье, – сказал Фюмэ Шагрону. – Еще немного, и мадемуазель Турнье лишилась бы жизни.

– …А так – всего лишь стала пустышкой. – Последнее слово Евгений произнес на русском.

Леонид понял его. В Ночном Дозоре, правда, работников, что полностью лишились Силы, называли выпитыми. Темные же в выражениях не церемонились.

– Это поправимо, – заметил Фюмэ.

– Я буду свидетельствовать об исключительной роли и даже героизме сеньориты, – сказал Рауль.

– Мне, право, неловко, господа, – сообщил Евгений. – Я, выходит, и здешнему Дневному на руку сыграл. Мадемуазель теперь к следующей выставке только в Сумрак войти сможет. Честно скажу – мне жалко, Тьма меня задави. Хотя она и Великая.

– Величие и магия женщины, любезный, – дон Рауль натягивал перчатку на искусственную руку, – от способностей Иной не зависят. Поверьте моему опыту.

Настоящий конец этой истории, однако, наступил не на Эйфелевой башне. И не весной, а осенью одна тысяча девятисотого года.

Самая большая торгово-промышленная выставка в истории человечества подошла к концу. Уже состоялось большое торжественное закрытие с участием президента и всех мэров Франции и грандиозный банкет в саду Тюильри. Еще ранее, 18 августа, прошло вручение наград, коих Россия получила более полутора тысяч, из них 212 – высших и 370 – золотых медалей. Публики в последние октябрьские дни выставки являлось, как ни странно, больше обычного. К тому же администрация снизила цену входных билетов до двух су в последний день, а к полудню и вовсе до одного су. Раздосадованные торговцы билетами, которые напоследок рассчитывали на крупные барыши, стали в пику администрации раздавать эти билеты даром.

Некоторые павильоны улицы Наций закрылись уже в четыре часа, и толпа не смогла туда попасть. Экспозиты Иных во дворце Трокадеро были закрыты и того раньше.

Иные тоже раздали все заслуженные награды, в том числе и тем, кто участвовал в событиях Дня без Договора и последующих дней. Евгений получил от Инквизиции право открыто пользоваться сумеречным именем Шагрон. Фюмэ утвердили на посту Пресветлого коннетабля Парижа, более того – битва с Эмпириумом намного подняла его силу.

Английская делегация за поимку мятежников удостоилась также множества преференций. Самым неожиданным известием стало то, что ее комиссара Артура направляют в Москву. Инквизиция, конечно же, не могла не пойти навстречу, учтя все его заслуги. Но главное объяснил Леониду Семен Павлович, с которым тот снова оказался рядом на церемонии закрытия.

– Слухи тут ходили, Претемный наш давно об отставке просил, – поведал Семен. – В Европу ему хотелось, на покой. Он же, почитай, еще при Петре на должность заступил, а сам из голландцев. Выходит, нашли ему замену. Только вот почему варяга? Не к добру это…

Леонид был согласен, что не к добру. Необычайно хитрый англичанин внушал ему безотчетную тревогу. Что такой комбинатор станет делать в Москве? А он явно отправляется туда неспроста. Доказал свои умения в Париже.

– А самое-то неприятное другое, – подумав, заговорил опять Семен Павлович. – Я в Дозоре ведь уже много лет. Примета есть такая, Леонид Сергеич: раз Претемный сменился, жди и Пресветлого нового. Или наоборот. Видел, как этот ихний коннетабль перед Инквизиторами стелется? Чует – скоро и его попросят.

Однако самое неожиданное случилось потом. С мадемуазель Мари Турнье были сняты все обвинения со стороны Инквизиции. Фюмэ, естественно, немедленно выхлопотал ей все необходимые разрешения на восстановление сил и способностей.

А Мари – отказалась.

Великая Светлая, не успевшая привыкнуть к своему рангу, предпочла остаться человеком, хотя испросила оставить ее на службе в Дозоре. Фюмэ был крайне разочарован, но – согласился и с этим. Он понимал Мари. Контрибуция Темным за право иметь в штате Великую должна была бы соответствовать ее рангу. А это значило – лицензии на жертвоприношения детей, наведение порчи и множество иных мерзостей.

Именно потому так тщательно скрывал правду Градлон.

Мари оказалась вполне достойной ученицей. А Леонид, похоже, только сейчас понял, почему же французский Ночной Дозор считается лучшим в Европе.

Сегодняшний вечер был особенным. В восемь часов в последний раз вспыхнули все светочи, которыми были унизаны выставочные постройки. Воды Сены трепетно отражали этот сонм огней. В десятом часу начался мелкий дождь, заставив полумиллионную толпу бежать в театры и кафе. У Порт Монументаль появились отряды республиканских гвардейцев и городовых, выстраиваясь вдоль ограды выставки.

Но Леонид и Мари были далеко и от Марсова поля, и от Эспланады Инвалидов, и от моста Александра III. Они снова поднялись на галерею химер Нотр-Дам.

В детали был посвящен лишь Фюмэ. Благодаря ему в этом районе сегодня не было Светлых патрулей, а Темные почему-то передумывали идти в сторону острова Ситэ, если вдруг им приходила в голову такая мысль. Наверняка Фюмэ растратил на такое наваждение давно хранимое право. Впрочем, Париж все еще толпился вокруг выставки, там же было усилено присутствие сантинель – и подозрений ни у кого не возникало.

Сложнее было с Инквизицией.

Однако накануне Леонид с запиской от Фюмэ и огромным чемоданом явился в приемную Европейского Бюро, все еще обретавшуюся в Трокадеро. Там он попросил встречи с сеньором Раулем. Леонид передал испанцу чемодан со всеми своими лентами, отснятыми на выставке. А в конце присовокупил одну просьбу и добавил, что просьба эта лично от мадемуазель Турнье.

Мастер клинка подкрутил ус и обещал сделать все, что будет в его силах.

Леонид не сомневался, что возможностей у отчаянного испанца немало. Потому он был уверен: следящие инквизиторские чары, опутавшие собор, будут сегодня следить за кем-то другим. По крайней мере смотреть в другую сторону.

Чтобы сделать конспирацию еще лучше, Леонид с Мари прошлись по дорогим магазинам готового платья. Купили костюм и новые ботинки, а девушке новую шляпку. На галерею они взошли, не расставаясь с коробками и свертками.

Но в главной шляпной коробке лежал все же не головной убор.

Оказавшись на галерее, Леонид огляделся. Здесь все было, как и в первый раз, разве что ветер не так нещадно трепал полы длинной юбки его спутницы. Невидящим взором смотрел на вечерний Париж Рауль д’Амбуаз, Пресветлый коннетабль из мушкетерских времен. А рядом с ним темным силуэтом на фоне далеких огней виднелась другая химера, успевшая за необычайно короткое время побывать узилищем сразу для нескольких Иных – для Бриана де Маэ, Мари Турнье и, наконец, Градлона.

Леонид поставил коробку на пол, снял крышку и сдернул ткань с друзы. По соглашению с Ночным Дозором Москвы эта реликвия отходила Дозору Парижа. Французы, в свою очередь, сделали русским коллегам щедрый подарок – его увез в Россию Семен Павлович. Шагрон, кстати, укатил домой не на поезде, а на новеньком автомобиле, совершая первый за время службы пробег.

– Мое почтение, барышня! – сказал Мари Яков Вилимович Брюс.

Леонид наблюдал это из его лаборатории через пузатую колбу. За несколько месяцев попыток сумеречный наставник все же смог опять поменяться с ним местами. Он же выдвинул план и преподал ученику все необходимое.

– Рада видеть вас, месье Брюс! – приветствовала мудрого старца Мари.

– Полагаю, мы видимся в последний раз, сударыня, – мягко сказал Яков Вилимович. – А перед тем, как мы расстанемся, хочу просветить вас о робости моего подопечного. Донести до вас то, что никак не решится сделать Леонид. Он уведомил вас о намерении повременить с отбытием из Парижа?

– Месье Александрофф получил разрешение от своего русского коннетабля, – сказала девушка. – Он собирается всесторонне изучить синематограф. Он даже уже познакомился с месье Огюстом Люмьером.

– Ах, если бы токмо сии обстоятельства! Напротив, он лелеет намеренья иного свойства. Шепну вам по секрету, наш нареченный именем царя спартанского давно уже носит при себе некий перстенек. И перстенек сей не предназначен ни для какого волшебства, кроме сугубой матримонии…

Леонид почувствовал, что краснеет. В этой холодной сумрачной лаборатории ему вдруг сделалось жарко.

Мари тоже смутилась.

– Отец и матушка у него вельми далеко, так уж вышло. А посему благословить вас двоих по русскому обычаю, кроме меня, стало быть, некому. Так что примите мое стариковское благословение. – Брюс перекрестил девушку. – И позвольте откланяться.

– Преклоняюсь перед вами, месье Брюс!

– Увольте, сударыня. В отличие от вас с господином Градлоном жертвы тут никакой нет. Все мои жертвы принесены были еще при жизни. Теперь же… – Брюс на мгновение словно задумался о чем-то беспредельно печальном. – Поверьте, барышня, смотреть отсюда на Париж всяко лучше, чем пребывать с тенями. Прощайте!

Брюс немедленно показался в лаборатории.

– Ступай, ученик! – приказал он. – Не трать попусту времени. Долгие прощания – лишние печали. Знаю, придете еще навестить старика Брюса. – Яков Вилимович положил руку на плечо Леонида. – А перстенек чтоб сегодня же ей преподнес! И чтоб далее все честь по чести.

Ученик, вмиг ощутивший себя гимназистом Леней, хотел на самом деле еще много сказать, но вдруг увидел перед собой Мари и посеревший от времени известняк галереи. Наставник как будто вытолкал его из своей башни.

Вздохнув, Леонид принялся читать заклинание, тщательно составленное наставником на латыни и затверженное многократными повторениями. Ошибиться нельзя было ни единым словом.

Он и не ошибся.

Изумруды засветились. Друза выбросила зеленый луч, заигравший на боках козлоголовой химеры.

В этот момент погасли все огни на башне Эйфеля, превратив ее в чудную металлическую корзину. Потом оттуда грянул первый пушечный выстрел, возвещая о закрытии выставки, – и в этот же миг Сумрак на колокольне Нотр-Дам озарила вспышка.

Под химерой возникла скорченная мужская фигура. Леонид немедленно склонился над ней, используя все средства, чтобы привести в чувство бывшего Пресветлого – от «Авиценны» из кулона Фюмэ до коньяка.

Мари, не смущаясь, приготовила одежду – в магазине Леонид примерял ее на себя, но урожденному Шарлю де Грийе должно было подойти.

Градлон закашлялся.

– Что? – проговорил он, не понимая. – Как?..

– Последняя афера, месье, – объяснил Леонид, помогая встать. – Ушедший меняется с пришедшим! Ваше место любезно вызвался занять господин Брюс. Теперь он неофициальный хранитель города и собора.

На левом виске бывшего коннетабля Ночного Дозора отчетливо запульсировала жилка.

– Я… не могу такое принять.

– Оставьте! – Леонид похлопал по каменному боку химеры. – Здесь разместится целая лаборатория. Жаль, мы не узнаем ее секретов.

Но Градлона уже отвлекло другое.

– Мари, вы… – Высший маг, конечно же, первым делом посмотрел на ауру девушки.

– Это долго объяснять, Пресве… месье Градлон, – снова вмешался Леонид. – Нужно как можно быстрее уйти отсюда. Завтра вы покинете город. А сегодня я снял для вас комнату на бульваре Капуцинов…

– Капуцинок, – поправил Градлон. – Бульвар Капуцинок.

– Вот видите! – Леонид поддерживал мага под руку, в другую сунув ему трость. Мари в этот момент закрывала коробку с друзой. – В Париже ничего без женщин не обходится!

С Эйфелевой башни прозвучал новый выстрел – последний отзвук выставки.

До нового века оставалось всего два месяца.